Пасхальный рассказ
Уже собираясь накрывать на стол, Татьяна вдруг вспомнила, что у них совсем нет хлеба.
– Юр, а Юр! – сказала она виновато. – Сбегай за хлебом, а?
Юрка, только что раздевшийся после работы, нехотя пошел к вешалке.
– Может, возьмем у Дуси, а потом отдадим? – сказал он.
Он не любил одалживаться, и в таких случаях даже за хлебом к соседке ходила Татьяна, но сейчас ему очень уж не хотелось выходить из дому.
– Да она только что в гастроном ушла! Если бы я вовремя вспомнила, что хлеба нет, я бы ее попросила взять нам батончик, – а я забыла! И днем сегодня закрутилась с Димкой – и совсем забыла про хлеб!
– Может, тогда купить еще чего, чтоб завтра не бегать? – спросил Юрка, одеваясь.
– Да у нас вроде все есть: яйца и селедку я купила, мяса натушила, картошки ты позавчера принес, масло пока тоже есть. Ну, если только колбаски купишь да сырку?
– Ладно, схожу в "Гастроном", сразу все и возьму! Мне все равно надо сигарет купить.
Каждый раз, когда Юрка, направляясь в гастроном, выходил из дома и подходил к Садовому, ему приходила в голову одна и та же мысль: ну, надо же, гастроном – прямо напротив дома, а чтобы дойти до него по подземным переходам, что со стороны МИДа, что с другой стороны, надо минут десять потратить; правда, сегодня торопиться было некуда, но все равно обидно! Хотя – какая же это обида... Вот с работой получилось действительно обидно! Вместо трех лет он проработал за прописку четыре – все тянули резину, только на днях добился, чтобы его прописали постоянно. Конечно, они понимают, что он сразу уйдет, только все равно это нечестно! И Филиппыч мог бы похлопотать, ведь как Юрка ни ругался с ним из-за переработок, отношения у них все ж таки были хорошие. Филиппыч знал, что на Юрку всегда можно положиться, никогда он не отказывался, если надо было, и от самых дальних рейсов, даже по субботам. Остальные экспедиторы в субботу с утра уже гудели, а Юрка старался не пить, Филиппыч это знал. Вот и сегодня, как ребята ни уговаривали, Юрка пить не стал, удержался.
Правда, Юрка и не прочь бы выпить – да Татьяна заругается. Она терпеть не может, когда Юрка приходит выпимши, и все скандалы у них – только из-за этого. Ну, ее можно понять: у нее отец был алкоголик, и когда он напивался, то все в доме крушил. Татьяна об этом с ужасом вспоминает, и когда она видит Юрку поддатым, прямо звереет. Что он ни делал, как ни говорил с ней, а она все одно: не могу, говорит, видеть, и все. Лучше, говорит, совсем не приходи, а ночуй где-нибудь в другом месте! А Юрка, когда ее такую видит, тоже заводится, да еще он дурной становится, когда больше двух стаканов выпьет, – вот и кончается все дракой и ссорой. Нет, лучше уж обойтись пока без этого дела, хоть завтра и Пасха, и взять бутылочку не мешало бы, – они только недавно помирились.
Вздохнув, Юрка пошел сразу в колбасный отдел. Как всегда, огромный хвост стоял туда, где давали по два килограмма и где обычно стояли одни приезжие, и он пошел посмотреть, что сегодня продают в фасовке. Там была «русская» и «любительская», и он решил взять «любительской». Он занял очередь в кассу, сходил посмотрел сыр, выбил 300 «российского» и два раза по 200 колбасы и, довольно быстро получив и то, и другое, пошел покупать хлеб и сигареты.
В зале было полно народу, гораздо тесней, чем обычно, но у касс стояло всего по два-три человека, и это Юрку удивило. Приглядевшись, он понял, что все стоят в одной общей очереди в хлебный отдел и чего-то ждут, хотя хлеб у другого прилавка отпускали вполне свободно. Он подошел к женщине лет пятидесяти – преимущественно из женщин такого возраста и состояла очередь – и спросил, за чем стоят. Та подозрительно поглядела на него и, поджав губы, сказала:
– За куличами!
