Глава 5.
Стыдно, любезный читатель, не знать Остогребского. Протоиерей Ипатий Остогребский – это белорусский Александр Мень!
При жизни он был латентным вегетарианцем.
- Когда был хиппи-диссидентом, практиковал сыроедение, - рассказывал о. Ипатий в интервью порталу «Самаритянки.ру». – Но сейчас вынужден есть животных во всех видах и формах. Я присутствую на множестве мероприятий, где подают то гуся с яблоками, то утку, то телятину. Отказываться от мяса – значит плюнуть в лицо сёстрам во Христе, которые это готовили, моим коллегам и гостям. Я ничем не лучше какого-нибудь о. Евпатия из посёлка Ширинки и не буду возноситься над ним в гордыне своей.
С этими словами Остогребский отрезал кусок от мясного пирога и умял за полторы секунды.
- Но ведь вам жаль животных? – робко поинтересовалась журналистка.
- Безусловно. Я встаю посреди ночи и плачу, скорбя душой по курице, которую приготовила жена. Сам никогда не готовлю, настолько мне жаль убиенную дичь. В сердце христианина должны быть боль, сострадание.
А вот притча о битой кассирше, достойная внесения в хрестоматию.
Приходит к Остогребскому на исповедь кассирша:
- Муж-пьяница бьёт меня.
- Терпи, дочь моя. Такова женская доля.
Приходит кассирша через месяц:
- Муж мне ребро сломал, ползарплаты пропил.
- Терпи, дочь моя. В милицию не ходи. Подставь рёбра с другой стороны.
Через полгода приползла кассирша на исповедь еле живая:
- Муж еду у меня отбирает, последние серьги унёс в ломбард. Помру скоро. В душе моей гнев и ненависть.
- Дочь моя! Велики страдания твои, за такое причисляют к лику святых. Радуйся и пой.
После того, как кассирша умерла в больнице от тяжких телесных повреждений, к протоиерею пришли её соседки:
- Батюшка, почему бы вам не походатайствовать за причисление Тацяны к лику святых? Вы же обещали.
- Во-первых, - ответил Остогребский, - ничего я не обещал. Всё решает бох. Во-вторых, она кто? Настоятельница? Мужчина-священнослужитель? Она пожертвовала церкви миллион? Вам не кажется, что претендовать на звание святого при её исходных данных может только одержимый бесами эгоист? Кстати, а вы-то сюда зачем пришли – думаете, я вам денег дам или ещё чего? У вас климакс, гордыня и сребролюбие.
Потупив взоры, женщины покинули церковь. Навсегда или нет, нам неизвестно, зато известно, что могила Остогребского в любое время года украшена цветами (а также другими проявлениями человеческой признательности, которые обсуждались в предыдущей главе).
Олег мчался на кладбище, как упоротый. Больше всего он боялся, что не удастся правильно осквернить могилу. Погадить уже погадил, да и ссать не хочется. Бродячая собака увязалась за ним, надсадно лая. Сейчас цапнет за штанину, с тоской подумал Олег, сбавляя шаг.
А вот и кладбище. Олег с трудом перебрался через забор. Как бы сторож не вылез из своей подсобки. Но было тихо. В полутемноте нужное захоронение хрен найдёшь. Гей включил фонарик в мобильном и побрёл дальше. Собака пролезла вслед за Олегом и потрусила к асбестовому памятнику, чью витиеватую чугунную ограду украшали букеты роз и листки из блокнотов:
«Святой Ипатий, моли Христа за нас. Хотим седьмого ребёнка, но квартиру отобрали за невыплату ипотечного кредита, Сергей и Дарья».
«Батюшка, муж очень пьёт. Про кассиршу знаю, но сил нет терпеть!!! С уважением, теплом, Арина».
«Батюшка у меня радикулит шизофрения педикулёз».
