Тайны городских кварталов. третья часть

 
               
                *  *  * 
      В  себя  Ефим  пришел  только  на  лестничной  площадке  перед  квартирой.    Вторая  половина  концерта  и  сонные  зимние  улицы  минули  мгновением,  совсем  не  отдалявшим  от  встреч  с  незнакомкой.    В  прихожей,  гостиной  и  на  кухне  был  свет.    На  неприкосновенной  вешалке  отца  висели  два  чужих  пальто.    В  застекленной  двери  кухни  мелькнула  тень,  дверь  отворилась  и  показалась  мать.          
      -  Явилось,  чадо!  -  громко  и  осуждающе  возвестила  она.    Корсет,  обтягивающее  вязаное  платье,  которые  не  скрывали,  а,  наоборот,  подчеркивали  тучность  ее  сложения,  и  преувеличенная  категоричность  в  голосе  -  свидетельствовали  о  присутствии  в  доме  почетных  гостей. 
      -  Не  так  громко,  -  Ефим  миролюбиво  улыбнулся  матери. 
      Но  Клавдия  Федоровна  Огородникова  не  собиралась  так  просто  отказываться  от  аффектации  своего  статуса  хозяйки  дома  и  с  ничуть  не  меньшим  апломбом  говорила  уже  из  кухни: 
      -  Я  забочусь  о  нем,  готовлю,  а  он,  видите  ли,  не  удосужится  даже  по  телефону  сообщить,  что  придет  в  одиннадцатом  часу! 
      Ефим  влез  в  шлепанцы,  поправил  перед  зеркалом  прическу  и  прошел  на  кухню.    Есть  не  хотелось,  но  не  зайти  на  кухню  и  не  засвидетельствовать  своего  внимания  к  матери  было  бы  бессердечно  и  обеднило  бы  ее  домашнюю  роль  в  глазах  гостей.    Он  всегда  щадил  ее  самолюбие.    Некогда  мать  поступилась  преподаванием  литературы  в  школе  в  угоду  отцовской  концепции  хранительниц  домашнего  очага,  а  теперь   ничего  серьезнее  бытовых  проблем  для  неё  уже  не  существовало.    Впрочем,  особой  склонности  к  обидам  за  нею  не  наблюдалось  -  куда  охотнее  и  быстрее  она  обнаруживала  склонность  к  диктату. 
      -  У  меня  выдался  нестандартный  день,   -  Ефим  закрыл  за  собой  дверь  и  с  сыновьей  непринужденностью  сел  за  стол. 
      -  У  отца  гости  -  поздоровайся,  -  энергично  прошептала  Клавдия  Федоровна,  кивнув  на  дверь,  соединяющую  кухню  с  гостиной.    Она  смотрела  на  сына  многозначительно,  с  широко  раскрытыми  глазами,  внушая  мысль  об  ответственности  момента. 
      -  Успеется,  -  Ефим  посыпал  на  ломтик  лимона  сахарного  песку. 
      На  кухне  было  уютно,  чисто,  витал  запах  варившегося  кофе,  а  лимон  с  сахаром  оставался  лакомством,  даже  когда  не  хотелось  есть.    Ефим  отдыхал.    Ни  о  каких  гостях  сегодня  он  знать  не  желает,  и  голосам  в  гостиной  не  отнять  у  него  сегодняшних  впечатлений. 
      Клавдия  Федоровна  ошеломленно  уставилась  на  сына.    Однако  взгляд  ее  тут  же  потеплел,  она  прозорливо  улыбнулась  и  бесцеремонно  подсела  к  Ефиму. 
      -  Можно  поинтересоваться,  чем  был  нестандартен  твой  день? 
      -  Не  надо  меня  инспектировать,  мам,  -  Ефим  смягчил  отказ  вежливым  тоном. 
      -  Тебе  видней,  - Клавдия  Федоровна  удовлетворенно  отстранилась  от  стола.    Ответ  сына  не  противоречил  возникшему  предположению,  но  лицо  ее  снова  обрело  взыскательность.  -  Надеюсь,  ты  проводил  время  в  порядочном  обществе?    Не  забывай  -  от  импозантности  до  карикатуры  один  шаг. 
