Бейрут, дождь и любовь
Ты научи меня держаться на воде.
Иначе быть беде.
Морская синь очей твоих
Влечет меня на дно.
Я так неопытна в любви,
И лодки нет. Мне все равно.
Я вся твоя.
Любовь моя,
Спаси меня,
Лишь руку протяну.
Я под водой дышу, иду ко дну.
Тону,
Тону,
Тону.
(Низар Каббани)
В середине девяностых одна из московских строительных фирм предложила мне слетать на несколько дней в Сирию по ее делам. Впоследствии выяснилась, что фирма занималась в Тартусе расширением акватории порта. Ее сотрудники вступили в сговор с начальником порта, дав тому крупную взятку, чтобы выиграть тендер. Чиновника разоблачили и посадили. Он, конечно, во всем сознался, взвалил всю вину на русских, заявив, что те ему угрожали и принуждали к взятке. В ответ власти арестовали технику компании, признав подряд незаконным. В общем, обычная история по тем и нынешним временам. Меня попросили помочь фирме в судебных делах по этому темному делу. Мы прилетели в Тартус в начале октября. Время -лучше не придумаешь: уже нет той испепеляющей все и вся жары и липкой влажности, какие бывают в июле и августе в портовых городах Леванта. Солнце не жалит, а греет и ласкает. Представитель фирмы Мухаммад Джаррада – милейший человек. Беда только, что пьяница беспробудный (редкий для арабов случай), отчего от него сбежала в Москву русская жена с двумя детьми. Зато принял нас по высшему классу, узнав что мы привезли для него ящик виски в подарок. Благо, судебный процесс в очередной раз перенесли из-за болезни адвоката. Видимо, местные власти решили спустить все на тормозах в ожидании улучшения отношений на более высоком уровне. Тоже история вполне прогнозируемая.
Так или иначе, у меня и моих коллег из российской фирмы осталось четыре дня, и их надо было как-то провести с пользой. Джаррада, который к тому же занимал пост вице-мэра островного района Арвад, организовал для нас экскурсию по местным питейным заведениям. Некоторые из них были очень даже живописными. Особенно те, что располагались в горах, откуда можно было обозревать великолепные пейзажи. Под занавес он свозил нас в свою вотчину, где владел несколькими рыбными ресторанчиками, в которых рыбу готовят – пальчики оближешь.
Во время посещения Арвада, острова в полутора километрах морем от Тартуса, мне рассказали историю этого финикийского города и его жителей. Казалось, остров, как остров, ничего особенного. Таких, как он, сотни на Средиземном море. Оказалось, совсем не так. Когда-то, еще до эры христиан этот остров был столицей Величайшей империи финикийцев. Здесь была крепость, которую не смогли взять даже фаланги Александра двурогого. Отсюда финикийцы выходили в море, чтобы торговать и строить новые фактории. Одна из таких факторий в Северной Африке вскоре превратилась в могущественное карфагенское государство, соперничавшее с самим Римом. Островитяне, рыбаки и корабелы, хотя и забыли свой древний финикийский язык, арабами себя не считают, относятся к ним с презрением, как к пришельцам, бедуинам, считая себя людьми Моря.
Вскоре походы по ресторанам нам надоели, и мы решили придумать другое развлечение. Ведь здесь, неподалеку был богатый город Бейрут, который раньше, до гражданской войны называли Парижем Востока. Джаррада рассказал, что за сто долларов мы сможем нанять здесь любого частного извозчика, который свозит нас туда и обратно, да еще и город покажет. Мы быстро нашли такого человека. Его, как многих здесь, звали Тейсир. Он быстро согласился организовать нам экскурсию в Бейрут, а, узнав, что мы будем кормить его в пути, высокопарно заявил, что мы запомним поездку на всю оставшуюся жизнь. Так оно и получилось.
Выехали рано утром. Дорога шла вдоль моря, но особого удовольствия не доставляла. То и дело попадались какие-то цементные заводы, скотобойни и птицефабрики с их характерным неприятным запахом. На пограничном пункте мы простояли полчаса, заполняя все мыслимые и немыслимые анкеты. Но после того, как заплатили по двадцать долларов на брата за визу, нас благополучно пропустили.
