Счастлив как Чингисхан. Часть 10. Чрево Матери

    
1.

    Мост через Толу.   Сверкает, искрится   быстрая река.  Не вечер, но   в  ущелье  Хэнтэя сумрачно. Промелькнула платформа  - станция Угмар.  Неоглядная ширь солончакового  болота:  темно-зеленые  луговины, озерца-лужицы,  белесые пятна  солей. Но вот местность изменилась. На приподнятой каменистой  равнине с кряжами и мелкосопочником       появились  корявые    саксаульники.   Солончаки,  глинистые такыры-многоугольники, рассеченные трещинами,    остались только в понижениях. 
    Прислонившись к окну,  мы   разглядываем   дальние силуэты яков и верблюдов,  белые   горошины  юрт,   тесно сбившиеся отары овец.  Изредка  мелькают   игрушечные  лоскуты  полей,    к ним тянутся  тоненькие нитки  оросительных каналов. Воздух в вагоне    сухой и колючий, хромированные поручни у окон - горячие.  В купе заработал кондиционер. 

    Где-то  здесь, недалеко  от государственной границы с Китаем  у станции Дзамын-Удв  работает   Мура. На стационаре Монгольской академии наук   наблюдают  скорость движения песков.  Серый налет  запорошил    зелень  пастбищ,  много   русел исчезнувших рек,  торчат из песчаных дюн    стволы погибших ив  и тополей.
    Опустынивание – большая беда для страны, и  понятна  озабоченность Надиной подруги.  Она –  ученый и  состоявшаяся бизнеследи,   не знает отпусков.  Член Совета правления  крупного  добывающего предприятия,  Бактомур   внедряет самые  новые  природоохранные технологии.  Мать-одиночка двух  подростков, кочующих в  летние каникулы с отарами  в Гоби.   Каждая минута  у Муры на счету;   переживает, что не может уделить нам больше времени.   Перед отъездом в Китай  заявила:
    - Обещайте, что на обратном пути   задержитесь в Улан-Баторе.  Мы вместе съездим в одно местечко.  Вам оно  обязательно понравится!

    Поезд мчится на юго-восток,  удаляясь от  автотрассы, и несущиеся  по ней машины  превращаются в  темные  скользящие тени.    Хаара-Айраг,  Сайн-Шано,  -  расписание  в рамке на стене. Мелькают  станции и полустанки. В сумерках  уходящего дня горизонтальными молниями  летят  огни фонарей.
    Дзамын-Удв, государственная граница Монголии с Китаем.     Девушка и парень – веселые,  приветливые - проводят  досмотр и о чем-то шутливо перебрасываются между собой.    Пожелание доброго пути, и вот уже первый  китайский город – Эрлянь,  Внутренняя Монголия.   Те же степи,  пески,  солончаки,  неотличимые порой от котловин Забайкалья, но у нас они окружены густыми горными лесами.

    Как быстро привыкаешь к вагонному быту!  Каждому человеку хотя бы раз в год необходимо купить билет и отправиться в любую сторону, куда глаза глядят!     Свобода  от повседневной суеты,  легкая,  продуваемая  ветром голова,   мальчишеская  радость   от новизны несущихся навстречу картин!   Попросту – сбежать из дома,  как  Том Сойер,  Монтигомо Ястребиный Коготь!    Переброситься  дежурными фразами со  случайными   людьми,    без стеснения поделиться сокровенным,  ведь ты их  никогда больше  не встретишь! Вы разойдетесь, как  в море корабли! «На дальней станции сойду, трава по пояс…» Побродить по улицам незнакомого города, заночевать в  неприютной гостинице, а, почувствовав тоску по дому,  пуститься в обратный путь!

    В соседнем купе монгольская семья с двумя маленькими детьми. Ничего общего с   Сонечкой, ее истеричной мамой  и  неустрашимым – когда нет рядом жены, «Досифеем»!  Спокойные взрослые разговоры, приветливые лица. Трехлетний малыш   идет по коридору за ручку с  папой,  остановился  перед Надей,  улыбается  и  протягивает ей конфету.    Заметив заминку, - тетя не любит сладкое? -  порылся в нагрудном кармашке комбинезона и  достал -  ну кто  сможет   от такого отказаться? - игрушечную машинку! 
    Интеллигентного вида  молодой  папа смущенно говорит:
    - Извините, он у нас очень общительный!
    Сын не трогается с места и завороженно смотрит на Надю, а она наклоняется, берет его на руки и ласково  щебечет:
    - Какой ты   хороший, добрый  мальчик, тебе даже автомобиль не жалко?   
    Он не понимает  слов, но   рожица довольна, а   маленькая загорелая  ручка    трогает непривычно  светлые  волосы тети.  Папа еще больше конфузится, поправляет очки и объясняет, что  они едут в гости к бабушке, во Внутреннюю Монголию.  Я почти все понимаю.   

    Нямдава  преподает математику  в школе. Мы говорим  об искусственном разделе страны в   1921-м  году.   Ему, как и многим, не нравится, что Внутренняя Монголия  осталась  в   Китае.   Граждан МНР, конечно,   настораживает, что      этнических монголов   там осталось всего пятнадцать процентов, а прежде   было  подавляющее  большинство.  Правительству    удалось  изменить соотношение за счет   переселенцев, в основном, - титульной  народности хань.   Нямдава  достал мобильник, вынул   батарейку  и сказал:
    - Знаете, как это бывает?  К вам приехали гости, вы им рады, но они не думают уезжать –   им понравился ваш дом,  который  вскоре уже не ваш!
    Я вопросительно кивнул на телефон и  не стал продолжать опасную тему.
     - Прослушивают. Говорят, двадцать тысяч монголов на службе у  китайской тайной полиции. 

    Мы заглянули в наше  купе. Надя  увлеченно   рисовала в блокноте, а малыш смеялся и, по-видимому,  называл это что-то по-монгольски.  Каким веселым может быть лингвистический урок и полезным  для жены: ее познания пока в пределах  десяти монгольских числительных! 
    Мой попутчик, опасаясь быть навязчивым,  взглянул на часы, но мне не хотелось терять хорошего умного собеседника, и я спросил:
    - Скажите, что вы думаете по поводу  места захоронения Чингисхана?
    Он,   немного поразмыслив, слегка наклонил голову и  засмеялся:
    - Что касается Внутренней Монголии, мне кажется, здесь его  нет.  Видите ли, в  последнее время, я имею в виду -   до и во время культурной революции в Китае,   Чингисхана считали    варваром-завоевателем.   Теперь все наоборот:  он - представитель   китайского мира как части   бывшей империи!   Заметьте, эта    империя  за всю историю! - единственный   раз! -   одержала   победу над Европой!    Китай, естественно,  претендует  на наследие Чингисхана. Вам скажут, что захоронение находится на юго-западе Внутренней Монголии, в степи Ганьдели, а    останки  покоятся именно здесь, в мавзолее на Ордосе! 
    - А Вы так не считаете?
    Нямдава  задумчиво посмотрел в окно на убегающие    лысые горы,  обернулся, внимательно взглянул на меня и сказал:
    - Нет, я убежден, что  его могила   у нас, в Монголии. 

    После небольшой паузы  поправил на носу очки в массивной модной оправе и добавил:
    - Знаете ли, к активным  поискам   останков  Чингисхана в 1930-е годы   подключились японцы. Смешно сказать, но  они  утверждали,    что  Чингисхан – японский самурай,  следовательно, и у монголов  японские корни.     Квантунская армия  должна была вернуть  владения Чингисхана соотечественникам.   Тогда и китайцы  сделали из него национального героя.    Их  археологи  со всей  страстью   бросились на раскопки.  Неизвестно, что  они  нашли, но так называемые «останки»    решили упрятать подальше, в  тыл,  в провинцию Цинхай.    Там  они находились  все  годы  Второй мировой войны.  А в 1954-м   состоялось "второе обретение мощей":  прах Чингисхана вернули  во Внутреннюю Монголию, где и началось строительство мемориала. Вы хотите на него взглянуть?

    Я утвердительно  качнул головой, а  Нямдава, облокотившись на  поручень окна,    произнес:   
    - Интересна и другая версия  создания мемориала:  якобы потомки  Чингисхана   установили  нескольких белых юрт под названием «ордос»,  - на   Бурхан-Халдуне, где, как предполагают, он и  погребен.      Затем, непонятно по каким  причинам,      палатки-юрты  перенесли   в Китай,   в Эджен-Хоро.

    Проводница с пылесосом  открыла и снова закрыла  дверь их купе.  Младенец – в розово-кружевном конверте  спал,  молодая мама читала книжку. 
    - Связь между  «останками» Чингисхана, японской  и китайской    охотой за ними,   и   этими юртами-палатками лично для меня непостижима. – Нямдава  невесело улыбнулся,  привычным жестом притронулся к виску и   добавил, -   а по поводу Внутренней Монголии…  У Пекина любимое слово – «гармония».  Именно она и должна  царить  в отношениях с национальными   меньшинствами. И Чингисхан – примиряющее начало.  Что касается захоронения… Оно ведь не найдено, и вряд ли стоит его  искать!


2.

