Сандаловый сундук

Василий Дубакин
     События в жизни моей стали бурно развиваться, когда мне исполнилось 14 лет. До этого я жил как тысячи мальчишек в разных концах света, хотя я их никогда и не видел. Я имею в виду и концы света и мальчишек, которые там обитали.
    
Мы с матушкой жили вдали от ближайшего селения в домике крашенном известью. Вокруг домика был чудесный фруктовый сад, к которому с одной стороны примыкал огород. Сад и огород кормили нас и летом и зимой. До ближайшего поселения было не более полутора миль, но тогда мне казалось, что это очень далеко. Зимой было скучно. Лишь столбики дыма, которые поднимались над застывшей долиной, говорили о том, что где-то неподалеку есть жизнь.
    
Зато летом я чувствовал себя превосходно. Летом я находил себе множество занятий. Моя матушка не особенно присматривала за мной, да ей и некогда было со мной возиться. Жизнь в наших краях была суровой, и матушке целый день приходилось заниматься хозяйством. Я, предоставленный самому себе, купался в холодном прозрачном ручье, который протекал рядом с домом, мастерил лук из можжевельника или тиса, вытачивал стрелы с хвостовым оперением из куриных перьев и ходил охотиться на кроликов в заросли вереска за ручьем.
Я любил лазать по деревьям и часто сидел там, затаившись, наблюдая за движением жизни вокруг.

Но было бы несправедливо, если кто-то представил меня только развлекающимся. Я очень любил матушку и всегда помогал ей по хозяйству. Я таскал воду из ручья в больших деревянных ведрах, рубил дрова старым тяжелым топором, копал огород, сажал земляные груши, словом делал все дела, которые были под стать взрослому мужчине. Результатом этого стало то, что к четырнадцати годам я был сильным рослым юношей, ловким и подвижным как обезьяна.
    
Болел я только один раз, когда мне было пять лет. У меня был сильный жар, потому что накануне я провалился в полынью на ручье. Лекарь, которого матушка вызвала из ближайшего городка, напугал ее до смерти. Он сказал, что ребенка нужно обтирать холодной водой, потому что у него в груди горит маленький пожар, который необходимо погасить. Матушка пробовала возражать, но лекарь сказал, что другого лечения он не знает и что ребенок едва ли выживет. Скрепя сердце и со слезами на глазах матушка принялась усердно поливать меня ледяной водой, и через пару недель я снова бегал как ни в чем не бывало.
    
Отца я видел редко. Он был моряком королевского торгового флота и плавал по всему миру. Уж он-то многое повидал во время своих странствий. Мы с матушкой постоянно его ждали, потому что никто не знал, когда он вернется и вернется ли вообще. В море, да и на суше моего отца подстерегало множество опасностей, и когда он вдруг появлялся на горизонте, попыхивая трубочкой и слегка согнувшись под тяжестью сундуков, мы с матушкой наперегонки бежали к нему навстречу. Он был большой и веселый, и душа его была такой же большой и доброй. Нас с матушкой он очень любил и привозил множество диковинных подарков. Матушке он дарил очень тонкие шелковые платки со сказочными птицами, ожерелья из кораллов, а из какой-то северной страны он привез ей меховые варежки и чудную меховую шапочку, у которой смешно торчали два длинных уха, как у кролика.
    
Но конечно, самые сокровища доставались мне. Мне он привозил кусочки дерева настолько легкого, что кораблики из него никогда не тонули, а еще из него получались отличные поплавки. Из черного камня, блестящего как стекло, мы понаделали с ним отличные наконечники для стрел и копья и даже небольшой ножик с деревянной ручкой.
    
Большинство из своих сокровищ я хранил на чердаке. Это было мое любимое место в доме. Чердак был низкий и довольно просторный с окошечком, которое выходило в сторону моря, туда, откуда приходил отец. С той стороны всегда бежали облака, и я подолгу следил за их движением. Их свободный полет в голубых просторах неба вызывал у меня желание лететь вместе с ними  в далекие страны. А их причудливые формы были похожи то на корабли с парусами, то на загадочных экзотических животных, которых эти облака наверняка видели и теперь несли их образы над миром.
    
Чердак по углам был густо увешан паутиной, и пыль кругом была в палец толщиной. Зато там было так удобно мечтать о путешествиях. На стенах висели старые штурвал и медный компас, с потолка свисали обрывки канатов, которые напоминали мне паруса и мачты, а в углу стоял сундучок, обитый свиной кожей, закрепленной по краям тонкими медными полосками. Сундучок запирался на ключ, и этот ключ я все время носил на крепкой бечевке на шее. В сундучке было даже потайное отделение, но оно было заперто отцом, а на мой вопрос он отвечал, что ключ он давно потерял, и что там все равно ничего нет, а мне достаточно большого отделения. В этом сундучке я хранил походную чернильницу, заткнутую пробкой, несколько гусиных перьев, ножик, который складывался пополам, причудливые раковины из южных морей, старые, рваные морские карты и многое другое.

