Погода была отвратительная. Даже определение для нее не подберешь точное. То ли снежный дождь каплет, то ли дождливый снег сыплется. Что-то непонятное сочится с набухшего неба, сея вокруг себя слякоть и уныние. Одним словом, черте что и сбоку бантик.
Настроение было под стать погоде. Кира разглядывала капли, стекавшие по стеклу, оставляя на нем, да и в ее душе мокрый след. Небольшого градуса не хватало, чтобы превратить это безобразие в снежные хлопья, которые своей девственной белизной скрыли бы грязь окружающего мира. Может, как раз этого же градуса хватило бы, что умиротворить душу, настроить ее на более оптимистический лад. Женщине припомнились слова отца, говорившего в подобных случаях: "Душа требует – займи и выпей".
Как раз занимать и не требовалось. Чего-чего, а питейного добра навалом. В Грузии каждый взрослый мужчина по своей первой профессии винодел, а потом уже врач, ученый или артист.
Не миновала сия участь и Кириного мужа, Василий Васильевича, с раннего детства величаемого только Васьвасем, который прекрасно разбирался в тонкостях технологии виноделия, а по определению процента сахаристости винограда или терпкости нового вина мог поспорить с любым заводским анализатором. Вот и сегодня в доме находилось несколько двадцатилитровых бутылей, заполненных под завязку терпким вином с цветовой гаммой от светло-золотистого до насыщенного бордового, переходящего почти в черный цвет, а для любителей чего-нибудь покрепче имелся заветный штоф прозрачной как слеза чачи.
Чачу Кира на дух не воспринимала. Особенно после того случая, когда они со свекровью, светлая ей память, решили "облегчить" жизнь своим мужчинам и в их отсутствие гнать чачу, тем более, что материал для ее приготовления еще одного дня ожидания не выдержал, и тогда вся семья осталась бы на целый год без необходимого напитка и "валюты" местного значения. Сварить то они ее сварили, но для определении градуса столько раз пробовали, что когда мужчины, свекор Василий Васильевич старший и два его великовозрастных сына, Васьвась и Ваничка, вернулись домой, их встретили две мертвецки спавшие женщины, которых до утра так и не смогли разбудить вопли рассерженных мужчин. А говорить на повышенных тонах этим представителям эмоционального народа было из-за чего. Во-первых, вместо вкусного горячего ужина им пришлось довольствоваться холодными остатками завтрака и тем более, что они, большие любители много и вкусно поесть, никакого представления о кулинарии не имели. Во-вторых, двор дома был усеян трупами кур, еще утром деловито сновавшими по отведенному им пространству в поисках случайно завалявшихся зернышек. Василий Васильевич старший собрал свое бывшее движимое имущество в углу двора, в сердцах громко перебирая всех близких и дальних родственников так не вовремя подгулявшей жены и оставил их до утра, чтобы она сама разбиралась, какой такой мор в одночасье унес все пеструх. Утром несушки и молодые петушки, как ни в чем не бывало, бегали по двору, а пожилая женщина, кряхтя и морщась от раскалывавшейся от головной боли головы, обвязанной по этому поводу платком, объяснила внезапную болезнь и чудесное исцеление кур той же причиной, что и свое недомогание. Оказывается, женщины из-за своей чрезвычайной занятости накануне не уследили за птицами и те, так же как и хозяйки, опьянели, наклевавшись остатков перегонки.
Вот с тех пор Кира даже запаха чачи не переносила. Видимо, перебор вызвал стойкое неприятие домашней водки.
Вино пить тоже не хотелось. Да и вообще ничего не хотелось пить. Настроение-то было подходящее, но кроме настроения еще требовалась ситуация. А вот подходящая ситуация отсутствовала. Пить без компании женщина не умела. Родившаяся в выросшая в стране с высокой питейной культурой, она просто не могла пить в одиночку.