Ливанская территория более ухоженная. Уютные придорожные кафе, где можно было выпить чашечку хорошего кофе с марципаном местного приготовления. Смущали только сирийские посты на дороге, которые постоянно проверяли документы. В общей сложности до Бейрута мы добрались со всеми остановками за два с половиной часа.
Бейрут может предложить путешественнику все, что он захочет. Только нужно уметь выбирать. Двое моих спутников, как и я сам, приехали в этот город впервые. Поэтому вполне естественно сразу же захотели обозреть его с высоты птичьего полета. При помощи фуникулера мы взобрались на очень живописную гору, откуда открывается великолепный вид на весь город. На горе высится белая статуя покровительницы Бейрута - святой Фатимы. Мы побывали в музее, расположенном там же на горе и даже поставили свечку в часовне. После чего культурно-познавательный импульс моих коллег иссяк, и они затормошили водителя, чтобы тот поскорее отвес их на шопинг (на родине в то время товарный бум только-только набирал в силу). Мы объездили сколько смогли супермаркетов и молов в центре, страшно устали и решили пообедать, а заодно и поужинать в кафе. Тейсир отвез нас в одну живописный ресторанчик, весь из себя стеклянный, построенный в виде волнореза, разбивающего волны бухты. Мы удобно устроились за столиком ближе к носу этого импровизированного морского прогулочного катера. Тейсир сказал, что в этом ресторне очень вкусно готовят рыбу. Ее мы и заказали, не считая овощей, хоммуса, и мутаббаля – закусок, без которых не обходится ни один обед в Сирии и Ливане. Мои друзья попросили официанта принести местного белого вина "ксара", очень неплохого даже по европейским меркам. Я заказал арак1.
Нужно сказать, что арабы – плохие виноделы. Но ливанцы – редкое исключение. Видимо сказываются финикийские корни. Они одинаково хорошо делают вино и местную крепкую виноградную водку "арак" с поэтическим названием Тума (Фома по-арабски), которую разливают в красивые стеклянные витые бутылки в виде виноградной грозди . Неизвестно, получила она свое название в честь святого Апостола, или же в честь кого-то другого. Арабы, в том числе и ливанцы, не пьют водку стаканами. Они разбавляют свой арак на две трети водой, отчего он приобретает молочно-белый цвет (от добавляемого в водку аниса) и пьют его маленькими глотками из небольших стаканчиков, смакуя и заедая орешками. Речь идет о тех, конечно, кто употребляет алкоголь, а таких меньшинство. В Ливане, правда, не настолько очевидное. Наевшись и напившись, мы стали думать о том, что делать дальше. День клонился к вечеру. Оранжевый солнечный диск живописно прятался за кромку горизонта, отчего настроение у всех посетителей ресторана было романтическое. Особенно у нас, принявших изрядную дозу спиртного.
"Не остаться ли нам на ночлег. Ехать обратно по темноте через сирийские посты - удовольствие ниже среднего. Как вы считаете?" - обратился к нам Олег, он же старший группы парламентеров-неудачников.
Все быстро согласились. Хотелось расслабиться, а не трястись в старом нисане Тейсира.
«Тогда где будем ночевать?» - обратил он свой вопрос к Тейсиру, еще не уверенный, что тот вообще согласится на ночлег (ведь виза всего на двое суток). Я перевел. Тейсир оживился. Видимо, ему тоже не светило провести этот вечер за баранкой.
- Тут рядом, на пляже сдаются на ночь шале. Как раз на нашу кампанию. И совсем недорого. Каких-то пятьдесят долларов. Переночуем, а завтра с утречка – в путь.
Олег согласился, мы тоже дружно закивали головами. Шале оказался вполне пригодным для жилья, двухэтажным: прихожая, кухонька и две небольшие спальни наверху. Мои спутники потребовали "продолжения банкета" и послали меня на разведку в ближайший яхт-клуб. Там по данным Тейсира торговали спиртным. Я сходил, договорился на ресепшене. Мне сказали, что пришлют человека, с которым можно будет поговорить по поводу ужина.
Через четверть часа на пороге появилась небольшого роста миловидная брюнетка в джинсах, рубашке и шлепанцах. На вид лет 28 – 30.
- Что желают месье, - спросила она по-французски.
