«Самые убежденные холостяки гораздо чаще меняют свои убеждения, чем полуубежденные…»
Чивор Теп
«Чайную церемонию» - десятиминутный перерыв начальник лаборатории Иван Никитич проводил в комнате первого отдела. «Полуубежденный холостяк предпенсионного возраста» по вполне понятным причинам предпочитал общество, в котором он был единственным представителем сильного пола и где его всегда ждал персональный стакан в алюминиевом подстаканнике…
Зеркало в узком коридорчике отдела привычно отразило в меру упитанного мужчину «в расцвете лет» отличавшегося от Карлсона разве только отсутствием электрической части.
Иван Никитич привычно поправил галстук, Карлсон в зеркале сделал то же, хитро улыбнулся и подмигнул.
Разговор женщин (может быть в силу секретности отдела) в его присутствии обычно касался всего чего угодно, кроме работы.
- А я, - безошибочно попадая в тему, вступил в разговор Иван Никитич - на своей даче ничего не сажаю.
- Как, Иван Никитич! Вы же рассказывали, у вас там все четыре сотки в цветах! – лукаво заулыбалась Вера Сергеевна, ведущий специалист первого отдела, женщина цветущая не первой молодостью, - ведь рассказывали?
- Когда это я рассказывал? – возмутился Иван Никитич.
- Когда меня на дачу приглашали…
- Ну, Вера, я же только тебя приглашал, а ты…
- Да, ладно Иван Никитич, у нас в отделе женщины нет, которую вы не приглашали к себе на дачу. Это же секрет Полишинеля.
- Чей секрет? Я никакой Поли не знаю. Это из СКБ? – попытался отшутиться Иван Никитич.
- Иван Никитич, кстати, вы и меня приглашали, – пресекла его попытку выскользнуть из неприятного разговора красавица Настенька, уполномоченная отдела. - Помните? И про цветы рассказывали. Яркие, солнечные. И про то, что японцев вы понимать стали. Они там на свою сакуру… Вы же мне еще семена давали… Помните? И Вере Сергеевне давали… И Зине… Вы еще забыли, как они называются. Простое, мол, такое название, всем известное, а вот выпало из памяти и все тут…
- Ну, семена давал, мне не жалко… Красоту дарить… Когда это ничего не стоит… - обжигался чаем Иван Никитич.
- Так ведь ничего же не выросло из ваших семян, Иван Никитич! Я для грядки лучшее место подобрала, удобрила, каждый день после работы, усталая, голодная поливать ездила, сорняки выпалывала. И ничего.
- И у меня - ничего. И тоже каждый день поливать ездила… Лето-то, вон какое! Попробуй не полей! И у Зины тоже ничего. А ей-то каково было ездить, с ее астмой.…до сих пор на больничном… Говорит, десяток одуванчиков и …
Иван Никитич аж чаем поперхнулся.
- Вспомнил! Вспомнил!
- Что вспомнили, Иван Никитич?
- Вспомнил, как цветы называются!
- Как же, Иван Никитич?
- Я же говорил «золотые, солнечные, простое название, всем известное». И надо же выпало из памяти… Склероз…
- Так как же, Иван Никитич?
- Как, как… Вы же сами сказали… Одуванчики…
- Так Вы что, нам семена одуванчиков давали?
- Ну да. Пришлось им даже парашютики обстригать, чтобы не разлетались… Знаете, какое трудоемкое занятие! - расплылся в хитрой улыбке Иван Никитич.
Вера Сергеевна резко встала, опрокинув чашку с чаем:
- И вам не стыдно, Иван Никитич? Вам не стыдно? Не стыдно? – прижав к глазам платок, она выскочила из-за стола.
Красавица Настенька обдала Ивана Никитича таким гневным взглядом своих медовых глаз, что он просто обязан был провалиться под землю, вспыхнуть, сгореть… и выбежала следом.
Но Ивана Никитич не провалился, не вспыхнул и даже не задымил.
Буркнув что-то вроде: «Шуток не понимают!», он спокойно допил чай, похрустел сухариком с изюмом, и уже уходя, взглянул в зеркало.
Зеркало привычно отразило в меру упитанного мужчину «в расцвете лет». Карлсон в зеркале привычно поправил галстук, но на улыбку Ивана Никитича ответил ехидной ухмылкой, показал ему в ответ кулак и вроде бы попытался даже что-то сказать. Но уж Иван-то Никитич знал, что если у зеркал и могут быть уши, то говорить-то они точно не могут!
Он так резко захлопнул за собой дверь отдела, что зеркало качнулось вправо, влево… сорвалось с гвоздя, который самолично вбивал на 8-е марта Иван Никитич и со звоном разлетелось на осколки… В самом большом из них, все еще отражавшийся Карлсон пробормотал:
«Тот, кто не желает видеть самодовольных глупцов, должен разбить свое зеркало! Но ведь свое же…»
Иван Никитич ничего этого, увы, не видел и не слышал…
Он уже в соседнем кабинете взахлеб рассказывал о своем остроумном розыгрыше
Но кроме него почему-то никто не смеялся.