Мой кэбмен повёз к Темзе безропотно. Не знаю, что там он обо мне подумал, когда я назвал место назначения, но виду не показал «Больница — так больница, бойцовый притон — так бойцовый притон». Я, разумеется, не строил себе иллюзий, будто мне будут рады в том виде, в котором я собрался предпринять прогулку по злачным местам, но я понадеялся, тем не менее, на два веских аргумента — деньги и оружие. К тому же, я придумал неплохой, как мне казалось, предлог для своего визита в означенные места.
ШЕРЛОК ХОЛМС.
Никогда не стоит пренебрегать свидетельскими показаниями, а уличная голытьба — лучшие свидетели.
- Светловолосый? С ожогом? - переспросил старик-нищий, собирающий милостыню у дверей ближайшей бакалеи. - Ну да, конечно. Я его видел. Он взял кэб вот прямо здесь.
- Не слышали, какой адрес он назвал кэбмену?
- Нет, но я слышал, как он сказал, что ехать очень близко, но это только для начала.
- Так. И после этого в какую сторону они направились?
- Туда, - махнул он, жадно следя за моей рукой.
«Туда» и «очень близко» почти однозначно указывало на госпиталь Мэрвиля. И я уже примерно понимал, кого и почему он может захотеть там видеть. Вообще, за год составив себе примерное представление о стиле его мышления, я чувствовал сильное беспокойство. Уотсон мог кое-что припомнить из моего поведения и сделать неутешительные выводы — в частности, о том, что я до последнего подозревал его если не в подстроенных убийствах и шантаже, то, по крайней мере, в незаконных абортах и нападении на меня — пусть в отчаянии, пусть, как крайний шаг. То, что растолковал мне буквально в двух строках Майкрофт, разумеется, перевернуло всё с головы на ноги, и диссонанс, мучавший меня, исчез. Но теперь я чувствовал свою вину и огромный страх за Уотсона, и два эти чувства толкали меня в спину, когда я, остановив очередной свободный экипаж, объяснил кэбмену его задачу почти теми же словами:
- Для начала всего в двух кварталах отсюда — но это только для начала... И это тоже для начала, - и сыпанул ему в руку горсть мелочи.
Давно уже замечал, что металлический звон — лучший стимул не только для возницы, но и для лошади. Самые ледащие клячи от него резвеют, так что до госпиталя мы, скорее, домчали, чем доехали.
- Он у вас был? - ворвался я в мрачную обитель Мэртона.
Вобла поднял голову от лабораторного стола и вперил в меня ироничный взгляд. Молча.
- Мэртон! - повысил я голос.
- Ну? И что вы теперь орёте на меня, Холмс? Я вёл себя по-вашему. Интриговал и умалчивал. Не то, чтобы я что-то знал — мне вообще чужды ваши интриги, но...
- Он расспрашивал вас о брате? - нетерпеливо спросил я.
- Он, скажем так, пытался получить информацию, но, увы, мне нечего было ему предложить.
- Вы рассказали, что его брат был близок с Коллинером?
- По-моему, он и сам до этого догадался, если вы, конечно, понимаете под близостью просто близость, а не...
- И вы рассказали о том, что я тоже об этом знал?
- У меня были веские причины это скрывать? - вопросом на вопрос ответил Мэртон — на его лице при этом не было ни тени усмешки, но я её чувствовал.
- У вас — нет, Мэртон. Боюсь, что у меня были веские причины это скрывать... Ладно, всё потом. Куда он от вас направился?
- Я думаю, он отправился в район Темзы — туда, где начиналась эта прошлогодняя история.
- Он вам что-нибудь сказал об этом?
- Нет. Но выражение его лица я назвал бы «горькое прозрение». И если прозрение было на счёт брата, то вся горечь, боюсь, на ваш счёт, Холмс.
- Перестаньте. Я понятия не имел, что его брат жив.
- Кажется, он решил иначе.
- Не без вашей помощи, полагаю?
- Я ничего не говорил ему. А за то, о чём он догадался сам, вы ведь не возложите ответственность на меня — несчастного?
- Мэртон, я рискую показаться вам тупым. Но я почему-то не принял во внимание то обстоятельство, что тело по-настоящему никто не опознал. Я слышал имя «Уотсон», но мне, идиоту, и в голову не пришло, что речь может идти о другом докторе Уотсоне. А всё остальное — продуманная инсценировка, продуманная человеком беспринципным, жестоким и, если не умным, то, уж точно, не полным идиотом. Боюсь, мой наивный друг попал в большую беду, Мэртон, потому что это самая большая беда — получить нож в спину. Он не готов к этому совершенно, да я уверен, что ему это даже в голову не могло прийти, пока...
