В созвучии со следующим произведением:
Димка Цветков
"Недописанные картины"
http://www.proza.ru/2012/11/25/2110
Мне кажется, нас почему-то забыли,
Как школьный учебник под слоем пыли,
Как детский сад с каруселью шаткой.
Как муторный сон, как в такси - перчатку.
Как номер мобильника первой любимой,
Как праздник чужой, что промчался мимо...
Праздник ушел, а мы остались,
Броситься следом не догадались.
Так и стоим мы на шумном вокзале,
Где нас не ждали и не встречали,
Мертвыми тенями прошлых амбиций
Приклеив улыбки на стертые лица...
"Скромнее надо быть, товарищ.
Оболочка твоего искусственного мира так тонка. Одно досадное недоразумение - пробитое колесо, одна глупая оплошность - пустая запаска, и куда-то пропадает комфорт приличного автомобиля с уютным урчанием мотора, твоей музыкой в динамиках, запахом твоего парфюма и хороших сигарет, и ты, драгоценный, немного озябший, порядочно раздраженный, обнаруживаешь себя в утробе пригородного автобуса..."
В пригородном автобусе так легко учиться скромности. Здесь все равны: дядьки в мятых кепках, тетки с авоськами и я со своей дурацкой привычкой беседовать с собой. Это совсем другой мир, одновременно холодный и душный; громоздкий динозавр, переживший смутные времена без видимых изменений. Все так же расплываются за окном пестрые кляксы дачных участков, тянутся электрические провода, и пахнет в салоне пылью, потом и навозом.
Впрочем, среди обитателей этого ковчега случаются и любопытные экземпляры, один из которых незаметно возник на соседнем сидении. Момента его появления я не заметил, сидел, глядел в окно, а потом вдруг обернулся и увидел совсем рядом этакого грустного клоуна с почти комическим отчаянием в бесцветных глазах, с седыми кудрями из-под бесформенного берета, в тесном на все пуговицы застегнутом одеянии, возрождающем в памяти запах нафталина и старомодное слово "сюртук". Человек отзывчивый нашел бы для него одобряющую улыбку. Я отодвинулся от странного субъекта подальше. Движение было замечено и возымело обратное действие. Мой попутчик выдохнул:
- Молодой человек! Могу ли я обратиться в вам с просьбой!
"У меня нет мелочи", мгновенно возник инстинктивный ответ, а ему в догонку прошипело ангельское: "Все у тебя есть, сука! Совести только нет..."
- Разумеется. Что я могу для вас сделать?
- Видете ли... - проситель заторопился, закивал, беспорядочно задвигал длинными руками. - У меня случилась страшная беда, я потерял рукопись! Две недели назад, вот в этом самом автобусе потерял! Везде, повсюду, в автопарке, у водителей - ничего! Ничего... Заплатил за объявление в газете - снова ничего! Вот мне посоветовали, в интернете как-то, знаете? Ведь газет никто не читает. Беда только, не знаком я с технологиями, не знаю как и подступиться. С какого бока. Интернет же. Ну... Как тогда? Есть там такое, в интернете?
Это было трогательно и необременительно. Это было даже приятно, оказаться полезным, не прилагая усилий.
- Вероятно, есть. Вам надо воспользоваться любой поисковой системой и запросить что-нибудь вроде "бюро находок" или "стол находок"...
Пришлось, конечно, объяснять и писать адреса в потертом блокноте с серпом и молотом на обложке, и выслушивать сбивчивые жалобы и благодарные междометия, но любой обладатель рукописей, даже самый рассеянный, мог смело рассчитывать на мое сочувствие. Оно похоже на товарищество больных с одним и тем же диагнозом.
Я все же не удержался, спросил:
- А что было в рукописи?
- Повесть! Страшно подумать, что будет, если я ее не найду. Страшно подумать!
Мне в голову приходили мысли и пострашнее, но я воздержался от комментариев, спросил с дружелюбным интересом:
- А сколько там страниц, в вашей повести?
