Вид за вагонным окном был ничуть не похож на весенний пейзаж. Низкое небо с космами серо-тёмных туч висело прямо над головой, а густой паровозный дым грязными мазками оседал на влажных, заплаканных стёклах. Вагон был натоплен, но зябкая изморось ощущалась даже через стекло вагона первого класса.
За окном простирался лес. Он начался сразу, как только поезд тронулся от платформы Финляндского вокзала. Смешанный, широколиственный лес, с зелёными кронами и золотыми стволами сосен, с белыми и буро-зеленоватыми стволами берёз и осин, летом и осенью обильно наполненный грибами, ягодами, птицей и зверем. Низины и лощины, поросшие кустарником, ещё лежали в снегу, который пока и не думал таять.
Анна несколько раз произнесла про себя «Молитву ко Пресвятой Богородице от человека, в путь шествовать хотящего». В руках она держала Молитвослов, но книгу не раскрывала, зная молитву наизусть. Так, палец заложила на нужной странице.
– О, Пресвятая Владычице моя, Дево Богородице, Одигитрие, покровительнице и упование спасения моего! Се в путь, мне предлежащий, ныне хощу отлучиться и на время сие вручаю Тебе, премилосердной Матери моей, душу и тело мое, все умныя моя и вещесвенныя силы, всего себе вверяя в крепкое Твое смотрение и всесильную Твою помощь. О, благая Спутнице и Защитнице моя! Усердно молю Тя, да не ползок путь мой сей будет, руководствуй мя на нем и направи его, Всесвятая Одигитрие, якоже Сама веси, ко славе Сына твоего, Господа моего ИИСУСА ХРИСТА, буди ми во всем помощнице, наипаче же в сем дальнем и многотрудном путешествии соблюди мя под державным покровом Твоим от всяких находящих бед и скорбей, отвраг видимых и невидимых, и моли о мне, Госпожа моя, сына Твоего Христа бога нашего, да послет в помощь мне Ангела Своего мирна, верна наставника и хранителя, да якоже древле даровал есть рабу Своему Товии Рафаила, во всяком месте и во всяко время хранивша его в пути от всякаго зла: тако и мой путь благополучно управив и сохранив мя небесною силою, здрава да возвратит мя, мирна и всецела к жилищу моему во славу имени Своего Святаго, славяща и благословяща Его во все дни живота моего и Тебе величающа ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. –
Поезд, постукивая колёсами на стыках чугунных рельсов, шёл неторопливо – 30- 40 километров в час. Железную дорогу Санкт-Петербург – станция Риихимяки – Хельсинки построили и запустили в работу недавно – десять лет назад, в 1870 году. В 1876 году на ней появились арендованные вагоны первого класса.
Анна смотрела на знакомые с детства пейзажи Карельского перешейка и не могла наглядеться, хотя, где только не пришлось ей побывать за прожитые годы.
Она родилась в Лаппеэнранте, на берегу озера Сайма в семье православного священника Александра Полежаева в 1840году. Церковь Покрова Пресвятой Богородицы в Лаппеэнранте – самая старая православная церковь в Финляндии. В 1849 году их семья переехала в Турку, в город, который назывался Або, когда Финляндия входила в состав Швеции. Там отец служил два года в церкови мц. Царицы Александры – небесной покровительницы Императрицы Александры Феодоровны, супруги Николая I. Александринская церковь - главный храм Туркуского православного прихода. Наконец, в 1851году они окончательно перебрались в Хельсинки. Местом служения отца стала Церковь Пресвятой Троицы.
Семья у них была небольшая. Аня была единственная дочь в семье. Не дал им больше Господь детей. Но с ними, как одна семья, жили ещё и отцовские сёстры. Две старшие тётки-двойняшки и две младшие, тоже двойняшки.
Приход был очень небольшой, а ртов много. Православного населения было едва ли не полпроцента от общего населения города. Не было бы земли, им бы не выжить. День с утра до вечера был наполнен молитвами, с молитвой ложились, с молитвой вставали. Молитва предшествовала любому делу, не говоря уже о трапезе, посланной богом. Тётки без устали, но с молитвой, возились с неплодородной землёй, чтобы нарыть к осени картошку, да собрать капусту. Капусту заквасить. Вот основная еда на зиму и запасена. Хлеб был в дефиците, как везде в Финляндии, хлебом можно было считать рыбу. Благо, озеро рядом.