      «Приехали,  сейчас  мне  опять  начнут  объяснять  привлекательность  строго  тона  в  поведении  молодых  людей»,  -  обреченно  подумал  Ефим.    У  матери  была  давняя  мания  требовать  безупречных  манер  и  предосудительного  отношения  к  случайным  знакомствам.   
      -  Кстати,  дважды  звонил  Александр,  -  не  без  тщеславия  заметила  Клавдия  Федоровна.  -  Вот  кто  мне  симпатичен!    Судя  по  тому,  что  Александр  -  твой друг,  я  воспитала  в  тебе  чувство  своего  круга.    Мне  кажется,  вы  даже  походите  друг  на  друга,  хотя  галантности  и  общительности,  не  в  пример  тебе,  Александру  не  занимать,  -  Клавдия  Федоровна  оправила  на  платье  несуществующие  складки. 
      По  кухне  плыл  бархатный  шум. 
      -  Кофе,  мой  кофе!  -  Клавдия  Федоровна  кинулась  к  электрической  печи.  -  Как  ты  меня  заговорил,  Ефим! 
      Ефим  допил  кефир  и  встал,  ожидая,  когда  мать  направится   в  гостиную  с  кофейным  прибором. 
      -  Захвати  коньяк,  -  Клавдия  Федоровна  бросила  на  сына  возбужденный  от  спешки  взгляд. 
      -  Извини,  мам,  но  там  не  мои  гости. 
      -  Ох,  баловни,  -  все  я  и  всюду  я!    Что  бы  вы  делали  без  меня?!  -  Клавдия  Федоровна  со  звоном  утвердила  бутылку  коньяка  на  подносе. 
                *  *  * 
      Один  из  гостей  играл  с  Кириллом  Дмитриевичем  Огородниковым  в  бильярд,  другой  сидел  в  кресле  рядом  с  инкрустированным  карточным  столиком  и  постукивал  пальцем  по  типографскому  бланку  для  преферанса.   
      Ефим  скупо  кивнул  присутствующим  и,  пока  мать  расставляла  прибор,  прошествовал  к  винтовой  лестнице. 
      -  Сын!  -  удовлетворенно  объявил  Кирилл  Дмитриевич,  затем  сдвинул  брови  и  предостерегающе  надул  губы  -  в  знак  того  что  сын  его  -  слишком  серьезная  личность для  сегодняшнего  общества.   
      -  Этот,  что  ли,  трудится  у  меня?  -  безжизненно  скрипучим  басом  спросил  бильярдист  -  толстый  гость  в  темно-синем  костюме-тройке,  взглянув  на  поднимающегося  по  лестнице  Ефима.  -  Будет  человеком. 
      Ефим  проигнорировал  слова  о  себе,  сказанные  в  третьем  лице,  и  продолжал  невозмутимо  подниматься.    Быстрее  в  свою  нору,  в  свои  апартаменты,  быстрее  от  превосходительного  тона  толстых  старых  людей,  быстрее,  чтобы  подробности  вечера  не  утратили  в  памяти  отчетливости.    Вот  его  приют!    Здесь  можно  снова  бродить  по  залам  хореогрфического  училища,  снова  увидеть  незнакомых  девушек  и  даже  заговорить  с  ними.    Василий  не  в  счет  -  на  того  нашла  полоса  чтения  приключенческой  литературы,  и  теперь  пронзительный  глас  толстяка  -  пятиклассника  уже  редко  оглашал  квартиру.    Чу!    Братец  уставился  на  него  из-за  своего  стола.   
      -  Явился!    Тебя  разыскивали  по  всем  домам,  -  пухлое  лицо  несовершеннолетней  жертвы  калорийного  питания  и  запоздалого  решения  родителей  удвоить  потомство  сияло  нахальством  и  торжеством.   
      -  Штатским  пора  уже  спать,  -  холодно  обронил  Ефим.    Надежда  на  временную  покладистость  братца  рассеивалась. 
      -  Ты  что  ли  с  Луны  упал?    Я  уже  с  первого  сентября  живу  по  твоему  расписанию. 
      Василий  становился  невыносим.    Ефим  строго  воззрился  на  брата. 
      -  Еще  одна  бестактность  -  и  с  Луны  на  тебя  чем-нибудь  упадет. 