Особенно я любил, сидя в одиночестве на чердаке, разглядывать карты. Я смотрел на очертания континентов и морей, на великие реки и острова со странными названиями, на маленькие значки, обозначающие течения и подводные рифы, и тогда мечты уносили меня в неведомые, манящие дали, туда, где бороздил океаны мой мужественный отец - и сердце мое билось как птица в клетке. Так мог я сидеть часами, пока матушка не позовет меня вниз.
    
Спуститься, равно как и подняться можно было только по веревочной лестнице. Это тоже был подарок отца, и я гордился тем, что мог в два счета взлететь в узкий люк, похожий на люк в смотровой бочке на корабле. Посредством тонкой и крепкой пеньковой веревки, перекинутой через два шкива, я мог, стоя на полу, убрать лестницу в люк. Тонкую веревку, натянутую вдоль одной из балок, подпиравших потолок, мог заметить далеко не каждый. Это было важно для меня, потому что дом наш стоял у дороги, и возле него частенько останавливались крестьяне из дальних селений, которые везли зерно и скот на ярмарку к побережью, бродячие монахи, которые якобы проповедовали слово Божие в миру, а на самом деле безнаказанно пили и кутили. Частенько проходили моряки, которые везли на тележке пару-тройку тяжеленных сундуков, груженных заморскими диковинами, или королевские солдаты в красивых железных доспехах, и разный другой люд. Среди них было немало преступников всех мастей. Те пробирались больше по ночам. Мы с матушкой не раз слышали стук их башмаков, но к нам они не заглядывали, потому что знали, что у нас им поживиться нечем. К тому же два здоровенных пса, которые днем сидели на привязи, а ночью бегали вокруг дома, отбивали у них охоту даже попробовать это выяснить.
    
Однако некоторые из них не боялись ходить и днем. Это были корсары, наиболее бесстрашные люди того времени. Они грабили корабли под флагами других стран, и король ничего не имел против, ибо они приносили его казне немалый доход.

Глава 2

      И вот, однажды, моей безмятежной жизни пришел конец. Все началось с того, что отец вернулся из недолгого плавания опечаленный. Мне он говорить ничего не стал, однако, из его разговоров с матушкой я понял, что в этом плавании что-то произошло, какая-то ссора, которая закончилась большой дракой, в которой погибли многие члены команды. Тогда моряками становились люди самые отчаянные, которые жизнь ценили не дороже бутылки рома, и такое случалось нередко. Больше я ничего понять не смог. В тот же вечер отец подозвал меня:
     -Вот что, сынок, - сказал он, глядя мне прямо в глаза, - здесь я скопил несколько золотых. - И он показал мне кожаный мешочек на веревочке, в котором моряки обычно хранили деньги.
- Эти золотые помогут тебе поступить в школу при монастыре святого Марка. Тебе нужно учиться, сынок. Тогда ты сможешь стать, кем захочешь: адвокатом, врачом или будешь торговать. Не то, что твой отец - простой моряк, который каждый день рискует жизнью. Да, и возьми еще это. - И он протянул мне маленький медный католический крестик с распятым Христом. - Носи его на груди и никогда не теряй. Он сослужит тебе важную службу.-
В тот момент я не придал его словам особого значения, подумав, что речь шла о святой защите, и только много времени спустя я узнал, что имел ввиду мой отец.

Прошло еще несколько дней, и однажды под вечер в дверь крепко постучали. Мы сидели за столом и ужинали, и я видел, как отец вздрогнул и напрягся. Он сам пошел открывать дверь, и перед нами предстали трое незнакомых мне мужчин. При первом взгляде на них я подумал, что так, должно быть, выглядят заправские пираты. Лица у них были продубленные ветром, совсем как у моего отца, однако в их глазах светилась такая злоба, что у меня по спине пробежали мурашки. У одного из них, низкого и коренастого, был сломан нос, который показывал теперь часов на семь вечера или утра, как вам будет угодно. Вдобавок на щеке у него был огромный багровый свежий шрам. У второго, высокого, не хватало уха, а третий, хоть и не выделялся ничем особенным и, напротив, обладал приятной внешностью, судя по тому, как к нему обращались остальные, был у них вожаком.
- Закрой дверь, Красавчик, - сказал он тому, со сломанным носом, - и хватит пялить глаза на хозяйку. Заведи свою и пялься на нее хоть целый день, а она на тебя. Ты же у нас Красавчик. И он грубо расхохотался.
- А у нас к тебе дельце, Джо, - зловеще сказал он моему отцу. - поговорить надо.
Отец попросил матушку накрыть всем четверым в кухне, и вскоре из-за двери послышались возбужденные голоса. Дверь была плотно закрыта, а говорили они все сразу, так что я с трудом мог разобрать отдельные слова. Однако было ясно, что они о чем-то яростно спорили. Время было уже позднее, свечи мы берегли, и я лег спать, не дождавшись конца разговора.