Жили они, понятно, бедно, но Анна неукоснительно посещала приходскую школу при церкви и училась усердно, и отлично.
Вторая половина XIX века, после присоединения Финляндии к России, была отмечена пробуждением национального самосознания у православных карел. К 1850-м относятся первые переводы богослужебных текстов на официальный финский язык. Согласно имеющимся сведениям, уже в 1870-е на нем иногда свершались церковные службы. До этого официальным языком считался шведский.
Естественно, Анна впитывала, как всякий ребёнок, язык, на котором разговаривала со сверстниками, отсюда и её знание языков – финского и шведского. А здесь, и отцовские сёстры, одна за другой, повыходили замуж. Приданое копеечное принесли своим мужьям, да, слава Богу, мужья им попались состоятельные, православной веры. А тётки её в девках были красавицами, да рукастыми, грамотными. Анна-то в тёток своих пошла, как с них срисованная. Неизвестно, что было бы с этой девочкой, да случай помог. А его величество случай, на самом-то деле, направляется волею нашего Творца!
У Анны был божественный голос, данный ей природой. Когда очень красивая девочка начинала солировать, то у многих прихожан слёзы наворачивались. Дело дошло до того, что финны лютеранского вероисповедания стали ходить в Церковь Пресвятой Троицы, чтобы послушать пение Анны.
В 1854 году, двенадцатого марта Император Николай Первый прибыл в Финляндию с официальным визитом. Накануне Крымской войны он хотел убедиться в верности Финляндии и намеревался пробыть в Финляндии до шестнадцатого числа. В поездке его сопровождал наследник престола Александр и Великие князья. Была проведена инспекция войск и традиционное посещение университета, во время которого студенты впервые исполнили царский гимн на финском языке. Визит предусматривал и присутствие Императора на службе в Церкви Святой Троицы. Во время службы члены императорской семьи и услышали голос Анны и её пение. После расспросов и встречи с родителями Анны и с ней самой, выяснилось, что ей в этом году исполнится четырнадцать лет, а в Мариинский институт принимали с десяти до двенадцати лет. Особым распоряжением Анна была зачислена в Мариинский институт на полный пансион, тем более, что преимущественным правом обучения в нём пользовались дети священников. Институт готовил воспитательниц, учителей, причём это были высокообразованные молодые женщины.
По окончании Института, Анна, кроме общеобразовательных предметов, знала музыкальную грамоту, прекрасно пела романсы, арии из опер. А к владению финским и шведским языками добавила французский и английский.
Новое здание Мариинского Института находилось на углу Кирочной и Таврической улиц, около Таврического сада. Это был район её прогулок, район, который она за семь лет обучения выучила наизусть. Анна не знала, что остановило её, почему она не рассказала Дэвиду, что училась в Санкт-Петербурге, что знает и любит этот город. Да, собственно, она ничего и не рассказала ему о себе, так уж получилось. А он и не домогал её расспросами. Она даже обмолвилась, что родилась в Або – какой англичанин выговорит, не говоря уже, запомнит название Лаппеэнранта?
На станции Райала, у реки Сестры, поезд остановился. Райала – по-фински, Пограничная, рядом со станцией – деревня Валкеасаари, дословно, Белоостров, насчитывающая 30 дворов. Говорят, такое название деревня получила от цветущей черёмухи, растущей в изобилии по берегам реки Сестры. В деревне находились: кирха, пасторат, харчевня, дом таможенного досмотра. Почтовая станция, тюрьма, фабрика «Ольховка» и фабрика «Сосновка». С финской стороны станция называлась Райалайоки – Пограничная река.
Хотя Финляндия и была частью Российской империи, её автономное положение создавало особую экономическую зону, при въезде в которую требовалось проходить таможенный контроль. В частности, в Финляндию запрещалось провозить водку и спирт, а сахар, вино, чай, кофе, табак и многие другие продукты облагались пошлиной. Досмотр пассажиров проводился в Валкесаари и Терийоки.
Анна знала, что если ты везёшь с собой вещи иностранного производства – фотоаппараты, велосипеды, швейные машинки, оружие, то нужно заполнять декларацию, чтобы, по возвращении из Финляндии, не платить таможенную пошлину.
Навещая тёток, она старалась везти в подарок носильные вещи, чаще всего павловопосадские платки, то шерстяные, то шёлковые. Тётушки-то были замужними, православными, значит, с непокрытой головой на улицу не выйдут. Не жалела Анна денег и на табак для их мужей, и на конфеты, кофе и чай для стола.