- Что?
- Ничего. Простите, Мэртон, в мои планы не входит запутывать в эту паутину и вас. Лучше скажите, вы давно знаете вашего санитара — китайца?
- Несколько лет, если вы Сен-Сима имеете в виду.
- Он, полагаю, большой поборник нравственности?
- С тех пор, как его дочь вытравила плод, неизвестно, от кого, я думаю, да. Китайская диаспора Лондона представлена не самыми целомудренными представителями монголоидной расы — говоря проще, всяким отребьем — но Ли казалась девушкой скромной. История с ней была отцу, как гром с ясного неба. Он, помнится, тогда в неделю поседел.
- Давно это было?
- Точной даты я не знаю. Года полтора, как утихли сплетни. Ещё до появления Уотсона здесь.
- Такое добавление свидетельствует о том, что вы знаете больше, чем говорите, не правда ли?
- Знать и догадываться — разные вещи. Сен-Сим казался раздавленным, он превратился в собственную тень, и он постоянно нуждался в деньгах — это было видно простым глазом. Около месяца назад он переменился — сделался и более замкнут, и более независим. И, судя по всему, преодолел свои денежные затруднения.
- А что случилось около месяца назад?
- Около месяца назад к доктору Уотсону впервые обратился со своей проблемой господин Балтимор.
- Чёрт вас побери, Мэртон!
- Я имею привычку просматривать старые коронёрские отчёты, Холмс. Некоторое время назад мне попалось любопытное дельце...
- Мне хочется вас убить, Мэртон!
- … о таинственной смерти неизвестной в доме доктора Уотсона — Дэвида Уотсона, я имею в виду. Я сопоставил даты.
- Говорите, чёрт вас дери, потому что мне хочется убить вас всё сильнее!
- Дэвид Уотсон сделался содомитом через неделю после этой истории. Странное действие пожара, правда? И его первым партнёром в этом нелёгком деле был...
- Руд Коллинер?
- Совершенно верно.
- Так вы его хорошо знали? Дэвида Уотсона?
- Достаточно хорошо, хотя добрых чувств к нему не питал. От меня потребовалось однажды оказать ему услугу — скрыть грех. Доктор Уотсон нечаянно вызвал у своей пациентки прободение матки во время кюретажа. Матку пришлось удалить. От меня он хотел получить заключение о том, что матка удалена из-за якобы злокачественной опухоли. Ну, там и правда был фиброматозный узелок — доброкачественный, впрочем. Вероятно, он и помешал кюретажу, поскольку при прочих равных условиях, Дэвид был неплохим оператором. Но у девушки — женщины — были родственники, которые не очень разбирались в медицине, зато вполне сносно разбирались в законодательстве. Я было отказался... - Мэртон замолчал и принялся что-то перекладывать на своём столе. При этом, я заметил, пальцы его дрожат.
- Женщина умерла? - спросил я.
- Нет, жива до сих пор. Умерла моя жена. Она как раз не так давно перенесла сложные роды, я ещё опасался оставлять её с малюткой-сыном одну. Но мне приходилось. И вот, когда я был в отлучке, в нашем доме вспыхнул пожар...
- Пожар?
- Вы не знали? Странно... Мне казалось, об этом обстоятельстве осведомлён буквально каждый из моего окружения.
- Мэртон, но я ведь не из вашего окружения, - возразил я, невольно морщась от боли, причинённой его словами о своей семье, потому что догадался, что он скажет дальше. Мэртон жил при морге, у него просто-напросто не было дома.
- Да, - кивнул он, очевидно, моему понимающему взгляду. - Они задохнулись в дыму. Их вытащили мёртвыми, и откачать не смогли. Равно как и доказать неслучайность пожара. Теперь вы понимаете, Холмс, почему я не остался равнодушным к истории с пожаром в доме Дэвида?
Я потёр ладонью лицо:
- Господи, Мэртон, почему вы мне ничего не сказали об этом?
- Потому что... ну, что вы спрашиваете, Холмс! Меньше всего я думал, что это поможет вам в вашем расследовании. Это — мои воспоминания, мои кошмары, я вообще не собирался делиться с вами.
- Коллинер убит. «Листопад» сгорел. При чём тут моё расследование, Мэртон? Он же убьёт его!