    У меня полностью заклинило в голове: погребение не найдено, в то же время  какой-то  «прах», какие-то «останки»  вместе с юртами переехали  в Ордос, в мемориал, куда мы направляемся.  Япония,  случайно избавленная от монголов «божественным» ветром камикадзе, защищает  их  от китайцев!  Ко всему – они теперь даже не враги, а родственники!   
    В    схватке с монголами погибла  династия этнических китайцев Сун,  а династия Юань,  основанная  внуком Чингисхана Хубилаем,   на протяжении пяти-шести поколений правила Китаем, пока ее не прогнали!   И теперь бывший  супостат Чингисхан   –  национальный герой Китая!    Так может быть он и его внук Батый, в таком случае, герои  Руси?  Канонизировала  же  русская  православная  церковь  Александра  Невского!   Единое государство строил, а подавить междоусобные войны, защитить от внешних врагов  помогли   монголы.   Как историкам  приходится изощряться!    В учебниках  «татаро-монгольское  иго»   превращается  то в  «ордынское»,   то вовсе   не «иго» - «нашествие»!  Окончательный вынос мозга!

    Нямдава считает, что  нет резона искать могилу Чингисхана.  Но так думают  не все,  и   некоторые  монголы – в том числе.   Конечно,  главный  мотив -    доказать принадлежность Чингисхана именно Монголии. Хотя, казалось бы, это неоспоримый факт.    Я   полностью согласен с учителем.   Не стоит  искать захоронение Чингисхана –  и не из-за того, что  «в  мире сразу упадет цена на золото», как любят пошутить,   и не из-за мистического  страха.  В 1941-м году советские археологи вскрыли в   Самарканде могилу Тамерлана - потомка Чингисхана.     Два дня спустя Германия напала на Советский Союз. 
    - Если такое случилось, когда мы вскрыли гробницу Тамерлана, представляете, что будет, когда мы откроем могилу Чингисхана? - говорит Герман Галсанов,  ведущий   информационных программ  телерадиокомпании «Ариг Ус».   
    Да и мне кажется, что  поиск, даже успешный,  ничего нового   не добавит, это – во-первых, а во-вторых – сам Чингисхан хотел остаться тайной. Не знаю – откуда эта уверенность, но она   вселилась в меня с давних пор.

    Я  вспомнил  сравнительно недавнюю  публикацию об археологических работах  в   Хэнтэе.   В 1990-1993-м годах     монголо-японская  экспедиция «Гурван гол»  искала захоронение  Чингисхана    с помощью современной электронной техники, проникающей в  грунт на  большую  глубину, но   ничего не   нашла. Поскольку никто не знает о местонахождении таинственной горы  Бурхан-Халдун, обследовалась огромная   территория горного  Хэнтэя. 
    «Помог»  «уточнениями»       Рашид ад-Дин:  «Тимур-хан сделал изображения покойных предков Чингисхана  на Бурхан-Халдуне,  там жгут постоянно фимиам и благовония.  Камала,  его брат,  тоже построил там для себя капище».    Но  есть одна неувязка:  Тимур, Тамерлан - никогда не совершал военных походов восточнее Иртыша, не довелось ему в забайкальских степях мечом помахать, в железных клетках  врагов повозить! Да и родился он  через восемь лет после смерти  Рашид-ад-Дина. Следовательно,  летописец может иметь в виду  либо Тэмур-Улзэтэ, либо Тоб-Тэмурхана, императоров  монгольской  династии Юань.  Но время завершения  их жизни  восходит к ХIV-му веку, а,  по словам  того же летописца, место захоронения Чингисхана  уже спустя два года невозможно было найти! 

    И  вновь  сенсация!   В сентябре 2001 года  информационные агентства мира сообщили о монголо-американской   экспедиции, которая в  360-ти километрах   от Улан-Батора  нашла грандиозное   захоронение.   В  Хэнтэе, близ горы Биндэр – для местных жителей  это  «Замок Чингисхана»  или  крепость Углугчийн хэрэм,   профессор Чикагского университета Джон Вудс  выявил сорок   могил,    окруженных высокой  каменной стеной  протяженностью  до трех километров.   На  глубине  в  одиннадцать   метров   приборы отметили  останки более  шестидесяти  человек.  Вудс   предположил, что   доспехи  и оружие принадлежат    великим  монгольским ханам  первой  половины  XIII века.   В официальном  заявлении говорилось, что здесь, возможно,  находится и Чингисхан. Однако уже 20 октября 2001 года   появилось сообщение, что тела императора в могиле нет!

    Кроме  захоронений предполагаемых ханов  в полусотне  километров на    восточной стороне   той же горы экспедиция   Вудса   вскрыла  «Могилу 100 солдат». Возможно, это   участники    похоронной процессии,   которых   убили, чтобы скрыть место  погребения  Чингисхана.
    Джон Вудс понимал, что ему улыбнулась удача. С надеждой на успех он  продолжил раскопки  следующим летом.   Но  разразилась  жестокая    засуха, а вслед за ней  откуда-то свалился и  расплодился не виданный прежде в Монголии  шелкопряд.  Его  отвратительные   личинки-гусеницы    живым панцирем покрыли место предполагаемого захоронения Чингисхана. Студенистой массой шевелилась под ногами степь.  Из  области мистики. 
    - Это кара за   нарушенный покой запретного места!  Уходите отсюда! Не трогайте  останки Великих монгольских вождей! - протестовали люди.
   Вудсу   ничего не оставалось, как  уже в августе  свернуть   работы.

    Я не стал об этом говорить  Нямдаве.  Наверное,   он  знал   о  недавних поисках,     поскольку сами монголы принимали в них деятельное участие.
Мы тупо смотрели на  проплывший мимо  перрон  небольшой станции,  железные ноги-ходули  высоковольтных опор, широко  шагающие   навстречу, и каждый думал о чем-то своем. Нямдава  улыбнулся:
    - Я тут озадачил Вас нашими проблемами. Извините!
    Впрочем, и у моего собеседника был такой же  потерянный вид. Женский голос  позвал  его.  Нямдава окликнул мальчика:
    - Тему!
    Кивнул   на прощание  и,  тихо переговариваясь с сыном,   они  скрылись  за дверью    купе.  «Тему»… Темуджин? Темуге?
 

    Наши соседи слева -  мама, симпатичная полная  шатенка, кареглазая, в ореоле мелких кудряшек,   и ее дочь -   высокая и худенькая блондиночка  модельной внешности - по нынешним стандартам красоты. Они уже познакомились с Надей и  вместе выходили погулять на перрон в  Сайн-Шано.  Кристина  второй год  учится в Пекинском университете,  и уже хорошо освоила  китайский.  Ей нравятся  преподаватели,  разноязыкая  и сплоченная  студенческая  среда,   безопасность -  можно гулять  в любое время суток;   в  огромном густонаселенном городе  тебе ничто  не угрожает.
    - Неужели ты гуляешь по ночам? - спросила    обеспокоенная    мама, а дочь засмеялась и сказала:
    - Ну что ты,  это я так, к  примеру. По ночам  я сплю, иногда – готовлюсь к семинарам!

    Через год  мы сами столкнемся с  проблемой  дальнейшей учебы парней, поэтому Надю интересовало – почему они выбрали  Китай, а не  российский  вуз, а лучше всего -    перспективный,  открывшийся у них в Красноярске Сибирский Федеральный  университет. 
    - Во-первых,  здесь  мы платим за весь курс обучения столько, сколько за один год  в России,  -  поднимаясь по ступенькам в тамбур, сказала Кристинина мама, - а  во-вторых, слышали  шутку: «Если хочешь уехать – учи  английский,  если остаешься  – китайский!»    Кристина решила жить и работать  дома. Надеется на поговорку - «где родился, там и пригодился». 
    И уже в тесном  коридоре перед своим купе мама неуверенно произнесла:
    - Возможно,   найдет работу  дома  специалист с китайским дипломом?  Их фирмы  у нас  в лесном и сельском хозяйстве, в  добывающей  отрасли. Про торговлю и говорить нечего! Хотя – кто знает, как оно будет!

    Перед сном мы заглянули в электронную почту – дома все нормально, кроме  нового обитателя – Витька  подобрал на улице котенка, и теперь они  спасают его от  Туськиных зубов.
    - Этого нам только не  хватало! -   весело  воскликнула Надя. 
    Как мы горевали, когда  рыжая бестия, убаюканная   в старой лисьей шапке,  превратилась в монстра и бесследно  покинула  дом!   
    Снова обсуждаем  все «за» и «против»  образования за границей. Вспомнился  с грустью  наш родной МГУ.  Просторные аудитории,  темные  дубовые панели.  Геологический музей  с уникальными образцами пород и   строгими бюстами ученых,  диспуты, конференции, концерты.   
    - Ну что за дикость, -  учиться за тридевять земель в чужой  стране! – сокрушается  Надя.
    Внимательно поглядела  на меня  и произнесла:
    - Слушай, Баб,  а как мы будем жить, если они уедут? А вдруг там останутся насовсем?
    Я погладил ее по плечу и  успокоил:
    - Тогда мы будем ездить к ним, а не к Чингисхану!


3.

    Гоби… Великая Гоби.   На все четыре стороны до горизонта.  Желто-бурая  бесконечность,  разорванная    угрюмо-черными пространствами.  Единственная на Земле   черная  пустыня.  Суровая   зима  и  обжигающе-знойное   лето.    Пески  поют, шуршат, громоздятся барханами, на   их пологих   вздыбленных спинах ветер  тонкой кисточкой   рисует    волнистый узор.  В вагоне  послеполуденная тишина.  Надя  дремлет, положив ладошку под щеку.  Я  закрыл дверь в купе и тоже  прилег на диван.