Тем более, что надо было идти на работу. А так не хотелось выходить в эту мерзопакостную действительность. Она тянула, как могла, и ей повезло. Дождь прекратился, а сквозь мутно-серую пелену, накрывшую город, стали проглядывать кусочки, пусть еще не синего, но уже белесовато-голубого неба. И вдруг, как чудо, в комнату прорвался луч солнца, оживил воду в стакане, стоявшем перед Кирой на столике, заигравшей бликами на потолке, зажег тысячи искорок от хрустальных граней, и они разноцветными птичками разлетелись по стенам комнаты. Как по мановению волшебной палочки изменилось настроение женщины. Оказывается как мало нужно ей для счастья – всего-то один лучик солнца.
Женщина быстро собралась, надев на себя теплые ботинки, джинсы и куртку в тон обуви и закинула на плечо самый обязательный предмет дамского туалета – сумочку, называемую в семье за свои габариты торбой. Кира и любила и не любила свою сумку. Любила за то, что в ней помещалась масса вещей, начиная с рабочих бумаг и заканчивая складным зонтиком, а также за то, что это был подарок мужа, привезенный им из поездки в Париж – все-таки Васьвась помнил о ней в этом городе соблазнов, а ненавидела все за те же размеры, из-за которых поиск нужной вещи затягивался на часы. Она еще, смеясь, называла сумку пылесосом – все заглатывает, а обратно ничего не отдает.
Офис, в котором Кира работала переводчицей, находился в нескольких остановках от дома. Так как дождь закончился, она решила пройтись, как обычно пешком, совместив необходимую дорогу с полезной прогулкой. Женщина быстро шагала по аллее, делившей проезжую часть проспекта. В свежем воздухе пахло прелой листвой и мокрой землей. Чисто осенний запах, который ни с чем не спутаешь. Капли висели на еще оставшихся на деревьях листьях. Пару хороших ветреных дней, и Тбилиси будет полностью готов к зиме. А ведь всего две недели назад город радовал глаза буйством красок. Казалось, осень будет царствовать вечно. Но подул ветер перемен, а вслед за ним начались дожди, превратившие темно-зеленый цвет деревьев в коричневый, предвестник конца годового цикла.
Запыхавшись от быстрой ходьбы и слегка озябнув, она зашла в кафе, чтобы выпить чего-нибудь горячего. Новомодное кафе, каких как грибов после дождя развелось тьма-тьмущая в городе, было безлико, но уютно. Может, это и к лучшему. Зашел, перекусил, вышел и уже не вспомнишь, где точно был – то ли в двадцать третьем номере, то ли в двадцать девятом, скорее всего, в двадцать пятом. Но разве в этом дело, самое главное, что уютное и неплохо готовят.
К сожалению, чая, которого Кире очень хотелось, как раз и не было. Вернее, в ассортименте имелся этакой эрзац-заменитель для вечно спешащих офисных работников – кружка кипятка с одноразовым пакетиком, или "пыль с ног индуса", как называл его отец Киры, долгое время проработавший на востоке, привыкший сам и приучивший Киру пить только хорошо заваренный натуральный чай. "Лучше выпить просто стакан кипятку, чем это пойло, которое надолго отобьет всякую охоту пить какой-либо чай".
В самом конце меню после всех новомодных разнообразных вариантов кофе, оказалось кофе по-турецки, которое на удивленье, готовили не в кофеварке-минутке, а старым дедовским методом – в турке на песке. К маленькой чашечке кофе прилагался стакан с холодной водой. Кира, взяв их, направилась к приглянувшемуся столику.
Небольшое помещение почти пустовало. Только возле окна сидела стайка молодых девиц-старшеклассниц, которые что-то бурно обсуждали, часто прерывая свой разговор громким смехом, да недалеко от стойки, спиной к ней сидел уткнувшийся в бумаги мужчина. Кира, проходя мимо, заглянула ему через плечо. Она знала, что этого делать нельзя, что это неприлично, но сделала это машинально и так же машинально произнесла:
- Ошибка в верхнем уравнении во втором члене, - и пошла дальше, не оглядываясь.
- Спасибо, - буркнул мужчина, не отрывая глаза от своих записей.
Он что-то быстро исправил в своих расчетах, потом поднял голову, поискал глазами нечаянного помощника, увидел Киру и радостно вскричал:
- Кирюха, ты! Ну, конечно, ты. Кто еще кроме тебя мог так молниеносно найти ошибку.
Он схватил в охапку свои бумаги и пересел к ней за столик. "Кирюха", ее студенческое прозвище. Как же давно ее так никто не называл.
