Иронический детектив.
Часть 1.
Глава первая.
День, когда все это произошло, был самым обычным. Но так только казалось… На самом деле в атмосфере , невидимо для простого глаза , уже витали облака перемен… Правда, об этом еще никто не догадывался – ни я, ни Максим Юрьевич, ни Катька , ни Лёка… В-общем, никто!
Да и на первый взгляд ничего особенного не происходило : все двигались в обычном полусонном состоянии , типичном для окончания московской зимы. Редкий луч солнца, пробивающийся из-за крыш новостроек, да лошадиные порции кофе, выпиваемые нами в течении рабочего дня – вот и весь набор для взбадривания настроения , который мы имели на тот период. Рутинная работа в офисе тоже мало способствовала воодушевлению, и наши дни были похожи друг на друга, как близнецы … Казалось, что здесь, в этих стенах , жизнь прокисла еще в начале прошлого века , и даже появление Ивана Грозного в нашем офисе с просьбой дать объявление о поиске новой жены не могло поколебать устоявшегося духа московского конторского болота.
Этого человека в старомодной клетчатой шляпе конца семидесятых не заметил никто : все были заняты своими делами , да у нас и не было принято особо разглядывать клиентов. С таким количеством объявлений, как в нашем бюро, было не до разглядываний. Только успевай принимать, исправлять ошибки и сдавать в набор. Изредка, когда попадались ну уж совсем из ряда вон выходящие перлы, работа приостанавливалась, и мы дружно ржали, по-своему изображая бедолагу, умудрившегося сочинить такое… Особым даром импровизации обладала наша Катюха, которая за считанные секунды так лихо сочиняла продолжение неудачного объявления, что мы все угорали от хохота. Помню одно, надолго запавшее в душу: «Даю : уроки игры на гобое, флейте пикколо, саксофоне, тромбоне, трубе и вообще на всех предметах, способных вместиться в ваш рот». Излишне говорить, какого рода продолжениями тешили мы наши развращенные подобными объявлениями души… Наверное, клиенты за дверью не раз вздрогнули от залпов нашего дружного гогота, вызванного очередной Катькиной импровизацией. Но то объявление …Нет, оно не было смешным, несуразным или безграмотным.
Наоборот, написанное на листе бумаги четким, твердым почерком, оно было составлено по всем правилам орфографии. Но текст… Текст был не просто странным. От него шли мурашки по спине: «Женщину, забывшую свою тень в известном ей доме, просьба позвонить по телефону…или быть завтра на прежнем месте для возврата оной. Помните о времени». И ВСЕ! Телефончик прилагался, но это был какой-то странный, не московский телефон, состоящий из одних единиц и нулей. Сначала не сообразив, я машинально набрала текст на компьютере и только потом, вчитавшись, ощутила острый холодок в области лопаток…
- Что за чушь… Кать, взгляни, - и я протянула подруге странный листок. Смеяться почему-то не хотелось. Да и вообще в комнате как-то очень быстро потемнело – обычное дело – зимние ранние сумерки, но на душе почему-то стало тоскливо , и страстно захотелось домой. Тайно надеясь на неистребимую Катькину потребность видеть смешное во всем, я ждала , что сейчас она сострит, и это подавленное состояние пройдет, сменившись здоровым дружным смехом. Но Катька молчала… Мало того, краска на ее жизнерадостном лице как-то поблекла, и стала пепельно-серой.
- Мне страшно,- прошептала она. А дальше произошло такое, чего мы никогда не могли ожидать от нашей хохотушки… Стиснув зубы и закатив глаза , она зашаталась и упала в обморок. В самый настоящий обморок, да еще неудачно зацепив рукой груду бумаги на столе! В одну секунду целая лавина объявлений лежала на Катьке, напоминая картину «Неудачное восхождение на Эверест». Мы, ошеломленные происходящим и застывшие в каких-то вычурных позах, даже не заметили вошедшего Максима Юрьевича, который уже минуты три с интересом разглядывал наш паноптикум.
- Ну, и что у вас здесь происходит? – осведомился он. Голос его не предвещал ничего хорошего. Мы, не ожидавшие внезапного появления шефа и не конца переварившие феерическое Катькино падение, стояли, как пораженные столбняком. Не дождавшись ответа, шеф круто развернулся и, кинув мне через плечо короткое: «Зайди!», вышел из комнаты. Как под гипнозом, я поплелась за ним, перешагнув через Катькину согнутую в локте руку. «Помогите ей», - прошептала я , и, выйдя из комнаты, уже в конце коридора увидела спортивную спину шефа.
-Ты, Малахова, вообще меня поражаешь, - начал Максим Юрьевич, как только я вошла в его огромный кабинет, напоминающий больше антикварную лавку.
- Не далее , как вчера, я делал тебе внушение по поводу вашего с Головачевой безобразного поведения в офисе. Какие-то розыгрыши, смеетесь над клиентами… Вы, вообще, соображаете, где вы находитесь? Или, может быть, вы думаете, что попали в цирк? А ? Что молчишь? Несколько посетителей уже приходили с жалобами, что, когда ни придешь в контору, там сидят размалеванные девицы и соревнуются в остроумии по поводу умственных способностей клиентов. Ну, а сегодняшняя сцена вообще из ряда вон. Что Головачева делала на полу? А? Я тебя спрашиваю! Я имею право знать, почему в моем офисе в разгар рабочего дня, в час, так сказать, пик, люди, вместо того , чтобы работать, лежат на полу?!
- Она не лежала,- начала я, но шефа несло.
- Я что, по-твоему, слепой? – заорал он. – Не могу отличить, когда человек сидит, а когда лежит?
- Да нет,- быстро сказала я, - она, правда, лежала… Но не так, как вы думаете… То есть, даже не лежала, а легла, - плохо соображая, лепетала я. Звериный рык шефа вернул меня к действительности.
- Ты что там бормочешь?! Как это так легла?! Как это «легла», я тебя спрашиваю? Вы что там себе позволяете? Совсем с ума посходили?!
- Подождите, Максим Юрьевич,- взяла я себя в руки. – Дайте мне вам все объяснить. Все, честное слово, не так, как вы подумали. И это не хулиганство наше, а наоборот…
С минуту, путаясь в словах, пытаясь как можно точнее восстановить сегодняшние события, я рассказывала ошеломленному шефу про таинственного посетителя, про странное объявление, про Катьку, грохнувшуюся в обморок как нечего делать, про то, как потемнело в комнате, в - общем, про все… Не знаю, понял ли Максим Юрьевич, что я ему говорила, только лицо после моего рассказа у него было, как у увидевшего марсиан на собственной кухне.
- Ну ты, Малахова, даешь,- выдавил он. – Прямо не знаешь, чего от тебя еще ожидать. Скоро ты скажешь, что у нас не контора, а какой-то дом с привидениями.
-Максим Юрьевич,- осторожно начала я,- но вы же сейчас своими глазами видели Катю на полу?
-Ну, видел,- нехотя сказал шеф.
- А теперь подумайте : когда – нибуть, где - нибуть, при каких – либо невероятных обстоятельствах наша Головачева способна упасть в обморок? Вы помните что – нибуть подобное ?
Шеф задумался. Наверное, в эту минуту перед его мысленным взором пролетело все, что он знал о нас с Головачевой. И, судя по его выражению лица, падений в обморок там не наблюдалось.
- Не помню, - честно признался он. – Хотя…
- Что «хотя»?- насторожилась я.
- Нельзя с полной уверенностью утверждать,- со знанием дела сказал шеф,- что, если никогда не падал в обморок, то уже и не упадешь. Теоретически любой из нас может упасть.
-Любой из нас – да! – почти выкрикнула я. – Любой из нас! Но только не Головачева! Она не способна упасть в обморок никогда!
- Почему? – спросил шеф. По-моему, кое-что из рассказанного мной стало потихоньку до него доходить. – Чем Головачева такая особенная?
- Да всем, понимаете, всем,- почти взахлеб заговорила я. - Во-первых, она вообще ничего не боится. Каждый человек чего-нибудь боится, а она – нет! Ни пауков, ни мышей, ни замкнутых пространств, ни темноты, ни высоты – ничего! Она не боится летать самолетами, плыть кораблями, да ее в космос запусти – ей все нипочем! Во-вторых, ее нервная система даже не система, а какая-то суперсистема – расстроить или напугать ее чем-либо практически невозможно. В-третьих, вы помните, чтобы наша Головачева хоть когда-нибудь болела? Да у нее простого насморка отродясь не было. А уж чувство юмора у нее такое – я вам просто описать не могу!