      Василий  переменился  в  лице. 
      -  Ма..ама...а!  -  призывно,  со  слезами  в  голосе  закричал  он,  выбираясь  из-за  стола,  и  неуклюже  побежал  к  лестнице. 
      Ефим  отвернулся  от  брата.    Довольно!    С  Василием  он  больше  не  знается!    На  столе  привычный  порядок:  рулон  ватмана,  тетрадь  с  расчетами  для  более  технологичного  варианта  изделия,  логарифмическая  линейка,  справочники  -  все  на  месте.
      Внизу  послышались  торопливые  шаги.    Ефим  взял  с  книжного  стеллажа  свой  самый  крупный  альбом  с  почтовыми  марками,  увеличительное  стекло  и  сел  в  кресло. 
      -  Что  случилось,  солнышко  мое,  что?  -  трогательное  участие  матери  отразилось  на  лице  Василия  былым  торжеством. 
      -  Фим  дерется,  -  Василий  сверлил  брата  счастливыми  глазами. 
      Клавдия  Федоровна  поднялась  к  детям  и,  поцеловав  несколько  раз  Василия  в  щеку,  обняла  его  за  плечи. 
      -  Что   я   слышу,   Ефим?  -  Клавдия  Федоровна  напустила  на  себя  строгий  педагогический  тон.    К  отсутствию  мира  у  сыновей  она  уже  давно  привыкла. 
      -  То,  что  впредь  я  не  желаю  ничего  знать  о  Василии,  -  спокойно  ответил  Ефим,  не  прекращая  рассматривать  марки. 
      -  Мальчики,  будет  вам,  -  сочтя  свою  миссию  выполненной,  Клавдия  Федоровна  еще  раз поцеловала  Василия  и  поспешила  вниз.  -  Через  полчаса  я  загляну  к  вам  -  чтоб  оба  были  в  постелях. 
      -  Что,  попало?!  -  глаза  Василия  мстительно  сузились.    Приняв  молчание  старшего  брата  за  капитуляцию,  он  хозяйски  поковылял  к  своему  столу. 
      Ефим  любил  рассматривать  почтовые  марки,  особенно  в  этом  альбоме,  с  пейзажами  Саврасова,  Васильева, Шишкина,  Левитана,  Поленова,  Куинджи,  Нестерова.    Знакомые  виды  всегда  ласкали  отдохновением,  тишиной.    Но  сейчас  они  неуловимо  преображались  и  обнаруживали  родственность  с  картинами  парка  на  окраине  города,  с  убранством  залов  хореографического  училища,  с  обликом  незнакомки.    Ефим  перестал  видеть  марки,  вновь  ощутив  себя  в  настороженной  тиши  картинного  зала  училища. 
      -  Ну,  Кирилл,  друг  ты  мне  или  нет?  -  хриплый  бас  из  люка  взорвал  зыбкую  восстанавливаемую  в  памяти  Ефима  картину.  -  По  игре  складывается,  что  друг,  а  на  деле  помочь  не  хочешь.
      Удары  бильярдных  шаров  стали  громче.
      -  Дело делу,  как  говорится,  -  рознь,  -  Ефим  узнал  бодрый  голос  отца. 
      -  Я  тебе  говорю,  это  плохой  человек,  -  бас  начал  окрашиваться  агрессией. -  Сам  рассуди:  год  назад  я  позволил  ему  получить  квартиру,  а  на  днях  звонят  из  газеты  и  зачитывают  его  пасквиль  на  меня!    Соображаешь,  он  почувствовал  себя  независимым! 
      -  У  нас  каждый  может  критиковать. 
      -  Не  надо,  Кирилл!    Все  будет  чин  чином:  восстановить  общественность  против  него  -  проще  пареной  репы,  и,  будь  уверен,  скоро  его  отстранят  от  дел. 
      Голоса  из  люка  настойчиво  завладевали  вниманием.    Ефим  отложил  марки  с  линзой  и  стал  готовиться  спать.    Бездарнее  тратить  время,  чем  слушать  распри  администраторов,  определенно  нельзя.    А  с  Александром  он  встретится  завтра,  но  прежде,  разумеется,  следует  запастись  правдоподобной  версией  сегодняшнего  вечера.    О  хореографическом  училище  Ефим  решил  никому  не  рассказывать.    