- Максимус? – удивилась Кира и тоже назвала его студенческим прозвищем. – Какими судьбами? Я слышала, что ты не то в Германии, не то в Бельгии.
- Все правильно. Я был и в Германии, и в Бельгии, а еще в Италии и в Швейцарии – везде понемногу, пока не закрепился окончательно в Германии. Но, кто знает, может и это тоже не последнее место моего пристанища. В этом мире нет ничего окончательного.
- Тьфу-тьфу, - сказала Кира, - твоя метафора "место последнего пристанища" имеет негативный подтекст, надеюсь, ты не его имел в виду и жить будешь еще долго и счастливо.
- Ну конечно, нет. Я просто оговорился. Вернее, отвык говорить на родном языке, вот и вылезают помимо моей воли к месту и не к месту разные идиоматические выражения. Ты уж не обращай внимание, если я опять что-нибудь ляпну не впопад.
- Ладно, буду снисходительна к новому иностранцу. А на каком языке ты привык разговаривать – на немецком или на французском? Что-то я не помню, чтобы ты был раньше полиглотом
- Что делать, нужда заставила. А на каком языке в Европе разговаривать? Мой грузинский там никому не нужен оказался. Еще хорошо, что там оказалось много русских переселенцев. В первое время мне это помогло, а потом выучил немецкий. А во Франции ни на каком языке, кроме французского понимать не желают. Еще хорошо, что я там находился в научной командировке. Мы два года вели совместные исследования, и в научной среде на мой слабый французский смотрели сквозь пальцы. Тем более, когда говоришь на языке уравнений, то все и так понятно. Но поначалу, пока я учился в Мюнхенском университете, было очень трудно.
- А что тебе пришлось еще учиться? – удивилась Кира.
- Да, чтобы подтвердить диплом и попасть в магистратуру понадобилось доздавать разницу. На это ушло время. Сколько раз я хотел все бросить и вернуться в Тбилиси. Единственное удерживало, что мама, как говорится, на последние деньги отправила меня туда, да еще ей пришлось половину занимать у знакомых. Мог ли я вернуться не солоно хлебавши, не исполнив её надежды.
- Зато анна, наверное, сейчас не нарадуется, глядя на тебя, - предположила Кира.
- Да, без лишней скромности, могу сказать, что я оправдал ее ожидания. Что это мы все про меня и про меня. Давай о вас поговорим. Тем более, что мне не очень приятно вспоминать тот тяжелый отрезок моей жизни.
- Если ты думаешь, что у нас этот отрезок был усыпан розами, то глубоко заблуждаешься. Ты хоть там, в Европах не сидел в холодной комнате при свечке, на спиртовке не подогревал ребенку кашу, штурмом не брал хлебный магазин, не …
- Остановить, Кира, забыла что ли? Или все смешалось в доме Облонских? Я это все проходил во время учебы. Так что не надо стращать ужасами нашего городка.
- Прости, Максимус. Я как только вспоминаю тот период, сразу будто крышу сносит.
- Да, хорошо нам жизнь дала прямо под дых в самом начале пути. Зато, в это же время много хорошего было. Помнишь, какие вкусные хачапури получались из замоченного в соленой воде лаваша. Те, которыми твоя мама угощала нас после экзаменов. Я таких вкусных потом никогда не ел. А Машкин торт "Сигуа" на встрече Нового года?
- Ой, не говори. Я когда вспоминаю те ингредиенты – ложка подсолнечного масла, ложка сахара, стакан муки, даже страшно становится. Как из этого можно что-то соорудить. Да, еще было повидло Машкиной мамы, получившее свое название "вырви глаз" за то, что в нем не было ни грамма сахара. Ужас. Но ведь вкусно было. И весело.
- Просто все было освещено нашей молодостью. Это она сглаживала все неурядицы и неудобства. Помнишь поездку на море в Кобулети, к Ниночкиной сестре, которая вышла туда замуж. Хорошо еще, что ее новые родственники нас не прогнали сразу, а разрешили жить в пристройке. Денег было только на хлеб, и мы весь месяц питались одними помидорами с огурцами, которые по очереди воровали в соседских огородах.