    Перед глазами   возникло  нечто невероятное,  трудно  вообразимое   в  другом месте, в ином интерьере.  Картина была столь     отчетлива, что я, не доверяя себе,  подскочил  и  стал смотреть  на восток. Туда, где   среди сыпучих песков и глинистых соленых болот медленно   идет тот, канувший в прошлое,    таинственный   караван.    На север -  из страны тангутов   к    Каракоруму и дальше – на Бурхан-Халдун.   

    … Нескончаемо  длинное   шествие – темная  лента на фоне синего неба скользит   по границе горизонта,  и вдруг пропадает, теряясь в барханах,  сливаясь с  черным покровом пустыни.  Пыльный горячий   ветер в лицо. Впереди и сзади –   всадники,  и один из них – на белом коне, мечется, отдавая  приказы.  В  середине  процессии – огромная  богато убранная колесница.   И  ночью – при свете мерцающих факелов,  сменяясь,   тянут ее  по  вражеской тайчиутской земле  крепкие  черно-рыжие  буйволы. Никаких  опознавательных знаков; приглушены  звуки - только  скрип  телег,  да  редкое ржание лошадей  вплетаются в  людские голоса, бормочущие молитвы. Словно ветер   свистит,  воет, шелестит  в сухих ковылях. Изредка взовьется высокой нотой и сразу потонет в подавленных  рыданиях  голос Килугена храброго:

    «Не ты ли, господин, еще вчера, словно ястреб, парил над всеми народами? Неужели это тебя, господин, словно мертвеца, увозит сегодня от нас эта скрежещущая колесница? Неужели вправду ты покинул свою жену и своих детей? О, господин мой, неужели ты покинул всех своих подданных? Не ты  ли, господин, еще вчера, словно кречет, весело кружил в небесах? Неужто  это ты сегодня упал наземь, подобно жеребенку, уставшему после долгого бега, подобно нежной траве, поваленной ураганом? Ты ли, господин, после шестидесяти лет жизни, когда пробил час дать покой девяти знаменам, вместо этого покинул их и лежишь здесь бездыханный?..»

    Дорога  спускается с косогора в  понижение с болотной осокой. Недавние дожди  оставили лужи, разбухла глина, и колесница застряла в грязи. Под  вязким слоем - вечная мерзлота, холодная и  скользкая, как весенний лед.   Из последних сил выбились буйволы, воины, вцепившиеся в колеса.  Усилия    напрасны.  Накренилась повозка, колеса  все больше  погружаются в черное месиво -  по самые оси.

    Тогда Килуген-багатур  поднимает руки к небу и вновь взывает  к душе Чингисхана:
    «Лев среди людей, посланец Вечного Синего Неба, сын Тенгри, о святой господин мой, хочешь ли ты покинуть верный тебе народ, хочешь ли ты нас оставить? Твоя родина, твоя высокородная, как и ты, жена, твое крепкое правительство, твои мудрые законы, твой народ, поделенный на тьмы, — все там!  Твои любимые жены, твои войлочные шатры, твоя золотая юрта, твое царство, зиждущееся на справедливости, — все там! Земля, где ты родился, вода твоей купели, монгольский народ, твои сановники, князья и дворяне,  Дэлиун-болдак, что на Ононе, где ты родился, — все там! Твое черное коневласое знамя, твои барабаны, трубы, флейты, Керуленская степь, где ты взошел на престол,  как  царь царей, - все там! Твоя жена Бортэ, на которой ты женился совсем  юным, твоя счастливая отчизна, твой великий народ, твои верные друзья - все там! Поскольку здешний край теплее, поскольку отныне тангуты следуют твоим законам, скажи, господин, хочешь ли ты покинуть свой монгольский народ? Коли мы не можем более служить щитом дней твоих, мы желали бы   доставить твои останки на твою родину, передать их твоей жене Бортэ и успокоить чаяния твоего народа!»

    После этих речей застрявшая  колесница трогается  с места, и траурный кортеж устремляется  снова  на север. Горе тому, кто случайно окажется на пути: мужчина, женщина, ребенок,  птица или  дикий зверь. Безжалостная рука воина  отправит их души в дальние миры, а тела будут брошены на растерзание беркутам. «Они убивали каждое живое существо, которое видели, чтобы весть о его смерти не разнеслась по окрестным местам. Всем подозрительным иноплеменникам говорили: «Отправляйтесь служить нашему господину на том свете!»  Так  сказано в летописях.

    Все ближе конец   пути   скорбной процессии и  жизненного пути  скорбящих воинов.  Не должен уцелеть ни один из тех,   кто  мог бы  запомнить  место погребения!    Для всех других -  тайна… Величайшая тайна! Черную  весть  принесли смертники      в четыре главные орды,  где совершают   оплакивание.

    Вот  и   верховья  Керулена.  «Останки Завоевателя были поочередно устанавлены  в юртах его главных жен, куда по приглашению Толуя  съехались князья с княгинями царского рода и военачальники для того, чтобы воздать последние почести усопшему долгими причитаниями и громкими рыданиями. Жившие на дальних окраинах империи смогли приехать лишь через три месяца». Так  о погребальном путешествии   от  Ганьсу  до    священной горы Хэнтэй  сообщают  «Золотая  история» («Алтан-тобчи»), датируемая  1604-м  годом,  и  Саган-сэцэн   в  шестидесятые  годы  ХII–го века.


4.

    «Он  умер 25 (18)  августа 1227 года, в полнолуние месяца Свиньи года Свиньи».   Какое совпадение!  Именно в  сегодняшний день!  «Это  случилось во время осады столицы западного Ся, в Китае,   в окрестностях Цин-шуя, что севернее реки Вэй, в тех самых горах Восточного Ганьсу, где искал он  спасительной прохлады и исцеления».  Сколько же ему было лет?    Семьдесят два,  шестьдесят пять     или шестьдесят, как   сказано в   «Сокровенном сказании»?     Он чувствовал слабеющее здоровье, но   хотел умереть как воин, отправившись в поход на тангутов,  хорошо укрепленный  и выдержавший длительную осаду  Пекин.

     В  документах того времени названы разные  причины смерти. Какая из них истинная – загадка, как и вся его жизнь.  По  официальным сведениям, зимой 1226-1227 года  он повредил колено  при падении   с коня во время облавной охоты - на вепря – в одном источнике, на    диких лошадей – в другом и   в третьем – у Рене Груссе – на медведя!  Это произошло под Самаркандом у подножья Гиндукуша,  и в разговоре Чингисхана   с Чан-чунем   упоминается вепрь.   Была ли травма   столь  серьезной, ведь,  возвратившись домой, он  отправился в Китайский поход.
 
    По другой версии  Чингисхан был ранен в шейную артерию стрелой,  когда  Джелме  спас его. В  последующем изложении этот сюжет приписан диалогу Чингисхана с Джэбэ –  «Кто ранил в шею  моего саврасого беломордого коня?»  Некоторые исследователи допускают, что речь идет  не о коне, о  самом  императоре, но  происшествие  нужно было    скрыть от врагов.

    Ранение в шейную артерию - это установлено,  произошло в битве при Койтене,  за двадцать с лишним  лет до смерти Чингисхана!  Могло ли оно  иметь отдаленные следствия?     Среди документов встречается сообщение о заболевании пневмонией.   Марко Поло  говорит, что   монгольский император скончался от  раны  стрелой в колено.     Версия Плано Карпини – удар молнии. Ее монголы боялись, считая  божьей карой, прятались от грозы, как и сам веселый монах.    Марко Поло  и Плано Карпини вряд ли  заслуживают доверия!

    Остается самая  интригующая  версия -  коварство  красавицы–ханши Кюрбелдишин,  доставшейся   Чингисхану по праву  завоевателя. Ее супруг, тангутский царь Шидурхо-хаган бежал, спасаясь от монголов.   В первую брачную ночь  невеста  укусила   Чингисхана, а на утро бросилась в Хуанхэ  и утонула.  Через несколько дней Чингисхан умер. Теперь Хуанхэ  у монголов   -  Хатун Мурэн - Река Царицы. Однако по  другим сведениям Кюрбелдишин - не ханша, а принцесса, дочь  Шидурхо-хагана.  Возможно, историки  путают события  более раннего времени?   
    Известно, что за тринадцать лет до смерти, во время осады Чжунду - Пекина в 1214 году Чингисхану предложили в жены принцессу императорского дома  как выкуп. Но сдача города оказалась  ложным, обманным ходом. В нем вспыхнуло восстание. Монголы   вернулись  и зимовали  у Китайской стены. Чжунду пала лишь в 1215 году,  в год моровой язвы.   Принцесса или ханша – кто из них бросился в Хуанхэ  при вторичной осаде  Пекина   в  год  смерти Чингисхана?  История с прекрасной китаянкой больше похожа на красивую легенду с трагическим концом!   Но каким образом     географическое  название Хуанхэ  превратилось у монголов в  «Реку царицы»?


