ДГ12а Секрет двойного дна
Дверь медленно открывается, и входит Намигур, таща за собой тяжеленную сумку, и поток свежести и холода с дейкеренских просторов. А я вдруг вижу молодую женщину редкой красоты, с этой же самой сумкой через плечо, быстро бегущую, не разбирая дороги, перебегающую мелкую реку, оглядываясь назад с отчаянием.
- Приезжал гонец с рудников два дня назад, привез выручку с последней продажи бронзы. Я думаю, тысяч десять тут есть.
- Зачем ты вернулся? Здесь опасно находиться!
Намигур хмурится, глядя на лежащего без движения Тенедара.
- Тот, кто не нашел себя в жизни, не должен бояться смерти. Даже преждевременной. Потому что времени нет... Вобщем, вот деньги. Я взял себе немного.
Я сажусь на корточки, и набираю в горсть золотые монеты. Они молчат. Золото всегда молчит обволакивающей неизвестностью. А я привык, чтобы металлы со мной разговаривали. И все-таки я слышу голос. Очень знакомый голос, звенящий колодезной чистотой.
- Но разве в этом их привезли из Северного Геймтука? – Я касаюсь истертых ремней изношенной, старой сумки.
- Нет, я их пересыпал, потому что та, другая сумка, мне пришлась по вкусу. И я взял ее себе. Не думал, что ты узнаешь. Ну хочешь, верну... – Литтирен строит кислое лицо, и становится похож на нахохлившийся шелестящий куст, недовольный тем, что ветер подул, и потревожил его сон.
- А эта сумка откуда?
- Да кто его знает, торговцы, может, оставили, или поставщики продуктов.
Тенедар просыпается, и стонет. Я бегу к нему, бросая Намигуру на ходу:
- Деньги пересыпь куда-нибудь еще, а эту сумку принеси мне пустой.
Целый день Манихот практически не приходит в себя, и под вечер его кашель превращается в хрип. Развитие болезни происходит слишком быстро, как будто я и не прерывал ее четырьмя точками невозвращения, всего лишь одна из которых творит чудеса в организме любого другого человека.
Забывшись на секунду, я снова начинаю видеть ту девушку, бегущую по лесу с сумкой, которая теперь лежит у меня на столе. Видение беззвучно, но я чувствую, что в лесу звучат голоса, потому что всякий раз она оглядывается со все нарастающим ужасом, и бежит быстрее, выбиваясь из сил.
Я касаюсь мокрой от пота, и испачканной кровью рубашки Тенедара, и он открывает глаза. В них больше нет смятения, и борьбы, и отчаяния из-за незаконченности дел.
- Сходи к моей сестре, ее зовут Ина. Скажи, что я завещал ей мой дом... Под ним есть подземный лабиринт. Там... Деньги... Пусть она возьмет деньги, а тело мое там... и оставьте... - Манихот пытается вздохнуть, но не может, и закашливается сильно и мучительно.
Положив ему руку на грудь, я чувствую, что уже почти конец, который он принимает спокойно. И все потому, что ничего не знает. Его сестры больше нет в живых. И денег в подземном лабиринте тоже нет. Надо меньше лезть, куда тебя не просят, и больше бывать дома.
Если бы он знал, то метался бы сейчас от злобы и ненависти, и не принял бы свою судьбу так спокойно. А вы бы что хотели? Знать, или не знать? Сумка, которую его сестра прижимала к груди, когда ее все-таки догнали, могла бы много рассказать...
Вы когда-нибудь желали, чтобы вам рассказал все шкаф, который стоит в комнате уже сорок лет? А как насчет кровати, которая видела ваших родителей молодыми? Вам хотелось бы, чтобы вещи умели говорить, или лучше оставить все, как есть?
Ина входит в комнату в разноголосом птичьем шуме и гаме, окруженная многоликой толпой невиданных существ, качающихся туда-сюда, как от ветра. Говорит, что достигла земли обетованной, и была там принята этими существами. Я киваю, и указываю ей на брата. Она бросается к нему, и обнимает с любовью, и наполняет мою спальню бодрящим ароматом чего-то красивого и притягательного.
Дыхание Тенедара становится все более и более затрудненным, он начинает мотать головой, но вдруг его взгляд останавливается на чем-то, и, мне кажется, что он видит склонившуюся над ним сестру, потому что начинает улыбаться.
Звенящий голос, исходящий от сумки, наконец достигает меня, и говорит, что там письмо. Я бросаюсь к столу, хватаю сумку, и вытряхиваю. Ничего. А голос продолжает говорить о письме. Я ощупываю сумку, и чувствую, что под кожаным дном что-то перекатывается туда-сюда.
У нее двойное дно! Я хватаю кинжал, и разрезаю дно. Оттуда выкатывается с десяток медных монет. Вот откуда голос. И вроде бы больше ничего нет... Погодите. Я засовываю руку в разрез, и вытаскиваю измятый свиток. Вот оно, письмо для Тенедара, нужно успеть прочитать, пока он жив.
Но Ина останавливает меня движением прозрачной, легкой, и светящейся руки: "Это письмо не для него". Ее прикосновение - вода из студеного родника, нескончаемо глубокого, и желанного.
Откуда-то доносится оглушающий звук колокольного звона, и я только успеваю подбежать, и держать Тенедара за руку, когда его глаза стекленеют, а улыбка безжизненно застывает.
Неуловимым движением Ина закрывает его глаза, а существа за ее спиной затягивают протяжную песню, которая, вместе с колокольным звоном, кажется феерически торжественной и уместной также, как полет во сне.
Мне видятся могучие деревья с серьезными лицами, и бескрайние, нетронутые ногой человека поля, а Ина все рассказывает о мире, в котором теперь живет, потому что ее душе нужно было найти способ забыть о мести.
Нет, не надо ходить к моей матери, зайдите к моему любимому, передайте ему письмо из сумки. Это все, что она говорит, прежде чем исчезнуть, но не прервать ту неразрывную связь между братом и сестрой, над которой не властны ни смерть, ни время.