Глава первая.
На платформах оркестры играют.
«Прощание славянки».
Жил-был лейтенант. Впрочем, лейтенантское своё звание он получил совсем незадолго до начала повествования.
Немного воды утекло с той поры, как маленьким мальчиком бегал он по тихой родной улице, где и машины то проезжали раз в год, и то по обещанию, а разомлевшие от июльской жары собаки спали, растянувшись в пыли, и машинам тем дороги упрямо не уступали, хоть всю гуделку истерзай. Прислонившись к тёплому воротному столбу, глядел малыш вдаль, где улица таяла в весенних сумерках, смутно догадываясь, что там впереди. Бабушка говорила, что там большая дорога, ведущая в дальние страны. И из той дальней дали, куда убегала дорога, чуть слышно доносилась мелодия «Прощания славянки». «Предощущение беды, предощущение разлуки, похода в дальние края»…- пытался он уже, будучи старше, понять, куда звала его эта мелодия. Звала, и он пошёл за ней. Мальчик рос, менялась жизнь, текла вода в реке, но за рекой на плацу военного городка всё также гремел начищенными трубами оркестр. Зеркалами сияли офицерские сапоги на бульваре, руки ловко взлетали в приветствии к козырьку, радио пело песни минувшей войны, за ближним полем вились край леса оплывшие глиной окопы, а на киноэкране наши побеждали всех не наших. Всё это, всё увиденное им в детстве и юности, выстраивалось в шеренгу веских аргументов в выборе будущей профессии, будто солдатики из очередного фильма про армию. В городе их было общевойсковое училище, куда Серёжа по окончании школы и поступил. Учился не хорошо, не плохо, но и не хуже других, благополучно окончил, и одно из самых тяжких разочарований в своей жизни получил, попав по распределению не на передний край обороны Родины, а военно-строительную часть. Стройбат, стройбат, посмешище России и опора.
Сергей приехал по месту назначения, в небольшой городок, яростно цепляющийся за тонкую нить проложенной ещё при государе императоре Александре 3м железной дороги, в тщетных потугах выбраться из бездорожья, нищеты и, так и не избытой с войны, разрухи, отсутствия и мало-мальски трезвого и разумного руководства, и ещё целой кучи обычных проблем средней России. России, и при татарах хранившей своё гордое имя, нынче же нареченной просто и скромно - Нечерноземье. Так вот, приехал он, вышел с замызганного вокзала и на одной из карабкающихся в гору рябинных улиц нашёл то, что искал - серый трёхэтажный особняк предреволюционной постройки. Там, судя по табличкам на двери, наряду с несколькими гражданскими конторами, помещался и штаб дорожно-строительного полка.
У шлагбаума, перегораживающего заулок, ведущий к плацу, сортиру и прочим армейским уютам, лениво жевала траву серая лошадь. На крыше ветхой сарайки чернели выложенные для просушки листы дембельского альбома, а из трубы, серым питоном ползущей из подвала сочилась ржавая вода, рождая прячущийся в лопухах ручеёк. Лейтенант смыл дорожную пыль с сапог, одной тряпочкой вытер насухо, другой же навёл блеск. Полюбовался на результаты своего труда, закурил сам, а потом протянул пачку, стрельнувшему у него папироску солдату. Солдат этот там не просто так болтался, а был по служебной надобности приставлен к серой лошади. Пока курили, выяснилось, что они с бойцом этим фактически земляки, а служить тому осталось два, ну три месяца и не больше. Ведь ходят абсолютно точные слухи, что приказ в этом году выйдет на полмесяца раньше, а первая партия дембилей уйдёт никак не позже Октябрьской. Довольный скорой встречей с родиной, «зёма» посочувствовал лейтенанту в долгих сроках предстоящей службы, обещал по прибытии на дембель плюнуть от его имени в родную речку, и. наконец, сообщил, что служить Перевалова очевидно пошлют в гиблый объект «731й километр». Туда всех новичков посылают. Обычное дело, офицерская дедовщина - молодых шлют туда, куда никто не хочет.
Расставшись со словоохотливым земляком, счастливо лыбящемся от полноты чувства внутреннего превосходства солидного армейского дедушки перед духом-лейтенантом, Сергей открыл массивную дверь подъезда. Пройдя неслышно мимо важно спящего на страже гражданских контор приплюснутого фуражкой ветерана ВОХРа, он поднялся по лестнице на третий этаж, где его и встретил, запечатлённый на стене возле зеркала, призыв, невольно заставивший его вздрогнуть и вспомнить курсантскую юность: «Воин, заправься»! Серега внял призыву и оправил обмундирование.
Открылась ещё одна могучая дверь. Она явно дожила до наших дней не иначе как со времён крепостного права. За дверью, прежде покрытой изящной резьбой, но теперь выскобленной и выкрашенной в милый начальственному глазу уставной цвет, явился длинный коридор. Стены там были увешаны создающими неповторимый уют стендами «Воин и закон», «Трезвость - норма жизни», «Служи по уставу - завоюешь честь и славу», и тому подобными, причём слова «честь и славу» были, весьма неаккуратно поновлены, чтобы прикрыть, рожденную в мозгах военных строителей несколько иную трактовку этого вопроса. Налево по коридору был штаб, направо же казарма – всё скромно и по-домашнему Дневальный у тумбочки проорал своё: «Дежурный, на выход»! Дежурный появляться не торопился, и лейтенант, скользнув взглядом по крышке тумбочки, узрел под слоем краски резьбу завет, тех, кого в строю теперь нет: «731й километр - кто не был, тот будет, кто был, не забудет»… и т. д., не дав одолеть себя дурным предчувствиям, прошёл в кабинет командира части.
