За два часа до рассвета

               
   Громко мяукнул кот, и она  проснулась. Глаза открывать не хотелось. Она знала, что, когда откроет их, голова заболит сильнее. При пробуждении эта боль была всегда. Кот замяукал опять. Надо встать, покормить его.
    На кухне, когда она мелко нарезала кусочек сырого мяса, он терпеливо ждал, глядя на неё своими жёлтыми глазами.
   Она села на колени и стала кормить его с руки. Доктор Ольга Константиновна говорила: «Нельзя, не приучайте его…»; но она приучила, и этот рыжий зверь, уже привыкший к  жизни в семье в городской квартире, терпеливо и уверенно ждал, пока его начнут кормить, и он будет брать эти кусочки  осторожно, не раня её пальцы своими острыми зубами.

  Половина пятого. Она легла опять; но никак не засыпалось, встала, взяла кота и опять легла. Он растянулся рядом и громко замурлыкал. С ним стало тепло и уютно, и сон мог вернуться; но кот долго  не пролежал и ушёл.   Вспомнилось, как в один из дней начала сентября, после первых холодных ночей, с жалобным, тоненьким писком он появился из-под проволочного забора на даче. Определённо, это был соседский котёнок. Она его никогда ещё не видела, но слышала, как он пищит и как дети, девочка и мальчик, зовут его: «Рыжик! Рыжик!». Соседи уже уехали, а он, вероятно, потерялся, заблудившись в лесу, или его просто забыли.
- Рыжик? - сказала она, сидя на маленькой скамеечке в уголке своего сада, где она прореживала многолетние цветы.
Он доверчиво подошёл к ней и вскарабкался по брюкам на колени, худой, измождённый, маленький и жалкий. Не думая о том, нужен ли он ей, повинуясь какому-то нежному чувству, она отнесла его в дом и налила в блюдце молока. Он лакал долго и жадно и, когда молоко кончилось, посмотрел на неё в ожидании. Она налила ещё, и он опять всё выпил. Бока на его худом тельце заметно округлились. Он опять забрался к ней на колени и заснул.
    Она тихонько сняла его, свернувшегося клубочком и умещавшегося на ладонях, и положила на половичок перед диваном.

  Начало шестого. Не спалось. Хотелось включить свет; но сын так чутко спал  на диване в той же комнате, а в семь ему уже вставать…   Она лежала с открытыми глазами. Вспомнился фильм «Последняя сказка Риты». Почему эта прекрасная женщина, сделавшая его, так много думает о смерти? Наверное, она потеряла своих близких. Перед глазами опять возникли кадры: мать идёт среди других, провожающих за гробом, а душа дочери, ещё в своём земном образе, садиться приподнявшись, и, глядя на неё, зовёт или спрашивает: «Мама! Мама?», и мать отвечает: «Ничего, ничего,.. так надо. Не бойся». И опять тревожное, почти детское: «Мама!»
   Начало шестого. Когда-то, лет пятьдесят тому назад,  она студенткой присутствовала на вскрытии трупа. Зачем будущим учителям и военнообязанным медсёстрам запаса надо было видеть, как режут труп? Наверное, на случай войны: они должны были быть готовы  к видению разорванной человеческой плоти… А парни? Были ли они там? Она не могла вспомнить.
  Девушки какое-то время толпились между длинных столов, обитых оцинкованным железом. Появилась старуха в цыганских  серьгах, толкающая перед собой ещё один стол на колёсах,  на котором лежало тело.
   Сняли простыню. Она узнала его: ещё недавно этот пожилой мужчина ходил по коридору неврологического отделения, разговаривая с кем-то,  и казался почти здоровым.
  Старуха стала приподнимать тело, и рука умершего упала через её плечо ей на  спину, как будто умерший обнял её, помогая  себе подняться.
    Видя это, ей стало дурно, в глазах потемнело, и показалось, что она вот-вот упадёт. Она отступила на несколько шагов, и, когда зрение вернулось и дурнота прошла, тело уже лежало на оцинкованном столе. Молодая, стройная, красивая патологоанатом с яркой помадой на губах, держа в руке пинцет, нет, не пинцет,  скорее зажим с дымящейся сигаретой, диктовала что-то записывающей за ней медсестре. Тело разрезали от подбородка до лобка, и, отложив зажим с сигаретой,  она стала вынимать внутренности, кромсая и рассматривая их,  продолжая диктовать что-то  и бросая искромсанное в таз на полу.
   У старухи в руках появилась ножовка, и она энергично и умело отпилила умершему верхнюю часть черепа. Вынули мозг. Студентам показали его поражённую инсультом часть.
   Но более всего поразило, как, окончив вскрытие, в опустошённое тело стали бросать всё из таза и какие-то тряпки, среди которых она заметила рваные женские хлопчатобумажные чулки, которыми, видно, время от времени вытирали стол. А потом тело было зашито грубой суровой ниткой, а верхняя часть закрытого черепа так и осталась пустой.

  Скоро семь.  Она села на кровать и посмотрела в окно. Было ещё темно. Редкие машины неслись по шоссе. Спать совсем не хотелось. Когда-то отец говорил ей, что старики спят меньше и это нормально. Хотелось включить свет и почитать; но она опять тихо легла и стала ждать, когда зазвонит будильник.
    Вспомнилось, как когда-то её маленький сын с наивными светлыми глазками, сказал ей: «Отгадай, что я говорю» и стал издавать какие-то странные, квакающие звуки, и она сразу поняла: «Мама, я люблю тебя». Какое это было счастье у них обоих! Как нежно обнялись они, смеясь, как ласково она его поцеловала…