Таможенники и пограничники сначала всегда заходили в вагон первого класса и проверяли паспорта прямо в вагоне. Здесь же оформляли таможенные декларации, собирали таможенные сборы. Пассажиры других вагонов шли для этого в таможенный дом.
Спросив у проводника, сколько времени стоянка, она накинула на голову и завязала вокруг шеи платок, потом надела шубку и вышла из вагона. Подышать, пройтись по перрону. Солнце никак не могло пробиться сквозь пелену туч, в воздухе висела влага, из-за неё пахло паровозной гарью. Анна пошла вдоль состава, гуляя, добрела до паровоза, попыхивающего паром. Это был американский Аш-2, созданный специально для финских железных дорог.
Белозубый молодой помощник машиниста усердно протирал ветошью стёкла своего зверя. Анна полюбовалась машиной, улыбнулась парню и, развернувшись, пошла назад к вагону. Ей не было холодно, но зябко. Пассажиры тоже, потихоньку подтягивались к составу от таможни и харчевни.
Сев в вагон, она укрылась платком и придремала, да так хорошо и сладко, что успел присниться сон, что она на любимом диване в кабинете пьёт чай. А диван ей рассказывает, как её Дэйв с Арчи добираются до Кавказа, что пока всё идёт нормально, слава Богу, без приключений. Проснулась она оттого, что кто-то прямо над ней по-фински сказал: ««Tervetuloa kotiin». Потом тётка Шура засмеялась и, наклонившись ниже, сказала это же по-русски: «Ну, здравствуй, Анна. С прибытием тебя домой». Поезд стоял в Хельсинфорсе.
…Поттер и Мосли сидели в вагоне поезда, шедшего на Ростов из Москвы. До Москвы они также добирались поездом, а, добравшись, Дэвид увидел разницу между столичным Питером и провинциальной Москвой. И далеко ходить не надо. Казалось бы, вот, – два Николаевских вокзала. И оба спроектированы известным архитектором Константином Тоном.
В Питере его возвели на углу Невского проспекта и Лиговского канала. Благодаря этому сформировалась Знаменская площадь, органично завершающая прямую линию Невского проспекта. Двухэтажное, в стиле ренессанса, здание вокзала венчала башня с часами над центральным входом. Точно такое же здание было возведено и в Москве. Но там долго искали место под этот вокзал – в отличие от плановой застройки Санкт-Петербурга, Москва застраивалась хаотично, да ещё и деревянными домами. Надо признать, в Москве место для вокзала нашлось не сразу. Сначала рассматривались два варианта – у Тверской заставы и на Трубной площади. Однако, оба были отвергнуты из-за боязни пожаров от огня и искр, вырывавшихся из топки паровозов и производимого ими "адского шума", и было выбрано место на пустыре у Каланчёвского поля.
Сейчас, в Москве, Поттер, привыкший к стройности архитектуры Петербурга, степенности его жителей, испытывал некоторую оторопь. Это чувство возникло у него от шума и гама базарной толпы на Каланчёвской площади, от разбитой мостовой, засыпанной лузгой от семечек, от стай ворон и голубей. Всё было непривычно, всё поначалу вызывало раздражение и отторжение. Арчибальд это заметил.
– Дэвид. Таков быт русского обывателя. Вы же в Индии не обращали, точнее, приучили себя не обращать внимания на неприятные для вас вещи? И здесь не обращайте. Предлагаю пообедать – у нас вами есть до отхода нашего поезда два часа, да и время обеденное. Вот, рядом заведение, я о них читал, но, естественно, не посещал. Называется трактир. Это от итальянского слова траттория. Давайте зайдём.
И они пообедали в трактире, надо сказать, очень вкусно и недорого. На закуску – замечательный студень, под стопку водки. Затем, большущую миску правильно приготовленного украинского борща с копчёным салом, протертым вместе с чесноком.
К борщу – чесночные пампушки. Словом, пир желудка. Они оба отвалились от стола и честно признались друг другу, что сыты на два дня. Покурив, прошли на перрон, куда сначала пропускали только пассажиров синего вагона – первого класса, а затем уже остальных. В купе было тепло, вагоны первого класса Россия ещё не выпускала, и этот вагон был американский, пульмановский. Приятели задремали, не закрывая купе.
