Фото: Курсы бухгалтеров. Подруги - верхний ряд слева направо: Лариса, Шурка.
(из домашнего фотоархива)
Из серии «Ларису Романовну хочу»,
с посвящением маме: Злобиной Раисе Лукъяновне.
Основано на реальных событиях
Произошло это в прошлом веке, в далёком 53-м году. Лариса Романовна, которой в ту пору ещё не исполнилось 29 лет, возвращалась домой в Центральную Россию из города Омска, после обучения на курсах бухгалтеров.
Два года пролетели, как два дня — так всё было интересно, захватывающе-ново: как раз то, что требовалось её непоседливой, любознательной натуре.
Не скажу, что всё было так легко и просто, как казалось на первый взгляд — отнюдь. Учёба это тебе не с саженем шагать, распевая песенки, считая эти самые сажени, и записывая данные в тетрадочку. Тут надо головой работать. И памятью.
Хотя и голова и память у Ларисы ничего себе - никогда её не подводили, но со школьных времён столько воды утекло! Восьмой класс она окончила ещё до войны. Больше учиться не пришлось: в конце 40-го года забрали в НКВД главного кормильца семьи — отца. Забрали и уничтожили, как «врага народа». Какая уж тут учёба, когда кроме тебя в семье ещё двое детей: сестре -13, а брату 10 лет. И больная мать. Вот и взяла Лариса на себя эту самую функцию кормильца: пошла работать на «Сталинградский завод метизов» в отдел технического контроля. Кто, если не она? Жизнь заставит и не такие «коврижки» есть!
Потом столько было всего: и война, где она, девятнадцатилетная девчонка-санинструктор выносила бойцов с поля боя, и болезнь на грани смерти, и после войны, в конце сороковых, рождение дочери Танечки. Рождение — без мужа, что по тем временам считалось позором для семьи. А откуда мужу взяться, когда мужчин осталось раз-два и обчёлся? Безногие и безрукие и те нарасхват... Даже таких не всем хватало. Вот и решила Лариса: если мужа не досталось, так пусть хоть ребёнок будет!
Все войны рано или поздно заканчиваются и наступает мирное время, когда нужно налаживать жизнь, поднимать из руин страну. Потому, когда председатель колхоза сказал, что правление хочет направить её и ещё одну сотрудницу на 2-х годичные курсы бухгалтеров, она не противилась. Далековато, конечно, ехать - в город Омск, самое сердце Сибири, но это даже к лучшему: новые места, новые люди, новые впечатления. Это как раз то, что Лариса обожала более всего на свете.
А там, как оказалось, экзамен вступительный нужно сдавать: диктант и историю. Ну за диктант Лариса не беспокоилась: писала всегда по интуиции, и никогда эта интуиция не подводила её. А вот с историей было хуже. Значительно хуже. Подготовила она всего три вопроса: история ВКПб, Гражданская война и Коллективизация. Конечно, могла бы все эти вопросы по практике освятить — знала не по наслышке, но опасалась, что за такую трактовку по головке не погладят. Потому, положилась на учебник.
Беспокоило одно: вряд ли попадётся билет именно с этими вопросами. Потому Лариса решила действовать на свой страх и риск. Когда её вызвали в аудиторию, она предстала перед комиссией в скромненьком платьице, парусиновых туфлях, с гладко причёсанной головкой, и с глазами в которых плясали бесенята.
-Вы что же думаете, товарищи дорогие, - поинтересовалась он у комиссии, - что мы приехали сюда на вас посмотреть, себя показать? Видали тут таких красивых!
Члены комиссии, до этого переговаривающиеся между собой, с интересом стали поглядывать на смелую девушку, одетую очень просто, но державшуюся с достоинством и, казалось, без страха.
Зелёные, выразительные глаза, густые тёмные волосы, лицо не лишённое привлекательности — обычная советская девушка, каких множество. Но язычок подвешен явно неплохо. И это уже признак, если не любопытного, острого ума, то по крайней мере - лёгкого юмора.
Лица строгих экзаменаторов осветились улыбками. Девушка явно заинтересовала их. Лариса приняла это, как знак одобрения и продолжила:
-Я знаю ответ на три вопроса: история ВКП(б), Гражданская война 1917-1922 годов, Коллективизация сельского хозяйства. Хотите отвечу?... Не хотите — придётся возвращаться с позором домой... А не хотелось бы.
Члены комиссии посовещались между собой, улыбаясь и разводя руками: конкурсантка озадачила их своей смелостью и неординарностью Когда комиссия смолкла, председатель сказал:
-Слушаем Вас, Лариса Романовна.
-Хорошо, - ответила Лариса. - Только прошу не перебивать, чтобы я не сбилась... Все вопросы — потом, если они появятся.
Председатель словно вызов принял, улыбнулся в усы:
-Согласны: вопросы потом.
