Из песни слова не выкинешь

               
Как только вспомню этот эпизод, так сразу во мне начинает борьбу стыдливость с  правдивостью.   Да,  действительно, мне стыдно,  что в самом начале армейской службы  я допустил грубейшее  нарушение  Устава гарнизонной и караульной службы  Советской армии.  Это  нарушение  грозило отстранением   от учёбы в училище  и…  совсем  другой судьбой  для нас с Борей.  Но этот  факт, к моему с другом счастью,  прошёл без  всяких  для нас последствий.
        С другой же стороны,  меня  подбадривает  русская пословица  «Из песни слова не выкинешь».  Следовательно,  если  писать о себе, то нельзя умалчивать отдельные факты,  «приглаживать»  своё прошлое.  Да и «срок давности»  этого нарушения  позволяет мне  безбоязненно публиковать его.
Итак,  смело рассказываю.

1949 год.  Военное училище.  Наш взвод курсантов    вместо праздничной встречи  Нового,  1950 года, заступает  в караул.   Меня же, участника  драматического  спектакля,  от наряда в караул освободили,  так как в этом праздничном  вечере я занят в спектакле.
Стояла  настоящая зима:  лёгонький морозец, обильно выпавший снег.
Настроение чудесное.  Но  не мог же я забыть своего друга,  Борю, который заступил на пост по охране  склада вещевого довольствия  совсем недалеко  от  Дома офицеров, в котором должна состояться премьера спектакля.  И я, выбрал удобное время,  чтоб  успеть поздравить друга с наступающим годом.
Вхожу во двор, посреди которого  возвышается  фигура часового в  тулупе  с винтовкой в руке.  Раздаётся грозный окрик:
– Стой!  Кто  идёт!?
– Боря,  это я.
– А чего ты…
Подхожу к нему, ладошкой сгребаю снег с маленького багажника  стоящего в углу двора  «Москвича»   самого–самого первого выпуска,  ставлю на него  пластмассовые стаканчики для бритья,  кулёк конфет,  кулёк пряников,  и достаю  из  кармана  бутылку любимого нами  «Саперави».
– Ты что?
– Новый же год,  Боря.
Не срываться же мероприятию  из–за  отсутствия штопора.  Снимаю с Бориной винтовки штык.
– Что  делаешь?
– Сейчас отдам…
Протолкнул пробку в бутылку,  примкнул  штык на законное место  «для охраны и обороны вверенного объекта»  и наполнил  «хрусталь».
– За  полёты в  Новом  году,  Бориска!

К  началу спектакля я был  за кулисами.   В  пьесе  Чепурина  «Последние  рубежи»  мне была доверена роль американского лейтенанта  Стивенса.
       Первый акт  пьесы – выпивка американских офицеров.  В этой сцене  я «был  в  теме».  Да  и  в остальных актах  роль мне довольно  удалась.  Так что часть бурной овации зрителей в финале  спектакля  я принял на себя, считаю,  заслуженно.
       Труднее пришлось  моему другу.   После смены с поста, в жарко натопленной караулке  ему вдруг  захотелось отбивать  чечётку  (её истинного названия  «Степ»  тогда ещё  мы не знали,  но  «болели» ею  все, и  «бацали»  в кирзовых сапогах везде и  всегда).  К  «сценическому выступлению»  Бори, в караульное помещение прибыл проверяющий офицер.  Он никак не мог понять,  «с чего»  этот курсант  так самозабвенно лихо «отплясывает».  Но  ничего крамольного в  чечётке  не усмотрев, отправился проверять следующие караулы.


Слово  из песни о моём  военном опыте  я не выбросил.  Хотя,  даже  в узком кругу, если  просили  рассказать о  необычных новогодних празднествах, я  и  тогда   ни разу  не вспоминал  о  встрече  1950  года.

     Примечания:

–   пьеса была актуальной в послевоенные годы.  В ней показаны взаимоотношения  американских и советских  офицеров  на территории поверженной Германии,  «верность»  фашистов  Гитлеру, их  уверенность в  превосходстве арийской расы.
–  руководителем драмкружка  был старший лейтенант медицинской службы
Шлафман.
–  патронаж над постановкой  проводил  актёр русского драматического театра.  Правда,  он часто впадал в длительные  запои, и нам приходилось разыскивать его в трущобах  Шанхай–города  близ  г.  Фрунзе.
–  костюмы и реквизит  брали на прокат в  театре  русской драмы.

Очень  хорошо исполнили роли  Александр Остреров  (советский генерал),  Владимир Дашевич (советский поковник),  Александр  Коган  (фашистский  генерал).   Наш генерал был неторопливым, рассудительным – впечатляющим.  А  Саша Коган был  надменным и преданным  своим партии, идеям,  фюреру.  Да и внешний образ его был потрясающе  «немецким».  Он,  хоть и играл отрицательную роль, но собрал аплодисментов  более всех.
Единственная женская роль – письмоносец  Наташа. Откуда была эта девушка,  я не помню,  но в неё была влюблена  вся  труппа.

Вспоминается,  что  зритель искренне  восторгался  спектаклем.



Иллюстрация - В.В. Верещагин "Солдат на снегу"