Поттеру снилось сквозь дрёму, что он едет не на Кавказ, а вместе с Анной в Финляндию. Едет к её тёткам. Должна же Аня, в конце концов, показать мужа. Тётки встретили их на вокзале и стали разговаривать с ним по-русски, они же знают, что он всё понимает. Одеты странно, старомодно. И одна из них ещё и за кучера. Погрузились в повозку, похожую на кэб и тронулись. Булыжная мостовая, а не трясёт, так мягко идёт повозка. Одна из тёток каким-то не женским голосом спрашивает: «Не желаете ли чаю выкушать»? Несколько раз так спросила…. Дэвид открыл глаза и не сразу понял, что он заснул. В дверях купе стоял кондуктор вагона – крупный мужчина в форме, с очками на лице и спрашивал: «Не желаете ли чаю выкушать»? Арчи спал, и Дэвид, отказавшись, поблагодарив кондуктора, закрыл дверь в купе, лёг на бок и заснул. Но сколько он ни пытался вызвать прерванный сон – тщетно. Ему почему-то снилась Индия, Ост-индская компания и Мосли, который ещё оставался в Индии полгода, после его, Поттера, отъезда. Потом был провал в сновидениях. Внезапно он явственно увидел свой диван в кабинете и пикантные подробности их с Анной близости, да так натуралистично, что Дэвид даже застонал во сне, затем что-то проговорил, но не проснулся.
И Арчибальд постанывал во сне. Перед отъездом, тренируясь, ушиб ногу. Днём виду не показывал, а во сне постанывал от боли.
Ему тоже снилась Индия. Снилась страна, забравшая столько лет его жизни – так он сам говорил, но не полюбившаяся ему. Надо признаться, Индия стала крупным и удачным этапом его карьеры профессионального разведчика, работающего под прикрытием Ост-индской компании. После его убытия в метрополию, осталась разветвлённая агентурная сеть – и резидент, и группа подготовленных и обученных им, Мосли, агентов.
И ещё ему снился вчерашний разговор с Дэвидом в вагоне, по дороге в Москву.
Тот сидел, задумавшись, а на вопрос, о чём думает, ответил коротко: «Об Анне».
Было видно, что Дэвид очень переживает разлуку, волнуется. Арчибальд понял, что отношения Дэвида и Анны гораздо глубже, чем он представлял. И что случай, который свёл этих людей, был вовсе и не случаем, а божьим решением.
– Вы понимаете, Арчи – откровенничал Дэвид – человеку для успешной семейной жизни, как я считаю, надо знать досконально того, с кем живёшь. Я же Анну практически не знаю. Так, обрывки событий, дат, сплошной калейдоскоп. Она ничего о себе не рассказывает, может, чего-то стыдится? Если так, то это глупость, мы сошлись взрослыми людьми, у нас у всех есть какое-то прошлое. Но оно осталось позади. Я несколько раз вызывал её на откровения. Безуспешно. Удивительно другое – за эти месяцы жизни мы ни разу, представляете, ни разу не повздорили!
– Давайте немного выпьем, Дэвид. – Арчибальд предложил выпить, предполагая, что приятель выговорится, расслабится, однако Поттер виски лишь пригубил и надолго замолчал
Арчибальд выпил свой виски и прикрыл глаза, делая вид, что дремлет. На самом же деле, он вспоминал, как познакомился с Анной.
Это тоже было в Индии. Анна была замужем за англичанином, торговцем текстилем, который работал в отделении Ост-индской компании, располагавшемся в Ахмадабаде. Здесь был настолько развито производство текстиля, что англичане называли Ахмадабад Манчестером Востока. Когда между Бомбеем и Ахмадабадом в 1864 году появилась железная дорога, появилась прекрасная возможность доставки тканей до Бомбейского порта. Да не только тканей, всего, что можно было задёшево вывезти. Для этого дорога и строилась. Производство текстиля росло, объёмы продаж тоже, мистеру Расселу, а именно такова была фамилии мужа Анны, приходилось два раза в месяц ездить в Бомбей в центральный офис.
– Надо же и проследить за погрузкой тканей на очередной пароход. А то груз компании погрузят, а мои ткани – нет. Скажут, места нет. – По крайней мере, он так это объяснял Анне.
Те же, кто более близко знал мистера Рассела, был информирован о слабости этого господина к женщинам. Ещё было известно, что мистер Рассел скуповат и у него уже были проблемы с портовыми грузчиками – кули, по причине невыплаты оговоренных денег. Тогда это ему обошлось.