-Насчет вашего с ней чувства юмора я в курсе,- нахмурился шеф.
- Да я не в том смысле,- испугалась я. – Просто у нее на редкость здоровый организм. А когда у человека ничего не болит, он бодр и весел. И поводов падать в обморок у нее не было никаких.
Максим Юрьевич задумался.
- Да-а, Малахова,- протянул он. – Запутанная история. Очень запутанная история. Если все, что ты мне сейчас рассказала, не бред сумасшедшего, а реальные факты, то надо искать первопричину случившегося. А первопричиной, насколько я понял из твоего, Малахова, сумбурного рассказа, послужило странное объявление, давшее толчок не менее странным дальнейшим событиям. И в этом мы разберемся. А пока пойдем , окажем твоей подруге первую помощь, пока ее не оказали другие.
И с этими словами Максим Юрьевич двинулся из кабинета. Я бросилась за ним, рискуя задеть на ходу что-либо из огромного количества ваз, статуэток и других старинных безделушек, теснившихся повсюду. Антиквариат был страстью нашего шефа, давней, и, пожалуй, единственной, так как, несмотря на спортивную внешность, застенчивую улыбку и занимаемый пост, Максим Юрьевич был холост.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Когда мы вошли в комнату, там уже произошли некоторые положительные перемены: Катька больше не лежала на полу, а мирно сидела на стуле у окна - на полу было чисто, а груды разбросанной бумаги аккуратными стопками покоились у меня на столе. Шеф, войдя, так и впился взглядом в нашу пострадавшую, и , странное дело, под его пронизывающим взглядом щеки Катьки медленно порозовели.
- Как чувствуешь себя, Головачева? – каким-то бархатным баритоном спросил Максим Юрьевич.
- Спасибо. Максим Юрьевич, мне уже лучше, - голосом, которого я отродясь у нее не слышала , нежно прошептала Катька. – Немного закружилась голова, а так все в порядке…
«Что это с ней? – недоуменно подумала я. – Может, правда, головой приложилась, когда в обморок падала?»
- Кать,- осторожно начала я, но шеф меня перебил.
-Ты сегодня иди домой, Катя,- голосом доброго волшебника произнес он. – Иди, полежи, отдохни … А Малахова доделает за тебя твою работу, ведь вы, насколько я знаю, подруги …
«Вот тебе раз! – ошеломленно подумала я. – Что тут вообще происходит?»
И тут Катька, моя подруга Катька делает то, чего даже в это злополучное утро я не могла от нее ожидать : вместо того, чтобы поблагодарить шефа вежливыми словами типа «ну что вы , спасибо, я останусь на рабочем месте», она, прошептав: « До свидания!» и ,подарив шефу взгляд , от которого он едва устоял на ногах, красивым движением руки берет сумочку – и уходит! Уходит, несмотря на мой ошеломленный вид, на то, что до конца рабочего дня еще почти четыре часа, что в коридоре – целая толпа народа, а на моем столе – целая гора объявлений. Теперь я ясно осознала, что произошло что-то, не поддающееся никаким объяснениям : странный человек с более чем странным письмом, умопомрачительная перемена шефа и, самое главное, такое непонятное предательство моей лучшей подруги! Пытаясь осознать происшедшее, я медленно двинулась к своему столу, и тут натолкнулась на выразительный Лекин взгляд. Она смотрела на меня так, словно хотела предупредить о чем-то. Не будь здесь шефа, мы бы, конечно, бросив все дела, обсудили эти события, но Максим Юрьевич был здесь, и, судя по всему, уходить не собирался. Наоборот, удобно устроившись на стуле покинувшей поле боя Головачевой, он вынул белоснежный платок и, промокнув загорелый лоб, произнес: «Значит, так. Я хочу знать, что здесь происходит : кто мне морочит голову и зачем ему это надо. И поэтому хочу выслушать от каждого его версию происходящего».
- А как же работа? – тихо спросила Лека. По-моему, сегодняшнее утро тоже выбило ее из колеи.
-А никак,- шеф откинулся на спинку стула. – Рабочий день уже сорван, сейчас кто-нибудь из вас пойдет, извинится перед клиентами, и я даже знаю, кто это будет.
Конечно, при этих словах головы всех присутствующих немедленно повернулись в мою сторону. Я встала и молча направилась к двери.
- И не вздумай сбежать, найду на дне морском! – догнал меня у выхода громогласный окрик шефа.
Да за кого он меня, в конце концов, принимает! Я взрослый самостоятельный человек, отвечающий за свои поступки. И почему я, собственно говоря, должна убегать? Я, что ли виновата во всей этой истории? Если и есть во всем происшедшим часть моей вины, то только в том, что это я протянула Катьке этот злополучный листок. Стоп! Только что пришедшая в голову мысль неприятно поразила меня. Ведь это ИМЕННО Я отдала подруге странное письмо, отчего та и грохнулась в обморок, как подкошенная! Я еще не понимала , что последует за этой мыслью, но в душе уже поселилась странная тревога. И, пока я , с трудом подбирая слова , извинялась перед недовольными клиентами за «технические неполадки в компьютерах», это чувство не покидало меня ни на минуту.
Как только я вошла в кабинет, то по возникшей там тишине сразу поняла, что говорили обо мне. Я молча прошла на свое место и опять зацепилась за выразительный Лекин взгляд. Ясно, она хотела сказать мне что-то важное. Может быть, даже очень важное, потому что события развивались явно не в мою пользу.
- Ну что же, - произнес после паузы Максим Юрьевич. – Теперь мне все ясно. И, как я и обещал, сегодня все могут быть свободны. Ты, Малахова, тоже, - с какой-то странной интонацией произнес он.
- Как «свободны»? – опешила я. – А как же моя версия?
- А она уже не требуется, - сухо произнес шеф, вставая. – Все стало на свои места.
В каком-то странном оцепенении я сидела за своим столом, наблюдая, как наши девицы покидают кабинет. Никто из них почему-то не обращал на меня никакого внимания, никто не произнес наше обычное: «Ну, ты домой идешь, жертва технического прогресса?» Они вели себя так, будто меня тут и не было. И только Лека, дождавшись , пока опустеет кабинет, быстро произнесла: « Жду тебя возле кафешки, надо поговорить».
Когда я вышла из офиса, на улице было совсем темно. Почти так же, как у меня на душе. Я быстро пересекла аллею старого парка с черными заиндевевшими деревьями, вышла на освещенную сторону улицы и сразу же увидела Леку, стоявшую возле кафе. При виде меня она быстро нырнула внутрь, словно прячась от кого-то. Я вошла в кафе вслед за ней. В кафешке, куда мы забегали в перерыв съесть кусочек пиццы и выпить кофе, почти никого не было. Располагаясь в деловой части города среди многочисленных контор, это кафе было полным-полно народа в обеденный перерыв. Сейчас здесь было пусто.
- Садись сюда, - сказала Лека, двигаясь на диванчике возле самого дальнего столика. – Здесь нас никто не увидит.
- Да что, в конце концов, происходит? – не выдержала я. – Бегаем, прячемся от кого-то, никто со мной не разговаривает… Вы что, с ума посходили, что ли?! Все сразу…
- Тише, тише,- испуганно сказала Лека. – Давай что-нибудь закажем, а то неудобно.
Мы заказали капуччино, и, пока официант нес кофе, Лека, не глядя на меня, сказала :
- Люд, хотя все уверены, я не думаю, что это ты. Я, наоборот, на твоей стороне. Хотя для меня, ты сама понимаешь, это в высшей степени чревато, особенно со стороны шефа.
Я отхлебнула кофе, и недоумевающее спросила:
- При чем здесь шеф?
- Как « при чем»? – Лека чуть не поперхнулась. – Как «при чем»? Ты соображаешь, что говоришь?
Стараясь держать себя в руках, я произнесла:
- Лека. Если ты моя подруга и хорошо ко мне относишься, то не своди меня с ума до конца, а расскажи все, что ты знаешь об этой истории. И начни, пожалуйста , с самого начала : какое отношение имеет Максим Юрьевич ко всему происходящему?
Лека посмотрела на меня, и ее зеленые глаза засветились в темноте фосфорическим блеском:
- Ты что, правда, ничего не знаешь? Совсем, совсем ничего?! Ну, это вообще… Вся контора, до последней бабушки знает, а она нет! Ну, Катька, ну змея! Вот это подруга! Вот это да!