Когда я проснулся, было уже светло. Матушка растапливала печь. На мой вопрос она ответила, что наши гости проспорили всю ночь, а рано утром ушли вместе с отцом. Отец сказал, что у них важное дело, и что он скоро вернется.
Но он так никогда и не вернулся. Мы прождали его и день и два… А через неделю к нам завернул по пути домой моряк с побережья и рассказал, что видел, как в таверне "Золотой ларец" на моего безоружного отца напали трое с ножами, и теперь его уже нет в живых.
Мы с матушкой немедленно стали собираться в путь. Дом наш стоял у дороги, и лихому человеку ничего не стоило сломать дверь или окно и поживиться чем-либо из наших скромных пожитков. Соседей у нас не было, родных поблизости тоже, и присмотреть за домом было некому.
Матушка занялась хозяйством, а я, отогнав корову знакомым в ближайшее селение, полез на свой чердак. Я не думал, что кто-то позарится на старые карты или куски канатов, однако, некоторые из вещей представляли настоящую ценность, и, прежде всего мой сундучок с золотыми.
Решение у меня возникло сразу. Позади дома, за ручьем, на довольно большом от него удалении стояла старая липа в окружении более молодых деревьев, выделяясь среди них лишь своей толщиной. Но я знал, что в ней есть большое глубокое дупло, прикрытое ветвями соседних деревьев. Оно находилось на высоте моего роста и было столь велико, что сгодилось бы для жилья медвежонку.
Туда я и снес свои сокровища, оставив себе только сундучок вместе с его содержимым. Отверстие в дупле я тщательно замаскировал корой, куски которой валялись тут же под деревом. Покончив с этим делом, я вернулся в дом и остаток дня помогал матушке. Мебели у нас было немного, и состояла она из грубо сколоченного стола, табуреток и деревянных кроватей у стен, которые сделал мой отец. Такую мебель можно было встретить в любом сельском доме. Кроме этого у нас была пара больших деревянных сундуков, где мы держали одежду и посуду, да несколько сундучков для разных домашних мелочей. Все остальное просто висело на стенах или лежало в кладовке.
Наиболее ценные вещи и хорошую одежду, коей у нас было немного, мы решили взять с собой, а все остальное заперли в кладовке в больших сундуках, окованных медными полосами.
Остаток дня мы с матушкой пекли в дорогу пироги и прочую снедь. Свечей в тот вечер мы не жгли, так как отравиться в дорогу решили с рассветом. В тот вечер я долго не мог сомкнуть глаз. Я очень любил отца и никак не мог представить себе, что его больше нет, и мне было страшно увидеть его могилу там, в чужих краях. Я еще никогда не покидал родного дома надолго и не уходил дальше соседней деревни. Я чувствовал, что мое беззаботное детство закончилось и что в жизни моей наступают великие перемены…