Пока докладывал, что так, мол, и так, лейтенант Перевалов для прохождения службы прибыл, успел рассмотреть присутствующих. У окна на табуреточке притулился пожилой гражданский дядечка, только что прервавший разговор с хозяином кабинета для ради Серёгиного звонкого доклада. Остальное же пространство кабинета, от окна и до дальних окраин двухтумбового стола, казалось, заполнял собой гигантский полковник Сухов. «Слуга царю, отец солдатам» - сами собой всплывали в голове при взгляде на него святые лермонтовские строки. И не зря! Лицом полковник был герой, восхитительно схож с фотографией полярника Папанина на съезде партии, снабжён был фигурой богатой плечами для ратных подвигов и невзгод, широкой грудью для орденов и обширным животом, как показателем его общественного статуса. Лысина товарища полковника побагровела от перенесённых за долгие годы тягот и лишений воинской службы, усы у него вились пышные, как на картине «Сватовство майора» с поправкой на полковничье звание, а голос был особенный, задушевно-громовой. Приятно погромыхивая этим голосом, полковник выказал радость в появлении лейтенанта, уверенность, что «сынок» справится с будущими задачами и оправдает доверие командования, рассказал пару занятных анекдотов из своей лейтенантской юности, прошёлся по неформалам, которые, по словам замполита, грозят разложить нашу могучую армию. Говорил он складно, и слушать его можно было часами, но за всем этим разговором Перевалов понял, что судьба его предрешена, и светит ему, Серёге, этот самый объект «731й километр», однозначно, и это уже, само собой разумеется, и не нуждается в дополнительных комментариях. Оставалось попрощаться, и, выполнив все необходимые формальности, отправляться вечерним поездом на объект, где ждать в скором времени с инспекцией самого командира части, а уж он то «не позволит более прохлаждаться и познакомит всех тамошних обитателей с гарнизонной гауптвахтой, но сдачи объекта к концу года добьётся, не будь он полковник Сухов».
Лейтенант уж было попятился к выходу, но Сухов остановил его: «Отставить, сынок, прежде времени убегать, будет тебе особое задание. Вот тебе гражданский товарищ Просфоров, специалист по научной части. Окажешь ему возможную помощь в работе, всю, какая потребуется. Бумаги у него в порядке, а мне заниматься с ним недосуг. Всё. Идите». Напутствуемый этими словами, лейтенант вздёрнул руку к козырьку, повернулся, щелкнув каблуком о каблук, и вышел из кабинета, мало обрадованный подарками в виде «гражданского товарища Просфорова» и открывшихся перспектив.
Он побывал у начальника штаба, у замполита и в МТО, а по пути следования наткнулся на тихий уголок, где скрылся от бдительного ока начальства дежурный. Там, в кабинете под табличкой «нач. фин. части» шёл затяжной ремонт, и, посреди обычного в такой ситуации разгрома, дремал на кушетке конопатый младший сержант с прилипшей к нижней губе потухшей папироской. Такой наглый неуставной вид его возмутил лейтенанта до глубины души. Он изрядно наорал на протирающего сонные глаза сержанта, но, несмотря на искусную риторику и приведенные в речи примеры, раскаяния не добился, а добился лишь ответа «так точно» и, пущенного вполголоса вслед комментария: «Во рвёт душара»! «Да, это не ВДВ, это ВСО»!- грустно подумал лейтенант, пытаясь убедить себя, что правильно поступил, не отреагировав на «душару». Не хотелось начинать службу с бесперспективного конфликта с прохиндеями из хозбанды. С трудом, убедив себя в своей правоте, Перевалов продолжил путешествие по кабинетам штаба, и бродил там ещё не менее трёх часов. Устал сильно, и покинул этот гостеприимный дом с чувством глубокого удовлетворения тем, что из-за удалённости объекта бывать здесь ему придётся редко.
Во дворе окликнул его совсем им позабытый «гражданский товарищ», кормивший краюхою хлеба армейскую лошадку.. Серая лошадь мялась с ноги на ногу запряженая в телегу, на которую Просфоров водрузил свой вещмешок и какой-то длинный ящик. На возу зачахшим от воздержания турецким султаном сидел и, помянутый выше, «зёма товарища лейтенанта», которому и предстояло по предвечернему городу доставить их обоих на вокзал. Лошадь тронулась и пошла, лениво высматривая в огородах вилки поспевшей капусты и представляя, как бы эту всю капусту да ей, несуетно потащила свой груз по узким, увенчанным гроздьями рябин и тронутыми предчувствием осени громадами клёнов, улочкам.
До вокзала добрались благополучно, если не считать неприятной встречи с автобусом 3го маршрута, принципиально не признаваемого серой лошадью. Но разъехались и с автобусом, впереди показался вокзал, и «зёма» направил свой экипаж прямо на низенький перрон, где, посмотрев на билет, точно определил место остановки четвёртого вагона. Подбежавшему с возмущенными криками, пожилому железнодорожнику в красной фуражке, не согласному с появлением лошади на перроне, он со значительным выражением лица ответил: «Спокойно, папаша, военный груз»! Потом добавил что-то тихо, на ушко, выразительно кивнул в сторону лейтенанта, примеряющего новенький, ещё без погон плащ, и красная фуражка сразу притих и воззрился на Перевалова с почтением достойным как минимум генерала железнодорожных войск. Успешно завершив переговоры «зёма» выгрузил багаж и, попрощавшись, убыл в самовольную отлучку.