-Да что, скажи ты мне на милость, я должна знать? – взорвалась я. Ты можешь говорить по - порядку? И при чем здесь Катька?
- Ка-атька при чем? – Лекины глаза горели , как два прожектора. -Вот Катька –то у нас, дорогая ты моя Малахова, как раз и при чем. И при чем, и при ком. При шефе наша Катька, лучшая твоя подружка , змея подколодная…
- В каком смысле? – растерянно спросила я.
-В самом что ни на есть постельном! – захохотала Лека. – А ты , бедная овечка, даже не догадывалась? Они уже месяца два встречаются, и, по последним данным, там все очень серьезно…
Лекины слова о Катькином романе с шефом не столько поразили меня,- нет, эффект неожиданности, конечно, был, сколько обескуражили… Я не могла понять, почему Катька при нашем тесном с ней общении ни словом, ни звуком не обмолвилась о своих отношениях с Максимом Юрьевичем? И почему все остальные, по Лекиному выражению, до последней бабушки, знают об этом факте?
- Значит, все так, как я и думала,- внимательно глядя на меня, произнесла Лека. – Нет, я одного понять не могу: ну не хочешь, не рассказывай, а гадить-то зачем? Зачем человеку жизнь портить?
- Какому человеку? – растерянно спросила я.
- Да тебе, Малахова, тебе. Та и есть этот человек. Да-а,- протянула Лека. – А вот интересно : если бы не я, сколько бы времени еще ты так и ходила с закрытыми глазами, а? Ведь эта змея, лучшая твоя подруга, о тебе такое говорит, такие гадости несет, что и во сне не приснится!
- Что же ей надо от меня? – потерянно спросила я.
Лека посмотрела на меня так , будто хотела увидеть , что у меня внутри.
-Да ненавидит она тебя, поняла? Ненавидит!
- Как «ненавидит»? Кто, Катька? – у меня было ощущение, что я вижу дурной сон.- За что?
- Да за то, что ты есть, Малахова, за то, что существуешь!
- Я ей вроде не мешаю,- пробормотала я.
- Да это тебе так кажется! – Лека даже подпрыгнула на месте. – А она места себе, бедная, не находит : ведь шеф-то , несмотря на все ее старания, ну не увольняет тебя , и все – как бы это объяснить, а, Малахова? Что она только не делала, каких только гадостей о тебе не говорила, а он уперся – и ни в какую! Вот она от злости и сама не своя , уж и не знает, что еще придумать, чтобы тебя с шефовых глаз убрать…
Я недоумевающе смотрела на нее.
- Ну что ты смотришь на меня? Совсем ни о чем не догадывалась, да? Шеф- то на тебя с первых же минут запал, как только ты в офисе появилась. И все это заметили, кроме, естественно, самой Малаховой. Неужели тебе даже в голову не приходило, зачем это Максим Юрьевич тебя то и дело к себе в кабинет вызывает, проходу тебе не дает?
- Лек, - тихо сказала я.- Ведь он же замечания делал… По поводу нашего поведения…
- А ты хотела, чтобы он тебе с ходу руку и сердце предложил? А так же все остальные имеющиеся органы? Нет, у таких мужиков, как наш Максим Юрьевич, с властью и деньгами, к женщинам свой , особый подход. Ведь ему не просто баба нужна, ему нужно, чтобы ему поклонялись. Как идолу , как египетскому фараону. Вот Катька – та это быстро поняла. Ведь она его, шефа нашего, почти год до тебя обхаживала. И вот, когда он почти сдался – измором она его взяла, появляешься ты – и все ее старания – коту под хвост! Другая бы на ее месте сдалась, но только не наша Катька! Ведь она какую тактику выработала? Хочешь победить врага – стань ему другом! Вот она и стала с тобой дружить – столы рядом, на работе – вместе, после работы – вместе! Никуда из поля зрения тебя не выпускала! На коротком поводке тебя, дурочку, держала, а ты и рада: «Катя, ах, Катя моя лучшая подруга, Максим Юрьевич, она всегда остается со мной после работы, когда вы, Максим Юрьевич, за каким-то лешим заставляете меня в семь часов вечера перепечатывать никому не нужные объявления, и, что самое интересное, сами зачем-то присутствуете при этом»…
Лека достала сигарету.
-Зажигалки у тебя, конечно же, нет?
-Лек, я же не курю,- виновато промямлила я.
-Ну конечно, прямо ангел во плоти. Даже неудобно при тебе курить.
Лека зашарила по карманам, нашла зажигалку. – Да-а, Малахова, а еще говорят, что мамонты вымерли, - затянулась она. - Ты и есть мамонт, Малахова, единственный и неповторимый в своей закостенелой наивности. Как ты вообще могла сохраниться в таком первозданном виде? Я тебе с полной уверенностью могу сказать: таких, как ты, больше нет, ты - единственная!
- Спасибо, обрадовала,- промычал я.
- А я тебя сюда не радовать позвала, - сурово сказала Лека. От ее разухабистого тона не осталось и следа. – Я тебе глаза открыть хотела. И предупредить, что попала ты, Малахова, в очень нехорошую историю, И лучшая подруга твоя уж постарается раскрутить эту историю на полную катушку. Нет, ведь это надо так подгадать? Ведь этого деда с его непонятным письмом Катьке как в подарок послали!
- Подожди, ты хочешь сказать…- странная мысль поразила меня.
- Да, Малахова, да,- продолжала Лека. – И если ты, наконец – то, после долгих мучительных попыток поняла то, что я хотела тебе сказать, то я рада – мои усилия не прошли даром.
- Не может быть,- прошептала я.
- Ну почему же не может? Очень даже может. Я еще удивляюсь, как она раньше тебя не подставила. Не получалось, значит. А тут – на тебе! – дед в шляпе. С дурацким объявлением. И это именно тогда, когда шеф тебе прямо прохода не давал! Уж такой случай ей просто нельзя было упускать ! Вот она и грохнулась в обморок, а потом при всех объявила, что это ты ее из ревности отравить хотела! А наши девицы все, как одна, подтвердили, что деда никакого не было, понимаешь?
- Как - «не было»? – ошарашено спросила я. - Ведь все его видели, и Катька тоже…
- Да это ты так думаешь! – взвилась Лека. – «Был, видели» … А они говорят – не было, и все! Как ты конверт непонятный Катьке протянула – видели, как она после этого в обморок грохнулась – тоже, а вот деда твоего в шляпе как-то никто и не заметил. Так что, попала ты, Малахова, по полной программе. И если дед этот не найдется, а найти его в Москве – ты сама понимаешь, то тебе, моя дорогая, серьезная статья грозит. Покушение на убийство могут пришить, а уж с этим не шутят. И думаю я , что подружка твоя вряд ли отступит от намеченной цели…А эти сволочи из страха что угодно подтвердят, лишь бы с Катькой не связываться. А мне тебя жалко, Малахова. Хорошая ты девка, красавица. Тебе бы с твоей красотой в модельном агентстве работать, а не у на в конторе сидеть… Ты когда к нам пришла, так наши бабы аж задохнулись от зависти. А шеф прямо из штанов выпрыгивал. А я смотрю – нет, не такая ты, Малахова, не выскочка, не высокомерная, а простая, добрая, даже наивная какая-то… Я даже поначалу думала: может, прикидываешься ты? Тебе бы, с твоими-то данными, из шефа веревки вить, а она сидит по вечерам, объявления переписывает. А когда это все произошло, думаю - нет, не дам утопить девку! Хотя сама я, Люд, честно тебе скажу, на волоске. Катька мне простить не может, что я с тобой в хороших отношениях, и шефа настроила против меня…Уже два раза предупреждал, что мной не доволен. Да ладно, не обо мне сейчас речь…
- Лек, что же мне теперь делать? – еле слышно проговорила я.
- А вот мы сейчас и подумаем, как тебе выбраться из этой истории, пока у тебя есть время.
- Почему «пока»? – спросила я.
- Да потому, что потом его может и не быть,- сурово сказала Лека. – А пока ты имеешь два варианта, и это при настоящем раскладе, поверь мне , Малахова, совсем не плохо. Первый: найти злополучного деда, но это, по-моему, дело тухлое. А вот второй вариант - попробовать убедить Максима Юрьевича, чтобы он поверил не Катьке, а тебе. И, как мне кажется , это тебе вполне по- силам. Так что давай, Малахова, действуй, а я побежала, а то у меня кот голодный, все обои изорвал, наверное,- Лека встала. _
- Лек, подожди, - сказала я. – Ответь еще на один вопрос.