Лариса начала свой ответ спокойно, излагая даты и события, но потом увлеклась и выложила всё, что знала и о «Истории ВКПб», и о Гражданской войне, не упустив того факта, что её отец воевал в коннице Будённого. Рассказала и о коллективизации: её планах, задачах, и осуществлении. Не всё, конечно. О том, что семья её матери была раскулачена и выслана в Акмолинск, где вся и погибла, она умолчала, решив, что вряд ли такое понравится строгой комиссии. Её слушали не перебивая, внимательно и серьёзно.
Когда Лариса смолкла, комиссия совещалась недолго, решив, что ответ девушки вполне исчерпывающий и основательный.
-Мы ставим Вам, Лариса Романовна, «отлично», - доброжелательно объявил председатель. - Так что возвращаться с позором домой не придётся.
-Спасибо, товарищи, - сказала обескураженная Лариса, ожидавшая ещё множество вопросов.
Это «отлично» она восприняла, как оценку своей находчивости и смелости, ибо, как ей казалось, ответ был слишком сумбурным, порой сбивчивым. Сказалось волнение, да и много чего хотелось рассказать — приходилось себя сдерживать.
И вот два года учёбы позади. Они с Шуркой Редькиной, с которой за эти годы стали неразлучными подругами, возвращаются домой. Шурка на четыре года моложе Ларисы — ей двадцать четыре. Она, конечно не красавица, но за словом, как и Лариса, в карман не лезет. Потому и от кавалеров у обоих нет отбоя.
Девушки — не монашки: кино там, парк, аттракционы — всегда пожалуйста, но не более того. За лёгкое поведение могли и с курсов отчислить. Вот тогда точно позора не оберёшься. Да и деньги, которые выдали в правлении на дорогу, на обустройство в чужом, незнакомом городе, придётся возвращать. А сумма набирается немалая, если ко всему приплюсовать ещё и ежемесячную стипендию, и плату за проживание в студенческом общежитии.
Дорога предстояла долгая — через половину страны, из самого сердца Сибири-матушки. В общем вагоне, иных билетов просто не достать. Народу, как сельди в бочке — не протолкнуться. Входили и выходили, суетились, шумно располагаясь на каждом мало мальски свободном месте, на прилепочке. Обустраивались основательно, как у себя дома. Заводили разговоры, выворачивая и душу, и содержимое своих корзинок. Народ простой, хлебосольный, в основном сибиряки: не привыкли прятать снедь и есть от соседей втихомолку. Девушкам это на руку - харчей на неблизкую дорогу запасено минимально. Много ли можно купить на небольшую стипендию?
Товарки как-то умудрились занять вторую полку и теперь стерегли её, чтобы никто чужой не занял, меняясь, как часовые на посту: если одна спала, то другая бодрствовала. А то и вдвоём на полку забирались. Обе худенькие, стройные, весом как раз, как та женщина, что устроилась на нижней полке. Маялась разлюбезная: душно её, воздуха не хватает, потом исходила. Вид жалкий и немного смешной. Муж рядом, вполне нормальной комплекции. Сочувствовал, сопереживал, только не знал, чем помочь. То принимался обмахивать жену газеткой, то водички предлагал принести холодненькой. Жена в ответ только фыркала и отдувалась.
-Говорил же тебе, мать, чтобы дома сидела! - заботливо высказывал жене Николай Николаевич миролюбивым, сочувствующим тоном. - А ты своё: -Поеду и всё тут!»
-Как же, Никола-а-а-ша? - пыталась протестовать Нина Петровна. - Год цельный Феденьку не видела... Соскучилась по сыночке.
Толстуха прижимала к глазам чистую тряпицу, служащую ей носовым платком — ещё секунда и слёзы сами собой начинали течь из её глаз.
-Ну-ну, мать! - засовестил жену Николаша. - что это ты сырость разводишь?... Неудобно перед девчонками... Что они о нас подумают?
Девчонки, как по команде отворачивались, чтобы не смущать толстуху, хотя исподтишка подсмеивались над ней. Шурка прикинула:
-Небось килограмм 120?... Или больше?
Лариса уточнила:
-Думаю, что больше.
Но в душе всё же жалели женщину: с таким весом, да ещё в дороге. Хорошо, что семейная пара только до Челябинска едет.
-Я тоже — до Челябы! - доверительно сообщила Шурка. - А дальше до Кургана на перекладных... Потом уж, как придётся: если не будет попутной, то пешочком — двадцать вёрст с гаком.
-Велик ли гак? - с улыбкой поинтересовался Николай Николаевич.
-Почти столько же! - засмеялась в ответ Шурка.
-Весёлые вы, девки! - констатировал заботливый попутчик. - С вами не соскучишься... Вы хоть замужем?
-Не а, - с готовностью отозвалась Шурка.
-Что так? - удивился Николаша. - Аль женихов не хватило на всех?
-Какие наши годы?! - засмеялась Шурка. -Ещё успеется.
И добавила, кося глазом на проходившего военного:
-Не встретился вот такой красавец!
Засмеялась громко, заразительно, так что все попутчики невольно заулыбались и переключили своё внимание на высокого военного с пышной шевелюрой и пронзительно-голубыми глазами, на холёном, слегка загорелом лице.