Глава 3

Наутро, еще до рассвета, мы были на ногах. Наскоро позавтракав холодными лепешками и запив их молоком, мы повесили на дверь большой замок, помолились, и, взвалив поклажу на плечи, тронулись в путь.
Дорога была покрыта толстым слоем мягкой теплой пыли, и идти по ней босыми ногами было очень приятно. Уже вовсю щебетали ранние птицы. Им вторил мелодичный звон бубенцов на коровах, которых гнали по изумрудному лугу. Воздух был неподвижен и свеж, низкое еще солнце светило на нас теплыми лучами, и мне совсем не хотелось думать о безжалостной смерти и холодной могиле. Отец в моем воображении снова шел мне навстречу и, улыбаясь, говорил: "А ну-ка, Питер, встань со мною рядом, посмотрим, сколько дюймов тебе еще не хватает, чтобы догнать меня".
Моя матушка молчала. Лицо ее было грустным и милым, и можно было предположить, что она тоже вспоминает что-то хорошее…
Солнце уже достигло зенита, когда матушка сказала:
- Питер, нам нужно отдохнуть. Я вижу, ты устал, да и я тоже. Пора подкрепиться. Дойдем вон до того перелеска и сделаем привал в тени.-
У самого перелеска мы обнаружили неширокий ручей, который оказался тут как нельзя кстати. Мы бросились умываться прохладной и чистой как слеза водой. Потом расположились на мягкой траве в тени  серебристых ив, растущих по обе стороны ручья, и достали наши припасы.
Не успели мы дожевать лепешки с завернутым в них отварным мясом ягненка, как из-за поворота дороги навстречу нам появилась процессия монахов.
О, это было удивительное зрелище. Все они были одеты в черные длинные одежды, доходившие им до пят. Черные клобуки на их головах нависали так низко, что полностью закрывали глаза. Они тихо напевали псалмы, перебирая деревянные четки. Каждый был подпоясан грубой веревкой и свободной рукой держался за веревку идущего впереди. Полы их одежды были покрыты густой пылью, что говорило о долгом пути, который они прошли.
Некоторое время я недоумевал, зачем им нужно было держаться за веревки друг друга. Наконец они поравнялись с нами, и я понял - все они были слепыми. Единственным зрячим среди них был их поводырь: высокий и высохший как стебель мака он уверенно вел их куда-то вдаль. Эта была живая картина из Священного Писания.
В этот момент их высокий поводырь заговорил. Голос у него был тихий и уверенный. Казалось, он твердо знал цену каждого своего слова.
- Эта дорога ведет в Дорширский монастырь,- не то спросил, не то сообщил он нам. Монахи при этом продолжали свое тихое пение.
- Да,- ответила моя матушка, - и до него будет еще миль десять.
- Что ж, если не останавливаться надолго, за день мы дойдем. - Снова не то спросил, не то заявил он.
- Это замечательный монастырь - сказала матушка. - Там живут люди, которые день и ночь молятся о спасении наших заблудшихся душ. Без Святой церкви мы все погибли бы в разврате и грехе.
- Вот ответ, достойный восхищения. - сказал он. - Если бы все миряне думали так, мир давно бы уже стал иным.-
В ответ матушка схватила оловянный ковшик, набрала в него воды из ручья и стала предлагать воду слепым монахам. Они охотно стали пить, бережно передавая ковшик из рук в руки. Я тоже набрал воды в свою большую глиняную кружку и понес ее к тем, что стояли в самом конце. Последним напился поводырь. Он вернул ковшик матушке, а затем, сняв с руки, протянул ей четки.
- Славная женщина, примите от меня сей скромный дар. Он поможет вам преодолеть сомнения и даст вам силы продолжить начатое вами благое дело. Я ясно вижу, какие великие трудности поджидают вас на пути, но твердость вашего голоса свидетельствует о великой силе духа, заключенного в вашем хрупком теле.
- Эти четки побывали вместе со мной в столь святых местах и слышали столько искренних молитв, произнесенных из самого сердца, что стали обладать удивительной силой. Каждый раз, когда вам будет трудно или вы попадете в беду, произнесите одну или две молитвы держа их в руках, и вы увидите, что произойдет.-   
Тогда и много лет спустя, в очередной раз перебирая эти четки, я удивлялся тончайшей работе мастера. Сделаны они были из самшита, довольно тяжелого и твердого дерева и нанизаны на крепкий шнурок. Каждая бусина была идеальной формы в виде виноградины. Венчал их искусно вырезанный череп как напоминание о бренности жизни.  От многократного употребления они были отполированы так, что отливали  загадочным матовым блеском. Монахи используют четки для подсчета количества прочитанных молитв. Я же находил для них и другое применение: подсчитывал количество пройденных за день миль или количество бочек с солониной, погруженных на корабль.
Мы с матушкой низко поклонились и, встав на колени, попросили о благословении. Монах, закрыв глаза, прошептал что-то на латыни, и повернувшись, приказал своему отряду продолжить движение.
Матушка, растроганная до глубины души, попробовала предложить монахам что-либо из нашей снеди, но никто даже не обернулся. Долго еще мы завороженно наблюдали, как они покачиваясь из стороны в сторону медленно удалялись, поднимая за собой небольшое облачко пыли. Наконец они скрылись из виду и я, не теряя времени, растянулся на мягкой траве. Чудные запахи полевых цветов быстро навеяли на меня сладкие грезы, но не успел я как следует погрузиться в нирвану, как рука матушки стала трясти меня за плечо.
- Пора идти дальше, Питер, - ласково сказала она. – Солнце уже не так горячо, а вскоре и вовсе наступит прохлада. Надо поторапливаться. – И мы, взвалив на себя котомки, снова начали месить босыми ногами теплую пыль. Подкрепившись и отдохнув, мы почувствовали прилив бодрости и зашагали быстрее прежнего.