Олег одной рукой взялся за дверцу, а другой начал расстёгивать джинсы, но из-за куста вынырнул небольшого роста бородатый дед в чёрном плаще.
- Ты очередь занимал? – хриплым голосом осведомился он.
- Чего? – обалдел сатанист.
- Ты брал электронный талон на закрытом форуме? На сколько часов и минут?
- Чего-о?..
- Обнаглел, - недовольно произнёс дед, приближаясь. – На осквернение этой могилы люди записываются, начиная с седьмого числа, и то не каждому разрешение дают, а он припё-ёрся!
- Что за советский бюрократизм? – разозлился Олег. – Тебе, дед, самому в гроб пора, а ты оттесняешь молодёжь от духовного поиска.
- Я тебе устрою духовный поиск, - пообещал дед, и с лип посыпались жёлтые листья, на лету превращаясь в миниатюрные черепа с крыльями. Жуткая ****ь образовала вокруг гея три кольца - вокруг шеи, пояса и щиколоток. Олег не мог двинуться с места и даже не сумел обоссаться от ужаса, будто внутри него всё замёрзло и отцвело.
- Ты, угрёбище! – заорал гей. – Меня услышат. Сюда прибегут менты и посадят тебя за вандализм и попытку изнасилования великого поэта Беларуси.
- О чём ты? – улыбнулся старик, смахивая с плеча приставший череп. – Нас никто не видит и не слышит. Зря ты приехал в Мозырь, не зная, кто такой кладбищенский дед.
- Сатана! – заорал Олег. – Спаси меня!
- Размечтался, - сказал дед. – У тебя защита негодная. Вся в дырах. Наверняка однажды перед ритуалом не ел собачье мясо, а вместо неперебродившего виноградного сока купил пакетированный в супермаркете?
- Я купил шаверму в ларьке, - разрыдался Олег. «Дорогой боженька, зачем, зачем я связался с сатанизмом? – думал он. – Сатана должен любить злобных ублюдков, а меня он не любит. Неужели меня наебали? А ты, боженька, любишь меня?» – Все знают, что её делают из собачатины.
- Значит, на этот раз тебе попалась кошатина, - невозмутимо ответил дед.
- Отпустите меня! Я должен уничтожить суку из Кёнигсберга. У меня есть шенген – родня в Таллинне живёт, - но нет денег на поезд, да и адреса не знаю. Ребята из «Чёрного облака» сказали: надо поссать на попа.
- А за что тебя отпускать? – удивился дед. – Стой как стоишь. Днём и ночью, никому не видимый, в кольце. Постепенно превратишься в скелет, но энергетика от тебя так и будет идти – отпугивать ксиан.
- Я поэт, поэт талантливый. Состоял в Союзе Писателей Беларуси, но ушёл оттуда – все там писали и читали чушь.
- Почитай, - разрешил дед и вытащил из сумки свёрток с мясом. – В принципе, - задумчиво продолжал он, - подкармливать кладбищенскую сучечку можно тобой. Ты тощий, надолго не хватит. Но всё же.
Олег мысленно выматерился и начал читать:
Я вышел в готичном своём балахоне
В готичный ночной, пьянью засранный, двор.
Гляжу – под моим застеклённым балконом
Девица готичная ест помидор.
Глаза её, сцуко, пылали пожаром.
Спросил я её: «Скоко стоишь?» - Она
Сказала: «Тебе я всё сделаю даром», -
И рухнула враз между нами стена.
Сосед возмутился таким мезальянсом –
Ведь раньше всех женщин щетал я бедой.
Но вовсе не с бабой кружуся я в танце –
С её благородием леди пидой.
- «Ты», «я», «танцы», «балконы», - проворчал дед. – Нет ли чего более интеллектуального?
- Есть, - пробормотал Олег. Один из черепов обернулся чёрным воробьём и нагадил ему на голову. Поднять руку, чтобы вытереться, поэт не мог. Овладев собою усилием воли, он прочёл:
Вошь-проститутка
Я надену украденны берцы
и пойду погулять во дворе.