      -  Смеешься,  а  я  задраю  для  него  все  ходы,  -  металлический,  не человечески  звучащий  бас  таил  сейчас  в  своих  недрах  признаки  умиротворения.  -  Леша,  мой  горисполкомовский  шеф,  обрисует тебе. 
      -  А  что  тут  рисовать  -  принцип  известен,  -  второй  гость  был  весел  и  непринужден.  -  Организациям,  в  кои  энный  гражданин  может,  по  идее,  податься,  будет  посоветовано  в  энный  период  времени  энных  специалистов  с  энного  предприятия  -  не  принимать.    Пусть  гражданин  поменяет  профессию  или  вообще  сматывает  удочки.    Заартачится  -  организуем  ему  отчисление  с  заочной  аспирантуры,  а  там,  глядишь,  не  долго  и  подвести  под  статью.    К  счастью,  у  гражданина  нет  близких  высокопоставленных  родственников,  которых  было  бы  сложно  по  обычной  схеме  прищучить.    Зато  супругу  его  и  подружек  его  друзей  оприходуем  без  проблем. 
      -  Это  коррупция,  мужики. 
      -  А  ты  докажи!  -  бас  напрягся  от  угрожающей  интонации.  -  Давай  прямо:  ты  его  отошьёшь  или  нет?    Если  -  нет,  считай,  что  ты  отныне  чужак.    И  баста! 
      -  Суров!    Нет,  Андрюша,  я  приму  его  -  люблю  принципиальный  народ.     А  кто  иначе  мне  правду-матку  выскажет  и  от  ошибок  убережет?    Подхалимы  и  прихлебатели,  что  ли? 
      “Можно  подумать,  что  постановщик  балета  на  музыку  “Симфонических  танцев”  Рахманинова  знает  гостей  отца”,  -  сквозь  сон  успел  отметить  Ефим.    Заснеженный  ночной  парк  и  мерцающее  за  деревьями  здание  хореографического  училища  увлекли  его  в  свое  ирреалистическое  царство. 

                *  *  * 
      Деловитость  многоликого  конструкторского  отдела  импонировала  Ефиму.    Вид  прилежно  работающих  людей  дисциплинировал,  свидетельствовал,  в  его  глазах,  об  уместности  здесь  его  сумрачной  внешности  и  облегчал  задачу  трудиться  продуктивно  и  непринужденно.    Незнакомая,  не  ясно  из  чего  возникшая  неудовлетворенность  начавшимся  днем  исчезла  у  Ефима,  едва  он  вошел  в  отдел.    Сейчас  Ефим  знал  почти  всех  сослуживцев  и,  хотя  близкими  отношениями  не удостоил  никого,  находиться  в  отделе  доставляло  удовольствие.    Приятно  было,  что  рядом  работает  Фаина  Тимофеевна  -  скромная  рассеянная  женщина.    Она   всегда   долго   сосредоточивается,   прежде   чем   ответить  кому-нибудь  на  вопрос.    Дела  семьи,  чертежи,  комиссии,  телефонные  звонки  -  все  вместе  требовало  более  сильной  оперативной  памяти,  чем  была  у  нее,  и  потому  с  ее  лица  не  сходила  улыбка  виноватой  потерянности.   
      Впереди  Фаины  Тимофеевны  работал  Глеб  Разумовский.    Черты  лица  и  сложение  Гогена  сочетались  в  нем  с  тихим  голосом,  вдумчивыми  речевыми  интонациями  и  склонностью  к  интеллектуальным  спорам.    Несоответствие  между ожидаемым        и  действительным  характером  этого  человека   было  настолько  разительным,  что  казалось,  будто  деликатностью  манер  он  намеренно  бросал  вызов  природе.   
