Bodies 1

Артемий Сычев
“Fuck this, and fuck that,
                Fuck it all and fuck the fucking  brat.
                She don’t wanna baby that looks like that.
               
 I don’t wanna baby that looks like that.”

                (Sex Pistols ‘77, Bodies)



               

- Да, мрачновато тут у вас, - холодный ветер задул мне поглубже в легкие сигаретный дым и распахнул полы длинного черного пальто. Передо мной расстилалась кое-где покрытая снегом долина. Высохшие стебли длинной полевой травы торчали из него, как стрелы из тела павшего воина средневековья. Я поставил саквояж из желтой кожи на непокрытый снегом кусок  земли, покрытой высохшей и примятой травой.
- Да полноте Вам, - мой собеседник взглянул на меня весело из под стекол круглых очков и поплотнее завернулся в видавшую виды дубленку, - это осенью так только, а зимой даже уже совсем другое дело. Снега много, он на солнце искриться - детишкам одна радость в нем возиться. Весной тоже хорошо, только грязно. Ну а где с другой стороны у нас весной не грязно. Вот в городе у Вас тоже, небось, не ахти.
- В городе, - сказал я, затягиваясь сигаретой, - весной, когда снег тает, из-под снега видны только следы человеческой деятельности, да собачье дерьмо разноцветное. Так что, в принципе, Ваше утверждение про грязь, так или иначе, имеет смысл. Ну, так почему я здесь оказался?
- Э….Гм-м….Ну,  Вы понимаете, Вы известный психиатр, психотерапевт. К государственным структурам отношение имеете небольшое. Не то, что мы…Ну и вот, собственно, Вас и пригласили.
- А зачем? – вдали виднелась небольшая деревенька. В невысокой череде одноэтажных домиков тут и там возвышались коттеджи красного кирпича, огороженные глухими заборами.
- А разве Вам не изложили в письме?
- В письме изложили и я здесь, но, честное слово не пойму, какая может быть в этом польза.
- Ну, как же! Ваше мнение может оказаться весомым, когда будет выноситься окончательное решение.
-  Да, но каким образом это решение повлияет на саму девушку?
- Да самое, что ни на есть, прямое! - мой собеседник весело блеснул очками на прорвавшемся  сквозь тучи  солнце.
- Кстати, а как Вас зовут? – я вдруг понял, что мы забыли представиться друг другу. Суета вокруг моего приезда, затем непривычная транспортировка меня на попутной телеге как-то заставили забыть о правилах приличия.
- Меня? – собеседник мой как-то удивленно и растеряно на меня посмотрел сквозь стекла очков, будто я и не должен был знать его по имени, - Яков Захарович, - закончил он, отчего-то краснея и без этого румяным лицом.
- Тогда, Яков Захарович, - я протянул руку для ответного рукопожатия и так же представился, - ведите меня в мои апартаменты, а по дороге мы с Вами проясним, зачем я понадобился в ваших краях.
Я взял желтый саквояж в руку, бросил почти целиком выкуренную сигарету, и мы двинулись по направлению к деревне. Сухой снег, разбросанный повсюду между высохшей травы прихотью природы, скрипел под ногами.  Скрип перемежался шелестом сухих стеблей и скрипом ручек моего саквояжа. Больше тишины этого места не нарушало ничто, за исключением веселого, бодрого рассказа Якова Захаровича о цели моего визита. На улице было по сводке минус пять, но он как будто не мерз, хотя дубленка его была распахнутой по причине отсутствия двух пуговиц из четырех долженствующих быть. Полы ее развевались на ветру и регулировались лишь взмахами его больших красноватых рук без перчаток. Их отсутствие заставляло меня чувствовать себя изнеженным горожанином. Эдакой кабинетной крысой, которая мерзнет, только выйдя за пределы своего кондоминиума, потому что руки у него были теплыми, когда мы обменивались рукопожатием, а мои нещадно мерзли. Выше меня на полголовы, Яков Захарович был примерно моих лет, раза в полтора меня крупнее, и в своей дубленке напоминал веселого сенбернара, которого взял хозяин на пешую прогулку по пересеченной местности, и которому кроме наличия с ним человека, толстой шкуры с густой шерстью на нем и скрипящего снега, больше ничего не  надо.