    Синяя железная стрела  режет надвое желто-черное пространство.  Изредка   по склонам, пологим скатам побежит одна за другой  сизо-голубая  волна, и     ковыльная  степь среди песков    кажется  морем.   По низким берегам  мелких озерков   из  хлюпающей сырости тянутся вверх  коричневые  бархатные   мутовки     тростника. Чуть выше, на   террасах – группки топольников.    В  черной  пустыне  разбросаны   саксаульники.     Одинокие  сгорбленные  «старики» - «ходульные деревья»,    грустно бредут на   обнаженных  корнях;     ветер выдул из-под  них    почву. 

    Станции и полустанки здесь, на китайской стороне,  встречаются чаще, чем во Внешней Монголии.  Много остановок, но  движение замирает  лишь  на две-три минуты.  Скрежет тормозов, лязг сцеплений,  толчок, от которого звенят стаканы на столике, и снова несется навстречу жаркое дыхание пустыни.  Непривычный для глаза  контраст, - царство  резких границ  тьмы и света –   слепящие  спины   барханов,  узкий   гребень,  и  – чернота    круто падающих обрывов!

    Затуманенными глазами  я слежу  за уплывающим на север миражом.  Наверное,  там, у тех сиреневых гор,  они отклонились на запад, обходя скалы, и снова приблизились  к их подножью. В   распадках  есть  ручьи,  в  колодцах - холодная влага  подземных струй.   Можно   освежиться  и напоить лошадей, пустить их на  зеленые пастбища,  передохнуть в тени  редких    сосен,  вцепившихся корнями в расщелины скал.

    Усыпляющее мерное покачивание вагона  не мешает  видениям полусна. …Осада затянулась. Здоровье Чингисхана ухудшалось.  Давало знать прошлогоднее падение с лошади, да, именно оно.  Холодная  ночь,  сменяла  дневную жару,  вызывая  озноб.   Тревога на  лице  Есуй.     Монголы штурмуют   стены города, а   он  здесь, в  Восточном Ганьсу,  мучительно думает  о наследнике.  Не изменят  ли сыновья  решению, принятому семь лет назад и подтвержденному совсем недавно, перед тангутским походом?  Преемником  должен стать   Угэдэй.  С горечью вспоминает  старшего сына Джучи,  умершего полгода назад на севере Арала.  Как  снова  щемит сердце!   Он смотрит на белую  войлочную стену  и слышит, как шаманским бубном  в нее   барабанит снежная  буря.  Откуда бы взяться ей в августе здесь, в теплых китайских краях?  Руки,  его  неловкие руки чувствуют родное  тепло     свертка  в тесте, издающего жалобный писк. Старший сын  Джучи!  Сквозь боль и меркнущий свет  нахлынула забытая радость.  Волна   умиротворения и покоя  тихонько коснулась   души.  Из дальнего далека   улыбаются   зовущие молодые  глаза Бортэ.  В меркнувшем  сознании  он едва различает  голос   Чжуан-цзы: «Как нам знать, не будет ли  чувство умершего подобно  чувству человека, в детстве потерявшего свой дом, а теперь, наконец-то, нашедшего  дорогу обратно?» А вот и монах Чан-чунь - совсем рядом, но   как тихо, еле слышно звучат  слова: «Спокойно принимать судьбу – это высшее выражение силы духа».  Он глубоко вздохнул   и  закрыл глаза  в    ожидании  нового приключения и удивительного превращения, в котором нет смерти. 
 
    Погребальное шествие  отправляется в последний переход. Колесницу императора сопровождают не только воины,  много нарядных повозок с родственниками, сподвижниками, среди них те, кто  знает   заповедное место.  Там, на   склоне   Хэнтэя  у молчаливой горы Бурхан-Халдун  растет  то самое дерево.  «Однажды Чингисхан пришел в эту местность.  Ему  понравилась свежесть и зелень этого дерева.  Он   провел часок под ним, и у него появилась некая внутренняя отрада. В этом состоянии он сказал эмирам и приближенным: «Место нашего последнего жилища должно быть здесь!» – записано в персидских летописях.

    Нет такого    названия - Бурхан-Халдун  на нынешних географических картах. Но   гора никуда не делась. «С ее   склонов    стекает множество рек, а  по ним -    «бесчисленное количество деревьев и много леса».   Это Хан-Хэнтэй,  высочайшая  точка   Хэнтэйского  хребта, - считают некоторые исследователи. Крайне не логичное предположение! К  ней  нельзя подъехать  по   болотистому торфянику,   подняться по  крутым склонам в каменистые тундровые гольцы, скованные вечной мерзлотой.  Похоронная процессия  остановится совсем в другом месте - на открытой к югу  степной равнине  с    кудрявой  сосной у подножья Хэнтэя.  От    низовьев Онона,  от Делиун-Болдока, где  родился Темуджин,  до   этого места  будет  «шесть дней пути», - говорит летописец.
 
    Чингисхан сидит в  глубокой гробнице    на золотом троне Мухаммеда, привезенном  из Самарканда. За спиной  -  высокая гора, а  у ног – широкая вода. Так,  по давней традиции, он должен отправиться в горние выси.  Воины  знают, что останки  Великого хана, несметные богатства и  дорогое оружие  никем  и   никогда не   должны быть  найдены, разграблены и осквернены. На глазах верблюжонка  убили его мать.   Многотысячный табун лошадей несколько раз  промчался  по степи, вздымая пыль и выбивая траву.  Следы могилы исчезли навсегда. В течение  двух лет родные и соратники  будут   соблюдать  траур, и каждый раз к  заветному месту  их  приведет  осиротевший  верблюжонок.

    Поезд набирает  ход после какой-то станции, но я не заметил остановки.   В памяти ожили    развалины  Каракорума,  и вокруг него -  пустынные   каменистые степи.     Тревожные  розовые  блики заката на  траве и гранитных глыбах.  Неизбывной  печалью  звучат  в памяти  стихи   Александра  Блока:
   
«У забытых могил пробивалась трава.
Мы забыли вчера. И забыли слова,
И  настала кругом тишина…»

    «Говорят, что в том же году эта равнина из-за большого количества выросших деревьев превратилась в огромный лес, так что совершенно невозможно опознать то первое дерево, и  ни  одно живое существо не знает, которое же оно», - сообщает летопись. За один год? Невозможное – невозможно!  Конечно, всем известно, что  с изменением климата степь может  покрыться лесом, но  не за   год и не  два,  но  восьми столетий для этого вполне хватит.

    Тщетность поисков  захоронения  под землей   вызывает предположение – не  под водой ли оно,   на дне реки Онон?   Монголы построили плотину, прорыли канал и отвели    течение.   Императора, сидящего  на троне, в хрустальном саркофаге опустили в гробницу.  Плотину разрушили, и река вернулась  в старое привычное русло. Навеки скрылось  последнее пристанище Великого  Завоевателя. Он  там – под землей или водой, возможно, нетленный, как Хамбо-лама Итыгелов,  умиротворенный, в гармонии с  окружающим миром. Священная заповедная  Их-Хориг охраняет его покой и   тайны.

    Через миллионы лет, а в жизни Земли они  – мгновения,  Чингисхан, или его останки    предстанут   взору, но   не нынешним  людям,  а  тем,  другим  существам,  которые придут после нас.   Планета вступит в новый этап тектонической активности, и    перестроится орография  Земли:   разрушатся старые и появятся новые горы,   русла нынешних рек станут  крутыми склонами и террасами.    Медленно   сползет, скатится   вниз  покров грунта, и  обнажится то, что  скрыто людьми от людей.


5.

    - О чем ты   задумался? - спрашивает   Надя. 
    Оказывается, она давно проснулась и  наблюдает за  моим лицом.
    -  Да так. Почему-то представилось, что  там, - я показал налево в  туманную дымку, - везли  на Бурхан-Халдун   Чингисхана.  И вокруг все  выглядело так, как сейчас.   Помнишь?  Он умер в этот день. 
    Мы помолчали, а Надя,  окинув взглядом разбросанные вещи, спросила: 
    -  Где мы едем? Не пора еще собираться?   
    - Через час будет  Западный Суннит.  И еще часа три до Цзынина. 
    - Тогда мы успеем пообедать!
    Она взяла полотенце и отправилась в умывальник.

    В ресторане были блюда китайской кухни, и – вот удача! -    рядом оказались наши соседки.    С  помощью  Кристины  мы заказали  вполне приличный обед и выбрали  чай с красивым названием  «Весна в горах Било».   Не отважились  на  «Железную  богиню милосердия», «Драгоценную бровь», «Жемчужную  орхидею» и  «Колодец дракона»,  которые тоже значились в меню. 
    - Они едят   много мяса,  но без чая  не смогли бы и трех дней прожить, - засмеялась Кристина, довольная, что пригодились ее знания китайского.
    Тут же она  прочитала нам  целую лекцию о теизме -  поклонении прекрасному среди низости повседневного существования. Теизм - культ чая,  предписывающий  чистоту и гармонию, тайну милосердия во взаимных отношениях.  Увидев наши слегка прибалдевшие лица, решилась на нокаут: 
    - По существу, это - культ Несовершенного,   слабая  попытка совершись   возможное   в условиях  невозможного, что мы называем жизнью.  Соприкосновение с мягкой сдержанностью Конфуция, с остротой Лао-Цзы и со всей мудростью Востока!

