Она так не хотела со мной работать, что плакала. Ушла во второй малый зал, присела у нижней полки с книгами и заревела. Хотя с самого появления в нашем небольшом коллективе Изольды Тихоновны было понятно – кончится все перетасовкой смен. Администратор Снежана Петровна, так и заявила, мол, как только Изольда войдет во вкус, тут же ее с Петей поставим, а Любу с тобой. И вот теперь, когда до открытия магазина осталось двенадцать с половиной минут, Люба сидит на корточках во втором зале и рыдает. Любаня, говорю я робко, не плачь, и прячусь за стеллаж. А я не плачу, отвечает Люба и хлюпает носом. Ей двадцать два года и мир кажется изобретенным персонально для нее. Я хороший, говорю, со мной можно работать (вру, мне удобнее одному). Хочу с Петей, продолжает плакать Люба. Давай, я буду весь день тихо сидеть в уголке и ни с кем не разговаривать, а ты делай что хочешь? Хочу, чтобы ты позвонил Снежане и довел до ее сведения наши требования, нельзя молчать! Какие требования, Люба? Такие – заканчивает на высокой ноте. Хорошо. Звоню Снежане Петровне и она торжественно обещает самым тщательным образом обдумать Любино предложение вернуть все на круги своя. Любу к Пете, а меня ко мне, плюс Изольду Тихоновну. А теперь открывайтесь уже, просит администратор. Я смотрю на часы, открыться надо было четыре минуты назад. С другой стороны, никто в дверь и не рвется. В чем смысл перестановки? задает Люба вечный вопрос, после того как я поворачиваю ключ в замке. Понимаешь, начинаю я не менее вечную волынку, они считают, что в смене должен быть молодой человек и не очень молодой человек, обремененный изрядным количеством жизненного опыта. Кто «они»? Враги, конечно. Вот-вот. Ну, а что ты хотела? Ничего, в других магазинах сплошная молодежь и всех это устраивает... Так мы и работаем почти весь день. Люба сидит на стуле в малом зале, а когда приходят покупатели, встает и отводит их к полкам. Я молочу за кассой. Иногда выныриваю в зал, и тогда Люда приглядывает за моим рабочим местом. Потом обедаем по очереди, а потом является водитель «Газели». В данном конкретном случае, он, может, водитель «Рено Логан», но все равно – водитель «Газели». Михаил Бродский есть? интересуется. Нет, отвечаю я (в голове отдается – Боярский). Некоторое время молчим. А кто это? спрашиваю в свою очередь. Известный писатель, диссидент – водитель торжественно ухмыляется. Может, Иосиф? иду я на попятный. Вроде, Михаил, настаивает водитель. Михаила нет. Ладно, может и Иосиф, покажите. А что бы вы хотели? А что есть? Мы идем к полке с поэзией, и я показываю водителю сначала малое собрание сочинений в одном томе, потом пару книг копирующих американские издания гения и, наконец, пяток в мягком переплете. Не, мне не стихи, не соглашается мужик. А что? Ну… как его… Вот эссе, протягиваю «Меньше единицы», есть пьеса... Водитель листает, смотрит на меня, на стену, в огромное окно, что у нас выходит на драмтеатр. А это… Я жду. О нем что-нибудь есть? Есть, отвечаю. Что? Любань, прошу, покажи человеку Бродского в ЖЗЛ. Водитель уходит с Любой в малый зал, а я возвращаюсь к кассе, присаживаюсь в кресло. Слышу, как Люба снимает с полки книгу, как мужик листает. Через несколько секунд ставит на место. Ясно себе это представляю. Появляется в проеме стены, приближается ко мне, улыбается криво. Говорит, не, все-таки, Михаил. Подмигивает и уходит. Напарница моя появляется. Пока не закроешь одну дверь, не откроешь следующую, резюмирует она. Да? Да. Я думаю над ее словами и мысленно соглашаюсь. Это нас как-то сближает.