Военный остановился, словно споткнувшись о невидимую преграду, перевёл взгляд на девушек. Сначала на Шурку, потом на Ларису. И тут его взгляд задержался дольше, становясь заинтересованным и тёплым.
-Майор. Артиллерист. - про себя решила Лариса, хорошо разбирающаяся в воинских званиях. - Ничего себе. Породистый. Не иначе из интендантской службы.
-Какой милашка! - восхищённо решила Шурка, но высказать свои мысли вслух не решилась, уязвлённая тем, что его взгляд только скользнул по ней и ушёл в сторону, не задержавшись ни на мгновение дольше, чем ей хотелось бы.
А тот у же сложил своё мнение о девушке, так явно пожирающей его глазами:
-Ни ума, ни привлекательности. А вот вторая?... Очень даже ничего... И лицо, и фигурка... Одета правда бедновато... По взгляду — не дура... И не болтлива, как её подружка.
Майор сделал кому-то знак рукой, не-то прося, не-то приказывая остановиться. Закинул небольшой кожаный чемоданчик на третью полку и командным тоном попросил толстуху подвинутся.
Та недовольно проворчала:
-Куда двигаться?! Нас итак тут девять человек!
-Ничего, мамаша, - попытался урезонить её майор, - в тесноте — да не в обиде.
-Какая я тебе мамаша?! - возмутилась Нина Петровна. -Сынок тоже выискался!
Но строгий взгляд военного заставил её замолчать, и женщина нехотя подвинулась к окну, освобождая небольшое пространство, надеясь, что наглый военный не станет тесниться на таком узком пятачке. Напрасно надеялась: майор втиснулся легко, потеснив парочку супругов с корзинкой на коленях.
-Ничего, - сказал мужчина с корзиной, - нам всё равно через две остановки выходить, как-нибудь стерпимся.
Его жена, женщина сухощавая, болезненного вида, пояснила, показывая на корзинку:
-Внучке везём кое-какие припасы. Она у нас в Свердловске, в техникуме учится... В строительном... Голодновато им, студентам. Вот и подкармливаем, как можем... А кто же, как не мы — родители-то оба погибли... Война всё проклятая...
Майор лишь мельком взглянул на стариков и тут же потерял к ним всяческий интерес, успев сказать:
-Вот места и освободятся. А Вы, мадам, так яростно протестуете на ровном месте.
И поинтересовался бодро:
-Далече едем, соседи?
-Кто куда, - буркнула под нос Нина Петровна.
-Я — до Москвы, - словно не слыша соседку, продолжил военный.
Ему с готовностью отозвалась Шурка:
А я — до Челябы! Лариса вот — тоже до Москвы... Меня Шуркой зовут! Александрой то есть. Подругу — Ларисой... Романовной.
-Очень приятно, - кивнув головой, ответил майор. - Будем знакомы: Геннадий. Геннадий Гордин... Отчество, думаю, не обязательно: не в том мы возрасте.
Больше никто из присутствующих не пожелал знакомиться с нагловатым военным: ни толстуха с супругом, ни семейство, состоящее из мужа, жены и мальчонки лет шести, занявшие вторую полку слева, ни пожилая чета с корзинкой.
Через каких-нибудь десять минут после появления военного, народ в вагоне странным образом рассосался: не-то по другим вагона, не-то сошёл с поезда. Майор занял нижнюю полку справа, переместив толстуху с мужем на левую. Старики с корзинкой подвинулись ближе к тамбуру, а женщина с мужчиной и ребёнком ушли в соседнее купе. Боковые полки теперь занимали Лариса и Шурка.
Нина Петровна попробовала было запротестовать, против такой несправедливости, но военный утихомирил её одним только взглядом. Та покрылась испариной и вновь полезла в карман за своим «носовым платком».
Боковые полки на противоположенной стороне заняли два странных субъекта. Один здоровый, высокий детина, с коротким ёжиком волос и с татуировкой на предплечье правой руки — неторопливый, угрюмый, малоразговорчивый. Второй, напротив, маленький, худощавый, юркий, не замолкающий ни на минуту. Казалось, что он говорит и за себя, и за своего неразговорчивого друга.
Они всю дорогу играли в карты. Причём «малОй» всё время проигрывал. Старший снисходительно улыбался и щёлкал его колодой карт по носу. Видно, что это было болезненно: малой жалобно ойкал, кривился и на глазах у него выступали слёзы.
Едва в вагоне начиналось движение., или появлялось новое лицо, он срывался с места и исчезал в той стороне. Через пару минут всё успокаивалось и «малой» возвращался к спокойно ожидавшему его партнёру. И снова начиналась экзекуция.
Каждый раз после выигрыша, великан, которого малой в пылу игры назвал «Быком» орудовал колодой, как орудием пытки, приговаривая:
-Учись, малой! Учись!
Лариса , наконец, не выдержала такого издевательства и поинтересовалась:
-Вам не жалко малого? У него уже нос опух от Вашего учения.