Месье пожелали две бутылки ксары и орешек. Я заказал туму. Через десять минут девушка вернулась с подносом, поставила заказ на стол и спросила: - Не желает ли месье еще чего-нибудь. Мои спутники к этому времени ушли купаться, оставив меня принимать заказ. Мне не хотелось отпускать эту миловидную ливанку, и чтобы задержать ее, я спросил по- арабски:
- Вы любите стихи Низара Каббани?
Дело в том, что тогда я очень увлекался стихами этого сирийского поэта и даже пытался переводить что-то из него. К тому же я знал, что Каббани до гражданской войны жил в Бейруте. Своим вопросом я рассчитывал смутить девушку, а заодно и завязать с ней разговор. К моему удивлению, она ничуть не смутилась, а поправила прическу, задумалась на минуту и стала читать стихи на этот раз тоже по-арабски:
«Любое место выбери себе,
Кафе любое,
Глазницами окон, буравящее море.
Любое место выбери себе.
Я безоружен пред тобою
И лебединой вечной долей,
Что плещется в глазах твоих.
В Бейруте дождь,
В Беруте дождь.
Сегодня он для нас двоих"...
Это был шок. Ведь она прочла начало стихотворения Низара Каббани «Бейрут, любовь и дождь», которое я буквально перед приездом в Бейрут перевел на русский язык.
Впрочем, - подумал я, - ничего удивительного. Это одно из немногих стихотворений Низара, посвященных Бейруту. Как бы угадав мои мысли, девушка сказала:
- Это мое любимое стихотворение. Многие молодые девушки просто обожают стихи Низара Каббани. Но у меня совсем другое. Моя мать долгое время работала в кафе, куда любил ходить Низар. Это здесь, недалеко. Хотите, покажу?
Еще бы не хотеть. Я аж вскочил от неожиданности такого предложения. Девушки в арабских странах вообще редко, практически никогда не заводят знакомств с незнакомыми мужчинами, да еще иностранцами.
-Шусм саййида (Как Вас зовут), - спросил я по-арабски.
- Мари.
- Почему не Марьям, а Мари.
- Я католичка, как и моя мама.
- Да. Как же, - подумал я, - ведь она говорит по-французски и одета совсем не так, как подобает мусульманке.
Мы прошли по кромке пляжа, потом вышли на набережную. Затем свернули в какую-то улочку. В темноте было не разобрать. Еще один переулок и мы входим в кафе. Навстречу нам вышел кучерявый смуглый молодой человек, видимо, официант:
– Месье?
Мой французский оставлял желать лучшего. Поэтому я спросил по- арабски:
- Мне сказали, что в это кафе любил заходить Низар Каббани.
Парень как-то смутился: то ли не понял, то ли застеснялся. Я повторил вопрос. И тут вмешалась Мари.
- Позовите хозяина, - сказала она по-французски. - Это марокканец. Откуда ему знать кто такой Низар Каббани. Да и работает он здесь недавно,- сказала она, обращаясь ко мне.
Я огляделся. Кафе, как кафе, столики, стойка. Вот только небольшая эстрада в глубине зала.
К нам подошел лысоватый мужчина лет пятидесяти, представился хозяином.
- Не обращайте внимания на официанта, я его недавно нанял. Вот столик, за которым любил сидеть Низар. Два года он ходил к нам. Жил здесь неподалеку. А рядом издательство и типография, где он печатался. Придет, закажет кофе, газеты. Сидит что-то пишет весь вечер. Иногда просил разрешения позвонить по телефону. Звонил в Дамаск, Лондон, Багдад. Раньше у нас на эстраде стоял рояль, на нем играли. Он любил слушать. В 1982 году у него убили жену, и он уехал в Лондон. Больше я его здесь не видел.
Мы сели за столик. Я заказал кофе. Там, в шале я не успел, как следует разглядеть моего добровольного гида. Девушка была очень красивая с мелкими, но очень правильными чертами лица: черные, черные насурьмленные глаза, маленький точеный носик, очерченные губы почти без следов помады. Немного смуглая, как многие ливанки. Поражали волосы, они были иссиня-черного цвета с непонятным отливом. Я сказал, что именно такой и представлял себе дочь сидонского царя Европу, которую похитил Зевс. Спросил, слышала ли она о картине Валентина Серова "Похищение Европы". Она сказала, что не знает такого художника. Зато знает Моне и Сезанна, картины которых очень любит.