- Помню-помню эту авантюру с поездкой. Я потом на помидоры и огурцы долго смотреть не могла. А знаешь, я в прошлом году была с дочерью в Кобулети. Там так теперь благоустроено, красиво. На месте того сарая, в котором мы жили, сейчас новая домашняя гостиница, с неплохими номерами. Все хорошо, все красиво, но скучно. И море как будто не такое синее, с пляж будто бы уже стал, и деревья пониже. А главное, я уже не такая молодая и нет того безудержного веселья, когда могли двадцать четыре часа в сутки хохотать над всем и ничем, - грустно произнесла женщина.
- Как молоды мы были, как искренне любили …
- Я когда слушаю эту песню, у меня в груди всегда образуется какой-то ком и перехватывает дыхание. А иногда плакать хочется
- Не надо о грустном, - предложил Макс.
- Не надо, - согласилась женщина.
- Слушай, а как наши ребята. Я что-то никого не могу найти.
- Да почти никого нет в Тбилиси. Все поразъехались. Кто куда. Спасибо интернету, хоть в сетях общаемся. Здесь только Ниночка, она в Рустави в школе математику преподает. Верико замуж вышла, у нее двое близнецов. Она не работает, одно время очень бедствовала, потом когда ввели обязательный экзамен по математике и логике, занялась репетиторством. Сейчас более не менее. Я иногда с ней встречаюсь. Еще здесь Виталик, но он, говорят, спился и ни с кем встречаться не хочет. Считает себя непризнанным гением и ругает всех и вся. Вот такие жалкие остатки от нашего курса.
- А ты сама, Кирюха, как здесь задержалась? Помнится, ты собиралась к дяде в Москву в аспирантуру ехать? – поинтересовался однокурсник.
- Вышла замуж за Ваську и застряла здесь навсегда, - вздохнула Кира.
- За какого Ваську? Я его знаю?
- За Васьвася. Помнишь, с нами на первом курсе учился, потом он от нас перешел на экономический. Он еще с нами в Кобулети отдыхал, - уточнила женщина.
- Это тот верзила, который все время возле тебя ошивался.
- Вот-вот. Доошивался. Мы после магистратуры сразу же поженились А аспирантуру я в Тбилиси закончила. И защитилась. Так что я тоже доктор. Не просто так.
- Кто бы сомневался в твоих способностях. Ты всегда добивалась того, чего хотела.
- Да нет, Максимус. Не всего можно добиться, чего хочешь. Даже если очень хочешь, и тебе вся вселенная помогает. Очень многое в этой жизни от нас не зависит, и ты никак не можешь все это преодолеть.
- Не грусти, Кирюха. А как ты живешь, чем занимаешься? – спросил Макс.
- Хорошо живу. Все у меня в порядке. Прекрасный муж, дочка – умница, красавица.
- Работаешь?
- Работаю, - ответила Кира.
- Где?
- Переводчиком.
- Что? Ты – переводчиком, - удивился мужчина.
- А что тут такого? Институт закрыли, здание выставили на продажу, нас всех отпустили на вольные хлеба, зарплату за последние два года не заплатили. Да и бог с этими деньгами. Не обеднею. Хорошо еще, что благодаря нашему директору, мы так долго продержались, могли заниматься любимым делом. Другие институты давным-давно прекратили свое существование. А мы все ходили. Нам гроши платили, а мы ходили. Транспорт не работал, мы пешком ходили. Нам платить перестали, мы все равно ходили. Наш директор, светлая ему память, все шутил над нашей привязанностью к работе, что на входе посадит кассира, который будет с нас брать деньги за вход в институт, может, тогда мы перестанем ходить. Но это его шутка была, а так он очень гордился своими сотрудниками и все делал, чтобы добыть финансирование. А потом нас закрыли в приказном порядке. И наш директор, академик, которого полмира знало, а на его работах не одно поколение студентов выросло, в тот же год скончался. А наши сотрудники, кто как смог, так и устроились – кто уехал, кто с детьми занимается, кто на Сухом мосту приторговывает. Я-то могла и не работать. Васьвась вполне сносно по сегодняшним меркам зарабатывает, но сидеть в четырех стенах – озвереть можно от безделья. Подвернулась работа переводчика. Вот теперь я сказала спасибо маме за то, что она меня с детства чуть ли не палкой заставляла заниматься с педагогами английским языком. Сколько раз я сбегала с уроков, сколько раз увиливала от занятий, пряталась у подруг, но все мои уловки, которые мне в то время казались верхом изобретательности и изощренности моего ума, разбивались об ее железную логику: "Так надо, ты мне потом еще спасибо скажешь". И действительно, сказала. Вначале в институте, когда уровень моей подготовки позволял получать пятерки, ничего не делая, и особенно сейчас. Конечно, для художественной литературы моих знаний не хватает, но зато человек, свободно владеющий языком, не способен сделать качественный технический перевод. Так, что вот такие дела, - подытожила Кира.