Бык недовольно посмотрел на неё, но перехватив взгляд майора, тихо сказал:
-Тяжело в учении — легко в бою.
Майор поднялся с места и сказал громко:
-Прошу прощения у дам, что оставляю их на несколько минут. Пойду покурить в тамбур, чтобы не загрязнять их нежные организмы табачным дымом.
И неторопливой походкой направился к началу вагона. За ним двинулись и Бык с малым.
Едва они скрылись из вида, толстуха зашипела, приглушая слова чуть ли не до шёпота:
-Вы, что, девки, профурсетками хотите стать?
-О чём это Вы, Нина Петровна? - Лариса сделала вид, что не понимает её.
-Вы, что, девчата, до сих пор не поняли, что это воровская шайка?! - удивился Николай Николаевич. - И этот самый Гордин никакой не военный, он - их главарь...
Последние слова он произнёс уже шёпотом, потому что в проходе неожиданно возник Бугай. Он угрожающе надвигался на «Николашу», всем своим видом показывая, что шутить не станет.
-Отец! - сказал строго, как нашкодившему школьнику. - Не балуй мне! Не по летам старику к девчонкам приставать. У тебя жена под боком...
-А я, что? - залебезил Николай Николаевич. - Я ничего... Только спросил Ларису Романовну не найдётся ли у них соли?... Кушать вот с женой собрались, а соль куда-то запропастилась.
Бугай в ответ погрозил пальцем:
-Смотри у меня! А то пожалуюсь на тебя Геннадию Палычу... Накажет. Он человек военный — дисциплину требует неприкосновенно.... Да и образование к тому же! Три института прошёл — не чета нам всем!
-А я, что? - совсем скис Николай Николаевич. - Я понимаю...
И попытался спрятаться за широкой спиной жены.
Бык усмехнулся. Но его усмешка показалась пожилому мужчине оскалом, и он от страха закрыл глаза.
Однако, как только богатырь, забрав что-то из своей котомки, вновь направился в тамбур к дружкам, Николай Николаевич снова начал говорить:
-Вы поняли, девки? Три института он прошёл?! Как же? Три срока тянул — вот его институты.
У Шурки глаза от возмущения стали круглыми, и она хотела уже выдать по полной этому «противному старикану», но тут вернулась вся «святая троица», как с ненавистью и страхом их окрестила Нина Петровна.
Лариса уже и сама поняла, что дело тут не чисто, а слова Николая Николаевича только подтвердили её подозрения. Но, чтобы не обозлить «троицу» делала вид, что ничего не понимает.
Геннадий Павлович был на удивление вежлив и предупредителен — даже с пожилыми супругами. Он шутил, рассказывал анекдоты, по отцовски опекал подружек, предупреждая их желания. Однако его большие ярко-синие глаза смотрели строго и испытующе, словно хотели увидеть то, что попутчик прячет где-то глубоко в душе или в сознании.
Шурка терялась под этим взглядом и начинала глупо хихикать на каждое слово Палыча, и говорить «милые глупости», как определил её реакцию майор.
Лариса и сама побаивалась этого взгляда, но старалась не показывать вида, подбирая во время разговора каждое слово, контролируя каждый жест, каждый взгляд.
Младшая подруга шептала ей время от времени:
-Ну, ты, Ларка, кремень! Я под взглядом майора начинаю таять, как прошлогодний снег весной.
-Смотри совсем не растай! - как-то огрызнулась Лариса. - Тебя дома мать ждёт и три сестрёнки. Не забыла?
Она видела, какими глазами смотрит на подругу «Бугай», и понимала, что они с Шуркой вляпались, как кур во щи. Понимала, что её легковесная подруга может не устоять против соблазна лёгкой жизни.
Лариса, конечно не моралистка, и на первый взгляд шагает по жизни легко и вольготно, но это всего лишь защитная реакция. Не так уж она глупа, чтобы не понять, что стоит за этой лёгкостью. За ней темно и страшно: ничуть не светлей, чем тогда в 43-м в Сталинграде.
Потому старалась «принять огонь на себя»: специально рассказывала, что отец Шурки погиб в 45-м в Берлине, за пару дней до победы, что дома у неё большая семья — «семеро по лавкам», больная мать, что без неё семья просто не выживет.
Шурка только виновато моргала и поддакивала, готовая в любой момент расплакаться.
-Сразу видно, Шурочка, что Вы пороха не нюхали, - сделал вывод «бравый военный». - От того так боитесь трудностей.
-Какой уж там порох? - с готовностью подхватила его мысль Лариса. - Сами знаете, их местность в глубоком тылу осталась: ни авианалётов, ни артобстрелов.... Но не думайте, Геннадий Павлович, Александра в 13 лет к станку встала — сменила отца, когда он ушёл на фронт... Если бы не она, то не известно выжила бы семья в голодные военные годы... Ей ещё троих сестрёнок поднимать — больше некому.
Бугай тоже прислушивался к их разговору и на его непробиваемой физиономии явно проступало желание помочь бедной девочке. Ларисе так хотелось стереть это желание с его лица, или по крайней мере сказать словами одной из героинь её любимой комедии Грибоедова:
-Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь!