Глава 4

Пройдя еще несколько миль, мы увидели впереди довольно большой лес, который темнел, закрывая почти весь горизонт. От него простиралась небольшая долина, которая завершалась холмом.   
Когда мы, наконец, обогнули холм, то взору нашему открылась необычная картина: на самой опушке стоял дом, но какой! Бревна, из которых он был сложен, были когда-то столетним лесом. Поражали даже не размеры самого строения, а величина и конструкция отдельных его частей. Дверь, кажется, была раза в два выше обычной, а окна находились почти на уровне потолка. Видно было, что хозяин дома был необычного роста и, по-видимому, имел гордую осанку. Но когда он вышел на порог, его внешность превзошла мои ожидания. Это был настоящий великан. Хотя его могучий торс и прикрывала полотняная рубаха, видно было, как под ней перекатывались мышцы. Лицо его украшала густая борода, хотя голова была лысая как куриное яйцо.
Когда он открыл рот, его голос зарокотал как толстая медная труба.
- Ух и славный нынче денек! Рано утром, когда я обычно умываюсь водой из ключа, дабы прогнать ночные видения и вернуться в этот прекраснейший из миров, прилетела сова. Она села вон на ту толстую ветку и долго пялила на меня свои глазищи, будто хотела что-то сообщить. Вот так-так, - подумал я. Что-то важное должно произойти. Уж если сова прилетает средь бела дня - это неспроста. Меня зовут Джон-лесник или просто Джон,- и лицо его озарилось такой широкой и доброй улыбкой, что я сразу перестал его опасаться.
- По пыли на ваших ногах видно, что вы проделали уже немалый путь и наверняка здорово устали. А я как раз собирался ужинать. Вот здесь вы можете умыться с дороги,- и он указал на бревенчатый срубчик, из-под которого бежал, сверкая, крохотный ручеек. Срубчик был сделан из дубовых бревнышек и местами уже покрылся зеленым мхом. Несмотря на жаркий день, вода в нем была очень холодной и прозрачной. Умывшись, я почувствовал себя гораздо бодрее.
Когда же мы, наконец, вошли в дом, то снова удивились -.внутренность дома была под стать его наружности. Середину его занимал здоровенный дубовый стол, вокруг стояли дубовые табуреты, а у стены - широкая лавка, которая служила хозяину кроватью. В углу виднелся очаг, сооруженный из валунов такой величины, что я с трудом смог бы поднять самый маленький из них. По всему было видно, что хозяин ценил в вещах прочность и надежность.
Но больше всего меня поразил топор, лежавший у очага. Его лезвие дюймов в десять ярко блестело от частого употребления, а рукоять была длиною в добрый ярд. Таким топором в два счета можно было бы срубить нашу старую толстую липу, подумал я.
-Мой самый надежный друг, - сказал Джон, заметив мой восхищенный взгляд. - С ним я нигде не пропаду. Почти все в этом доме сделано этим славным топориком. Им я не то, что дубовые плашки – железный меч перерубаю с одного раза. 
-Однако вы, наверняка, проголодались, да и я тоже,- сказал он, снимая со стены большую медную сковороду и ставя ее на очаг, в котором горел небольшой огонь.
Матушка принялась развязывать кулечки и выкладывать на стол наши припасы.
Джон, посмотрев на пирожки, повеселел и добродушно заметил:
- Я вижу, вы, госпожа, хорошая хозяйка и мастерица готовить вкусные вещи. Один вид ваших пирожков напоминает мне счастливые дни моего детства. Однако мне нужно что-нибудь более основательное. Сейчас я угощу вас моей едой.
Он достал кусок бекона в добрых полфунта, нарезал кусочками и высыпал на весело шипящую сковороду. Затем извлек из корзины две огромных луковицы, быстро превратил их в горочку аккуратных белых дисков и поместил туда же. И, наконец, достав из лукошка и разбив одно за другим дюжину яиц,  обильно сдобрил черным перцем.
Пока в комнате распространялся дивный запах, он взял краюху ржаного хлеба и сказал:
- Вот это поможет нам продержаться до заката.
Положив нам в тарелки по изрядному куску яичницы и по ломтю хлеба, сам принялся за еду. Покончив с яичницей, он взял один из наших пирожков и целиком отправил его в рот.
- Да, моя хозяйка тоже пекла мне вкусные вещи. Однако громовержец Илья позавидовал мне, и когда в сильную грозу она задержалась под высоким деревом в поле, он забрал ее к себе, и теперь она печет ему кренделя на небесах.
Глаза его потемнели, и он задумался. Но через минуту встрепенулся и снова зарокотал:
- Теперь расскажите мне, откуда вы родом, и что вас вынудило оставить насиженное место и отправиться в далекий и опасный путь. Леса здесь, как известно, кишат всяким сбродом.
Матушка со слезами на глазах рассказала ему печальную историю об отце.
- А ведь я знал вашего мужа. Он частенько останавливался у меня на ночлег. Славным он был парнем - честным и смелым. А какие удивительные истории он мне рассказывал. Я любил его послушать! Он повидал так много стран и морей. Я ведь дальше этого леса никогда не забирался. Я тут отвечаю за каждое дерево, растущее на этой благодатной земле. Лес у меня большой, и солнце, подчас, садится прежде, чем я успеваю пройти его от края и до края.
- Когда он, бывало, под вечер забредал ко мне на ночлег, мы подолгу сидели у очага, пили горячий грог, и он рассказывал мне о диковинных обычаях в далеких, неведомых нам странах, об изнуряющих штормах и морских ураганах, срывающих с мачт паруса, о морских чудовищах, любопытство которых приводит в ужас команду, о непростых отношениях с пиратами, которые то и дело попадались на его дороге... Да, но что же вы собираетесь делать?
- Во-первых, найти его могилку, - отвечала матушка. - Во-вторых, мы должны узнать, что случилось на самом деле. Все, что с ним произошло в последние дни, произошло не случайно. Эти трое забрели к нам на огонек не с прогулки. Их привело что-то чрезвычайно важное. Они пытались это выяснить во время долгого ночного спора. Мне кажется, он намеренно постарался увести их подальше от нашего дома, и предложил отправиться с ними в порт. Я не смогу жить спокойно, если не буду знать обо всем, что связано с последними днями его жизни.
- Да милая женщина, еще мой покойный папаша говорил: все, что происходит в этом мире, имеет причину. Даже если воробей сел на ветку за вашим окном, значит он чем-то хочет у вас поживиться. Видимо, ваш муж действительно знал то, что не давало покоя этим негодяям. Но как же вы пойдете дальше вдвоем с сыном, который только начинает взрослеть и набираться силы и опыта жизни. Вам предстоит  не только опасная дорога, но и еще более опасные встречи на побережье, где полным-полно таких-же негодяев, как те, что приходили к вам в гости и которые только и ждут, чтобы поживиться за счет слабых и доверчивых людей. Вам нужен надежный и опытный спутник.
Он замолчал и кочергой стал шевелить угли, по которым уже начали пробегать синие огоньки. Потом бросил в очаг охапку сухого валежника. Ветки сразу весело затрещали, и огонь ярко осветил его задумчивые глаза. Вдруг он резко распрямил спину и повернувшись к нам, сказал:
- Вот что я надумал, друзья. Я давно уже состою на службе у короля, присматривая за этим лесом, и ни разу еще у меня не возникало желание взять отпуск и отправиться куда-нибудь посмотреть мир.
- Вам не обойтись без помощи крепкого мужчины в этом опасном деле, и я не думаю, что буду лишним в вашей маленькой компании. А у меня наконец-то появилась возможность немного развеяться и помочь семье моего хорошего друга.
- Теперь так: вы тут отдыхайте, а мне нужно сделать кое-что перед выступлением в путь. Ты ляжешь на сене на полу, а вам милая женщина я предоставлю свою кровать. – и он указал на лавку. - Второй у меня нет. Я тоже лягу на полу.
- А я тем временем отправлюсь в деревню, она недалеко отсюда. Там живет мой племянник. Он будет присматривать за домом и лесом в мое отсутствие.-
 И он ушел. Мы же, не раздумывая долго, прилегли, и, несмотря на твердость пола, лишь слегка прикрытого сеном, меня так сладко потянуло в сон, что последнее, что я помню, были слова молитвы, которую начала шептать матушка.