- Сорок шесть! Но это еще только начало, - воскликнул автор почти с вызовом.
- Так напишите снова, - предложил я легкомысленно. - Может еще и лучше получится.
- Ну, что вы! Что вы! Если я начну снова, это уже будет другая повесть и совсем другие люди! А что же будет с теми, старыми? Потерянными?
- И что же? - усмехнулся я.
- Ничего! - воскликнул мой собеседник. - Ни-че-го! Их жизнь покатится дальше, по инерции, пустая и бессмысленная! Все, что предстояло им совершить, останется несовершенным! Судьбоносные встречи обойдут их стороной! Не будет ни трагедий, ни счастья! Ничего! Не жизнь и не смерть, серое беспросветное прозябание!
- Да уж... - протянул я. - Перспектива нерадостная. Хотя литература полна такими именно героями.
- Помилуйте, речь идет не о литературных героях! За ними стоят живые люди! Самые настоящие реальные люди.
Я поморгал, поднапрягся, подавил невежливый смешок.
- Не хотите ли вы сказать, что судьба реальных людей зависит от того, что вы пишете? Вы что, Господь Бог?
- Я не бог! - воскликнул грустный клоун. - Я - Творец!
Я с опаской покосился на белое пятно на плече творца, подозрительно похожее на птичий помет. В том, что рядом со мной сидел сумасшедший, уже не могло быть сомнений. Я напомнил себе, что все литераторы немного не в себе, а значит незачем впадать в панику.
- Ну как же, как же, - пробормотал я примирительно. - Человек - творец собственной судьбы...
- Никогда не слышал ничего более абсурдного, - рассердился Творец. - Как можно написать свою же историю? Это как взглянуть на себя со стороны. Бессмыслица!
Это меня позабавило:
- Тогда напишите про меня. Про то, как я в это воскресенье выиграю лотерею!
Ответ прозвучал, как приговор:
- Вот сразу видно, что вы не Творец.
Я немного обиделся. Пожал плечами небрежно:
- Будем надеяться. А то со своим воображением я такого бы натворил, что конеца света ждали бы как праздника.
Творец промолчал. Я отвернулся к окну.
Но так просто оставить этот бредовый разговор я уже не мог. Какая-то неуловимая логика угадывалась в рассуждениях моего потрёпанного попутчика, что-то созвучное моим собственным наблюдениям, еще не оформившимся в ясные мысли. А если даже не логика, то вполне вероятная закономерность.
Я повернулся к Творцу, спокойно выдержал обиженный взгляд.
- Послушайте, вы ведь помните на чем остановились? Ну так продолжайте писать, с того же места, о тех же людях.
Он неожиданно согласился:
- Да, так и придется сделать, если рукопись не найдется. Но все равно гладко состыковать куски будет трудно. Вы, вероятно, встречали людей, в жизни которых произошел неожиданный перелом? Что-то подобное случится и с моими героями.
Я молча кивнул. Я понял его прекрасно. Однажды, восемь лет назад, я взглянул в золотые глаза ничем не примечательного парня, одноклассника, знакомого с детства, и моя собственная линия жизни преломилась под острым болезненным углом, моя дорога свернула туда, где знаки утратили смысл...
Я не мог смириться с таким нелепым объяснением собственного несчастья. Я не живу по кем-то заданной инструкции. Я не игрушка чьего-то воображения.
- То, что вы говорите, лишено смысла. На свете семь миллиардов людей. И что же, о каждом из них кто-то пишет? Это невозможно.
- Помилуйте, с чего же вы взяли, что все эти семь миллиардов живут? Полной, насыщенной жизнью, имеющей смысл? Нет, конечно. Нас не так много. Творчество - довольно редкий дар. Дар и огромная ответственность, перед людьми, перед самой жизнью, перед моральными устоями общества. Каждая строчка может привести в катастрофическим последствиям, каждый неконтролируемый взлет так называемого воображения...