Яков Захарович был сельским доктором. Окончив мединститут в областном центре он, несмотря на хорошие предложения о вакансиях, бросил их и уехал в деревню к родителям, стал главным и единственным доктором в десяти деревнях, раскиданных на площади в сорок километров, и работал с удовольствием, нисколько не тяготясь выбранным путем.
Целью моего визита, который был сугубо частным и к официальной медицине отношения вовсе не имел, была девушка - дочь одного из владельцев немногочисленных в этих краях коттеджей красного кирпича.  Умудрившись завести где-то с кем-то роман, девушка, со всеми вытекающими из романа последствиями, оказалась беременной. А, будучи из семьи благовоспитанной и «строгих правил», вслед за выявлением беременности пошла делать аборт. А сделав его, по словам Якова Захаровича, через две недели удалилась в неизвестном родителям направлении от коттеджа и на месяц исчезла.
- Было это в начале мая этого года, - продолжал Яков Захарович, - а через полтора месяца поисков ее нашли в двух километрах от дома, как раз возле нового шоссе. Правда «шоссе»  назвать эту дорогу по городским меркам вряд ли можно. Это просто асфальтированная дорога, единственная в нашей округе, которую и проложили на деньги хозяев коттеджей. Им по ней на машинах удобно подъезжать.
Так вот, нашли ее, значит, пацаны местные. Шли по лесу и слышат - поет кто-то, не пойми где. Стали искать и в итоге обнаружили ее сидящей на дереве и поющей. Ну, понятное дело, известили для начала родителей. Они кинулись к ней, на дерево залезли, уговаривали домой идти, а она - ни в какую. Молчит и все. Вызвали милицию. Та приехала, слазила на дерево, поуговаривала, повлиять попыталась, а потом, когда слезла, сказала родителям, что состава преступления нет, и что тут надо психиатра вызывать из райцентра. Вот, собственно, поэтому Вы и здесь, - Яков Захарович виновато на меня посмотрел, и мы вступили на край деревни.
- Но ведь я не психиатр из райцентра. Я просто частнопрактикующий психотерапевт. Мое решение не имеет юридической силы. Более того, я вообще никаких официальных бумаг не могу давать, - я прикурил новую сигарету.
- А Вам и не надо никаких бумаг давать. Родители надеются, что вы сможете с ней поговорить. Уговорить, так сказать, ее слезть с дерева.
- Она что – до сих пор на нем сидит?! На дереве?!
- Ну да. Так с весны и сидит. Не слезает, все время на одной и той же ветке.
- Так ведь холодно уже!
- Ей предлагали и одежду уже и обувь теплую – нет, так и сидит,  в чем была весной. То есть, в платьице легком и босиком. И не простужается…Да….Такой вот интересный феномен, - Яков Захарович на секунду уткнул очки в поднятый воротник дубленки, - Такой вот интересный феномен, - задумчиво пробормотал он.
- А ест она что все это время?
- Сейчас родители приносят и по лестнице верх поднимают, а вот полтора месяца, что она ела – не знаю. Наверное, тогда спускалась еще - когда ее обнаружили, признаков истощения не было никаких.
- Ну, Яков Захарович, и каково ваше врачебное мнение? – Яков Захарович задумчиво потер подбородок.
- По всему, похоже на шизофрению, но что-то в ней не так. Хотя…как говорят, истерия мажет все. Может статься, у шизофренички с высоким истерическим радикалом такая симптоматика и развилась, - он вновь потер подбородок и задумчиво сверкнул очками, - Но ведь Вы подумайте: без ухода, без одежды – это ведь невозможно столько времени, а получается вот уже почти полгода! Может, Вам удастся разговорить ее, она и спустится. А то помрет ведь там, - он жалостливо моргнул и шмыгнул носом,  – нынешнюю зиму холодной обещали.
- Да уж… Я, конечно, попробую, - разговаривая, мы почти подошли к кованым воротам одного из особняков, - Но не факт, увы, что я смогу заниматься психотерапией сидя на дереве.
- Да может это у Вас и не займет много времени. Может, с первого раза получится.
- Сомневаюсь я что-то, - сказал я.