- Еще на один? – усмехнулась Лека. – Не многовато для первого раза?
- Скажи мне, пожалуйста, почему ты мне помогаешь? – и я взглянула ей прямо в глаза .
Лека помолчала.
- Тебе сколько лет, Малахова? – серьезно спросила она.
- Двадцать один,- ответила я.
- А мне уже двадцать девять, возраст, сама понимаешь, предпенсионный, - невесело усмехнулась она. – А вот когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, очень сильно я обожглась в жизни из-за такой же, как Катька…Наверное, поэтому до сих пор одна. Ну, ладно, это, как говорят, уже совсем другая история… Ты давай действуй, а я побегу, а то кот сдохнет…
И Лека быстрыми шагами вышла из кафе.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Да-а, легко говорить «Давай действуй!». После разговора с Лекой не то, чтобы действовать, я не знала, как мне жить дальше. Полная картина человеческой подлости развернулась передо мной в таком масштабе, что хотелось броситься вниз головой с моста. Мысли роились в голове, вернее, копошились, как противный серый мышиный клубок, и одна и та же мышь то и дело вылезала наружу: «Катька…» Как она могла? Неужели все, что рассказала мне Лека, правда? Но, чтобы такое сделать человеку, как же надо его ненавидеть! Я не могла до конца поверить Лекиным словам, и твердо, насколько могла в эту минуту, решила : не буду ничего предпринимать, пока сама лично не переговорю с Головачевой. С моей подругой, почти с сестрой, с которой мы были до последнего времени практически неразлучны… В душе теплилась слабая надежда на то, что вдруг Лека ошибается , и все будет по-прежнему…Сейчас я позвоню ей, и все разъяснится, и мы весело посмеемся над этим происшествием, и будем пить кофе с нашими любимыми пирожными, и я останусь ночевать, как раньше, и мы, в ночных рубашках, закутавшись в пледы, будем говорить обо всем до утра… Конечно, зачем же звонить, непроходимая ты тупица, Малахова, надо сразу же ехать к ней, к Катьке! А вот и маршрутка почти до Катькиного дома! И я бросилась со всех ног к остановке… Резкий визг тормозов, и я, как в тумане, почувствовала, как чья-то сильная рука выхватила меня почти из-под колес машины. Нет, это было уже слишком даже для сегодняшнего дня! Передо мной, крепко держа меня за рукав пальто, стоял Максим Юрьевич.
- Как это ни странно, но я только что спас тебе жизнь, Людмила, -проговорил он , не выпуская мой рукав. – Могла бы сказать мне «спасибо». Кстати, могу я узнать, почему ты, как Анна Каренина, так решительно бросилась под колеса проходящего автомобиля? Не заметить его мог разве только слепой...
- У меня близорукость,- мрачно пробубнила я, тщетно пытаясь освободить свою руку из железных тисков шефа. Максим Юрьевич наклонился ко мне. Странно, взглянув в его ярко-голубые глаза, я не увидела в них обычного холодка. Напротив, они смотрели на меня с видимым добродушием.
- Не могла же ты подумать, что я оставлю своего сотрудника ночью на шоссе, да еще с близорукостью? Кстати, почему ты не носишь очки?
У меня линзы, - ответила я, все еще пытаясь вырваться. Но шеф уверенно вел меня под руку. Он выпустил мой рукав только тогда, когда мы оказались в центре старого парка, моего любимого места прогулок. Шеф не знал об этом. Сегодня мы оказались здесь совершенно случайно.
Мягко горели вечерние фонари, и падающий на их фоне снег казался нереально красивым. А молчаливые, покрытые инеем черно-синие ели под желтоватым светом фонарей и снег, струящийся с небес, как на рождественской открытке – все это напоминало театральные декорации. Более романтического места для свидания трудно было придумать. Но это было еще не все. Наверное, судьбе было угодно сделать сегодняшний день днем экспериментов надо мной: остановившись прямо под светом фонарей, Максим Юрьевич произнес:
- Надеюсь, ты не возражаешь?- и прямо перед моим лицом появился маленький букетик фиалок.
- Первые весенние цветы,- добавил мой шеф, улыбаясь. Наверное, у меня был такой ошеломленный вид, что он, внимательно взглянув на меня, сказал:
- Это всего лишь фиалки. Тебе что, никогда цветов не дарили?
Я поднесла букетик к лицу. Крохотные фиолетовые цветочки источали тонкий, нежный, удивительный запах. При других обстоятельствах я сказала бы: « Наверное, так пахнет счастье…» Сегодня, увы, при всем желании я такого сказать не могла. Вздохнув, я произнесла: « Спасибо, Максим Юрьевич». Шеф улыбнулся:
- Ну вот, мы практически открыли сезон свиданий. Кстати, тебе интересно, каким образом я оказался рядом в самый нужный момент?
Я кивнула. Я, действительно, не могла понять, откуда взялся Максим Юрьевич, и чем было вызвано такое повышенное внимание к моей скромной персоне? И тем более непонятно, зачем понадобилось шефу дарить мне цветы?
_ Все очень просто,- сказал Максим Юрьевич. – Вот уже битый час я жду тебя, Людмила. Сначала возле кафе, куда вы направились с Алевтиной, а потом, когда ты вышла, ехал за тобой на машине, сигналил, но ты упорно меня не замечала. Вот пришлось выйти и спасти тебя.
Я набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
- А зачем вы ждали меня, Максим Юрьевич?
Шефа мой вопрос не удивил. Похоже, он основательно подготовился к нашей встрече. Мягко взяв меня под руку, он сказал:
-Давай поговорим в машине. Мне кажется, ты немножко замерзла. Да и я, честно говоря, продрог, пока бегал за тобой по всему городу. А потом я отвезу тебя домой. Ну, согласна?
Нет, поведение шефа было совершенно непонятно! И хотя поездка по ночному городу в компании Максима Юрьевича совсем не входила в мои планы, я все-таки должна была узнать причину этих фантастических перемен. И потому я, немного подумав, ответила:
- Хорошо. Только мне сначала очень нужно заехать в одно место.
Максим Юрьевич , помолчав, как-то очень спокойно сказал:
- Да нет, не думаю, что тебе надо туда ехать. Скорее , наоборот, сейчас тебе лучше держаться от этого места подальше.
Я ошеломленно посмотрела на него:
- Почему? То есть, откуда вы знаете, куда я хочу поехать ?!
- А это очень просто,- шеф открыл дверцу своей сверкающей иномарки. Лека была права – я мамонт еще и потому, что до сих пор не знаю названия машины своего шефа. – Учитывая, что ты разговаривала с Алевтиной плюс происшедшее на работе, и я почти со стопроцентным попаданием могу сказать , что ты отправилась бы к Головачевой. Если бы я тебя вовремя не поймал. Ну, в смысле, не остановил. Залезай в машину, не то заморозишь фиалки.
Я плюхнулась на мягкие подушки. Большая персидская кошка с изумрудными глазами удивленно глядела на меня со спинки бархатного сиденья. Сходство с живым зверем было настолько велико, что я даже отшатнулась.
- Испугалась, что поцарапает? – усмехнулся Максим Юрьевич. – Не бойся… Ее хоть и зовут Катя, но она совершенно безопасна. Хочешь коньяку? - и шеф протянул мне небольшую, но тяжеленькую рюмочку, наполненную янтарным напитком. – Выпей, а то заболеешь.
Я сделала глоток. Крепкая душистая жидкость обожгла язык и горло, и живым теплом растеклась по моей застывшей душе. Через мгновение я почувствовала, что мне легче, а еще через какое-то время мне стало казаться, что все мои проблемы не стоят и выеденного яйца.
- Вижу, тебе уже лучше, - улыбнулся шеф. – Ну что, давай поговорим?
- Давайте,- кивнула я. – Хотя после коньяка я не ручаюсь за точность перевода…
- Ничего, - сказал шеф. – В таком состоянии человек становится добрее, душевнее, откровеннее, наконец… Может быть, и мы, наконец, перешагнем ту границу, которая так долго не давала нам быть самими собой.
- Что, что мы должны перешагнуть? – мне почему-то стало ужасно смешно. – Какую еще границу? Или страницу? Перешагнем границу, перелистнем страницу…
- Послушай, Люда,- остановил меня шеф.
- Максим Юрьевич, - перебила я. – А почему в офисе вы никогда не называли меня по-имени?