- И совсем не тянет обратно в институт? Неужели не надоело переводить чужие работы, вместо того, чтобы писать свои, – не поверил Макс.
- Да как сказать. Иногда, когда бывает срочная работа и приходится много переводить, то мне порой кошмары сняться в виде длинных рядов английских слов, которые даже во сне я продолжаю переводить. Они наступают на меня со всех сторон, как вражеские полчища, и я должна успеть их всех превратить в знакомую речь, иначе они меня поглотят. Ужас, да и только. Это сигнал мне, что мозг перегружен и ему необходима передышка. Зато у меня свободный график. Я впервые за столько лет поняла, как хорошо вставать, когда хочешь, идти на работу, когда мне удобно. И никого не колышет, когда я занимаюсь своими обязанностями – с девяти до восемнадцати с часовым перерывом на обед или с двенадцати ночи до шести утра, главное, чтобы перевод был выполнен вовремя. Когда я вспоминаю, как мне надо было зимой вскакивать ни свет ни заря, бежать в темноте, чтобы, ни дай бог, не опоздать к началу службы, отсиживать положенные восемь часов, без права отлучиться по личным делам, просто мороз по коже. И так из года в год. Какой-то мазохизм. Наверно, это комплекс арестанта, всю жизнь проведшего в тюрьме и не знающего никакой другой жизни. Второй раз на такое я не способна.
- Жаль, а я хотел тебе предложить работу в проекте, которым я сейчас занимаюсь. У меня уже есть несколько человек, но мне хотелось бы и тебя подключить. Я как раз искал тебя, - с сожалением сказал мужчина.
- Конечно, я буду работать с тобой, - не дав другу договорить, согласилась Кира. - Даже не сомневайся. Если у тебя небольшое финансирование, то это ничего. У меня вполне сносный доход и я могу себе позволить работать за мизерную плату, даже совсем бесплатно.
- Зачем же бесплатно, - рассмеялся Макс. – Времена бесплатной работы закончились. Заказчик – серьезная фирма. Позвони мне завтра, мы встретимся и поговорим уже более серьезно обо всем. А сейчас, извини, я должен покинуть тебя, меня ждут в другом месте.
За то время пока Кира находилась в кафе, небо опять заволокло тяжелыми тучами, и пошел моросящий дождь, такой мелкий и такой вездесущий, что от него не помогал даже раскрытый зонт. Казалось, влага была везде – в лужах под ногами, во вдыхаемом воздухе распыленная миллионами частиц во взвешенном состоянии, на одежде, под одеждой, даже в самой Кире. Короче, везде. Но впервые в жизни дождь не вызывал привычного раздражения. Она просто не замечала его. Быстрым шагом, почти бегом она шла привычной дорогой. В голове у женщины билась единственная мысль – она забросит надоевшую до чертиков работу и наконец-то вернется к своим любимым уравнениям, где все так четко и понятно, где каждое действие подчинено логике. Цифры никогда не подводили ее и не предавали. Она тоже всегда была верна им, и если на время ушла в сторону, все равно ни на минуту о них не забывала и не переставала любить. Они простят ей ее отступление. Это же было просто отступление, а не отступничество. И снова интегралы будут красоваться перед ней, выгибая свои лебединые шеи, бесконечные ряды будут сходиться и расходиться, а матрицы выстраиваться в четкое каре. Все будет по-прежнему.
Как мало человеку для счастья надо….