      В  сущности,  все  вокруг,  за  исключением  альбиноса,  располагали  к  себе.    Но  одного  только  расположения  недостаточно,  чтобы  люди  становились  друзьями.    Устраиваясь  на  завод,  Ефим  вовсе  не  рассчитывал  пополнять  с  детства  установившийся  круг  близких  знакомых,  предпочитая  свою  жизнь  вне  завода  держать  за  семью  печатями  от  непосвященных.    Впрочем,  следовать  установленному  для  себя  правилу  удавалось  далеко  не  всегда.   Сегодня, например, он допустил даже  двойную  оплошность:  наговорив  лишнего    Александру  по  телефону,  а  заодно  -  и  присутствовавшей  при  разговоре   машинистке.    Забыв  запастись  приемлемым  объяснением  вчерашнего  вечера,   он  явно  без  вдохновения  импровизировал,  уклоняясь  от  прямого  вопроса  и,  в  конце  концов,  за  чередой  односложных  фраз,  сослался  на  симпатии  к  старым  кварталам  города.    Объявить,  что  весь  вечер  бродил  периферийными  улочками,  равнозначно,  не  больше  не  меньше,  самой  вести  о  визите  в  хореографическое  училище!    Александр,  естественно,  счел  признание  шуткой,  а  перенесенную  на  сегодня  координационную  встречу  потребовал  ни  при  каких  обстоятельствах  не  срывать. 
      До  обеда  Ефим  работал,  по  обыкновению,  продуктивно.    Эльза  не  подходила.    Вероятно,  она  обиделась  за  вчерашний  отказ  и  теперь  неделю  будет  сторониться.    Надо  признать,  ежедневных  претенциозно-жеманных  знаков  ее  внимания  будет  немного  недоставать,  но  зато  он  быстрее  приступит  к  деталировке  главных  сборочных  единиц.    Удовольствие  от  работы  ничто  не  сможет  у  него  отнять.    Ему  ли,  потомственному  инженеру,  не  знать  достоинств  и  ответственности  конструкторского  труда,  и  он  по  праву  испытывает  удовлетворение,  когда  узнает  в  чертежах  модифицированного  изделия  черты  своих  знаний,  своей  воспитанности,  своего  стиля  жизни.    Бесспорно,  привычка  самозабвенно  работать  ему  очень  идет,  как    шла   бы,  безусловно,   любому  человеку,  чей  труд  не  чужд          
канонам  эстетики  и  общественно  необходим.    Недаром  внешность  его  и  мироощущение,  пусть  на  чей-нибудь  взгляд  родственное  мироощущению  Нарцисса,  свидетельствуют  о  серьезном  взгляде  на  жизнь. 
      Но  сегодня,  к  концу  рабочего  дня,  от  самозабвенности  Ефима  не  осталось  следа.    Близкий  вечер  настойчиво  оживлял  в  памяти  подробности  встреч  с  незнакомкой.    Власть  инженерных  гармоний  пасовала  перед  девушкой  в  темно-коричневом  платье.    Возможность  выйти  из  круга  привычных  явлений  в  мир,  в  котором  присутствует  незнакомка,  пугала  и  волновала  Ефима.    К  тому,  что  открывалось  ему  иногда  в  музыке  и  живописи,  он  приблизился  наяву!    Нет,  при  всей  чопорности  провинциальной  среды  он  не  смеет  чуждаться  случайного  откровения  действительности.    Малодушие  не  приличествует  ему.  Чтобы  предвосхитить  обывательскую  молву,  надо  не  медля  снова  побывать    в  училище.    Осуществимость  внезапной  идеи  окончательно  убедила  Ефима  в  небеспочвенности  его  мечтаний.    Вот  не  ждал,  что  его  внимание  привлечет  отнюдь  не  представительница  его  квартала,  что  вопреки  бытующему  в  его  кругу  телефонному  флирту,  скрытому  от  посторонних  глаз,  будет  вынужден  искать  личных  встреч.    Но  разве  условности  отдельного  квартала  стоят  встреч  с  незнакомкой! 
      Звонок  известил  отдел  об  окончании  трудового  дня  и  прервал  грезы  Ефима. 
                *  *  * 
      Улица,  ведущая  по  окраине  города  к  парку,  тонула  в  снегу.    Сумерки  растворяли  силуэты  низкорослых  деревьев.    Окна  и  номерные  лампочки  одноэтажных  кирпичных  домов  освещали  расчищенную  пешеходную  дорожку  и  сугробы,  которые  укрывали  стволы  деревьев  по  самые  ветви.    Словно  всеведущая  сводница,  улица  манила  Ефима  в  освещенную  уличными  фонарями  даль  -  туда,  где  на  месте  домов  по  одной  стороне  улицы  тянулась  металлическая  ограда  парка.   