Я не мог этого сделать, - ответил Максим Юрьевич. – Ты даже не представляешь, как много я не могу делать в офисе, даже если очень хочу…
И с этими словами шеф привлек меня к себе. Это было так неожиданно и страстно, что я даже не успела понять, что происходит. Коньяк сделал свое дело, и я почувствовала на своих губах губы шефа. Наш поцелуй был долгим, таким долгим, что у меня перехватило дыхание. И, если честно, мне не было неприятно с ним целоваться. Наоборот, когда он, мягко отстранившись, с нежностью посмотрел на меня, я опять потянулась к его губам. Мы целовались в машине, забыв обо всем на свете, тихо звучала музыка, за окном шел снег, ходили какие-то люди… Все, что до этого окружало нас, ушло далеко-далеко… Мы – это были уже не мы, это был один долгий, нежный, космический поцелуй, потому что мы летели, сомкнув губы, прижавшись друг к другу, в прекрасную неизвестность… Резкий Катькин голос раздался прямо у меня над ухом. В то мгновение я не успела сообразить, что ее просто не может быть в машине. Отшатнувшись от Максима Юрьевича, я с ужасом огляделась вокруг.
-Привет, милый! Ты помнишь свою киску? – опять спросила невидимая Катька.
- Что это? – прошептала я. – Кто это говорит?
-О-о-о, - простонал Максим Юрьевич. – Я забыл тебе сказать. Наверное, ты просто нажала на нее.
-На кого? – ошалело спросила я. – На кого я нажала?!
-Да на кошку, на кошку, успокойся ты ради Бога, это просто игрушка с голосом твоей подруги, - проговорил Максим Юрьевич. бросая кошку на заднее сиденье. - Ее подарок мне на день рождения. Ну, все в порядке? Успокоилась теперь?
- Не знаю, - помолчав, сказала я. От фразы, вложенной Катькой в кошачье нутро и прозвучавшей в самый неподходящий момент, мне стало как-то не по себе. Было какое-то странное ощущение невидимого и постоянного Катькиного присутствия. Лирическое настроение исчезло без следа. Я молча отодвинулась от Максима Юрьевича.
-Зачем вы ее возите с собой? – тихо спросила я.
-Только не делай, пожалуйста, скоропалительных выводов,- спокойно ответил он. – Поверь, пока это необходимо.
-Кому? Кому необходима эта дурацкая кошка в вашей машине? Мне? Вам? Или Катьке? – какие-то шлюзы вдруг прорвались внутри меня, и я зарыдала. – Зачем вы подарили мне цветы? Зачем мы целовались? Или это тоже часть какого-то непонятного мне, придуманного вами или Катькой плана?
Я не ожидала, что мои внезапные слезы так подействуют на Максима Юрьевича. Он, растерянно глядя на меня, проговорил:
- Подожди, ты все не так поняла… Какой же я идиот! Конечно, я должен был тебе все раньше рассказать, - и он, достав носовой платок, неумелыми движениями стал вытирать мне лицо. – Ну, ну, не надо так расстраиваться. Все будет хорошо, поверь мне. Ну, посмотри же на меня. Вот так.
Я повернулась к нему. В его глазах светилась неподдельная нежность.
-Я хотел тебе сказать… Ну, не будь такой колючкой, не отталкивай меня… Я так давно люблю тебя, моя девочка, моя любимая,- он прошептал эти слова мне прямо в ухо. – Ну, обними же меня,- и с этими словами он прижал меня к своей груди.
Я услышала биение его сердца. Да, мой дорогой читатель, я тоже давно любила его, любила, боясь признаться себе самой в этом чувстве. И сейчас, в его объятиях, я должна была себя чувствовать счастливейшей из смертных, но какая-то непонятная тревога мучила меня, не давая отдаться полностью своему счастью.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Никогда нельзя что-то заранее загадывать на будущее. Во - всяком случае, мне. Мой жизненный опыт убедил меня в этом еще раз. И хотя я, строя какие-то планы, весьма тщательно обговаривала для себя условия, при которых мои планы имели бы шанс на осуществление, жизнь неизбежно всюду вносила свои коррективы. Так случалось уже не раз. Стоило мне загадать, что уж в этом – то году я должна обязательно поехать на юг – недаром работала весь год как вол, и уже покупалась новая дорожная сумка, и внимательно составлялся нехитрый южный гардероб, даже заказывался билет, как обязательно случалось что-то такое, чего никак нельзя было предугадать: в доме начинался какой-нибудь внезапный капитальный ремонт, и бросить квартиру было уже совершенно невозможно, или неожиданно, как снег на голову, сваливался мамин полузабытый троюродный дядюшка из Жмеринки с целым выводком шумных и назойливых маминых кузин, и, конечно, оставить маму в такой ситуации я уже не могла. Поэтому, убедившись в тщетности своих глубоко продуманных планов, я решила просто плыть по течению, принимая все, что подарит мне моя судьба. Но даже в самых безумных своих мечтах я не могла представить, что таким подарком станет мой шеф. Мы жили с мамой вдвоем, и надеяться еще на кого-то, кроме нас самих, мы не могли себе позволить. Мама была для меня единственным родным человеком на всем белом свете, и можно было с полным основанием сказать, что я жила для нее.
Во - всяком случае, до последнего времени.. До того самого момента, как в моей жизни появился Максим Юрьевич.
Мое чувство захватило меня с такой силой, что первое время я жила, как во сне, не разбирая времени суток. Любовь к нему, как маленький росток, уже давно жила во мне, и, не имея для себя благодатной почвы, дремала в ожидании лучших времен, без надежды когда-либо вырваться наружу. И, как только ответное чувство, как весеннее солнышко, пригрело его, росток с благодарностью расцвел прекрасным, пышным цветком. И я, как цветок весной, хорошела на глазах. Все мои знакомые – кто с удивлением, кто с завистью, отмечали произошедшие со мной перемены. Я сама, с тайной радостью смотря на себя в зеркало, видела там уже совсем другую девушку: будто какой-то внутренний огонь озарял меня. Любовь к лучшему на свете мужчине придавала особый смысл всему, что было вокруг… Все казалось прекрасным, и я смотрела на мир по-новому, замечая многое из того , мимо чего безучастно проходила раньше. Будто я до этого не жила, не дышала, а спала, и только сейчас полной грудью вдохнула первый весенний воздух. Мой избранник любил меня так нежно и трепетно, что душа моя ликовала от счастья. Мы начинали скучать друг по другу, как только расставались. Время, проведенное нами вместе, летело с космической быстротой, и вот опять я считала часы до следующего свидания…Единственным, что отравляло эти удивительные по чистоте и счастью дни, было то, что мы встречались тайно.
С самого начала Максим Юрьевич убедил меня, что это необходимо для нас, для нашего будущего, что есть некоторые вещи, о которых он не может пока рассказать мне, и что лучше, если о нас до поры до времени никто не будет знать. Но о нас знали… Полную правду знали лишь два человека – моя мама и Лека. Первой о происшедших в моей жизни переменах догадалась мама. Когда после нашего объяснения в машине Максим Юрьевич привез меня домой, и я, со следами слез на щеках и с горящими от счастья глазами прижалась к теплому худенькому маминому плечу, она, приподняв за подбородок мое лицо, внимательно взглянула на меня и тихо сказала :
- Ну, вот я и дождалась.
- Мам, ты что? – прошептала я. Мама молча гладила меня по голове, и в глазах ее стояли слезы.
- Ну не надо, мам, я так счастлива, - и я уткнулась головой в мамины колени.
- Я тоже, - произнесла она и, помолчав, добавила, - только прошу тебя, моя родная, будь осторожна.
- Почему? Мамочка, милая, ты что! – я порывисто обняла ее . – Ведь … Мам, он замечательный! Я до сих пор не верю, что мы вместе!
- То, что не веришь, это уже хорошо,- мама осторожно разжала мои руки. – Не будь слишком доверчивой, в жизни все так сложно.
- Я не понимаю… А как же тогда… Мам, ведь так невозможно..
- Что «невозможно»? – мама внимательно взглянула на меня.
- Все невозможно. Вернее, ничего,- я чуть не плакала. – Я не могу, понимаешь, любить человека и не верить ему, встречаться и остерегаться, ведь это неправильно, я так не могу…
- Послушай, дочь,- мама откинулась на спинку дивана. – Ведь я не заставляю тебя делать что-то сверхъестественное. Ты полюбила – и прекрасно, и это твое, только твое чувство, и принадлежит одной тебе. Я только прошу – не доверяйся безоглядно своему чувству. Пусть будет у тебя минутка, когда ты сядешь и подумаешь: тот ли это человек, который должен быть рядом? Любит ли он меня так же, как люблю его я? Достоин ли он моей любви, моей души? А душу твою я знаю… И не хочу, чтобы тебе было стыдно и больно… Вот и все, о чем я прошу.