    Я пребывал в оцепенении, пытаясь осмыслить  философский посыл из уст юной девы.  Мне было невдомек, что она читает  красочную  китайскую рекламу    за  нашими   спинами -  в простенке между окнами.  Кристину разбирал смех,  без гипноза «заморозила» троих взрослых!   
    - Да очнитесь же!  Здесь в Китае  сказали бы  про вас –  «в них совершенно нет чая!» 
    Но ее мама   безудержное веселье дочери  сочла   не слишком вежливым и  очень точно определила:
    - Зато в тебе "слишком много чая"!
    Но Кристина и тут  не осталась в долгу:
    - За нашим столом возникла   «буря  в чашке чая», - и  процитировала нежным голоском  с  детской непосредственностью, -  Ах, «насколько мала чаша человеческого наслаждения, как часто она переливается через край слезами и как легко осушить ее до дна в неутолимой жажде бесконечного», - наш учитель  этики  Дунли!
    Мы пришли в себя и расхохотались. Ну и девчонка! А прикидывается  наивной домашней овечкой!

    С плохо скрываемым любопытством,  исподтишка - Надя, а вслед за ней – и я, поглядывали     напротив, через проход.  Там сидела китайская  семья из трех человек – двое родителей  и девочка, лет восьми.  Каждый, и ребенок тоже,  поочередно  заказывал   любимое блюдо, и его приносили огромное -  с расчетом на всех. Но вначале им подали зеленый чай, и они стали его пить. Просто  так, без ничего. Потом  поставили на стол все заказы, то, что мы бы назвали «второе». Говядина с ростками бамбука, кисло-сладкий карп,  креветки с овощами. Кристине они были знакомы, и она тихонько   комментировала.  А под конец трапезы  им дали  суп! 
    - Кристина! Это так принято или  официант перепутал? - удивилась Надя. 
    - Да они считают, что есть полезно именно так! Я сама долго  привыкала. А теперь – нормально!

    В Цзынине мы попрощались с   красноярскими попутчицами.  Нямдава с семьей вышли раньше на какой-то небольшой станции. Мы не слышали, как они собирались. Зонтиком от солнца тихонько постучали нам  в окно и  уже  с перрона  помахали  руками. 
    - Кристина, у нас двое парней, и не исключено, что на будущий год  ты их увидишь в Пекине! -  улыбнулась Надя. 
    - Ой, давайте-давайте! Я буду переводчиком и няней, пока не привыкнут!
    Уютный вагон, в  котором мы успели  обжиться, покатил дальше на юг, в  китайскую столицу, до которой оставалось еще километров четыреста. Нам надо было на запад,  через Хух-хото в  Баотоу.  Пришлось  два часа погулять близ вокзала до прибытия  поезда из Пекина.

    В отличие от трансконтинентального «Москва-Пекин»,  в местном поезде  повсюду царил китайский, с небольшой примесью монгольского, колорит.  Люди громко разговаривали, смеялись,  собирались группками,  играли в карты и  китайские шашки, истребляя «лягушек».  Многие  пили и ели, не сходя со своих мест.  До центра  Внутренней Монголии  Хух-хото,  с прежним названием Гайсуй,  было   менее трех часов пути.   
    На севере  простирались вполне обычные, не черные, как в Гоби, а желто-бурые  пески пустынного плато Ордос.    На   юге – в ярко освещенном и запыленном окне купе     виднелась полоска   Хуанхэ или  «Желтой»,   к ней  уходила пологая   равнина,    а еще дальше,    по   ее  правому берегу  простиралось    Лессовое плато.   
    Ордос изрезан логами,  глубокими и длинными оврагами с небольшими речками и ручьями;  поезд то и дело грохочет под железными  фермами мостов. Ландшафт более оживлен.  Пробежала вдали стайка куланов – Надя приняла их за диких лошадей, удивившись мелким размерам и  крупной, непропорционально большой голове.  В небе кружит беркут. На наших глазах он ринулся вниз, и  в когтях  забился  темный живой  комок. Я  подумал, что это   заяц-толай или  даже  мелкий джейран. 
    Насыпь приблизилась к самой воде;  летний паводок схлынул;  широкая и спокойная,  все еще  мутная от  взвесей   Хуанхэ  не  похожа на   прозрачные реки  Монголии и Забайкалья.  Но высоко в Тибетском нагорье, где она берет начало среди вечных льдов, река Царицы, должно быть,  холодная и хрустально-чистая.

    Скоро  будет  основанный в ХVI веке Цинчэн.  В 1954 году, учитывая    пожелания  монголов,  его переименовали  в Хух-Хото,  «Зеленый»  город».   Пестрое население в  несколько миллионов.   Кроме    монголов – их меньше ста тысяч, ханьцы, хуэйцы, манчжуры, дауры, корейцы.  Этнических  китайцев больше половины.  Здесь есть новая площадь Чингисхана  с    конной  статуей  Завоевателя. Рядом с площадью   бульвар Чингисхана,  -  дома с куполообразными крышами, - сообщают путеводители для туристов. Национальные проблемы тут тоже решает Чингисхан? 

    Выходить или не выходить?  Не «новоделы»,  ставшие непременным архитектурным атрибутом и связанные с именем Чингисхана, были бы интересны   в Хух-Хото, а   достопримечательности более раннего времени. Например,   монастырь Дачжао ХVI-го  века  –     крупнейший ламаистский храм  на севере Китая.  Или  более поздний – из  40-х годов  XVIII века, - храм  Пяти Пагод, в прошлом именовавшийся Пагодой останков Будды.  Хотелось бы взглянуть на хранящуюся там  уникальную  астрологическую  карту.

    Бактомур мимоходом заметила, что в Монголии женщина главнее мужчины, хотя те и другие делают вид, что не замечают разницы. Здесь, в  монгольской провинции  Китая боготворят  Ван Чжаоцзюнь, гробница  которой - «Зеленая могила»,  находится в юго-западной части   Хух-Хото. Высокий курган, заросший зеленью.   
    В 22-м  году до  новой эры  Чаньюй,   предок Атиллы и  вождь   гуннов,   взял  в жены  наложницу  ханьского императора.   Она  была самой  красивой из  четырех, выбранных  в  древнем  Китае,  красавиц.  Переехала в эти дикие места и прожила вместе с  кочевниками  всю оставшуюся жизнь. Две тысячи лет благодарный Китай помнит и почитает мироносицу Ван Чжаоцзюнь. Надю увлекает эта романтическая история, она говорит, что   хорошо бы  посетить «Зеленую  могилу».

    Восточное, азиатское мышление! «Ну что за подвиг –  поселиться в золоченой юрте,  быть женой вождя, пусть даже и гунна!» - скажет европеец.  Другое дело –   Жанна  Д*Арк, а у нас, к примеру,  -  Зоя  Космодемьянская! - чтобы жгли на кострах,  мучили и терзали, рвали на части! Вот они   –   героини,   спасителями  нации!      
    Срок визы подходит к концу. Помимо этого, неизвестно,  сколько времени   уйдет на посещение Мавзолея Чингисхана. А ведь он от   Баотоу  в двухстах километрах, и добираться надо по автотрассе.  Решили – если будет  возможность, задержимся в Хух-Хото на обратном пути.  Мимо   плывут  заводские трубы,  серые бетонные стены  заводов,    за ними -     контуры  современных высотных зданий,  широкие проспекты, цветная палитра современного города с вписанными в нее мусульманскими мечетями, буддийскими пагодами и даже  христианскими  католическими храмами.

    Русло Хуанхэ, а следом за ним и  стальные рельсы  поворачивают на юг, обходя  выгнутую   к северу  большую излучину. Все чаще попадаются  посевы риса – ухоженные  маленькие площадки - как  соты,  разделенные сетью  земляных валиков. «Хлеб»   китайцев.  Надя вспомнила Вэй Юнь,  «Голубое Облако»,  нашу однокурсницу из МГУ.  Ее  удивляло обилие  исчезающих в наших желудках     пшеничных булок, батонов и плюшек.  В  студенческой столовке   брала только  рис,   могла питаться им изо дня в день, весь учебный год без передышки. Но вот  только у них, в Китае, он такой необыкновенный, а у нас, краснодарский  – так себе!  Петька   обижался на Юнь: скольких трудов стоило  вырастить рис   в Краснодарском крае! 

    «Облачко» охотно просвещала нас: «есть» - по  китайски  звучит   «чи-фань», и означает  «есть рис»; «завтрак» у них -   «ранний рис»,  «цзао-фань»;  «обед» - «уфань», или «полуденный рис», а «ужин» -  «вань-фань», «поздний рис».   Она называла  десятки из  более сорока тысяч видов и сортов риса,  которые выращиваются  в Китае.  Мы уже пробовали     рисовые  лепешки,  конфеты,  водку, но  не нашли  особого    удовольствия, возможно, из-за более грубого - «по китайским меркам»,  вкуса.

    Из окна вагона   рисовые  заплаты и лоскутки выглядят  одинаково. На память  вместе с Вэй Юнь пришла  старая  китайская  поговорка: «В  один день поле бывает золотым, черным и зеленым».  Утром крестьянин убирает   золотой созревший рис, к обеду поле вспахано под новые посевы, а вечером на нем уже зеленеет рассада. Каким образом удается китайцам поддерживать плодородие почвы? Этот вопрос занимал меня, пока не начались пригороды Баотоу.

