Адам Каменский с крайней брезгливостью относился всегда к тараканам, палёной водке и растолстевшим мужчинам. Однако, когда в Теберде угодил в больничку с ушибом позвоночника, отвлекся от надуманных фобий и понял: нет ничего гаже собственной беспомощности.
Он лежал пластом на ортопедичеcком лежбище, снабженном трапецией для рук, рычагами и пультом, способным в случае чего поднять по тревоге
всю неврологию. Лежал и скептически наблюдал за суетой персонала вокруг своей персоны. Персонал был поставлен на уши супругой Адама, которая категорически не могла приехать из Москвы по карьерным обстоятельствам. Однако, Юлия Каменская умела рулить на расстоянии. Благодаря ей, у Адама была отдельная палата, элитное питание, современное оборудование , опытный врач и лучшие лекарства.
Друзья приходили по ночам, улыбаясь тепло. Чаще молчали: Пьер Саваж, Лешка Шахов, Арсен и Лейла Махсудовы - все, кто, остались на маршруте, так и не покорив горный пик. Старина Домбай не принял их. Как рассерженная птица, взмахнул снежным крылом, и сошла лавина - тяжелая, напитанная свинцовой апрельской влагой. С ревом прокатилась по склону, увлекая за собой группу альпинистов. Когда кипящий снег угомонился, Адам оказался единственным выжившим. И даже в горячке пытался отказаться от больницы, пока рентген не показал: в крестцовом отделе позвоночника Адама образовалась и подрастает опухоль: упругое яйцо, наполненное жидкостью. Яйцо росло быстро, в результате ноги у Адама отнялись внезапно, как раз когда он пытался забронировать авиабилет, прижимая телефон плечом, в то время, как руки мастерили отмычку для каптерки сестры-хозяйки, умыкнувшей адамовы вещи.
И вот он застрял в Теберде, потому что трогать больного с места при таких раскладах - это риск обездвижить его насовсем. Тем более, что тебердинские медики собаку съели на травмах альпинистов, и на адамово шипение : "лучше бы я сдох, где присыпало", улыбались снисходительно: "перебьешься покуда".
Он лежал, один в палате, - а кровать у окна. Лежал и тосковал, зарастая невнятной щетиной и выплетая из капельничных трубочек чертиков и рыбок. Чертиков он красил йодом, а рыбок зеленкой. Иногда из Москвы Адаму звонили ненастоящие друзья, интересовались состоянием, грозились приехать - скопом и по отдельности. Однако, все не ехали. Пару раз в день его терзал ражий, в три обхвата массажист по прозвищу Кубатура Круга. Или просто Кубатура. Он набрасывался на вянущие мышцы ног Адама с пионерским задором. От массажиста разило потом, видеть колыхание его телес было противно, Адам стискивал зубы и закрывал глаза. Но по-настоящему худо он себя чувствовал, когда медсестра подходила с катетером, а он не мог удержаться от скабрезностей. Девушка при этом даже не краснела, а однажды сказала: - Вы не смущайтесь, очень часто нормальные мужики, парализованные в области члена, ведут себя, как сукины дети. Можете быть распущенным и омерзительным, если это нужно для вашего самоутверждения, меня не задевает, извините. - И закрыла за собой дверь.
Адам отвернулся, поджав губы, и до кучи своих бед увидел на окне крупнющего таракана. Черный, размером почти с майского жука, таракан молча шевелил усами и смотрел на Каменского безо всякого страха. В чистенькой такой больнице, на кипенно-белом подоконнике, среди бела дня, ага...Адам хрипло рассмеялся и запустил в галлюцинацию чайной ложкой.
Однако, на следующий день пришел другой таракан. Играя солнечными бликами на лаковой спине, он подобрался к краю подоконника и с любопытством наблюдал, как из-под пальцев Каменского выплетается чертик. Посидел с полчаса и свалил. Адам на секунду отвел взгляд - и уже нет никого на подоконнике. - Сколько ж вас тут, - проворчал Каменский.
На следующий день он целился с тщательностью Вильгельма Теля: шммяк! Ватный шарик, пропитанный зеленкой, с чмоканьем впился в подоконник, легонько зацепив таракана. Тот удрал, унося на антрацитовом загривке зеленую метку. А на следующее утро после уборки Каменский закинул на подоконник крошки от печенья, и снова пришел тот же самый - меченый. И стал ходить регулярно. Придет и сядет. Каменский плетет. Таракан наблюдает.
