С бессоницей приходит какая-то особенная усталость, а с ней, - приступами - не совсем адекватное, гипертрофированное восприятие действительности.
Время убирает ногу с педали акселератора, сбрасывает обороты, затихает. Хрупкая опора, удерживающая тебя на поверхности привычных ощущений, растрескивается, крошится, оседает, рассыпается в пыль. Проваливаешься, падаешь на бешенной скорости в бездну собственного я. Вот-вот разобьешься.
Но не долетев до дна совсем немного, совсем чуть-чуть, вдруг останавливаешься - где-то там далеко в глубине - в глубине себя. Замираешь. Пытаешься отдышаться. Всеми силами стараешься понять, что же произошло. Но так и не успев разобраться в этом, неожиданно, рывком выворачиваешься наизнанку и как-то совершенно по-новому начинаешь чувствовать мир вокруг - чувствовать всей поверхностью оголенного, неприкрытого кожей нутра своего.
Углы становятся особенно резко очерченными и опасно острыми. Углубления, ниши дышат чем-то одушевленным, необъяснимым, пугающим. Тонкая стена, отделяющая рабочее помещение от остальной части офиса, кажется эфемерной, практически неосязаемой. А дверной проем, напротив, выделятся на ее фоне как отдельная, сама по себе существующая формация, заполненная вязкой и довольно плотной субстанцией. Движения предметов, спровоцированные поворотами и наклонами головы, прерывисты, словно кадрированы, оставляют размытый контурный след позади. Расстояния изменяются по одним лишь им ведомым законам - то уменьшаются, то, наоборот, неожиданно растягиваются, делаются непомерно большими, неестественным образом отдаляя точку, на которой сфокусирован взгляд. Перед глазами - там, где воздух предельно разряжен, носятся белые мухи-молекулы, всеми своими движениями доказывая правильность броуновского постулата. Будто видишь материю, из которой соткано окружающее тебя пространство. Слышишь ее.
Еще мгновение. Все. Все проходит. Картинка восстанавливается. Мысли перестают быть липкими, ускоряются и быстро теряют свою бесконечную значимость.