    Бурный восторг и победный возглас выигравшего в китайские шашки,  суета, шум в вагоне.  Мужчины в    синей,  рабочего покроя одежде готовятся к выходу.    Серое небо застилают дымы  доменных печей. Баотоу – промышленный  центр в полупустынной  Внутренней Монголии. Недалеко – известные месторождения железной руды и каменного угля.  «Баотоу» по-монгольски  - «земля лани». В память о  прародительнице боржигинов Гоа Марал?

    Мы сразу  определились с зазывалой – им оказался  сухонький пожилой монгол, с лицом, изборожденным глубокими морщинами. Жидкая бородка клинышком,  монгольский треух на голове,  расшитый умелыми женскими руками  халат-дел с широкой синей подпояской. Добродушным выражением лица с легким прищуром  глаз он напомнил  мне  деда Жаргала.   Пригласил в   юрту по-русски. Не совсем грамотно; возможно, когда-то говорил лучше, но после перестройки - за ненадобностью и давностью лет, многое подзабылось.  Мы сели в его старенькие «Жигули» и покатили в Ордос,  бывший Дуншен,  в   двухстах   километрах к югу от Баотоу.


6.

    Навстречу  вышла   жена -  среднего роста,  статная и строгая на вид  женщина   не робкого десятка,  тоже в национальной одежде. Она   подала  нам поочередно пиалы с «белой пищей» -  молоком.  Я принял правой рукой, а Надя - двумя.   Хозяйка  улыбнулась: приезжие  уважают  монгольские обычаи,  знают монгольский этикет! В юрте было чисто и просторно, на лежанках – верблюжьи одеяла, на стенах и на полу – шерстяные ковры-ширдэки  тонкой ручной работы.   Хозяина и хозяйку зовут   Дэлгэр,  что означает, как они нам сказали,  широкое пространство, обильные пастбища.  Оказывается, у монголов это не редкость, когда девочки  и мальчики  получают при рождении одинаковые имена.  После   сытного ужина  мне спалось так  уютно, тепло и сладко, как, наверное, бывает только в детстве.  Рано утром, чтобы успеть вернуться в  тот же день,  Дэлгэр повез нас  к Мавзолею Чингисхана.

    Каждый из частников, кто сдает жилье,  может  быть неплохим экскурсоводом.     А наш хозяин фору даст профессионалам. Оказывается, что этот Мавзолей, который  китайские власти считают  достопримечательностью,  в независимой  Монголии мало кто   признает.  Он  был сооружен в 1940-м  году,   восстановлен,  как  говорил нам Нямдава,  в 1954-м;   через два года справа от   мавзолея   сделаны «подхоронки».  В новый  дворец-павильон поместили останки Темуге,  младшего брата Чингисхана  и  Толуя, его  четвертого сына.    После  десятилетней   «культурной  революции»  и  до кончины «великого кормчего» Мао,   понадобилось восемь лет, чтобы восстановить мемориал.  А в   2005-м  году   построили  новый мавзолей и алтарь в главном храме, к которому монголы   приносят пожертвования.  Надя спросила:
    - Что именно?
    - Да  разное, - ответил Дэлгэр. - У вас-то  что есть?
   Мы посмотрели друг на друга.
    - Только  деньги. 
    - Если хотите, то вот  монгольский зеленый чай! - и  Дэлгэр  подал  мне увесистый  брикет в плотной коричневой упаковке. На бумажной обертке стояла  старомонгольская вязь.

    Неожиданно    водитель круто  бросил     четырехколесное  советское  чудо  к обочине, пропуская лучезарные  блестящие  бока «Мерса» и белозубую наглую улыбку  парня за рулем.    Пробормотав что-то  сквозь зубы,  Дэлгэр извинительно взглянул на Надю:
    - Вот они всегда так. Ваши машины совсем не уважают! - и вырулил на трехуровенную  развязку.
    На   шоссе   прибавил скорость, и вскоре показались  среди  просторной степи, окруженной  по горизонту горными цепями,  величественные контуры Мавзолея. Словно в сказке  о царе Салтане  Царевна-Лебедь  выстроила на пустынном острове    волшебный город.   

    Дэлгэр  открыл и придержал двери, но пойти с нами не захотел:
    - Я там уже все видел.
    Подоткнув  за пояс  полы  зеленого  дэла, он открыл капот, заглянул внутрь  и  полез под машину.  В проспекте говорится, что Мавзолей занимает пятьдесят тысяч квадратных  метров, а его центральная часть с юртами-дворцами –  одну трехтысячную долю.  Девушки - экскурсоводы в монгольских халатах, а среди них   -  и китаянки,  медленно поднимаются  по широкой лестнице из восьмидесяти одной ступени к  Мавзолею. Некоторые туристы  тоже в  традиционных  монгольских  нарядах с   длинными  поясами,  синими лентами-хадаками на плечах или в руках.   Нам   предложили  их за дополнительную плату. Я, сам не знаю – почему,  отказался, а Надю уговорил преобразиться в монголку, и на снимке она выглядит  настоящей  ханшей.

    В Мавзолее  три дворца, каждый - в форме юрты. Крыши покрыты  желтой черепицей, стены   белые  и  окаймлены  синим.  Все   соединяет   галерея, протянувшаяся с востока на запад.  События в истории царства  запечатлены выполненными под старину  фресками на  стенах.  Величественная  арка,    красные ворота, - и    мы   перед    центральным дворцом.  Здесь, на    широкой  площади   два флагштока с изображением девяти скачущих лошадей на флагах,  символы  процветания  и счастья монголов.  Внутренняя часть дворца - огромный  вызолоченный    купол.  Под ним – четырехметровая   статуя Чингисхана. Он сидит на    престоле, а за   спиной  раскинулась  карта гигантской  империи   тех времен.

    Дэлгэр  рассказывал, что     весной, летом, осенью и зимой   проходят   торжественные  церемонии  почитания памяти Чингисхана.  Они приходятся на  21-е число третьего месяца, 15-е   -  пятого месяца, 12-е - восьмого   и 3-е - десятого месяца по китайскому лунному календарю. Это факельные шествия и  большие культовые обряды.   Люди  приезжают издалека,  зажигают масляные лампы,   к подножию   статуи  возлагают белые хадаки,  приносят благовония, кобылье молоко, деньги,  чай, шелковые отрезы,  белую пищу,  грудой сваливают целиком зажаренных баранов. Монгольские монахи хором распевают «величальные псалмы».   Мы опоздали на такую церемонию,    но   еще не убраны  все  подношения, и наша плитка   монгольского чая  пристроилась   среди них у самого краешка.

    К центральной части мемориала примыкают три крыла,  где на подиумах   стоят  большие юрты. В одной – «конь серебряный», в другой — портрет Чингисхана, в третьей — лик жены Толуя – Сохтахани.  На стенах залов висят картины  из  биографии императора.  Среди ритуальных вещей - седла, луки, бочонок для кумыса. Особо   ценные  реликвии - масляная лампа Чингисхана – ее зажигают  во время  обрядов,  и  деревянное ведро, которое  ежегодно  наполняют  молоком кобылы. Согласно поверью, молоко просачивается из ведра в направлении,  откуда  придет к  монголам процветание.  Перед каждой святыней курятся ароматные палочки, горят лампады-светильники. Слева от мемориала — круглый мраморный подиум, увенчанный мечом.  Наряду с монголами, очень много китайцев, они истово молятся, бьют земные поклоны.

    Вслед за торжественной  процессией  мы  медленно  идем  к   серебряному  гробу Чингисхана. Долго стоим в растерянности – неужели там действительно покоятся его останки? Кто их нашел и что, в таком случае,  ищут сейчас, перекопав чуть ли не всю Монголию и северный Китай?    Не удержавшись, спрашиваю:
    - Что  же  там внутри?
     Гид  с полуулыбкой невозмутимо отвечает:
    - На протяжении моего поколения об этом никто не знает. 
    Может прав наш  Дэлгэр: «Нынче на династии Юань  делают хорошие юани»?  Позже выяснилось, что  здесь, в мавзолее Чингисхана  захоронена лишь его одежда, а не тело.  Так, может быть, и «Гроб Чингисхана»  надо было назвать по-другому:  «Гардероб Чингисхана»!  Я спохватываюсь -  не кощунство  ли эта шутка, и вопросов больше не задаю.   Вообще большая загадка -  почему   захоронения    китайских императорских   династий Чинь, Хань, Тан, Сун, Мин и Чин   найдены,   а ни    одной  из могил  десяти императоров  монгольской  династии Юань, и даже  их  придворных   - нет.  Куда они все подевались?

    Мы  тайком проскользнули мимо лежащего под машиной Дэлгэра и прошли еще около двух километров - до предполагаемой ставки Чингисхана. В окружении  массивных пилонов, увенчанных изображениями коней,   высится  громадная колонна-постамент  с конной статуей Чингисхана.   В   военном облачении  он  почти слился с норовистой лошадью, укрощая ее твердой рукой. Слегка полуобернутая голова властителя, взгляд устремлен вдаль. Сила, спокойствие, воля.  Не сооружение рук человеческих, а  привнесенный    откуда-то извне  и именно здесь материализованный в  осязаемой сущности дух  Потрясателя Вселенной. Как  загадочные камни Стоунхенджа, изваяния острова Пасхи. 