Не сказала — нет. Тогда бы «святая троица» догадалась, что не так уж и глупы эти «провинциальные девчонки», как их однажды снисходительно назвал Гордин.
Бугай на поверку оказался Бугаевским Виктором, а малой — Анатолием Рулёвым. После очередного посещения вагона-ресторана подвыпивший малой признался, что «троица» вместе уже два года. Был и четвёртый человек — молодая, красивая девушка, но... Досказать свою мысль малой не успел — заснул сном «праведника».
Теперь Лариса была уверена, что это воровская шайка, которая работает в поездах. Уверена и в том, что Палыч никогда не служил в Армии и даже представления не имеет, что это такое. Она смотрела на него и удивлялась тому, как можно так беззастенчиво и виртуозно врать, глядя людям в глаза.
Перед самым Челябинском, оставшись с Гординым наедине, она внимательно посмотрела на него, выдерживая испытующий взгляд и попросила:
-Отпустите Шурку. Пожалуйста. Она не выживет в вашем мире.
Тот взглянул на неё с недоумением:
-Её никто держать не собирается... Она глупа. Место её — у станка.
-Но Виктор, - начала Лариса, и Геннадий Павлович перебил её.
-Он сделает так, как велю я! - сказал, как отрезал.
-Отпустят! - решила про себя Лариса. - Это хорошо... Одна я как-нибудь выпутаюсь.
Шурка сошла с поезда без проблем. Виктор даже проводить её не вышел. Но не его искала взглядом девушка - Геннадия, которого тоже не было видно. Прощаясь, подруги слегка всплакнули: два года дружбы что-то для них значили. Когда они вышли на перрон, Лариса попросила:
-Шура, как доберёшься домой, обязательно дай мне телеграмму на Главпочтамт в Воронеж. Я буду волноваться за тебя.
Александра в этот миг готова была пообещать всё, что угодно, потому что в голове у неё было совсем иное. Неожиданно она спросила подругу:
-Можно я с тобой поеду?
Глаза её не просто просили — умоляли.
-Ты с ума сошла? - удивилась Лариса.
Взгляд Александры стал твёрдым, можно сказать упрямым, и Лариса поняла, что сейчас с ней так нельзя, поэтому продолжила чуть мягче:
-Шурка, сестрёнка, подумай о маме. Она же у тебя сердечница... Если, что — не переживёт... Мать тебя ждёт, Шура... И сестрёнки тоже ждут.
Шурка махнула рукой и почти бегом, не оглядываясь, кинулась в здание вокзала. Лариса с облегчением вздохнула:
-Кажется, обошлось!
Поезд Омск-Москва петлял по просторам Среднерусской равнины. Равномерно, методично стучали колёса: тук-тук, тук-тук. Ларисе казалось, что это стучит его сердце — монотонно, ровно, успокаивающе. Но успокоения в её душе не наступало. После того, как в Челябинске сошла Александра, её взяли в кольцо, как солдат в окружении. Куда бы она не шла: к титану ли за водой, в туалет, на перрон ли во время остановки, чтобы подышать свежим воздухом, всегда находился кто-то рядом — если ни Виктор, то малой, или кто-нибудь, ещё не примелькавшийся.
-Не нравится мне эта круговая опека! - думала Лариса. - Что же вам от меня нужно, вороватое племя?... Может хватит опекать? Не сбегу. Некуда мне бежать... Пока некуда.
Но опека не заканчивалась, становясь по мере приближения к Москве только плотнее. И разговоры, разговоры, разговоры. Даже малоразговорчивый Виктор обрёл дар речи и пытался описать яркими красками «воровскую романтику». Получалось не очень убедительно. Тогда он намекнул, что всё в её собственных руках и, если она захочет — может стать «настоящей королевой».
Лариса окинула критическим взглядом своё отражение в зеркале над полкой, усмехнулась и ответила:
-Правда?... Знаете, Виктор, я каждое утро вижу себя в зеркале... Какая из меня королева?
-Не правда Ваша, Лариса Романовна! - вступил в их полемику малой. -Вы ого-го!... Одеты правда... Как деревенская Маруська...
Виктор исподтишка показал ему кулак. Анатолий даже не смутился:
-А, что я не прав? Платьице - не новое, парусиновые туфли... Ни причёски, ни, как его? Мани...кура...
-Эх ты, знаток женской красоты! - осуждающе оборвал его Виктор. - Маникюр! Запомни, если хочешь иметь видимость приличного человека.
Гордин тоже не отставал от своих «подчинённых», окружая Ларису «круговой заботой», время от времени пытаясь вывести её на откровенный разговор: старался произвести хорошее впечатление. Этакий рубаха-парень! Рассказывал различные истории, по его словам из личной жизни, которые больше напоминали приключенческий роман, или кино, недавно им увиденное.
Но Лариса уже не могла ему верить, не хотела. Только вчера она нечаянно подглядела, как он бил малого за какую-то провинность. Бил с видимым удовольствием, расчётливо, стараясь не оставлять следов.