По канавам ползут иноверцы,
что бухали со мной на заре.
Пролетает ****ая утка,
в отдалении жаба поёт.
Только мысль, словно вошь-проститутка,
мне мозги непрестанно ****:
«Ты воздел белорусское знамя
на большой белорусский балкон,
почему ж ты бухаешь с жидами,
как последний российский гондон?»
- Прекрасно, - сказал дед. Он уже поссал на могилу и теперь сжигал на ней мышиные кости. Едкий дым заползал в широкие ноздри поэта, но тот не мог даже чихнуть. – Давай познакомимся: меня зовут Иосиф Самойлович. Одним словом, стоять тебе здесь до прихода…
- Дед, ау, - раздался мрачный баритон из-за покосившейся липы. – Моя очередь: три часа пятнадцать минут, записывался по рекомендации Горгорота. Ты всё, или подождать?
- Почти всё. Задержался из-за одного полудурка, извини, деточка. Ваша музыка мне, кстати, не близка – предпочитаю немецкое барокко, но студентам ссылку на вашу группу оставить могу.
К Олегу приблизился длинноволосый блэкарь и повёл носом:
- Воняет от этого куста… или ближе, тут паходу не на памятник, а в траву отливает мудло.
Дилетанты.
- А, ты же его не видишь! – засмеялся кладбищенский дед. – Он без очереди пролез, пришлось воспитывать. – Дед щёлкнул пальцами, и блэкарь стал внимательно рассматривать Олега.
- Во, бля, орк, – восхищённо проговорил он. – Такую бы рожу нам на обложку.
- Не связывайся, - предупредил дед. – Характер неустойчивый, взгляды не сформировавшиеся, может наделать гадостей своим же за спиной.
- Ничего себе, - сказал блэкарь и взял один из черепов, окружавших Олега, чтобы внимательнее рассмотреть. Круг распался, и Олег услышал слащавый голос в голове:
«Беги, сын мой! Беги!»
Гей ломанулся, разбивая оставшиеся цепи, черепа брызнули в разные стороны и превратились в чёрных воробьёв. Олег помчался к калитке. Болела задница, рёбра, яйца. Джинсы, которые он так и не успел застегнуть, сползали. Воробьи преследовали его, норовя нагадить на голову.
«Я – отец Ипатий Остогребский, - зудел голос в башке. – Давненько на моей могиле грешники не каялись. Помогу тебе, ибо ты был крещён во младенчестве, и теперь душа твоя готова заново принять Иисуса Христа. Зол Сатана и приспешники его, но ныне тебя ни один сатанист не схватит, ибо окутал плоть твою защитный Христовый озон».
А несатанист, подумал Олег, может, и схватит. Но на рефлексии не было времени и сил.
«Каюсь, батюшка! – ответил гей. – Самую толстую свечку тебе поставлю».
«Читал я в твоей душе, вьюнош. Ты хотя и пидор, но дело делаешь толковое – хочешь избавить мiр от диаволицы. Иди спокойно в Кёнигсберг, но знай: дальше границы Мозырского района облако исчезает. А женщин я и сам не люблю. Как я свою попадью не любил, как не любил – волосы клочьями ей выдирал. Все отцы церкви презирали бабьё. Но на то и дана эта жизнь христианину, чтобы мучиться хотя бы из-за чего-нибудь. Было у меня много снеди, вина, машин, но хотел я мальчика поять и страдал. А иначе не было бы сейчас души моей в раю».
- О, проснулся, святоша, - съязвил кладбищенский дед. – Ничего, кому надо, тот ближе к России поймает дурака.
Голос из могилы звучал с торжеством, достойным диктора Левитана:
- Кто возле меня в сатанинстве кается, того я спасаю. Таков закон. А вы хотели, чтобы я не мешал вам, идолы? Сколько лет вы на меня ссали, срали и клали…
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