Он говорил все громче, все с большим пафосом, увлекаясь, нервно взмахивая руками, и я вдруг заметил, что прочие разговоры в автобусе стихли и десятки глаз остановились на нас. Тетки в платках, дядьки с никотиновыми пятнами на пальцах, бледные дети, угрюмые подростки смотрели на нас с недовольством, с тупой враждебной отчужденностью. Я отвернулся прочь. За стеклом расплывались огни городских окраин. Я больше не мог слушать безумного Творца, я задыхался в жестяной банке автобуса.
- Простите, мне выходить. Удачи в поисках!
Я вышел на первой попавшейся остановке, подставил лицо влажной прохладе осеннего вечера. Взмахнул рукой, подзывая частника. Его лицо показалось мне безжизненной маской.
По дороге домой я пытался отвлечься обычными практическими мыслями о машине, оставленной на даче, об ужине, о моем парне, моем Aндрюше, который утром жаловался на недомогание. Почувствовав голод, зашел в гипермаркет, по запаху нашел колбасный отдел, побросал в корзинку куски сыра, ветчины, чего-то копченого, уже у самой кассы подхватил длинный батон.
Батон приятно хрустнул в ладони. "Вот она, реальность", напомнил я себе.
Реальность не изменилась от моей встречи с Творцом. Она просто повернулась ко мне другой гранью.
Странно подрагивал мертвый свет люминисцентных ламп, гасил звуки душный аквариум торгового зала. В нем плавали молчаливые тени, усталые лица, замедленные жесты. Увядшая женщина замерла с консервной банкой в руке; ее взгляд ушел в пустоту. Помнит ли она, для чего пришла сюда? Мужчина у входа совал мимо кармана бутылку, механическим повторяющимся движением; трое наблюдали за ним в напряженной неподвижности. Люди в очереди, cерые лица, погасшие взгляды, темные одежды. Я оглянулся почти в панике. Ты - один из них, напомнил я себе. Зомби не бывает. Они придут домой, сядут за ужин, включат телевизор. Они проверят у детей уроки и лягут спать. А завтра будет новый день. Поезда метро, перевозящие живую массу, транспортные пробки, офисы, пчелиные соты с отсветами мониторов на неживых лицах...
Дома было темно и тихо. Не раздеваясь я прошел в спальню и с облегчением перевел дыхание. Там все было правильно и обыденно. Там лежало на полу одеяло и шумное сопение доносилось из гнезда скомканных простыней. Какому творцу придет в голову заставить героя заснуть в такой неудобной позе, так причудливо переплести конечности, согнуть шею под таким углом? Я присел на край кровати, подобрал одеяло, коснулся влажного лба - так и есть, горячий. Все-таки заболел. Он дернулся, блеснули в темноте белки полу-открытых глаз, тихий стон перешел в хрип, рот раскрылся в болезненной гримасе...
Я мягко тронул его за плечо: "Тихо, тихо, Андрюш... Просыпайся, малыш..."
Он сел в постели, потер лицо ладонями. Сонный шепот в темноте, прикосновение прохладных пальцев.
- Блин, Димка... где тебя носит?
- Не спрашивай, завтра все скажу. Сейчас таблетки тебе принесу, зараза ты больная.
- Иди сюда лучше... Плохо без тебя... Страшно.
- Глупыш... Просто сон плохой приснился. Я быстро. Ложись.
Голод пропал. Я сунул продукты в холодильник, налил в стакан воды, вытряхнул из пузырька три таблетки. Подумав, добавил четвёртую: мальчик у меня крупный.
Нежность тронула сердце - страшно ему без меня.
Нежность подсказала верные слова.
"Глупый мой, хороший. Не бойся. Теперь я наконец-то понял, ведь это Я пишу историю твоей жизни. И я не потеряю к ней интерес, не брошу, не забуду в ящике стола. Я непременно сделаю ее самой светлой и счастливой."