Она смотрела на его холёное лицо, ухоженные руки, аккуратно подстриженные волосы и думала:
-Он же играет! Как артист в театре — на зрителей. Всё отрепетировано до мелочей: и голос, и манеры, и повадки. И даже взгляд! Ничего своего. Маска. Не его — персонажа... Собой он был, когда бил малого.
За красивым фасадом скрывалась такая пустота, от которой веяло могильным холодом. Лариса ощущала это всей кожей, всеми нервами, словно сама стояла на краю этой пропасти. И дальше — ни-че-го. Только падение вниз.
За сутки до Москвы Гордин, видимо, захотел поставить все точки над и, и высказался напрямую:
-Лариса Романовна, как я успел понять, девушка Вы — не глупая. И прекрасно понимаете сложившуюся ситуацию... Мне нужна помощница. Красивая, стройная... умная. Вы вполне подходите под эти критерии...
Лариса молча слушала разглагольствования мнимого военного, хорошо предвидя окончание разговора.
Гордин продолжил:
-Только одно Ваше слово — да. И по прибытию в Москву я разодену Вас, как картинку. Всё будет у Ваших ног: лучшие портные, лучшие парикмахеры и маникюрши...
Но, взглянув на лицо Ларисы, которое не выражало к нему никакой симпатии, Гордин смолк. Потом продолжил резко, почти грубо:
-Только - да! Иного ответа от Вас я не приемлю... У Вас, Лариса Романовна, 24 часа, чтобы понять это... И не секунды больше!
Последняя ночь перед Москвой далась Ларисе особенно тяжело - не заснула ни на минуту. Она лежала с закрытыми глазами, стараясь дышать глубоко и ровно. Лежала и слушала звуки, заполняющие всё пространство. И это тук-тук, усиливающееся на перегонах, и шум встречных поездов, и гудки паровоза — протяжные, захлёбывающиеся собственным голосом. И почему-то все эти звуки казались ей зловещими, не предвещающими ничего хорошего.
-Не боись, Лариса! - успокаивала сама себя. - Двум смертям не бывать, а одной не миновать.
Но умирать, если честно, совсем не хотелось. Если судьба вынесла её на своих руках в самую страшные минуты Сталинградской битвы, почему сейчас она должна отказаться от неё, в мирное время?
Мозг работал лихорадочно, прокручивая варианты дальнейшего развития событий.
-Если откажусь? - думала она. - Что будет?... Убьют?... И вовсе не потому, что свидетели им не нужны. Гордин не привык проигрывать... Возможно и предыдущая помощница чем-то ему не потрафила... Значит, если соглашусь? Конец тот же самый. Словом: куда не кинь — везде клин. О, Господи! Вот вляпалась — так вляпалась!
Едва забрезжил рассвет Лариса тихо сползла со своей полки вниз. Ни одна голова не поднялась, не повернулась в её сторону. Тихо ступая, она пошла в сторону туалета, собираясь ополоснуть разгорячённое лицо. Внезапно дорогу ей преградила цыганка, словно из-под земли возникла. Молоденькая совсем, лет шестнадцати-семнадцати. Глаза, как изумруды, чёрные волосы по плечам широкой волной. Одета, как и положено её сословию: ярко-зелёная кофточка, широкая цветастая юбка, через плечо шёлковый платок салатного цвета с кистями, завязанный на талии большим узлом.
-Давай погадаю, красавица! - глаза у цыганки с искринкой, улыбка на всё хорошее личико.
-Я и сама тебе могу погадать, - вяло улыбнулась ей в ответ Лариса. - Хочешь?
Улыбка вмиг исчезла с лица девушки.
-Смотри, красавица! - предостерегающе сказала она. - Бросишься в омут — назад уже дороги не будет!
-Я и сама это давно поняла, - усмехнулась Лариса. - Спасибо за предупреждение.
-Умная ты, красавица. Поняла, что это не твоя судьба, - сказала девушка цыганка.
-А, что толку? - ответила её Лариса. - Понять — поняла, а как выпутаться из этой паутины не знаю.
Цыганка внимательно посмотрела на Ларису и сказала:
-Я помогу тебе.
Лариса вновь усмехнулась, как-то печально, почти безысходно:
-Мне даже нечем отблагодарить тебя, добрая душа.
-Рада! - сказала девушка, протягивая ей руку. - Меня зовут Рада.
-Лариса, - отозвалась женщина, крепко пожимая протянутую руку.
Они пошептались ещё пару минут и разошлись. Цыганка назад, в соседний вагон, Лариса в туалет. Умывалась долго и тщательно. Заглянула в зеркало и осталась довольна выражением своего лица: ни тени от бессонной ночи, ни потухшего взгляда, ни унылого выражения.
-Так-то лучше, Лариса Романовна! - с вызовом улыбнулась она своему отражению. - Держи хвост пистолетом! Загорюй воробей — курица обидит.