Глава 5

Проснулся я от грохота. Протирая глаза, я довольно долго с удивлением оглядывался, пытаясь определить, где же я нахожусь. Было раннее серое утро. Солнце еще не взошло, но птицы уже щебетали вовсю. Наконец я разглядел хозяина в полумраке хижины, и вспомнил, кто нас приютил.
Джон был свеж и бодр и всецело поглощен сборами в дальнюю дорогу. По всему было видно, что ему не часто приходилось покидать насиженное место. На полу лежал большой заплечный мешок, наполовину уже заполненный, а хозяин продолжал, ходя из угла в угол, доставать с полок, прибитых к стенам, разные вещи и укладывать их в мешок. Причем каждый раз он брал в руки, например, моток крепкой бечевы и некоторое время разглядывал его с разных сторон, раздумывая, стоит ли брать его с собой. И если оловянная кружка и ложка были упакованы без заминки, то сковорода задержала его сборы минут на пять. Наконец и сковорода оказалась в мешке. К этому времени тот уже был полон до краев, и сковорода торчала наверху как шляпа с длинной ручкой.
Оглядевшись вокруг, Джон снова задумался, и не найдя больше ничего, необходимого для путешествия, взял мешок двумя руками и встряхнул. Внутри что-то звякнуло, хрустнуло, но мешок от этого меньше не стал.