Однажды Адам вдруг начал рассказывать таракану, как оно неудачно все сложилось: в связке он шел первым, - забивая ключевые крюки, - потому что дорогу остальным всегда прокладывает самый сильный. Настроение было солнечное, как день, до вершины оставалось метров двести. Только Лейла вдруг почему-то запаниковала и выронила ледоруб. Он застрял в расщелине метрах в пяти под нижними перилами, Арсен предложил привал, чтобы спуститься и достать снаряжение жены. А он тогда приказал: : "Ребята, отбой! Не будем тярять драгоценных минут, еще немного...Ну, не ругайся, Лейлочка, подберем на обратном пути твою снарягу". Лешка его радостно поддержал, а Пьер даже расчековал страховку и по верхнему перилу лихо спорхнул к взволнованным молодоженам. Взял в руку ладошку Лейлы и, сверкая мальчишеским шармом, подышал теплом в ее рукавичку: не огорчайся, cheri...
Если б только они послушались Арсена и задержались на эти несколько минут! Ведь ребята наверняка предчувствовали катастрофу...
Таракан внимательно слушал, деликатно похрустывая печеньем, а Каменского несло:
- Понимаешь, когда нас накрыло, то тащило всех, как в барабане очумевшей центрифуги. И даже тросы не порвало, мы все оказались рядом, только руку протяни. Но они все задохнулись. А я смог дышать, потому что оказался на поверхности языка лавины. Случайность, в сто раз менее вероятная, чем джек-пот, но, поди ж ты, сподобился. А теперь Лейла во сне улыбается и гладит меня по плечу: "Дамка, да забудь ты про тот ледоруб...Все нормально". А как может быть нормально, когда я даже проститься с ними не смог. И не смогу уже.
Таракан печально молчал. Печенье закончилось.
А на третий день, как Каменский с тараканом сдружился, врач во время обхода стал у него выспрашивать, как пациент ночами спит, не бывает ли у него суровых видений, и не падал ли он в детстве на голову. Видимо, кто-то из персонала под дверью подслушал и врачу доложил: дескать, шуршит у Каменского шифер, как бы чего не сделал с собой. А поскольку в штате тебердинской больницы психиатра не предусматривалось, а в Москву звонить остереглись до поры, на беседу к Каменскому пришел все тот же массажист с дипломом физиотерапевта, у которого по психиатрии случились в молодости факультативные курсы.
И с той же энергией и задором, с какой подступал к косым и дельтовидным мышцам, Кубатура выпалил в лоб:
- С кем ты там разговариваешь?
- С тараканом, - честно признался Каменский. Кубатура опешил, но с выводами спешить не стал и свернул психосеанс с условием: когда таракан придет в следующий раз, нажать оранжевую кнопку на пульте. Ну, Каменский на следующий день и нажал. Посмотрел Кубатура на таракана и сказал: Пора санобработку делать. Тут Адама взорвало:
- Ты что же, клоп нажратый, совсем кукукнулся? Я что ли виноват, что тут, кроме таракана, и поговорить-то не с кем?! Ты себе санорработку сделай, гад. Нажрись дусту, а потом попробуй отличить эмболию трицепса от пупочной грыжи! В-общем, таракана санируют только через мой труп!
- Трицепс не подвержен эмболии. И нехрен на меня орать, - возмущенно пробулькал Кубатура. И, поколебавшись, добавил: - Выпьем?
- А давай, - зло выдохнул Каменский.
Вечером, когда остался только дежурный персонал, Кубатура пришел с пузырем. Типа, для профилактики психиатрических заболеваний. Медицинский спирт, разведенный дистиллированной водой, на вкус был тепловато-мерзким. На подоконнике сидел таракан и пятился на лабораторные мензурки. Кубатура спросил: - Таракану налить?
Но Каменский запретил, потому что не знал, какая у насекомого приивыкаемость к алкоголю. И Кубатура не знал. Они просто выпили первый тост за таракана и стали потихоньку болтать о том, о сем. И в итоге классно посидели, точнее посидел доморощенный психиатр, а Каменский принимал лежа. Чувствуя себя в кои-то веки свободным и расслабленным:
- А знаешь, лежа водку пить - есть свои ню...Нюансы, - довольно пробормотал он.
- Да? Надо как-нибудь попробовать, - заинтересовался Кубатура.
- Вот уж, чего никому не пожелаю...
С тех пор так и повелось: то Кубатура сам зайдет, то Каменский позовет его. В-общем, сиживали.
Тут и месяц подошел к концу. Ни друзья, ни жена к Каменскому так и не приехали, хоть и обещались, мобильный телефон он стал все чаще выключать. Ушибы зажили, опухоль из позвоночника ушла. Но чувствительность ногам это почему-то не вернуло. Врачи разводили руками, поднимая глаза к облакам: мол, все в руках сами знает кого. И под виртуальным руководством Юлии готовили оборудование для чартерного рейса на Москву. А Каменский не хотел улетать. Все, что вытягивало его из пропасти отчаяния, - это друзья,навещающие его во снах, бухарик Кубатура, да еще безымянный больничный таракан, сочувственно молчащий с подоконника. И это все было у него только здесь, в Теберде.
Однажды утром в палату вошел санитар в маске и, протянув такую же маску Каменскому, молча опрыскал из пульверизатора углы, плинтусы и раму с подоконником. Чтобы добраться до торцевой стены, он оттащил кровать от окна и развернул ее.