    В  глубине площади стоят   восемь белых юрт – отца  Есугея и матери  Оэлун,  сыновей – Джучи, Чагатая, Угэдэя и Толуя, внуков – Гуюка и Мункэ.  Нет   среди них   Батыя, но это и понятно: его завоевания  в западных землях. Здесь же молельные ступы,  родовые бунчуки, предметы культа.   Блеск золота,  сине-белых контрастов, толпы паломников из Монголии,  Европы,  Японии, Австралии и России.  Китайцы, в основном,  народности  хань. Все  молятся, просят о помощи, здоровье  и удаче.

    Дэлгэр увидел, что мы идем с противоположной от Мавзолея стороны. 
    - Почему не сказали? Я бы отвез к белым юртам! 
    - Спасибо, Дэлгэр! Мы хотели немного пройтись, - ответила Надя.   
    - В день рождения Чингисхана, в третий день  Нового года, здесь празднуют обряд  «тасма» - ремень, -  вытирая ветошью руки,    сказал наш водитель.
    Достал три бутылочки минералки, поставил на капот.
    – Пейте. Днем жарко, вечером холодно. Пустыня.
    - Что это за обряд? -  поинтересовалась Надя.
    - Они говорят, что   в свертке   хранятся   священные  предметы и вещи  -  волосы первой стрижки Темуджина,  его детская  рубашка,  платье главной жены Бортэ. Их перевязывают новым  кожаным  ремнем,  а   старый  разрезают на   части  и раздают людям как   амулеты.

    Дэлгэр развернулся, съехал на грунтовку, и через несколько минут  мы снова увидели  «8 белых юрт», где только что были.  Он  показал рукой налево и сказал:
    - По преданию,   здесь, в Эджен-Хоро,  Чингисхан вместе с   воинами  плясал под развесистым деревом в роще «Тысячи дерев» и принес жертву духу Сульдэ.  Просил  о помощи в  сражениях.
    Никаких  «тысячи дерев»  мы не видим. Возможно, это те десять тысяч, о которых говорил Баяр. Но посадить их должны были, кажется,   совсем в другом месте – у статуи Чингисхана в Монголии.

    Дэлгэр   хмуро  следил за  дорогой.  Мы тоже молчим.   Жигуленок  вел себя вполне прилично – не скакал козлом и не особенно пыхтел, преодолевая подъемы.  Обратная дорога домой, в Ордос, ему, по-видимому,  нравилась больше.   
    - Как вам Мавзолей?   -  нарушил тишину    наш хозяин. 
    Я не знал – что ответить, а Надя   спросила:
    - Скажите, почему так много драконов?  Они   там повсюду -   на стенах,   на потолке,   на вазах.   
    Водитель усмехнулся:
    - А знаете – сколько их  на главном храме? Тысяча двести шесть! Это во вкусе ханьцев, но не монголов! Мы  любим волков и беркутов!  Но   их  здесь нет. Я после реставрации   Мавзолея – сам засомневался:  а вдруг Чингисхан – китаец? - и  Дэлгэр, закашлявшись,  засмеялся.   
    Вдруг посерьезнел, закусив губу,   в сердцах нажал    на газ, так что мы  обеспокоено переглянулись.  Он заметил, сбросил скорость и  тихо сказал:
    - Китайского  диси видели? На черепаху похож. К нему ханьцы в очереди стоят, голову  потирают – на   деньги и счастье.

    Это был наш  последний   вечер  в Китае, во Внутренней Монголии. Дома  ждала Дэлгэр.  До   замужества  она  жила в Пекине,   работала в  ресторане «Танцзяцай»,  «Яства семьи Тан».  Его содержали потомки императорского повара, не уронившие прежней славы.  Дэлгэр  научилась  готовить изысканные  блюда китайской и монгольской кухни.   Она накрыла  праздничный прощальный ужин  с  деликатесами, о которых мы  и понятия не имели, -  медвежья печень, стопа верблюда, утиные грудки  в лепестках  хризантемы.  И где только берется  эта снедь?    Пробовали все – такое необычное, с неизвестными приправами и незабываемым вкусом.

    Утром, когда хозяин  готовил машину, чтобы отвезти  к поезду,  мы   оказались  в полной   растерянности.  Они отказывались от  денег!  И Дэлгэр   что-то быстро и горячо говорила мужу, чего я не мог разобрать. А он, уже на русском,  пытался объяснить, что приглашают гостей не ради  выгоды, у них нет детей, и они хотят общаться с хорошими людьми.  Дэлгэр вышла на  женскую половину, а,  вернувшись, набросила Наде на плечи  легкую как пушинка   белоснежную ягнячью безрукавку-жилет, отделанную ручной вышивкой. Надя замерла от такой  красоты и все гладила и гладила рукой бархатистую белизну, а Дэлгэр, глядя на нее,  светилась улыбкой.  К счастью,  у нас был купленный  в Улан-Баторе   отрез тончайшего китайского шелка. От подарка нельзя   отказываться – спасибо Ясе Чингисхана.  Мы распрощались по монгольскому обычаю.   
    - Сайн яваарай! Счастливого пути!
    Хозяйка, сложив ладони,  провожала у порога юрты.    Растроганные гостеприимством  Дэлгэров,  мы   поехали на вокзал  в Баотоу. 

    В  Цзынине   ожидала удача – почти сразу   попали на   поезд Пекин-Москва,  ставший почти родным, - со знакомыми шторками на окнах, но в   вазочке на столе  вместо полевых  ромашек стояла  царственная белая хризантема.  В Хох-Хото  не стали останавливаться. У «Зеленой могилы» принцессы всегда много паломников,  она и не заметит нашего отсутствия. Но главная  причина – хотелось поскорее покинуть Внутреннюю Монголию.  Словно наэлектризован здесь воздух, и случайная искра может вызвать разряд  в   глубоко скрытом  противостоянии  монголов и ханьцев.  Возможно, я не прав, но и Надя чувствовала дискомфорт.
 

7.

    В Улан-Баторе  на этот раз встречала  Мура, она издалека  заметила нас и бежала навстречу, цокая  высоченными каблуками.   Оживленная, с сияющими черными очами, в узких брюках и  белой блузке.  Ее провожали   восхищенные взгляды  мужчин  и  осуждающие -  старушек в национальной одежде.  Как заправский таксист, Мура, громко болтая и смеясь,  лихо вела свою  «тойоту». Через четверть часа мы уже сидели у нее дома за накрытым столом.  Очень смешно она познакомила нас с сыновьями:
    - Имен вы все равно не   запомните. Ну да ладно!  Вот старший, - она показала на смутившегося парня лет  шестнадцати, - Цыренович, Тэргуун, значит – первый.  А  этот, отчигинчик, -  Чингиз,  ему десять, он  - Бактомурович!
     Надя всплеснула руками и обняла подругу:
    - Отчество по матери?  Или твоего мужа  звали, как  тебя?
    Мура,  снующая по квартире,   засмеялась, и уже из кухни раздался ее  веселый громкий голос:
    - Отчества назвала по вашим русским меркам. Уточним,  мои мужья - второй  и третий,   оба  Бактомуры! 
    «Ну и ну! – подумал я, - видать, у них в Монголии с именами   напряг. Но  чтобы двойной-тройной  дубль:  Дэлгэр-Дэлгэр, Бактомур-Бактомур, и еще раз сама Мура  Бактомур!»

    Я взял из рук хозяйки горячий чайник  и отнес на подставку.  Слегка захмелев  от водки с хлопьями сусального золота,  Надя и Мура, обнявшись, стали   вспоминать школу,  учителей и одноклассников.  У Нади, оказывается, тоже  был поклонник –  долговязый отличник из параллельного класса, и,   услышав о нем впервые, я жутко заревновал. К счастью,  моего мрачного лица  никто не заметил, а после второго тоста стало весело, и я вспоминал самые смешные анекдоты.

    Часов в пять, когда  стало  прохладнее, мы поехали  в пригород на   рынок, пользующийся из-за карманных краж дурной славой, но с большим выбором  недорогих товаров. Купили подарки  родителям – тонкие кашемировые пледы,  какие-то кофты из верблюжьей шерсти,  ковбойские шляпы парням и вдобавок к ним -  расписные  бараньи лопатки. Не сдадут ЕГЭ – пусть зарабатывают  гаданьем  на рынке!  Магические услуги нынче в цене  и желающих – тьма! Шутка, конечно, но сувенир прикольный! Надя, моя Надя, выучив монгольский счет,  попробовала торговаться - по совету Муры,  и эта игра-общение ей  очень понравилась:  категоричная суровость  продавца,  «претензии» покупателя, и  вдруг, к взаимному удовольствию участников спектакля -   веселые улыбки и  уступки вполовину! -  к первоначальной цене!
 
    Машина Муры – легкая и стремительная - как она сама, мчит нас  к неведомому тому, что нам «должно понравиться».   
    - Чуть громче, можно? - попросила Надя, и ласковая   мелодия  так гармонично  слилась  с  уносящейся  вдаль утренней  степью.
    - Это песня о матери, - с тихой грустью говорит Мура.
    А следом  -  лирический мотив с лукавством и задором ведет  мягкое сопрано: «Я люблю пастуха, у которого всего сто овец», и  тонкая в серебряных браслетах рука начинает  отстукивать на руле такт за тактом.   
    - Когда-то мне хотелось стать артисткой, - говорит наш очаровательный извозчик. 
    Пролетели по деревянному мостику над  сухим ручьем,  и поползли почти шагом, а потом совсем остановились – через дорогу шла отара овец, подгоняемая двумя лохматыми собаками.   Вроде  водолазов, только с пятнистыми рыжими боками дворюганов. Пастух  в шляпе  с тульей-пирожком, как у бывших членов ЦК,  верхом на лошади  стоял  на взгорке и  смотрел на нас.