Я молчала. Мамины слова задели меня за живое. Я, действительно, до сих пор не могла понять, как все у нас так быстро произощло. Еще сегодня утром Максим Юрьевич ругал меня в присутствии восьми сотрудников, был суров, и не было никаких, совершенно никаких, даже самых отдаленных признаков того, что он испытывает ко мне хоть какие - нибуть чувства. А вечером… Нет, это просто какое-то наваждение! Я замотала головой. Не хочу, не хочу думать плохо о нем! Ну неужели я такая уродина, что человек не может просто полюбить меня? И какая ему во мне может быть корысть? Даже думать об этом смешно. Да и Лека говорила, что я ему сразу понравилась… Я растерянно посмотрела на маму.
- Значит, сомнения все-таки есть, - сказала она. – Это уже обнадеживает. А ну, пойдем-ка мы с тобой попьем чайку. С твоим любимым пирожком.
И мама, обняв меня за плечи, повела на кухню.
На следующее утро я проснулась с головной болью. Противно першило в горле, ломило в суставах. Встать с кровати просто не было сил. Кое-как добравшись до телефона, я первым делом позвонила на работу. Трубку взяла Лека.
- Привет, - еле выдавила я. В горле что-то скреблось, глотать было больно. – Это я, Малахова.
- Привет, - удивленно ответила Лека. – Ты что, попала под бульдозер? Что с голосом?
- Почти, - прохрипела я. – Я сегодня не приду, наверное, ангина. Чудовищно болит горло.
- Немедленно вызови врача! - тут же заорала Лека. – Могут быть осложнения! У тебя что, температура? Дома есть лекарства?
- Что - нибуть найду,- сипло сказала я. – Пока, пойду, лягу.
- Подожди! – опять заорала трубка. – Ты где была вчера вечером? Слушай, тут такое… Надо немедленно поговорить! Я к тебе забегу после работы. Ты будешь дома? Ах, да, ты же заболела. Что тебе принести? Какие фрукты, соки? Ты какой любишь? Томатный?
- Приходи сама,- сказала я. – Пока…
Лека, Лека…Какой же хорошей матерью ты могла стать! Любви, нежности и заботы в тебе просто залежи! Огромные, неиспользованные ресурсы любви… И никому, совершенно никому это не нужно! Кроме меня и твоей кошки. Даже, скорее, наоборот – кошки и меня.
Мне вдруг стало очень жалко Леку. Я представила ее одну, в пустой квартире, с котом на руках, без любимого человека, без детей… Нет, это ужасно! Не хочу, чтобы так было! Разве она, с ее добротой, не достойна простого человеческого счастья? « А ты? – вдруг кто-то тихонько прошептал внутри меня. - А ты сама, чем лучше твоей подруги? Может, хватит уже бороться за чужое счастье? Тебе ведь тоже не восемнадцать. Пора и тебе вить свое гнездо. А сейчас и момент как раз подходящий. Бери Максима Юрьевича, бери его, и не думай ты больше ни о друзьях, ни о подругах, научись ты думать о себе, о себе, Малахова, пока не поздно. Пока не осталась одна, с котом на руках…» Фу ты, жуть какая-то в голову лезет! Это все, наверное, от температуры. Я набрала номер поликлиники, вызвала участкового и легла в постель.
Вечером, после прихода врача, после маминого чудодейственного бульона – каким бы больным ты не был, мамин бульон поднимет на ноги! - я лежала в кровати, обложенная подушками. Мягко горел ночник, в маминой комнате светился экран телевизора, пахло моим любимым пирогом. В доме было тихо, мягкий пушистый плед окутывал меня с головы до ног. На улице завывал ветер, бросая в окна пригоршни колючего сухого снега, а дома был покой, уют, тепло…Будто стеной отгородились мы от всего остального мира, от холода, ветра, неприятностей, будто стеной… Стена стала расплываться у меня перед глазами, и я почувствовала, что засыпаю. Звонок раздался в ту минуту, когда я уже собиралась уйти в мягкую пелену сна с головой…
- «Кто мог прийти в такую погоду, да еще так поздно? – сквозь сон вяло подумала я. – И никто нам не нужен, буду спать, спать…»
- Люда, к тебе пришли,- чья-то рука мягко взяла меня за плечо. – Да проснись же, Людмила!
Я открыла глаза. В приглушенном свете ночника я увидела маму в пушистом халатике и еще чей-то силуэт, стоявший за ее спиной. Я приподнялась, и узнала в человеке, стоявшем рядом с мамой, Максима Юрьевича. Я села на кровати. Мама поправила на мне плед и вышла из комнаты, притворив за собой дверь.
- Я, что, вижу тебя во сне? – пробормотала я. – Что ты здесь делаешь?
- Не скажу, чтобы это был очень радушный прием, - произнес Максим Юрьевич. – Ну, ничего, больным простительно. Ты лучше бы легла, с температурой не шутят. А это вот тебе,- и он поставил на пол огромный, доверху набитый пакет. – Кушай, поправляйся, выздоравливай. Горло сильно болит? – и он присел на краешек кровати.
- Ужасно, - сказала я.
- Что «ужасно»? Ты о чем? – и Максим Юрьевич встревожено посмотрел на меня.
- Ужасно болит горло. Ты же меня об этом спрашивал?
- Ну да, конечно. Просто я подумал…- он не договорил. Большая теплая рука коснулась моих волос, и он едва слышно произнес:
- Я хотел бы разделить с тобой твою ангину, чтобы тебе не было так противно болеть в одиночку.
- Ты вполне сможешь это сделать, если поцелуешь ме..,- я не успела договорить. Наши губы слились, и я почувствовала себя преступницей, заражая лучшего в мире мужчину пошлым стрептококком. Я попыталась отстраниться, но из его объятий непросто было вырваться. В дверь тихонько постучали.
- Может быть, хотите чаю?- заглянула в комнату мама. – Ведь на улице просто буран какой-то. Вы, наверное, замерзли, пока доехали.
- С величайшим удовольствием,- Максим Юрьевич поправил растрепавшиеся волосы. Мама тактично сделала вид, что ничего не заметила.
- Пойдемте на кухню,- улыбнулась она, и наш гость, очарованный, как под, гипнозом, пошел за ней. Да, моя мама всегда производила на мужчин какое-то непостижимое впечатление. В нее были влюблены все особи мужского пола, знакомые с мамой – от нашего сантехника до главного врача детской поликлиники, где мамочка работала детским психологом. Самые горластые дети переставали плакать, попав под сияющий свет синих маминых глаз. А длинные, светлые, скрученные тугим узлом на затылке, волосы, а голос! О-о, мамин голос – это просто отдельная тема для рассказа. Представьте себе самый нежный, с теплым бархатным тембром, негромкий голос. Кто хоть раз услышал его, будет помнить, и нежно улыбаться всю жизнь. Поэтому я не удивилась, увидев реакцию Максима Юрьевича – это была обычная мужская стойка, как делают гончие на дичь. Иначе просто не могло быть. Не было ни одного мужчины на земле, кто отреагировал бы иначе на эту воплощенную женственность. Нет, один все-таки был. И он был моим отцом.
История их отношений с мамой прошла мимо меня, вернее, я тогда была слишком маленькой, чтобы что-то понять. Помню только всепоглощающую любовь к родителям и чувство невероятного счастья, когда мы были все вместе … Моя родители были вместе практически всю жизнь – они учились в одной школе, только отец был на несколько лет старше, вместе училсь в медицинском, мама выбрала детскую психологию, а отец стал очень хорошим кардиологом, и было много прекрасных, светлых дней впереди. А потом… Потом все кончилось. Мама никогда не касалась этой темы, а я, боясь ее расстроить, не задавала вопросов. Просто однажды, в один очень нехороший день, папа стал жить отдельно от нас. У него образовалась другая семья, но детей там не было. Отдельные слухи доходили до меня из маминых с бабушкой разговоров, но при виде меня все разговоры сразу прекращались. Мне же было сказано, что папа будет жить отдельно от нас, но он всегда, где бы не жил, будет моим папой, и будет любить меня, свою дочку. И довольно долго я этим словам верила. Пока не выросла. А потом наши и без того редкие встречи с отцом прекратились совсем. Во время сумасшедших, непонятных перемен в стране отец не мог больше оставаться в России, и уехал за границу, куда-то очень далеко. Было несколько писем оттуда, адресованных маме, но они остались без ответа. А мама так и не захотела больше ни с кем связывать свою судьбу. Может быть, слишком любила отца, и так и не смогла простить его. А, может, не хотела лишних душевных травм для меня. А потом не стало бабушки… И мы остались с мамой вдвоем.