      Ефим  клял  себя  за  волнение  и  даже  засомневался  в  своем  умении  владеть  собой.    Можно  подумать,  что  он  серьезно  рассчитывает  сегодня  увидеться  с  незнакомкой.    Хорошо  еще,  если  разузнает  о  дате  очередного  концерта.   И  все  же,  походы  в  училище  должны  быть  отмечены  предельной  результативностью.    Разве  не  благоразумно  именно  сегодня  встретиться  с  незнакомкой,  чтобы  впредь  уже  не  искать  встреч,  а  назначать  их  по  телефону.    Ефим  сожалел,  что  был  невнимателен  к  объявлениям  на  концерте  и  не  запомнил  имени  девушки.    Теперь   только   случайность  явит  ему  незнакомку.    Он  даже  не                знает,  что  вразумительного  сказать  вахтеру  училища.    Тот  попросту  не  захочет  его  впускать. 
      Ефим  вошел  в  парк.    Да,  концертной  афиши  на  фонарном  столбе  не  видно,  поэтому   в  училище  сегодня  и  в  самом  деле  беспрепятственно  не  попасть.    Но  идти  туда  все  равно  надо.    В  своем  главном  сегодняшнем  намерении  Ефим  был  уже  непоколебим.    Где  еще  незаметней  для  обитателей  его  квартала  может  осуществиться  знакомство  с  девушкой.    Конечно,  учись  в  хореографическом  училище,  например,  его  братец,  сегодня  вовсе  не  потребовалось  бы  заходить  туда  и,  тем  более,  изобретать  благовидный  предлог  -  чего  проще  было  бы  выведать  у  младшего  Огородникова  расписание  занятий  в  старших  классах,  а  потом  дождаться  незнакомки  где-нибудь  у  входа  в  парк  или  на  автобусной  остановке.    Впрочем,  на  правах  близкого родственника  учащегося  ему  бы  ничего  не  стоило  и  самостоятельно  раздобыть  расписание.    Увы,  непричастность  братца  к  хореографии  предопределилась  тучностью  родителей  задолго  до  появления  того  на  свет.   
      Тут  Ефима  осенила  идея:  может  быть,  действительно  представиться  вахтеру  братом  здешнего  ученика?    Желание  проверить  по  расписанию  уроков  обоснованность  позднего  возвращения  родственника  не  должно  вызывать  подозрений.  Хотя,  такого  рода  предусмотрительность  больше  подошла  бы  не  старшему брату, а  матери  или  отцу.    Кроме  того,  надо   обязательно  знать  фамилию  реального  ученика.    Старый  вахтер,  наверное,  помнит  наперечет  всех  учащихся  и  без  труда  усечет,  что  к  чему.    Да,  статус  старшего  брата  выглядит  неубедительно.    Отец  -  вот  это  звучит  уже  веско.    Только  в  двадцать  два  года  вряд  ли  можно  отрекомендоваться  отцом.    А  что,  собственно,  может  ему  помешать?!    С  таким  сложением,  в  таком  пальто,  головном  уборе  и  с  не улыбающимся  взглядом  -  он  с  успехом  потянет  на  тридцатилетний  возраст.    Но  не  зная  фамилии  реального  ученика,  на  одном  отцовском  авторитете  вахтера  не  проведешь.    Неужели  придется  ждать  новый  концерт?    Так  прождешь  до  следующего  Нового  года.    Нет,  видно  роль  тридцатилетнего  отца  сегодня  для  него  неизбежна.    Остается  лишь  вообразить,  что  его  братец  -  это  семи  или  восьмилетний  сын.    А  вдруг  восьмилетних  в  училище  не  принимают?    До  чего,  все-таки,  трудно  прилично  соврать!    Никогда  не  думал,  что  вопреки  влюбленности  в  безукоризненность  своих  правил  будет    вынужден  прибегать  к  приемам  завзятого  авантюриста.    И  как  завзятого  авантюриста,  наставлять  которого  на  праведную  дорогу  поздно,  Ефима  уже  не  страшил  разговор  с  вахтером.  В конце  концов,  что  настораживающего  в  том,  что  серьезному  человеку  понадобилось  представление  о  программе  занятий  в  училище?    Пусть  его  сын  не  учится  там,  но  это  вовсе  не  говорит  о  нежелании  сына  поступать  туда.    Вот  он,  долгожданный  всеобъясняющий  аргумент:  его  сын  мечтает  получить  воспитание  в  хореографическом  училище!    Ефим  с  безотчетной  признательностью  взглянул  на  вдохновенно  изогнутые  стволы  деревьев,  немо  проступающие  в  сгустках  зимних  теней.    Аллея  чудилась  одушевленной.    Безмолвие,  величественность  ее  будили  стесненную  радость  и  уверенность,  что  она  покровительствует  незнакомке.    Быть  может,  аллея  покровительствует  и  ему? 