Юрка снова вспомнил, что завтра Пасха, и подумал, что Татьяна ничего не испекла и что можно было бы тоже взять кулич, но очередь была такая, что он решил не связываться и пошел к прилавку посмотреть, какой есть хлеб. Решив взять пару батонов за двадцать две, он уже повернулся было, чтобы идти в кассу, как вдруг очередь ожила, загудела, и те, что стояли впереди, как горох посыпались от прилавка к кассам. Пока он соображал, что происходит, и думал, куда становиться, в обе кассы выстроились длинные хвосты; проклиная себя за нерасторопность, он занял очередь в ближайшую и только увидев в руках у стоявших в кассу талончики понял, что до этого люди стояли за ними, потому что без талончиков чеки на куличи не пробивали.
Очередь в кассу оказалась настолько длинной, что Юрка очутился недалеко от прилавка, где давали талончики. Неожиданно какая-то женщина, от которой до продавщицы было еще человек десять, ринулась к прилавку и стала оттирать от него другую, постарше, крича, что ей не надо давать талон, потому что она без очереди. Та сказала, что она стояла, женщины, стоявшие перед ней и сзади нее, заспорили, стояла она или нет, к ним присоединилось еще несколько человек задних, и их спор тут же превратился в гвалт, перекрывший мерное гудение зала. Продавщица перестала выдавать талончики, женщина, затеявшая скандал, стала отпихивать “нарушительницу” от прилавка. Та вцепилась ей в платок и вместе с ним – в волосы, им бросились на помощь еще двое, и у прилавка мгновенно образовался кричащий, пыхтящий и судорожно дергающийся клубок.
– Эй, бабы! – не выдержав, крикнул Юрка. – Вы тут с вашими куличами про Христа забыли совсем?!
Он и сам не понимал, как это у него вырвалось и почему он именно так сказал; в очереди около него засмеялись. Тетка, копошившаяся в этом клубке с его стороны, на мгновение остановилась, с удивлением посмотрев на Юрку, и снова ринулась в бой. В дело вмешались немногие стоявшие в очереди мужики и растащили баб, которые из-за их плеч еще некоторое время доругивались между собой, оправляя платки и шарфы и застегивая уцелевшие пуговицы.
– А вы уже получили талончик? – с симпатией глядя на Юрку, спросила женщина, стоявшая перед ним.
– Да нет, я за хлебом стою, – смущенно сказал Юрка, – больно уж большая очередь за куличами!
Женщина, почувствовав, что он не расположен разговаривать, отвернулась. Медленно продвигаясь вместе о очередью, Юрка вернулся мыслями к Пасхе. Он уже давно не бывал в это время в деревне, хотя ездил туда раз, а то и два раза в год, и подумал, что сейчас там празднуют вовсю. За неделю до Пасхи по всей деревне уже стоит бражка, забивают последних свиней; он представил себе, как мать, готовясь к празднику, делает в специальной деревянной формочке с цветами пасху, печет кулич и пироги, варит яйца, – красили их обычно Юрка с Ленкой. Накануне Пасхи старухи с утра собираются и потихонечку бредут с узелками на станцию – десять километров пешком, а там еще сорок километров поездом до Покровской, где есть действующая церковь и можно освятить кулич. Самогон уже везде наварен, и к вечеру вся деревня гудит. Он вспомнил ребят, с которыми ходил на посиделки, и подумал, что их дружба фактически кончилась: Колька уехал на БАМ, Шурик перебрался в Тулу, а Кривой женился, и когда Юрка приезжает в деревню, Тамарка на их встречи с выпивоном смотрит косо.