Как бы там ни было, что произошло – неизвестно, но однажды мистера Рассела нашли в порту с перерезанным горлом. Могли бы и не найти – обычная практика была убить и сбросить в воду. И всё, ищи человека. Анна, похоронив мужа, пришла в главный офис Ост-индской компании к юристам на консультацию. И попала на мистера Арчибальда Мосли.
– Здравствуйте, мистер Мосли – невероятным, чарующим голосом промолвила интересная молодая женщина, входящая к нему в кабинет. Мне рекомендовали вас, как опытного юриста, который сможет проконсультировать меня и оформить документы. Эта фраза была произнесена на безукоризненном английском.
В кабинет Мосли, перебивая запах вирджинского табака, явился запах тонких духов.
– Прошу вас представиться, простите, не знаю, как к вам обратиться.
– Я миссис Полежаева, вдова убитого в порту Бомбея мистера Рассела – представителя компании в Ахмадабаде, торговца текстилем.
– Да, я наслышан об этом случае. Примите мои соболезнования. Но, простите,
Полежаева, говорите? Вы что, русская? Откуда же у вас такой английский?
– Из Санкт-Петербурга. У нас учат не хуже, чем в Оксфорде.
– Откуда вы знаете о моём обучении в Оксфорде – насторожился Мосли. Анна с улыбкой успокоила его.
– Навела справки – и, видя его реакцию, сказала. – Не могла же я пойти на консультацию, не узнав, к кому иду. – Потом добавила – мне сообщили, что вы окончили университет с отличием. Мне сказали, что вы лучший юрист и сможете оперативно решить мой вопрос.
Мосли было некомфортно. Обычно, он был хозяином положения в разговорах, а здесь, молодая девица сразу захватила бразды разговора в свои руки. Поэтому, чтобы перехватить инициативу, он суховато спросил:
– Так какой у вас вопрос, миссис Рассел? – но тут же был осажен ледяным тоном:
– Я не миссис Рассел, мистер Мосли. Я миссис Полежаева, если хотите, мадам Полежаева, госпожа Полежаева. – Она произнесла свою фамилию на трёх разных языках, чем повергла Арчибальда в изумление, которое он, правда, не показал, но про себя подумал: «Дьявол! Откуда у торговца тканями и текстилем такая жена»?
– Простите, миссис Полежаева. Я оговорился, что простительно. Давайте всё же услышим сущность вашего вопроса.
– Вот. Здесь все необходимые документы, подтверждающие моё право на наследство. Участок и дом в Челмсфорде. Банковские вклады. Склады и четыре магазина. Один из них в Лондоне. Детей у нас с мистером Расселом нет, насколько я знаю, родственников с его стороны тоже нет. Прошу помочь мне всё юридически оформить. Сколько вам нужно для этого времени? Прекрасно, меня это устраивает. Значит, через три недели я приезжаю ещё раз, и вы всё подготовите? Благодарю вас мистер Мосли. Я тоже буду рада вас увидеть. Меня можно найти вот в этом отеле, вот вам визитка. И Анна повернулась уходить. Но не успела.
– Госпожа Полежаева – неожиданно для себя, Арчибальд обратился к Анне по-русски. – Какими языками вы владеете, что вы оканчивали? Если это, конечно, не секрет.
– Не секрет. Английским, французским, русским, финским, шведским. Уже немного говорю и на хинди. Окончила Императорский Мариинский институт. С отличием, как и вы Оксфорд. Но вы тоже говорите на русском очень чисто, без акцента.
– Госпожа Полежаева – продолжал Мосли на русском – когда вы приедете за документами, я сделаю вам такое предложение, от которого, с вашим умом и реакцией, вам трудно будет отказатся. До свиданья – и Мосли поклонился. Он был счастлив и от общения, и оттого, что последнее слово осталось за ним!
Арчибальд очнулся от воспоминаний, налил себе ещё на палец виски, набил трубку. Сначала он её раскурил и послал струю дыма в потолок. Дым попал Дэвиду в нос и разбудил его.
– Хватит спать – шутливо повысил голос Арчибальд, плеснув виски в стакан Дэвида. – Давайте, выпьем за Анну. Я за неё готов пить почти бесконечно. И вас, Дэвид, призываю к этому же. Вы просто пока ещё не знаете, какое это сокровище, ваша жена!