ЭТО И ЕСТЬ КОКАИН.
(Отбечено : Вероника Лиса)
Всё начиналось, как невинная забава, как попытка отвлечься, уйти от скучной реальности. Людям свойственна опрометчивость, и слишком поздно приходит понимание того, что точка возврата уже пройдена. Да и приходит оно в данном случае не ко мне. И вот теперь дверь заперта на засов, на окнах – новые, только поставленные решётки. Индивидуальная палата психиатрической лечебницы на Бейкер-стрит 221-б. На крепость уже опробованы и дверь, и решётки. И снова. И снова. Решётки выдержали, а вот стёкла – нет, и я около часа орал непристойности и звал на помощь, чем навлёк на дом полицию и, прижавшись ухом к двери, слушал, как Ватсон объясняется с ними – тихим ровным голосом, так бесящим меня в последнее время.
– Не верьте ему! – крикнул я. – Он пытает меня, он хочет убить меня! Он ловко притворялся, на самом деле это – серийный убийца, маньяк, и я разоблачил его, а он теперь морит меня голодом и не даёт воды. Помогите! Выпустите меня!
Увы, они поверили ему, а не мне. Тем более что в следующий момент у меня снова началась рвота, а блевать и одновременно убедительно говорить трудно. Ну что ж, я решил переменить тактику. Лёг на пол ничком – для достоверности в лужу своей блевотины – и перестал шевелиться. Дрожь не в счёт, её не видно. Через четверть часа сработало – ключ щёлкнул в замке. Я подобрался, как хищник перед прыжком. Вот он вошёл, склонился надо мной. Самое главное сейчас – не упустить момент. Быстро извернувшись, как кошка, хватаю его за горло:
– Где кокаин? Живо! Я задушу вас!
Молчит. Старается оторвать мои пальцы. Усиливаю нажим. Его глаза наливаются кровью из лопающихся сосудиков, выкатываются, хрящи гортани податливы под руками – вот-вот переломлю, изо рта вываливается синюшный язык.
– Где кокаин?
Соображаю: он же не может говорить с пережатым горлом. Немного ослабляю хватку. Он сдавленно хрипит:
– Не надо... Холмс... нет....
– Где кокаин?
Машет рукой в сторону двери. Вздёргиваю его в вертикальное положение – всё так же, за горло, толкаю к выходу:
– Где?
Знаю, что есть. Он не мог всё выкинуть – он же боится летального исхода, он же трус, не может рискнуть вот так, безоглядно. Но сейчас его трусость спасёт меня – от тошноты, от боли, от выворачивающего отвращения к жизни, заставлявшего резать вены, пока он не отнял бритву и не надавал по щекам.
– Где? В столе? В шкафу? В тумбочке? – одной рукой продолжаю удерживать и волочить его за собой, распахиваю дверцы. Есть! Вот он, вожделенный флакон! Отбрасываю больше не нужное мне обмякшее тело, как половую тряпку. Он падает и остаётся лежать неподвижно. Жив? Нет? Какое мне сейчас дело! Главное – вот оно: флакон, жгут, шприц. Иголка трясётся, не могу попасть и тыкаю снова и снова, как слепой. Наконец, попадаю. Идёт плохо, вена вздута, затромбирована, но идёт. Слава богу, всё... Мучения закончены до новой ломки, до новой дозы, до новой пытки.
Словно очнувшись от кошмарного сна, оглядываюсь по сторонам. Ватсон неподвижно лежит на полу, неловко подмяв под себя руку. Лицо багрово-синюшное. Глаза закрыты. Из носа, из прикушенного языка стекает на щёку кровь. Боже мой! Это я с ним сделал!
Падаю на колени так, словно мне подрубили ноги.
– Ватсон? Ватсон!!! Очнитесь! Друг мой! Дорогой мой! О Боже, да что же это такое!!!
Слава богу, жив... Веки вздрагивают, приоткрывая два кроваво-красных шарика, в которые превратились его глазные яблоки. Голос – не голос, хрип, скрежет, свистящий, сиплый шёпот, сквозь перхающий кашель, сквозь боль:
– Это – кокаин, Холмс. Вот это и есть кокаин...