Bodies 4

Артемий Сычев
Она исчезла в недрах дома, а я направился в гостиную, сел в кресло и принялся переваривать информацию, которую события сегодняшнего дня щедро рассеяли по разным уголкам сознания. То, что Яков Захарович в доме вовсе не чужой – это очевидно. То, что у Юлии очень странное отношение к сидящей на ветке дочери, я бы сказал, шизофренически-холодное и отстраненное, тоже ясно без слов. С другой стороны – это может быть просто защитной реакцией психики.  То, что старина Стефан вообще как бы в семье и не живет, так же ясно. То, что явная сексуальная расторможенность Юлии может указывать на наследственную патологию у Полины, можно только предполагать, поскольку проживание в деревне, в одиночестве, могло создать явную эротическую напряженность у женщины. Может, Полина протестует против отца, к которому в рамках комплекса Электры испытывает сексуальное влечение? Или конкуренция с матерью вынудила ее к такой психопатологической реакции? А вообще, самое простое, предположить у Полины шизофрению. В нее может уложиться и проживание на ветке, и необычайная выносливость, и…
- Ну, вот и я, - Юлия вернулась в гостиную, - идемте же, я отведу Вас в паб, - она подошла к  креслу и, протянув мне руку, поманила к выходу.
- Да-да, конечно, идемте, - согласился я, вставая. Она при этом руки не убрала и умудрилась-таки коснуться меня еще раз, вроде невзначай.
Мы оделись и вышли в холодный ноябрьский парк. Пар при дыхании вырывался из наших ртов и устремлялся с ветром куда то вверх, в серое ноябрьское небо, в котором неслись, подобно большим серым зайцам, низкие тучи. Юлия заперла дверь, и мы пошли с ней, по прочищенной от снега дорожке, к воротам.
- Как же сегодня холодно, - Юлия зябко поежилась, - я ведь не выходила еще сегодня – Вас все ждала.
- Однако, в рамках ожидания, можно было бы и прогуляться, например, навстречу нам с Яковом Захаровичем, - лед замерзших до дна луж трескался под нашими ногами.
- Да я как то… В общем, сочла, что будет лучше подготовить дом к Вашему приезду, - она посмотрела на меня снизу вверх выжидательно, и одновременно тепло.
- Ну, это как Вам было удобнее, разумеется, - я несколько смутился. Вообще эта женщина своим недвусмысленным поведением, которое было скорее безыскусным, нежели таящим в себе арсенал осознаваемых манипуляций, смущала меня. Я сегодня поймал себя уже несколько раз на неком чувстве смущения. От этой самой безыскусности что ли…
- Ох! – Юлия поскользнулась и, чтобы не упасть, уцепилась мне за предплечье, - Как же скользко! Вот приедет Алексис, надо будет попросить его посыпать дорожки. А то, коли Вас  сейчас не было бы, я бы непременно упала. И может, даже разбилась бы. А связь у нас телефонная просто безобразная, так что Якову…Захаровичу я дозванивалась бы очень долго. Можно я так и пойду, на вас опершись?
- А почему нет? – и мы продолжили путь к воротам уже под руку.
Лед все так же хрустел у нас под ногами, и сама дорожка не производила впечатления скользкой. Интересно, а Юлия на этот раз нарочно поскользнулась, чтобы идти со мной под руку, или нет? Да и вообще, какова доля манипуляций в этом ее поведении? С одной стороны, все выглядело, как наполненное эротизмом поведение. Но, с другой (я вспомнил Юлины рассуждения о дочери), я каким-то шестым чувством ощущал, что она не вполне осознает, что манипулирует мужчиной с целью уложить его в постель. Она шла подле меня, держа меня под руку, и я не ощущал от нее того, что обычно чувствуется от женщины, которая имеет на мужчину, в данном случае меня, виды. Тревожность, напряженность, нервозность, все что угодно, только не либидо.
Мы вышли из ворот, которые Юлия так же тщательно, как и входную дверь, заперла, что-то бормоча под нос, и направились по главной, и, вроде, единственной деревенской улице. По обеим сторонам дороги стояли разнокалиберные домики. Основа у них была общей, но за счет многочисленных пристроек, сделанных в разное время, дома ширились хаотично вокруг этой самой основы, и на момент осмотра производили впечатление именно разных по внешнему виду и содержанию. Вдалеке, по правую руку, замаячило двухэтажное строение. Деревянное, снаружи оно было покрыто розовой, облупившейся большей частью, штукатуркой.
- Вон, видите, это деревенский клуб, - Юля показала рукой на розовый дом, а в нем и есть наш паб.
- А как Вы назвали его?
- А никак! – она засмеялась, - Называть надо только то, что можно спутать с таким же. А у нас паб один. Даже если мы назовем его «Пивная», то она тоже будет одна в радиусе сорока километров. Поэтому в названии нет никакой нужды. Это просто Паб.
- Ну а как же красивая вывеска – этот непременный атрибут?
- Говорю же Вам, нету в ней смысла – это уникальное на сорок километров заведение. Здесь помимо наших бывает весь свет соседних деревень. Бывает Яков Захарович, - в этот раз она не запнулась на отчестве, - когда не занят и вызов у него поблизости. Бывает даже священник из Глубокого. А это ведь десять километров, где-то. Хотя, у него мотоцикл. Всем приходом собирали. У нас ведь, что паб единственный, что церковь. Да, по большому счету, в головах у людей это почти едино.
- Ну, это уж Вы… Прямо таки и едино?
- Да. Только в пабе денег оставляешь, сколько скажут, а в церкви местной, сколько хочешь. Вот и вся разница. Поэтому у местного населения церковь пользуется большим спросом, чем паб.