                *  *  * 
      Фойе  было  полно  шума,  движения  и,  не  будь  двух  роскошных  люстр,  походило  бы  на  обычную  школьную  раздевалку  после  уроков. 
      -  Сегодня  концерта  нет!  -  услышал  Ефим  энергичный  протест,  прежде  чем  увидел  тщедушного  вахтера.
      Откуда  старику  знать,  что  вошедшего  непременно  должен  интересовать  концерт?    Ефим  задержал  на  вахтере  отсутствующий  тяжелый  взгляд  и,  когда  администраторский  пыл  вахтера  заметно  угас,  равнодушно  заговорил: 
      -  Мой  сын  хочет  учиться  здесь,  но  я  ничего  не   знаю  ни  об  условиях  приема,  ни  о  программе  занятий.    Полагаю,  с  условиями  приема  и  расписанием  уроков  меня  познакомит  любой  ученик? 
      - Нет-нет - вам тут наговорят! - неожиданно проникновенно  предостерег  вахтер,  глядя  на  одевающихся  у  зеркал  юных  прим.  -  Такие  дела  у  нас  курирует  квалифицированный  специалист.   
      Час  от  часу  не  легче!    Молниеносно  оценил  опасность  Ефим.    Недоставало  только  о  своем  появлении  в  училище  ставить  в  известность  новых  лиц.    И  без  того  свою  репутацию  он  подвёл  уже  к  той  черте,  за  которой  простирается  территория  эксцентричных  личностей. 
      -  Сейчас  Марии  Аркадьевны  нет,  а  завтра  в  девять  утра  -  как  штык.    Пунктуальной  души  человек!  -  сообщал  вахтер.  -  Если  надо,  могу  дать  ее  телефон. 
      -  Вы  намного  облегчите  мою  задачу. 
      Ефим  записал  номер.    Что  делать:  уносить  ноги,  пока  в  нем  не  заподозрили  лжеотца?    Стоило  из-за  ненужных  цифр  изменять  своим  правилам!     Нет,  он  вправе  рассчитывать  на  более  существенную  компенсацию,  даже  если  от  предупредительности  вахтер  не  стал  менее  бдительным.
      -  Жаль  возвращаться  ни  с  чем,  -  Ефим  неторопливо  обозрел  фойе.  -  Где  у  вас  расписание  занятий?    Не  мешает  взглянуть  на  него  до  беседы  с  Марией  Аркадьевной. 
      Это  всегда  пожалуйста!  -  расторопно  подхватил  вахтер.  -  Какие-нибудь  документы  у  вас  есть? 
      Ефим  показал  заводской  пропуск. 
      Всего-то  и  дел?!    Следовательно,  его  фамилия,  через  минуту  запамятованная  вахтером,  -  последняя  плата  за  расписание!    Ефим  торжествовал.    Теперь  он  снова  пойдет  по  залам  и  коридорам  училища,  хранящим  обещание  встреч  с  незнакомкой  и  волнующую  высоконравность,  приобретенную  в     общении  с  ней! 
      -  Девочки!  -  вахтер  помахал  рукой. 
      Ефим  почувствовал  неладное,  но  не  успел  отдать  себе  отчет  в  причине  своего  беспокойства  -  перед  вахтером,  будто  из  сновидения,  возникла  девушка  в  темно-коричневом  платье.