Вернувшись в своё «купе», Лариса снова залезла на вторую полку и затихла, вновь притворившись спящей. Теперь, когда она почти успокоилась, приходилось бороться со сном, чтобы не проспать положенного часа. Скоро Москва. А перед прибытием ей нужно кое-что сделать, о чём они договорились с Радой. От этого зависела вся её дальнейшая судьба.
Почему-то она сразу, безоговорочно поверила юной цыганке. Может потому, что просто не было иного выхода? Говорят, что утопающий хватается за соломинку. Так вот цыганка и была сейчас этой соломинкой.
Через час всё пришло в движение. Первым проснулся Виктор и начал расталкивать малого:
-Просыпайся, засоня! В Москву въезжаем!
-Что?! Где?! - взвился Анатолий, потягиваясь и выглядывая в окно.
-Да, ну тебя! - недовольно ответил он Виктору, поглядывая на часы. - Ещё целых два часа до столицы! Вечно ты со своими шуточками... Поспать по человечески не даст!
-Ш-ш-ш, - донеслось с полки Гордина. - Хватит вам, шалопаи! Ларису не разбудите... А то ещё сбежит от вас ненароком.
-Не сбежит! - с уверенностью ответил ему малой. -Мы с Виктором от неё ни на шаг.
-Смотрите у меня! Не устережёте — головы обоим пооткучиваю! - пригрозил Палыч.
Лариса тянула до последнего, притворяясь что утренний сон для неё слишком сладок. Когда до прибытия оставалось всего полчаса, она открыла глаза, сладко потягиваясь. Поднялся Виктор:
-Ну и спать вы горазды, Лариса Романовна! Уже пригород начался.
-Правда? - поинтересовалась Лариса, и ещё минут десять смотрела в окно, восхищаясь и удивляясь проплывающему мимо окон пейзажу.
-Лариса, - напомнил ей Гордин, - я жду Вашего ответа.
-Я помню, - неожиданно улыбнулась женщина. - Но умыться-то мне хотя бы можно перед принятием важного решения?
-Даже нужно! - обрадовался Геннадий. - Малой, подай Ларочке полотенец.
Лариса села на полке, свесив ноги и Виктор подхватил ей, как пушинку, опуская на пол.
-Ну, что Вы, Виктор?! - запротестовала она. - Это ни к чему, я ещё в состоянии позаботиться о себе.
-Теперь мы будем о Вас заботиться! - с готовностью подскочил малой, подавая полотенце.
-Так, -подумала Лариса, - они уже не сомневаются в моём положительном ответе... Это уже хорошо. Это мне на руку...
Несколько минут у неё ушло на любезности с «компаньонами», а потом Лариса спокойно, не торопливой походкой направилась к туалету. Виктор двинулся за ней. Пришлось встать в очередь. Когда поезд подходил к перрону, в вагоне появилась целая толпа цыган. Они о чём-то громко разговаривали, отчаянно жестикулировали, напирая и оттесняя со своего пути всех, кто попадался на их пути.
Виктора со всех сторон окружили молодые цыганки, выказывая желание поближе познакомиться с русским богатырём. Хватали за руки, висли на шее, предсказывали счастливую, долгую и безбедную жизнь. Тот широко, слегка растерянно улыбался, осторожно снимая со своей шеи тонкие девичьи руки. Вокруг него плясали, пели, кружили цыганки, вовлекая в свой хоровод. Когда толпа схлынула, он поинтересовался:
-Что это было?!
И добавил с улыбкой:
-Вот чертовки! Чуть до гола не раздели!
Поезд остановился. Он видел, как толпа цыган высыпалась на перрон, а Лариса всё не выходила. Туалет был занят. Парень стучал, звал её по имени, но ответом была тишина. Тогда он кинулся к проводнице и стал требовать, чтобы та немедленно открыла туалет, настаивая на том, что в нём находится девушка.
-Какая девушка? - позёвывая отозвалась проводница. - Я ещё полчаса назад закрыла туалет. Там никого не может быть.
Богатырь, как пушинку, поднял совсем не худенькую проводницу и перенёс её к туалету, заставив открыть его. Перепуганной женщине не осталось ничего, как только подчинится парню. Когда она открыла дверь, туалет действительно был пуст.
-Ну, всё, - сказал упавшим голосом Виктор, - мне конец.
А Лариса тем временем в широкой цыганской юбке, укутавшись в шаль Рады, вместе с цыганами покидала перрон, направляясь через зал ожидания на привокзальную площадь. Краем глаза она видела в какой панике бегали по перрону Виктор и малой, прекрасно понимая, что им теперь несдобровать. Но, как говорила её мать: «своя боль — всегда больнее, а своя беда — горше».
Толпа цыган разделилась: молодые девушки остались в зале ожидания, принявшись за пассажиров, а Рада с Ларисой и несколько взрослых женщин спешно свернули от вокзала в сторону, где расположились остальные члены табора: дети, мужчины, старики.
Ларису всё ещё потряхивало: скорее не от страха, на нервной почве — это у неё ещё со времён сталинградских бомбёжек.