По оживленным голосам на кухне я поняла, что чаепитие удалось, и два любимых мной человека понравились друг другу. Я только- только хотела присоединиться к маленькой, но веселой компании, и уже опустила ноги на ковер у кровати, как раздался еще один звонок. И по сжавшемуся сердцу я почувствовала - произошло что-то нехорошее, звонок был какой-то резкий, короткий, тревожный. Я вышла из комнаты и услышала, как мама открывает кому-то дверь. И по голосу сразу узнала Леку. А по коротким репликам поняла, что ни Лека, ни Максим Юрьевич не ожидали увидеть здесь друг друга. И встреча эта не была для них приятной неожиданностью. Я вышла в прихожую и увидела осыпанную снегом Леку, стоящую у двери с удивленным и рассерженным видом. При виде меня она широко раскрыла и без того огромные глаза, а по ее крепко сжатым губам было видно, что встреча с нашим шефом у меня дома ей очень сильно не нравится. Она, насупившись, молчала все время, пока Максим Юрьевич, поцеловав у мамы руку, а меня нежно погладив по щеке, попрощался и, пожелав «спокойной ночи, выздоравливать и всего самого доброго», уехал домой. Тогда Лека, схватив меня за руку и, обдавая резким запахом мороза, потащила в комнату. Там она, скинув дубленку прямо на пол, упала на диван, и не глядя на меня, проговорила:
- Надеюсь, это не то, о чем я подумала? Что он делал у тебя дома? Как он вообще тут оказался? Отвечай же, что ты молчишь?
- Лека, я очень рада тебя видеть, - я подняла с пола ее пальто. – Но это именно то, о чем ты подумала. И, пожалуйста, не задавай вопросов, я пока не в состоянии тебе ответить.
- Ты что, ненормальная? У тебя с головой все в порядке? Да ведь он… - Лека сбросила на пол шарф. – Вот мерзавец! Ну, просто в голове не укладывается! Я же тебе только вчера все рассказала! Все тебе объяснила! Как вообще это могло произойти? Ты можешь хоть что – нибуть сказать или так и будешь молчать, и идиотски улыбаться?
- Подожди, подожди, успокойся,- я села рядом с Лекой и обняла ее за плечи. – У нас ничего не было, совсем ничего. Мы только целовались. И признались друг другу в любви. И он привез меня вчера домой. А сегодня просто пришел проведать меня, и сказал, что соскучился…
- С чего это вдруг он заскучал, бедняжка? – издевательски спросила Лека. – Ну, надо же! У самого такое событие на носу, а он скучный ходит. И, наверное, хотел, чтобы ты его скуку развеяла, да, Малахова? Да говори же, несчастье ты мое!
- Лек, ты о чем? – мне стало как-то не по себе. – Ты что имеешь в виду, а?
-Да то, что женится он на Катьке, поняла?! По телефону не могла тебе всего сказать. Заявление подано, день бракосочетания назначен, все приглашены, ну, кроме тебя, ясно. Платье от лучших кутюрье, бриллиантовое колечко и медовый месяц на Мальдивах. Ну разве не шоколадная мечта, а, Малахова? А к тебе, дурочке, подкатил, чтобы перед свадьбой, так сказать, потешится напоследок, ведь недаром на тебя целый год, как кот на сметану, смотрел! Не пропадать же добру, в смысле, тебе , Малахова! Катька же после свадьбы с поводка не спустит! И ведь кого приглядел! Ладно бы выбрал какую-нибуть, на Катьку похожую, которая знает, чего от нее хотят, и готова на все, в зависимости от предложенной суммы. Нет, этому мерзавцу понадобилось к своим прочим победам еще и тебя причислить! Как подумаю об этом, прямо от ярости задушить его готова. Да ты же, чистая твоя душа, даже противиться не будешь этой подлости, а все, все отдашь ему, а когда он хвостом вильнет, еще и судьбу благодарить будешь, за то, что подарила тебе такую большую любовь!
- Я не верю тебе, - тихо сказала я. – Не могу поверить…Не мог он так говорить мне, понимаешь… Так говорить и врать? Ведь это…Это просто… бесчеловечно…
Слезы, горячие горькие слезы катились по моим щекам. Я сидела, уткнувшись в Лекино плечо.
- Не веришь, потому что мамонт ты…Эх ты, бедный мой мамонтенок! – Лека нежно гладила меня по голове. – Не боись, тетя Лека не даст тебя в обиду! Ты же мне как сестра, слышишь?
- Лек, за что? – всхлипнула я. – Ну почему мне так трудно, непонятно жить? Почему у меня все не так, как у всех?
- Таким, как ты, всегда трудно, - произнесла Лека. – Вспомни Андерсена. Там о тебе все данные, как в энциклопедии.
- Андерсен не писал о мамонтах,- всхлипнула я.
- Он о гадких утятах писал. Которые прекрасные лебеди.
- Так кто же я? – подняла я на Леку глаза.
- А ты подумай, - хитро прищурилась она. – Ой, мамочки, пол-одиннадцатого уже, - и Лека вскочила , взглянув на часы.
- Останься, пожалуйста, - взмолилась я. – Я просто не могу сейчас одна…
Наверное, у меня был настолько жалкий вид, что Лека, взглянув на меня, вздохнула .
- Ну ладно, что с тобой поделаешь. Только соседке позвоню, чтобы кота покормила.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Ночью мне стало плохо. Резко подскочила температура,жарко было даже глазам. По маминым сжатым губам, когда она смотрела на градусник, я поняла, что дело плохо.
- Сколько там, мам? – прохрипела я.
- Тридцать девять и два,- неохотно сказала мама. – Давай-ка сделаем укольчик, дочь.
- Я помогу, - Лека в моей ночной рубашке вскочила с дивана.
- Пойдем со мной, - сказала мама, и мои спасительницы отправились на кухню. После укола мне действительно стало легче, и, пока я пила из огромной чашки отвар шиповника и еще каких-то трав, мама и Лека сидели рядом на кровати и неотрывно смотрели на меня.
- Ну, как ты? – держа меня за ногу в шерстяном носке, спросила Лека.
- Видишь как хорошо, что ты осталась, - желая сказать ей приятное, произнесла я едва слышно. – Теперь спасаешь мне жизнь.
Лека просияла. Даже сквозь смуглую кожу было видно, как румянец залил ее до самой шеи. Лучшего комплемента для нее трудно было придумать.
- Да ладно тебе, ты что, - смущенно сказала она, и тщательно поправила на мне одеяло.
- Спасибо тебе, хороший ты человечек, - мама нежно погладила Леку по голове. – А еще говорят, что женской дружбы не бывает. А, кстати, где Катюша? – обратилась она ко мне. – Что-то давненько ее не было видно. С ней ничего не случилось?
Мы с Лекой переглянулись.
- С ней? – переспросила Лека. – С ней – ничего. Зато со всеми остальными… - она многозначительно поглядела на меня.
- Не надо, не сейчас, - умоляюще прошептала я.
Мама вопросительно посмотрела на нас обеих.
- А почему, собственно говоря, не сейчас? – усмехнулась Лека. – Все равно надо будет когда-нибудь рассказывать. А мы так удачно собрались…Да и время как раз подходящее – пол-третьего ночи. До утра просто уйма времени.
- Люда, что произошло? Что-то плохое? – мама старалась говорить спокойно.
- Ну, самого плохого пока не произошло, Олечка Михайловна, - прокурорским тоном произнесла Лека. – Хотя от нашей девочки ожидать можно всего…
- Люда, о чем речь? Ты можешь мне сказать? Это как-то связано с твоей подругой? – и мама присела на краешек дивана.
- И с подругой тоже…- Лека посмотрела на меня. – Ну, что, Малахова, начинай. Или лучше я? Доверяешь?
Я кивнула. Наверное, и вправду лучше было все рассказать маме. Хотя, на самом деле, я без Леки вряд ли это сделала бы. Просто потому, что сама еще не до конца разобралась в последних событиях.