Тогда, увидев, что мы уже зашевелились, он оставил его в покое, достал большой точильный камень и принялся точить свой великолепный топор. Точил он его с такой любовью и с таким усердием, точно собирался им бриться. Время от времени он поднимал его на уровень глаз и, прищурясь, с удовольствием смотрел на сверкающее лезвие.
- Этот не подведет, - бормотал он, надевая на лезвие топора деревянные ножны и закрепляя их тесемками.
- -Ну вот я и готов, - заявил он, широко улыбаясь. Он поднялся с лавки, и тут я увидел, что на боку у него висит большой широкий нож с костяной рукояткой.
- – Этот нож заговоренный, - сообщил он мне. - Он способен выручить в самую трудную минуту. Когда-то, много лет назад, разыгрался жуткий ураган. Он бушевал всю ночь напролет, валя деревья и завывая как сатана. И вот в середине ночи в грохоте бури я с трудом услышал стук в дверь.
Распахнув ее, я увидел женщину в черном, которая едва стояла на ногах от усталости. Вода лилась с нее ручьями, длинные черные волосы выпали из-под шляпы и почти скрывали ее лицо. Как она оказалась в лесу в такую непогоду да еще среди ночи? Но ей было не до расспросов.
Она еле дошла до очага и рухнула на пол. Я приготовил ей постель поближе к очагу и напоил горячим отваром лесной малины с шиповником и медом диких пчел.
Она тут же уснула. А наутро буря стихла, и как это часто бывает после сильной ночной грозы, наступило прекрасное тихое утро.
Кругом были лужи воды, крупные капли падали с веток, а солнце уже ярко блестело сквозь редкие тучки.
Она расчесывала у очага свои прекрасные длинные волосы и увидев, что я проснулся, сказала:
- Я вас потревожила прошлой ночью не по своей воле. Обстоятельства сложились так, что те люди, которые сопровождали меня, погибли в неравной схватке с шайкой разбойников. Они были храбрые люди и бились до последнего. Каждый из них погиб, прихватив с собой двух, а то и трех разбойников. Это и спасло мне жизнь. А еще и то, что я увидела огонек вашей хижины в чаще леса в тот момент, когда решила, что надежды на спасение нет. Не спрашивайте кто я, и что мои спутники и я делали на глухой лесной дороге поздно ночью.-
Я принялся готовить завтрак, и по привычке стал резать лук для яичницы. Она увидала этот нож, попросила его, а взяв в руки, что-то прошептала над ним. Возвращая его мне, она сказала:
- Теперь этот нож обладает силой, которая позволит его хозяину преодолевать трудности, которые не под силу преодолеть простому смертному. –
- Что вы собираетесь делать, и как я могу вам помочь, - спросил я ее.
- Не беспокойтесь, обо мне есть кому побеспокоиться.
Мы позавтракали, и я решил наколоть еще дров, потому что было все еще очень сыро. Вернувшись через полчаса, я уже не застал мою гостью. Куда она исчезла, я не знаю, но мне показалось, что я слышал далекий стук подков.
С тех пор я заметил, что каждый раз, когда у меня возникают большие трудности, я берусь за этот нож, начинаю им что-то делать – и все разрешается само собой.

Глава 6

…Вскоре мы уже шагали по дороге вдоль опушки. Долина была окутана утренним туманом. Идти стало гораздо легче, потому что Джон взял не только котомку матушки, но и мою, несмотря на мои протесты. По его веселому лицу было видно, что он очень рад отправиться с нами в путешествие, первое путешествие в его жизни.

Жизнь в одиночестве, да к тому же в лесу естественно вызывает у любого человека огромное желание общения, если только он не монах-отшельник. Это было видно по Джону. Он болтал не умолкая.
- Жизнь у меня простая: как и все добрые люди, я встаю с рассветом, а ложусь с закатом, чтобы не жечь понапрасну масло в светильнике. Почти все мне приходится добывать своим трудом. За домом на полянке я устроил огород, где выращиваю горох и бобы, лук и чеснок, земляные груши и даже артишоки. Там у меня растет пара яблонь, слива и несколько вишневых деревьев. Из вишни, как известно, получается отличная наливка, которая так славно согревает зимой. А дикой малины так много на старых лесных вырубках, что я собираю ее корзинами. Из сушеной малины получается отличный лесной чай. Ее и с собой можно брать куда угодно и жевать вместо пастилы.
При этом он запустил руку в мешок, достал холщовый мешочек с вяленой малиной и протянул его сначала мне.
- На-ка вот, отведай.
Я на радостях сунул в рот полную пригоршню и сразу же ощутил ее  душистую вязкую сладость.
- Когда вам надоест жевать малину, скажите, и я предложу вам кое-что еще. Будем грызть орехи. 