Он снова вздохнул, но тут вспомнил, что обещал Татьяне покрасить яички, и подумал, что сделает это вместе с Димкой – вот тому будет забава! Он улыбнулся, вспомнив о сыне, подумал о том, что с его рождением денег стало все больше не хватать и что надо искать работу с приличной зарплатой. Филиппыч ему прямо сказал, что на прибавку рассчитывать бесполезно, – на экспедиторов фонд ни за что не увеличат, и ему проще взять новенького. На ЗИЛе так: отработал прописку – и будь эдоров, не нравится зарплата – катись колбаской, наберут других. А может, и не только на ЗИЛе: вон у Витьки на работе – то же самое, да и у Ленки – тоже.
Мысли перекинулись на брата с сестрой, он подумал, что давно их не видел, что на Пасху можно было бы и встретиться, но неизвестно, как получится, теперь у каждого семья, ребенок, и так запросто не вырвешься, как было раньше. Да и Татьяна не любит, когда он к Витьке ездит, – она его терпеть не может за то, что тот в выпивке меры не знает...
Подошла очередь. Юрка выбил за хлеб, быстро взял батоны, купил три пачки "Российских" и спички и пошел домой. Теперь он опять подумал, что денег – в обрез, что так жить больше нельзя, и так уже давно должны дяде Володе сто рублей, и неизвестно, как отдавать, что надо бы подыскать место с приличной зарплатой, но что, наверно, придется идти на стройку за квартиру, потому что у Татьяны никакого шанса получить квартиру на работе нет. Дядя Володя советует идти в паркетчики, говорит, что и профессия неплохая, и халтура всегда есть, – надо будет Татьяне сказать, чтобы она узнала на старой работе...
Дома Юрка отдал Татьяне авоську с продуктами, разделся, и они сели ужинать. Когда они уже пили чай, постучалась и, как обычно, не дожидаясь ответа, вошла Дуся.
– Тань, ты не знаешь, что надо с куличом делать? – спросила она. – Я их отроду не брала, а тут в гастрономе увидела, что дают, и тоже встала! Мне чуть не последний талончик достался!
Юрка с Танькой засмеялись.
– Теперь надо в церковь идти! – сказала Татьяна. – Кропить святой водой – святить, значит! А уж потом – можно и есть!
Услышав про церковь, Дуся ахнула:
– Да мой если узнает, что я в церковь ходила, он же меня убьет! У них, небось, опять все отделение завтра у Новодевичьего дежурить будет, как в прошлом году, – молодежь в церковь не пускать!
– Съешьте так! – сказала Татьяна. – С чаем!
– Ну да, что ж я зазря стояла за ним, что ли?! – обиделась Дуся. – Я вот лучше Анну Сергеевну попрошу: я видела, она тоже кулич взяла, наверно, завтра в церковь пойдет, пусть заодно и мой покропит!
Дуся ушла. Они допили чай и не на полную громкость включили телевизор – так, чтобы не разбудить Димку. Сегодня был хороший фильм, и Юрка подумал, что на Пасху всегда почему-то показывают интересные картины. Неожиданно за стеной послышались шум, крики, которые затем вырвались в коридор. Тут же в комнату ворвалась Дуся, всхлипывая и бранясь одновременно.
– Тише! – сказала Татьяна. – Димку разбудишь!.. Что там у вас? Опять с Иваном поругались?
– Да он, ирод, пришёл с работы голодный, как волк, увидел на столе кулич и, пока я была на кухне, отхватил от него кусок!
Насилу успокоив соседку, ребята досмотрели телевизор и легли спать; в воскресенье на работу идти было не надо и можно было как следует выспаться. Но спалось в эту ночь Юрке почему-то тревожно: он дважды просыпался, вставал, курил, по-настоящему заснул только под утро – и увидел странный, дурацкий сон. Посредине ночной Смоленской площади какой-то бородатый человек, похожий на Иисуса Христа, доставал из картонных коробок, громоздившихся вокруг него, куличи, кропил их водой из большой эмалированной кастрюли и раздавал медленно двигавшейся огромной очереди, змеившейся по всей площади. Люди молча брали куличи и отходили, и никто не замечал, что все куличи – надкусанные.
1983