Не знаю, почему, но маму Лекин рассказ сильно встревожил. Она, внешне спокойная, дослушала до конца эту почти мистическую историю, и лишь крепко сжатые сплетенные пальцы выдавали ее волнение. После недолгого молчания мама произнесла:
- Пока не знаю что, но что-то мне в этой истории определенно не нравится. У меня ощущение, что кто-то хочет тебя подставить… Кому –то ты сильно мешаешь. Просто таких совпадений не бывает, понимаешь?
Я кивнула.
- Да Катьке, Катьке, кому же еще? – подпрыгнула Лека. – Вы же сегодня сами видели, Олечка Михайловна, что с шефом-то нашим твориться. Он же, он… - Лека не находила слов. – Прямо озверел от любви! Аж домой к вам приперся! Вообще совести у человека нет! – выпалила она.
- Не уверена, - задумчиво сказала мама. – По- моему, Катя в этой истории совсем не главное действующее лицо. Наоборот, у меня сложилось мнение, что и Катей кто-то очень ловко манипулирует. Для того, чтобы в какой-то момент все стрелки перевести на нее: все знали, что она и ты якобы были соперницами. Вот! – мама подняла вверх палец. – А сейчас у меня возник самый главный вопрос, который, если мы ответим на него правильно, может пролить свет на всю эту историю, - и с этими словами мама вышла из комнаты. Через мгновение она вернулась с большим пушистым медведем в руках. Мы с Лекой переглянулись.
- Ты хочешь спросить, нравится ли мне этот медведь? – поинтересовалась я.
- Нет, я хочу знать, являетесь ли вы с Катей на самом деле соперницами. А этот мишка поможет нам в этом разобраться, - и мама аккуратно усадила его рядом с Лекой.
Мы недоуменно смотрели на маму. Наверное, наши лица в этот момент выражали такое слабоумие, что мама рассмеялась.
- Дорогие мои девочки, вы даже не представляете , насколько все человеческие поступки объяснимы и предсказуемы с точки зрении медицины, особенно такого ее раздела, как психология. Ведь все наши поступки имеют, как пассажирские поезда, начальную и конечную точку отсчета – отправление и прибытие. И у нормальных психически людей, даже когда они находятся в состоянии аффекта, все поступки можно просчитать, как, скажем, не очень сложное математическое уравнение. На этом, кстати, и базируется судебная медицина. Ведь доказать, планомерно ли планировал преступление человек или совершил его в помешательстве, будучи психически больным, можно лишь основываясь все на тех же законах человеческой психики и психологии. Я понятно объясняю?
Мы с Лекой не очень уверенно кивнули.
- Ну, что бы вы поняли, о чем я говорю, - мама ненадолго задумалась. – Ну. например, у человека с нормальной психикой все его физические действия очень выверены по времени. И, даже если учитывать различные темпераменты людей, можно с точностью высчитать, сколько по времени человек утром потратил на приготовление яичницы, на одевание, на дорогу до работы, и мог ли он по дороге забежать к соседке, и ни с того, ни с сего грохнуть ее топором по голове. Понимаете? Любое преступление обязательно не впишется во временной график нормального человека. Оно будет выбиваться из него и лезть в глаза. И иногда 5-10 минут играют огромную роль. Не все так просто, как кажется… - мама замолчала.
- Олечка Михайловна, - вкрадчиво начала Лека, - все это дико интересно, но только при чем же здесь этот медведь? Что-то мы с Людмилой не поймем…
- Да все очень просто ,- сказала мама. – Начнем с самого начала. С какого времени вы не общаетесь с Катей? – обратилась мама ко мне.
- Да с позавчера, ну, когда этот дед появился, - сбивчиво начала я.- И она потом так странно ушла, и не позвонила…
- Так. Получается всего два дня. Запомним это. А теперь скажи мне,- обратилась она к Леке,- сколько, по твоим словам, Катя встречается с Максимом Юрьевичем?
- Встречаются то недавно, месяца два, два с половиной. Ну, серьезно, вы ж понимаете, - многозначительно добавила она. – А обхаживать она его начала давно, почти два года назад. Это точно! На моих глазах все было! – с гордостью добавила она.
- Два года. Угу, - сказала мама. – А ты, Люда, пришла в офис год назад, правильно? И до последних событий никаких столкновений у вас с Катей не было, даже наоборот. Теперь, даже если Катя скрывала от тебя свои отношения с Максимом Юрьевичем, год – это слишком большой срок. Слишком большой срок, - медленно сказала она.
- Слишком большой срок… для чего? – выдохнула Лека.
- Для того, чтобы так притворяться,- произнесла мама. – Поймите, ненависть, как и любовь, очень сильное чувство. У человека, по- настоящему ненавидящего, не могут не появиться серьезные психологические проявления по отношению к тому, кого он ненавидит. Иными словами, невозможно на протяжении долгого времени носить в себе такой груз. Обычному человеку это не под силу. Ведь ненависть, как и любовь, невозможно скрыть, она, как болезнь. И, если любовь проявляется во взгляде, в интуитивном желании, на уровне подсознания, быть поближе к любимому человеку, то ненависть, наоборот, предполагает полную невозможность совместного нахождения рядом с человеком, ненавистным тебе. Иначе конфликтов не избежать. А то и чего-то посерьезнее. И, зная Катю, ее натуру экстраверта, я почти уверена, что на столь долгое притворство она не способна. У нее все ее чувства обязательно имеют выход. И эту ее природную черту невозможно изменить, как невозможно изменить день на ночь. И, если бы она действительно ненавидела тебя, скрывать это на протяжении года так искусно она бы не смогла. Для этого надо быть совсем другим человеком. А вот и подтверждение моих слов,- мама, наконец, взяла в руки пушистого мишку.
-Насколько помню, этот медведь был тебе подарен в День Святого Валентина, - и мама достала из штанишек игрушки маленькую открытку в виде сердечка. –«Моей любимой подруге . Я счастлива, что ты у меня есть… Целую тысячу раз. Твоя Катюха.» И со дня этого подарка прошло чуть менее двух недель. Сопоставив эти факты, явной нестыковки в происходящем не увидит только слепой.
Мама посмотрела на нас с Лекой. Мы, ошеломленные, молчали.
- А вдруг она притворялась? – почти прошептала Лека.
- Исключено,- сказала мама. – Чтобы так притворяться, нужно быть очень осторожным, опытным, и самое главное, взрослым человеком, - мама на секунду замолкла. – Да, это-то и не понравилось мне с самого начала! Именно взрослым, взрослым, понимаете меня? Нет, не Катя здесь главное действующее лицо. Ну-ка, быстро соображайте, кто еще мог затеять эту непонятную, странную игру? Кому обязательно нужно, чтобы с Людмилой случилось что-то нехорошее?
Мы с Лекой переглянулись.
- Мам, а ты уверена, что все так серьезно? – я старалась говорить спокойно, хотя от маминых слов у меня захолодело где-то под левой лопаткой. – Может, это просто чья-то неудачная шутка?
- Ты знаешь, дочь, я бы посчитала все это шуткой, если бы тебя, по словам Леки, не собирались обвинить в убийстве лучшей подруги. И еще… Этот внезапно вспыхнувший роман с твоим начальником не дает мне покоя. Не отрицаю, он, возможно, прекрасный человек, но почему он раньше никак не проявлял своих чувств? Ведь вы знакомы не первый день. И потом… Он же почти женатый человек. Нет, что-то здесь не так. Что-то не вяжется… А что, пока не пойму… - мама опять сжала пальцы . - Будто все стрелки сошлись на тебе.
- Да нет, Олечка Михайловна, он по Малахо… ну, то есть, по Людмиле давно сох, прямо с первого дня на нее запал, это все знали, -затараторила Лека. – Только она же на него даже не взглянула по-настоящему ни разу. Она же вся погруженная в работу свою была. А Катька, эта змея, его и перехватила, да так, что он даже «мяу» сказать не успел. Вот если бы Людмила на него, как на мужчину посмотрела тогда, когда он…
Мама взглянула Леку.
- Уверяю вас, опытному психологу не нужно много времени, чтобы определить, кто в коллективе как к кому относится, - произнесла она. – А что касается пресловутой Катиной ненависти к тебе… Если на протяжении такого долгого времени это сильное чувство никак себя не проявило, вывод один – его просто не было. Понимаете? Не было! А если не было ненависти у Кати Головачевой к тебе, Людмила, то и не было причины для ненависти, ибо без первого нет второго. Я понятно говорю?
Мы, ошеломленные, смотрели на маму.
- Я же сказала вам, что психология - важная вещь,- улыбнулась мама.
Конец 1 части. Продолжение следует...