    - Певицей, - уточнила Мура. -  Хотите послушать горловое пение? Сейчас покажу -  из песни шаманов,  воскресающих Чингисхана.   
    Пока мы    пропускали  блеющих на все голоса овец,   Мура подняла  руку,  зажала  что-то зубами.     Низкий, перекатывающийся в одной тональности звук, прерываемый резкими возгласами, родился как будто сам собой!   Это было потрясающе, и мы во все глаза смотрели на изящную молодую женщину,  не в силах поверить своим ушам!  Наконец, путь освободился, машина тронулась, а Надя тихо сказала:
    - Мура, ты просто уникум! Скажи,  есть ли на свете то, чего ты не умеешь?
    Польщенная Мура засмеялась, а потом произнесла:
    - Да, конечно.  Мне не удается накрепко привязать мужчину.
    Я не удержался:
    - Да быть того не может! Как мужчина тебе говорю!   
    А она,  слегка повернув ко мне голову и не отрывая  глаз от дороги, ответила:
    - Наши  мужчины, те, с которыми я общаюсь, в основном, «белые воротнички».  Они   не ходят на войну,  не увлекаются облавной охотой, не держат ловчих птиц.  А потому скучны и привередливы.  Редко  кто    может понять  монголку  с ее интересами и независимостью.  Теперь им больше   подойдут  сдобные  изнеженные китаянки или  покорные мусульманки в парандже.

    Мура, наконец, раскрыла свой секрет: мы едем  в скальный монастырь Товхон-хид.  Не  тот ли  Овгон Хийд   с  женщинами-йогинями,  куда советовал  поехать  портье из отеля? Но уточнять я не стал.   Дорога  полого   спускалась между  островерхими сопками.  Это здесь  был   центр хуннской и тюркской империй.  Остались   плиточные  могилы, оленные  камни  и стелы.  Мы побродили среди них, притрагиваясь к шершавой древности, пропитанной звоном мечей, ржанием лошадей и  последними вздохами воинов  на далеких отсюда полях сражений.

    Мура   вырулила на  неохраняемую стоянку. Монастырь   на    вершине горы выглядел как неприступная крепость.   К нему вела  довольно широкая тропа.  Группа туристов – человек пять, поднимались  на лошадях. 
    - Рискнем? -  весело блеснула глазами Мура.
    Она   надела тапки,  забросив  в машину туфли на каблуках.
    - Бывших геологов не бывает! - ответил я и  первым ступил на  тропу. 
    В самом начале  она была изумительно  хороша:  мягкая, под ковром осенних листьев,  по сторонам    стройные   тополя,   расцвеченные  золотом  кроны рябин, черемухи и  ольхи.   Постепенно  подъем становился круче,  тропа  извивалась серпантином среди камней,  сухие  наклонившиеся деревья  преграждали путь.  Мы не хотели обходить завалы,   согнувшись пополам,  пролезали под ними, карабкались по глыбам. Надя и Мура с легкостью  ланей  умчались  вперед. Я, обливаясь потом,  решил - пора сбросить  дюжину килограммов. Восстановил дыхание и пошел на обгон.

    Туристы, добравшиеся на лошадях, оказались  иностранцами.   Они   уже ходили по  территории монастыря  с  экскурсоводом.   Высокая  девушка-монголка  с распущенными длинными волосами говорила на английском. Проходя мимо, Мура   скороговоркой произнесла: 
    - Это дерево, в котором растворился Махакала. Он был   охранником  и защитником  учения Будды.  А  тут небольшой дуган,  посвященный лусам – духам воды.  В общем,  ламаистский храм-школа, в нем  обучают    тибетской  медицине.   Я не очень быстро  иду?
    Обернувшись, кивнула  на вход в монастырь и добавила:
    - Потом посмотрим!
     И мы понеслись дальше к скальным выступам, видневшимся среди деревьев.
    - А там пещеры  великих лам Монголии, они в них медитировали, -  бросила на ходу, махнув куда-то в сторону рукой.

    Несколько пестрых  туристов о чем-то  оживленно  переговаривались и смеялись, глядя на приближавшегося  товарища. Было на что посмотреть!  Растрепанный – волосы во все стороны, шнурки  кроссовок волокутся по траве,  он шел походкой пьяного человека  и заправлял  выбившуюся рубашку. Улыбка – до ушей!  Мы тоже разулыбались и вопросительно посмотрели на Муру. 
    - Ради этого и приехали!   Парень  только что родился!
    Она получила ожидаемый эффект -     молчание ягнят, проглотивших  языки!  Довольная Мура показала на скалу. 
    - Вот там, сейчас подойдем ближе, - пещера «Чрево матери», надо в нее войти, ну, или вползти – способ не  имеет значения, зависит от габаритов, - окинула меня хитрым взглядом и продолжила, - обязательно  повернуться вокруг себя по солнцу.      Головой  надо попасть в грот Колыбель. Тогда  считаешься  вновь рожденным. После этого можешь как угодно изменить свою жизнь! О-о! Забыла, - она хлопнула себя по лбу,- желание надо  загадать!  Ну как? Готовы?
    Мы переглянулись, и стали шутить –   а вдруг Витька с Жаргалкой не смогут как следует ухаживать за новорожденными, у них ведь еще Туська и кот, а вдруг мы не встретимся  с Надей в песочнице, и вообще – стоит ли нам  перерождаться?  Мура посерьезнела и, обняв Надю, сказала:
    - После второго  развода с Бактомуром номер два на меня накатила самая настоящая депрессия.  В «Чреве матери» осенило: хозяйка своей судьбы – ты сама! Не надейся, что кто-то принесет   на блюдечке счастье! Выбор, а не ожидание, - за тобой!   И, знаешь,  вся хандра снялась  как рукой!  Раз вы в Монголии – упустить такой случай нельзя! Про это место знают немногие!

    Не  зря же она  сюда нас тащила! Я взглянул на небольшую черную дыру, решительно сбросил ветровку, снял кроссовки. 
    - Слушайте, вы, сороки!  Если застряну – что будете делать? 
    - Вытаскивать – по частям! Кесарево не годится! -  веселились «сороки», сидя на  поваленном стволе у входа. 
    Я   сделал глубокий выдох и  стал протискиваться в  прохладные  каменные своды. Выставляя поочередно  плечи, продвигался вглубь черепашьими шажками. Свод опускался, пришлось встать на колени,  а потом ползти по-пластунски. Камни напирали со всех сторон. Небольшое расширение,  в темноте  нащупываю размеры окружности. Может, метр или чуть меньше.
    Повернуться по солнцу. А где оно там?  Ясно, по часовой стрелке.   Мешок из  крупнозернистых гранитов, дно и потолок гладкие, отшлифованы такими же ползунами, пресмыкающимися.  Назад ходу нет – застрянешь.  Отверстие в  Колыбель – нет, ничего не вижу.  Как в узкой трубе -  дальний,  еле видимый  просвет. А, там оно,   сбоку. При вытянутом туловище – на уровне бедра.  Только развернувшись вокруг своей  оси,   уткнешься в  него  головой.   Как это сделать? Вот они, лишние килограммы!
 
    Перевернуться на бок, колени к подбородку, голову  прижать к  груди. Комочком. Комочком, шариком! А-а, поза эмбриона!  Вот  в чем  загадка «Чрева матери»!  Снова стать эмбрионом! Ах, ты, слоновья туша!  Давай, давай, шевелись! Мало воздуха, кровь стучит в висках. Решил не рождаться?  Тогда тебя по частям, по частям!
    Если бы   заранее знать, что с тобой будет!  Знать заранее. Заранее знать.  Никаким  пряником   бы не заманили! Я собрал последние силы. Не обращая внимания на боль в спине, боках, обдираемых  сверху и снизу, «эмбрион», упираясь  и ерзая,  медленно – сантиметр за сантиметром  волочится «по  солнцу».   Рывок,   голова стукнулась  о потолок и  вошла в начало Колыбели!

    Какое  блаженство  – вытянуться,  распрямить сведенное судорогой  тело,  лежать ничком, уткнувшись щекой в пещерную гладкость пола и вдохнуть полной грудью! Вдруг подступила тошнота.  Я закрыл глаза. Наклонилось и падает, падает небо! Туфли, ботинки, окна,  крыши, полыхающая огнем «М» -  в бешеной карусели.  Сон?    Очнувшись,   через минуту  я  вылез из Колыбели. 
    - Ну как?  Мы думали – ты остался   на зимовку!   
    - Здорово!  А тебе не советую, - сказал Наде и  заговорщически подмигнул Муре.

    Вечером того же дня  под  мерный стук вагонных колес мы  пили  ароматный  чай; бренчали ложечки, сияли  серебром резные подстаканники. Спать не хотелось. Какая длинная дорога домой!   Тихонько, чтобы не разбудить   соседей, Надя сказала шепотом, что  наш новый  котенок, должно быть, рыжий. 
    - Рыжий, - подтвердил я, хотя  почему-то заранее  знал,  - черный. 
    Надя обожает сюрпризы.