- Стой! Что ты делаешь, гад!? - зарычал Адам, нажимая оранжевую кнопку.
- Как что? Санобработку. А вы зря жмете, Кубатура Круга с сегодняшнего дня в отпуске.
- А ну, катись нахрен отсюда, пока я тебя капельницей не отоварил!
- Вы б, больной, масочку-то надели, хотя не обязательно. Средство на теплокровных не действует, да и не воняет совсем. Через часок проветрим - и все дела.
Каменский лихорадочно начал давить на все кнопки подряд, но сигналов не было.
- Батареечки сели? Бывает, - равнодушно заметил санитар, выволакивая свою установку за дверь.
Таракан, пошатываясь, брел по подоконннику, ничуть не обращая внимания на отпугивающие маневры яблока, сухаря, а следом тапочка и разлетевшегося вдребезги дистанционного пульта. Надышавшись отравы, таракан стал беспомощным и храбрым, как герой, нацелившийся на амбразуру. Усы вяло шевельнулись и опали. Лапы задрожали и подогнулись. Адам, приподнявшись на локтях, дико смотрел на собственные безвольные ноги в двух метрах от подоконника. И страшно напрягся всем существом, приказывая ступням двинуться. Достать, дотянуться до пола. Жгучая боль ударила по коленям, напрягшимся в попытке согнуться. Адам страшно закричал, но через первый мучительный миг, понял: больнее уже не будет. Босые ступни чувствовали пол. Живящие иголки деловито скрепляли изнутри сосуды и нервы в единое целое. Адам больше не барахтался в ощущениях, он просто шел. Бесконечно долго шел к окну, так долго, что аж взмок от усилия. За это время произошло многое: в палату ворвался врач, он молча и ловко закатал Адаму рукав на левом плече, стиснул мышцы и воткнул шприц, который был наготове у него в кармане. Тут же вломился Кубатура, толкая перед собой целый стеллаж всякой аппаратуры, и принялся налеплять электроды Адаму на руки и грудь. А тот уже ухватился за ручку окна, распахивая раму. В комнату ворвался свежий поток. Таракан копошился на далеко вытянутой ладони Каменского.
- Как ты думаешь, не разобъется? Третий этаж, - засомневался Адам.
- Да что ему будет. Отпускай. Этих тварей даже радиация не бьет.
Приземление таракана и впрямь вышло мягким, даже сверху было видно, как насекомый шустро заскреб лапами, втягиваясь под лист одуванчика, да и был таков.
Каменский не сопротивлялся, когда его положили на каталку и повлекли под слепящие лампы и жужжащие приборы. Он только уцепил суетящегося Кубатуру за карман халата и проникновенно шепнул: - Ну, ты и гад, Кубатура. Тебе бы в средние века практиковать, у всяких там медичи. Траванул друга...Сука.
- Адам, да ты что? Это ведь была простая вода, разве что малость хлорированная.
- А чего же таракан сомлел?
- А я знаю? Может, не выспался, может, пережрал. Давеча сидели - полпряника умял, холера. Я им закусить хотел, пряником, смотрю - опа. Нету.
- Врешь ты все, Кубатура.
- Да мамой клянусь - разыграли тебя. Мы ведь как хотели - чтобы ты хоть пальцем двинуть попытался, и то шанс был маленький. А если б не вышло? Да еще б таракана уморили, ты бы тогда из капельницы петлю сплел, оно надо? Вот. А ты взял, зараза, и встал. И ломанул танком. Как ноги-то после марш-броска, гудят?
- Хоть сапоги натягивай, да на плац.
- Ну, и дрыхни тогда, гринписовец. А еще врал мне, что тараканов ненавидишь.
Адам и впрямь задремал, сообразив в пограничном состоянии , почему за время знакомства так и не дал своему таракану имени. Он действительно органически не переносил этих паразитов. И тело, восстанавливая рефлексы и кровобращение, напомнило ему об этом мурашками брезгливости.
Во сне Лешка Шахов обучал Пьера играть в нарды, при этом безбожно мухлеевал с костями. Лейла с мужем хлопотали у костра, когда он подошел. Все четверо поднялись навстречу, улыбаясь тепло и немного ехидно. Лейла украдкой сунула в карман фартука спичечный коробок, в котором что-то шуршало.
- Дров тебе до утра хватит, упрямец, - позвал его Пьер, усаживая у разгорающегося пламени. - А мы уже пошли, ладно? Только ты не оглядывайся...как это у русских говорят: долго провожать - глаза на мокром месте. Вот. Потом увидимся.
За спиной Адама хрустнула ветка, прозвенел серебристый смех Лейлы и затих вдали. Он изо всех сил удерживал себя от рывка во след. Знал - нельзя. С рассветом предстоит далекий путь, который следует пройти одному