- Я и сама немного рисую. Это от матери. Она была художницей. Но ее картины никто не покупал, и она стала работать официанткой в кафе.
- Ты живешь вместе с матерью?
- Нет, я живу одна.
Какая-то сухость почувствовалась в ее ответе, и я решил дальше не развивать эту тему. Как-то незаметно я перешел с ней ты. В арабском языке это очень просто. Нужно только отказаться от слова саййида1 в начале предложения. Я долго колебался, затем все же спросил про необычный блеск волос.
- Это специальный шампунь. Его делают здесь, добавляя розовую воду, экстракт миртового дерева, рыбий жир и еще что-то. Многие девушки моют им свои волосы, чтобы блестели.
Рассчитавшись и поблагодарив хозяина за гостеприимство, мы вышли. На улице стало еще темнее. Я взглянул на небо и не обнаружил там звезд. Зато увидел огромную черную тучу. Мы прошли метров сто, и на нас буквально обрушилась стена дождя. В это время года дожди в Бейруте не редкость. Но чтобы так! И за пять минут вымокнуть до нитки, не успев добежать до ближайшего укрытия! Такого я еще не видел:
- Побежали, я здесь рядом живу.
Мокрые и продрогшие, с разгону мы чуть не разбили стеклянную дверь подъезда четырехэтажного дома.
«Войдешь продрогшая,
Улыбка на губах.
В зубах травинка.
Вся кофточка промокшая
И окуньки-дождинки
Всплывут в моих зрачках
И упадут в ладони.
На глади моря,
Зеркалах витрин и листьях клена
Дождем ночным зеленым
Ты мой портрет напишешь,
Услышишь
Голос мой влюбленный.
Бальзамом, миртом, розовой водой
Мне душу успокой
И одеялом, сотканным
из вспышек молний
Меня укрой.
В плаще из серых туч ко мне приди
И стоном стока водосточных труб
И громовых раскатов
Найдешь меня, словно Христа распятым
На своей груди".
К моим друзьям я вернулся под утро. Они были страшно недовольны. Говорили, что собирались звонить в посольство, но потом решили, что человек, говорящий по-арабски и по-французски не может потеряться в таком городе, как Бейрут. Затем успокоились, сходили за очередной порцией выпивки в яхт-клуб. Там на стойке разговорились с портье, который сказал, что видел двух молодых людей, идущих по кромке моря в сторону города.
На память Мари написала карандашом мой портрет. Он мне очень дорог, поскольку напоминает мне о тех золотых днях, когда я был еще относительно молод и мог позволить себе ухаживать за симпатичными ливанками. И еще он напоминает мне Бейрут, дождь и любовь.
Через десять лет я еще раз приехал в Бейрут. Посидел в ресторане, покупался в море, попил тумы. Но сколько ни искал то кафе, кого бы ни спрашивал – все бесполезно. Никто вообще слыхом не слыхивал ни о кафе, ни о Низаре Каббани, который к тому времени давно уже был в могиле. Телефон Мари тоже не отвечал.
"Когда в Бейруте дождь,
Моя тоска ветвится,
А грусть слезится.
Приди ко мне
В зеленой кофте шерстяной
И пальмами-руками обними,
Мою тоску уйми,
Приляг со мной, усни.
Мы оба под водой.
Я ничего пока что не решил.
Веди меня куда захочешь,
Оставь меня там, где захочешь.
Купи газет, вина, карандаши.
И пачку сигарет.
Не выдавай секрет,
Молчи.
Ведь все это ключи
К ветрам, аллеям,
Переулку без названья.
Немного полюби меня,
Немного полюби меня.
Пожалуйста, быстрее.
Ну а теперь,
Теперь уж можно и потише.
Я остров в океане
Губ твоих
Ты слышишь:
В Бейруте дождь,
В Бейруте дождь,
В Бейруте дождь
Для нас двоих.
Любовь в Бейруте карту не попросит.
Купи мне домик на песке,
В Бейруте иногда дома такие продают
Найди отель, где у любви фамилию не спросят,
Гитары и певца ночной приют.
*
Куда бы нас с тобой любовь ни завела,
Мне все равно: что ад, что рая кущи.
Любовь в Бейруте как Аллах
Всесуща,
Вездесуща".