- А Вы, как я посмотрю, не особо религиозны…
- Я могу сказать, что для того, чтобы верить, не надо ходить в церковь. Тем более за десять километров. Бывает, что кто-нибудь из соседей подвезет на машине, тогда и могу сходить.
- Ну а как же праздники и все такое?
- А почему праздник нельзя провести дома, усердно молясь? – она подняла на меня недоумевающий взгляд, - Кстати, наш священник очень интересный человек. Совсем молодой и… какой-то… страстный, что ли.
- Как же Вы это определили, коли в церковь не ходите?
- Так он везде страстный. И в пабе, и в церкви. Если увидите его как-нибудь, получите колоссальное удовольствие от беседы, поверьте.
Возле одного из домов, метрах в пятнадцати от нас, прислонившись к заборчику палисада, стояли две престарелые женщины. При виде нас, они оборвали обсуждение цен на выпас их коров, и устремили свои взоры на нашу пару. Сложно сказать, что в нем читалось, однако взгляды нельзя было назвать дружелюбными. Причем, недружелюбие было направлено в основном на Юлию, меня, скорее, рассматривали с равнодушным интересом.
- Ну вот, Вас приняли за одного из моих…гостей из города, - сказала Юлия, заметно ускоряя шаг, - Идемте же, нам совсем недалеко осталось.
- Да-да, конечно, - я устремился следом за ней по замерзшей грязи улицы.
Клуб делался все ближе. И вот мы, наконец, остановились перед самим зданием. То, что я увидел вблизи, можно было, с чувством выполненного долга, назвать «живописные руины». Здание клуба одной стороной кренилось к земле по причине отсутствия части стены снизу. Конек крыши изламывался примерно посередине, там, где к земле кренился и весь дом. Пустые провалы окон с мутными осколками стекол в рамах, напоминали слепые глаза со слипшимися от желтоватого гноя ресницами. Если заглянуть за висевшую на одной петле дверь, то можно было увидеть небо в прорехи крыши, поскольку перегородок между этажами не сохранилось.
Вторая, ровная часть дома выглядела куда как более ухоженной. Крыша была ровной и, до рокового излома конька, покрыта черепицей. Стены были целыми и ровными. Штукатурка, правда, на них была такой же облупившейся, и в прорехи ее торчала дранка, но торчала она живописно. В стене, выходившей на улицу, была дверь темного дерева -  собственно, вход в паб.
- Видите, как живописно дизайнер велел нам стенки проковырять, - Юля показала на торчащую из стен дранку.
- А вы что, дизайнера приглашали?!
- Разумеется, нет!  Это один из гостей Пал Палыча.
- А кто такой Пал Палыч?
- Это владелец коттеджа слева от нас. Может, Вы его сейчас и увидите – он довольно часто здесь бывает. Живет он один, и поэтому у него всегда гостей полный дом. Совсем не выносит одиночества, бедный. Такой преуспевающий человек, а все не найдет себе партию, хотя с его то возможностями….
- Ну… Деньги ведь не означают успешности в личном плане.
- Да, - она подняла на меня глаза, - это точно. Не означают, - не отрывая взгляда, задумчиво закончила она, - Ой, ну что же мы стоим то перед дверями-то? Идемте же внутрь! - ее рука соскользнула с моего предплечья и, остановившись в ладони, слегка сжала ее и потянула меня  к двери паба.
Толкнув от себя большое металлическое кольцо по центру двери, она распахнула передо мной дверь, за которой царил теплый полумрак, пахший  кофе и пивом. Мы шагнули внутрь. Паб представлял собой небольшое, теплое помещение, отделанное темным деревом в стиле  средневековых трактиров. Напротив двери несколько левее располагалась стойка, от которой к нам тянулись два ряда темных деревянных столов, по три в каждом ряду. На каждом из них находилось по вазочке с высушенными цветами. Народу в пабе было совсем немного, а, точнее, три человека. Юлия поздоровалась сразу и со всеми и повела меня к стойке, позади которой, лениво развалясь, сидел высокий молодой человек в окружении различных по величине и форме бутылок. Белая рубашка и галстук-бабочка подпирали неоформленный подбородок, на котором клоками росла рыжеватая щетина, водянистые голубые глаза из-под выраженных надбровных дуг смотрели сразу на все, или ни на что вообще. Низкий, в два пальца лоб с единственной поперечной складкой, порой страдальчески морщился, хотя в глазах не было и намека на страдание. В них вообще намека не было… Таков был бармен, которому Юлия меня представила, и которого представила мне. Бармена звали Тихон. Редкое в наши времена имя, ассоциировалось у меня всегда с солидностью и какой-то прочностью что ли.  Наш Тихон был полной противоположностью моей ассоциации.
- Тиша, мне как обычно, коктейль с текилой, - сказала Юлия, - А Вы что будете?
- Мне, пожалуй, сто пятьдесят грамм «Паспорт Скотч» и шоколадку, - сделал заказ я.
- Вы пьете виски с шоколадкой? – улыбнулась Юлия.
- А что?
- «Паспорт Скотч» закончился, - после тщательного исследования ассортимента, низким, в нос, голосом выдал резюме Тихон.
- А какой виски у вас есть?
- Только «Баллантайн».
- Ну, пусть будет «Баллантайн», - поморщился я. Этот сорт был жестким на вкус напитком, - А «Джонни Уолкера» нет?
- Был, но кончился, - прогундел Тихон, наливая мне «Баллантайн».
Потом он состряпал напиток Юлии, воткнул в него соломинку и подал нам два стакана. Мы прошествовали к столикам.
- Ну? Где сядем? – повернулась ко мне Юлия.
- Мне абсолютно все равно. Располагайтесь там, где Вам привычнее.