Они устроились под навесом на толстом стёганом одеяле. Понимая состояние женщины, Рада подложила ей под руку подушку, сказала, желая успокоить:
-Всё обошлось, красавица. Не волнуйся.
Лариса вопросительно взглянула на девушку.
-Они сюда не сунутся - мягко отозвалась на взгляд та, - это наша территория... У нас с ворами договорённость.
-Ты всё знала? - догадалась Лариса.
-А ты, как думала? - задорно засмеялась Рада.
-Что теперь? - засомневалась женщина.
Что? - переспросила цыганка. - А ничего! Поешь сначала... Ведь ты голодная... Потом куплю тебе билет. И ты поедешь домой... Дома кто ждёт?
-Мама, дочь, - тепло улыбнулась Лариса.
-Вот и поедешь к маме и дочери.
-Зачем тебе это? - поинтересовалась Лариса и глаза её вспыхнули зелёным светом: к их навесу шла девочка лет десяти с двумя чашками куриного супа.
Рада засмеялась легко, открыто, сверкнув удивительно белыми и ровными зубами.
-Ты такая же зеленоглазая, как я! - пошутила она. -Может мы сёстры?
Женщина приняла шутку:
-К сожалению, у нас в роду не было цыган.
-Зато в моём роду русские были, - сообщила цыганка. - Так что — всё может быть.
Почти двое суток провела Лариса в цыганском таборе. Рада купила ей билет до Воронежа на ближайшее число, вернув при этом ещё и её узелок с вещами, с которыми женщина уже распрощалась.
-Откуда? - удивилась Лариса.
-Мы же цыганки! - просто ответила девушка. - Ты разве забыла?
Сказала и задумалась.
-Что ты, Радочка? - спросила её Лариса. - Что случилось?
-Думаю, - ответила та.
-О чём?
-Как сажать тебя будем на поезд... Умыкнуть было проще.
-Они ещё здесь? - спросила Лариса, имея в виду «святую троицу».
-Здесь. Рыщут, как шакалы. Палыч рвёт и мечет. Даже у отца спрашивал не приютили ли мы интересующую их женщину...
-Так твой отец —цыганский барон? - догадалась Лариса.
-Да, Баро. - подтвердила Рада.
-Ну и ну, - только и нашла, что сказать женщина.
-Придётся просить помощи у отца, - в раздумье решила девушка. - Больше нам никто не поможет.
Когда вечером они отправились с Радой к Баро, девушка сказала:
-Лариса, не скрывай ничего — всё расскажи отцу. Он добрый, он — поймёт.
Лариса не утаила ничего. Рассказала Баро и о матери, о Танечке, об учёбе в Омске, о «святой троице», о не желании становится помощницей Гордина.
Беседа длилась около часа. По её окончании барон, оказавшийся на поверку совсем не страшным, а довольно привлекательным, даже красивым мужчиной, сказал:
-Я вполне понимаю тебя, Лариса... Вижу, что ты хороший, открытый человек. У тебя другая судьба — это видно даже мне... Поэтому помогу тебе. И возьму «святую троицу» на себя. А Радочка завтра с подружками посадит тебя на поезд и пару остановок проводит... На всякий случай.
Так и случилось: утром следующего дня Лариса в цыганском облачении, вместе с Радой и несколькими её подругами села на поезд. «Святой троицы» нигде не было видно, но женщина была уверена, что в его шайке гораздо больше людей. Пока девушки развлекали пассажиров, Рада договорилась с молодой проводницей Верой и та пустила Ларису в своё купе.
-Мы сейчас сойдём, красавица! - сказала цыганка Ларисе. - Чтобы не привлекать внимание. Двое из шайки Гордина проверяют поезд... Сиди здесь и никуда не выходи. Вера прикроет тебя. Мы ей заплатили. А эти двое - проверят и сойдут. Дальше не поедут... Через час ещё поезд. Они и его будут проверять... Приедешь домой, напишешь по этому адресу, чтобы я знала, что у тебя всё в порядке... Договорились?
Принимая из рук девушки бумажку с адресом, Лариса расчувствовалась:
-Спасибо тебе, добрая душа. Я у тебя в долгу...
-Не нужно долгов, красавица! - засмеялась в ответ Рада. - Отдашь его первой встречной цыганке. И мы будем в расчёте... Добрые дела нам зачтутся — там, на небе.
-А твоя одежда? - сквозь слёзы спросила Лариса.
-Оставь себе на память! - улыбнулась Рада. - Пусть она тебе иногда напоминает о цыганке Раде, мама у которой была русской девушкой с зелёными глазами...
Цыганки сошли ещё до отправления поезда. Ларисе жаль было расставаться с Радой — девушка ей очень понравилась. Ещё бы, ведь она, возможно, спасла ей жизнь. Женщина успокоилась только, когда поезд был уже от Москвы на достаточном расстоянии, когда стало ясно, что всё позади, всё закончилось. Наконец, она смогла вздохнуть спокойно. Лариса возвращалась домой, где её ждали мама и дочурка...