Я сейчас живу в Алма-Ате и езжу на метро. Сначала мне казалось, что на метро в Алма-Ате езжу только я, моя младшая дочь и люди с фотоаппаратами, спускающиеся по медленно плывущим в подземелье эскалаторам для того, чтобы запечатлеть того подземелья невиданную доселе красоту.
Мы с дочерью приехали из Питера, и после питерской метрошной давки, суеты и будничности пустота алматинской подземки буквально завораживала нас своим холодом, отстраненностью, ирреальностью. Полдневный сон в июльскую жару, в котором мы, как и эскалаторы, двигались медленно и торжественно, ожидание поезда было растянуто до бесконечности, а финальное его прибытие из инфернальных тоннелей наполняло душу сладким ужасом.
Мы переглядывались с дочерью, когда слышали, как другая мать говорила другой дочери: «Ну что ты канючишь, я все для тебя сделала, на аттракционы сводила, на каток сводила, мороженое купила, даже на метро покатала, а ты…»
Капризная девочка хмурилась, но соглашалась: метро интересней любого аттракциона.
А мы в метро не развлекались, а прятались - от жары, от солнца, от людей, от чужого, чуждого, отторгающего мира. В метро можно было на несколько минут ощутить себя дома, забыть о том, что с нами произошло.
Привыкшие определять городскую топографию привязкой к метро, мы с дочерью быстро научились пользоваться немногочисленными станциями алматинского сабвэя, когда нам нужно было куда-нибудь добраться – даже если на конечной станции нужно было на что-нибудь пересесть.
Потом моя дочь пошла в школу, и тогда мы окончательно убедились в том, что метро в Алма-Ате построили специально для нас, аккурат к нашему появлению, для того, чтобы trauma-drama была не такой травматичной, не такой драматичной. Чтобы мы скорее укоренились. Метро от дома до школы, чтобы «ребенок мог ездить сам, а мама вышла на работу».
Я ездила встречать дочь и читала английский роман – Ника Хорнби – по пятнадцать минут каждый будний день (пятнадцать минут занимает эта поездка). Герой Ника Хорнби – лондонский неудачник, мизантроп, несчастный, одинокий человек, брошеный любовник. Он запутался в своих переживаниях, воспоминаниях, травма-драмах. Он ездит по жизни на метро, называя его по-лондонски Tube, и пытается спастись любимой музыкой, хотя музыка не спасает.
Питерская привычка читать в метро помешала мне заметить, что, пока я сопереживала тому бедному парню из Лондона, с алматинским метро случилась естественная метаморфоза. Сезон отпусков кончился, метро наполнилось людьми, спешащими на работу и с работы, и в час пик в чистеньких его поездах уже не бывает свободных сидячих мест. Конечно, до давки и суеты больших городов ему еще далеко, но то ли еще будет, когда подключат спальные районы!
Прошло три месяца. Дочь ездит сама, я хожу на работу. Хожу пешком по улицам, на меня падают листья, капли дождя и теперь вот – снежинки. Но английский роман я так и не дочитала. У меня украли электронную книгу. Вытащили из сумки, когда в первый раз за три месяца I’d taken a bus.