Когда мы поднялись на холм, Джон обернулся, прикрыл глаза рукой от восходящего солнца, и долго смотрел  на свой дом, темнеющий на опушке. Его глаза немного погруснели, но потом крохотный солнечный лучик все-таки пробился сквозь пальцы, в глазах загорелись зайчики, и он твердо сказал:
- Все, назад пути нет, теперь только вперед, - повернулся и широко зашагал по дороге.
Мы еле поспевали за ним и к обеду прошли столько, сколько накануне прошли за целый день.

На этот раз мы расположились на лугу у небольшого чистого озерка, спрятавшегося в его густой траве. Озерко было так замаскировано травой, что мы обнаружили его, только когда подошли к нему вплотную.

Но еще лучше замаскировался на берегу в густой траве некто, кого мы обнаружили, только когда чуть было не наступили на него. Из зеленых густых зарослей прямо перед нами вдруг возник маленький тощенький серый человечек, который испуганно вскрикнул и попытался бежать.
- Стой, куда ты. Да стой же, - крикнул ему Джон. - Не бойся нас, мы добрые люди и не сделаем тебе ничего плохого.
Человечек остановился и, оглянувшись, некоторое время изучал нас. Потом, убедившись, что мы действительно не представляем опасности, но все еще косясь на Джона и громадный топор у него за поясом, он пошел к нам навстречу.
- Кто вы, добрые люди, куда вы держите путь и зачем потревожили мой отдых? – затараторил он.
- Мы идем к побережью по важному делу и у нас не было ни малейшего желания потревожить сон уважаемого человека, коего мы имеем честь видеть сейчас перед собой, - заявил Джон столь витиевато-благородно, что мы с матушкой удивленно переглянулись.
Лицо человечка немедленно расплылось в широкой улыбке, и он сказал: - В наше время не часто встретишь столь благородных людей как вы. Позвольте представиться: меня зовут Пит. Я – поэт и бродячий музыкант. При этом поэт я по призванию, а музыкант по нужде. Не каждый оценит прекрасные порывы моей гордой души, а вот музыку люди приветствуют почти всегда.
Тут он достал длинную дудочку, приложил ее к губам и издал такую нежную трель, что в первые секунды нам показалось, будто это запел весенний соловей. Потом он заиграл мелодию, от которой на душе стало и приятно и грустно, и я заметил, что у матушки повлажнели глаза.

Мы, наконец, разглядели его и были поражены и его щуплым маленьким телом и мальчишеским ростом и большими нежными глазами. Одежда на нем была такой изношенной, что местами просвечивало худое тело.
- Э, не обращайте внимание на презренную одежду, - важно сказал он, - когда люди слышат мою музыку, они сразу меняют свое мнение и не замечают ничего.
- Однако приглашаю вас присоединиться к моей трапезе. Я ведь как раз мечтал об ужине, точнее сказать, мне снился роскошный ужин с жирным каплуном, обложенным тушеной спаржей, когда вы его прервали…
- Нечаянно, мой новый друг, нечаянно, - добродушно прервал его Джон. – Каплунами мы в дорогу запастись не успели, но могу предложить кусок жирной свинины. Ее, кстати, неплохо было бы поджарить на костре.

Джон сбросил котомку с плеч, развязал ее и начал доставать съестные припасы, а мы разбрелись в поисках валежника для костра. Кусты вереска росли повсюду, и вскоре ветви его уже весело трещали в нашем костре, а мы, развалившись вокруг, наблюдали, как Джон обжаривает куски свинины.

- Пит, - спросил я нашего знакомого потихоньку, - место это дикое, до ближайшего селения далеко. Как Вы собирались коротать ночь в одиночестве? Ведь вокруг полно разбойников, да и диких зверей, пожалуй, тоже.
- Мой юный друг, дикие звери не в счет. Тут кроме кабанов и лис никого нет. А эти мне не страшны. Кабаны рыщут в поисках кореньев и плодов, а лисы – зайцев и кроликов. Разбойники – это реальная опасность, но не для меня. Что они могут взять у человека, который зарабатывает на пропитание своими талантами. Мою трубочку? Мою пустую котомку? Напротив, когда я пару раз случайно набрел на их логово в лесу, они с удовольствием слушали мою игру и потом угощали меня…
- Однако я не так уж беззащитен, - понизил он голос, - вот погляди. И он достал из-под лохмотьев довольно крупный крест, висевший на его шее на шнурке.
- Посмотри поближе, - и он поднес его к моим глазам. – Это не медь. Это тот металл, из которого делают чрезвычайно прочные доспехи для наших рыцарей.
В тусклых отблесках костра я увидел, что грани креста были остро  заточены.
- Видишь, - продолжал он, - я могу легко и быстро отцепить крест от шнурка и использовать его для самозащиты.
Глядя в мои удивленные глаза и довольный произведенным эффектом, он сказал, - Завтра я покажу тебе, как им можно воспользоваться в случае опасности.

Продолжение будет - когда-нибудь...когда соберусь с духом.