Комната, в которую он притащил тело, захламлена: бесконечные офисные столы лежат на других столах, перемешиваясь с рваными бумагами и остатками некогда кожаных кресел: сейчас вся кожа слезла, и желтовато-серый поролон рассыпается от одного прикосновения.
Веревки, которые мужчина достает из разломанного ящика, больше похожи на канаты: ими он привязывает тело к самому целому столу.
Не церемонясь, выплескивает в лицо жертвы бутылек нашатыря - и девушка моментально очухивается, трясет головой, силясь стряхнуть с лица обжигающие капли. Он следит, как появляются на тонкой коже лица первые ожоги и отстраненно улыбается.
- Привет, - произносит он и бумажным полотенцем стирает с ее лица остатки жидкости.
Она поднимает на него глаза: сначала появляется облегчение, потом - испуг.
- Ты? - она замечает веревки, бьется в них. - Развяжи меня!
Он гладит ее щеку большим пальцем, продолжая улыбаться.
- Зачем? Зачем мне тебя развязывать?
Она снова смотрит на него, смотрит с непониманием.
- Что значит - зачем? А для чего ты меня связал?
Он по-прежнему улыбается.
- Я хочу помочь тебе.
Мужчина встает, достает из того же ящика штатив и камеру, устанавливает их; девушка следит за ним лихорадочно блестящими глазами.
- Надеюсь, ты не собрался снимать на камеру, как насилуешь меня, да? - с нервным смешком уточняет она.
- Нет, - просто отвечает он и нажимает на пуск. - Я собираюсь снять то, как убиваю тебя.
Она вздрагивает всем телом: понимание настигает ее.
- Ты... - она закусывает губу. - Ты сделаешь это быстро?
- Нет, - повторяет он и девушка обреченно закрывает глаза.
- Почему? Я хочу умереть. Но быстро.
- Тогда ты не попадешь в рай, - с неоспоримой уверенностью говорит он и выкатывает канистру с бензином. - Потому что тебе зачтут желание умереть. А если ты умрешь в мучениях, сразу попадешь в рай.
- Я не хочу в рай, - отказывается она. - Я хочу закончить жить. И все. Не хочу мучиться.
Он медленно откручивает пластиковую крышку: и в комнату врывается отвратительный запах дешевого бензина.
- А я хочу, чтобы ты попала в рай. Тебе там будет хорошо.
Она роняет голову на грудь, закрывает глаза; старается не вслушиваться в запах разливаемого вокруг нее бензина. По щекам ползут маленькие, блестящие в свете лампочки слезы.
Он мягко целует ее в губы, сцеловывает слезы.
- Я останусь с тобой до конца.
Спичка чиркает по коробку, и яркий, горячий огонек вспыхивает на кончике.
- Не надо, - шепчет она, и спичка падает вниз.
Огонь с прямо-таки звериным ревом вспыхивает, опаляет ему брови; она терпит пару секунд и заходится криком: страшным, мучительным.
Он немного отставляет камеру, чтобы огонь не повредил ее, и, опустив на глаза затемненные очки, наблюдает.
Волосы и одежда горят, обжигают дополнительным жаром: кожа сначала краснеет, потом надувается волдырем - а потом волдырь лопается, обнажая блестящее красное мясо.
Огонь перекидывается на рядом стоящие столы, быстро распространяется; мужчина стоит на одном месте до тех пор, пока огонь не начинает лизать ему ботинки.
Тогда он бросает последний взгляд на обмякшее тело, уже мало напоминающее человека, и выключает камеру.
Он выходит в тот момент, когда крыша кладбища офисной мебели проседает, погребая под собой обгоревший до золы труп.
- Юные девушки, - шепчет он, уходя. - столь легко внушаемы... Так доверчивы... И так грязны, когда умирают.
Его уже ждут на обычном месте: он протягивает маленькую карту с дорогостоящим содержимым, и принимает взамен тяжелый чемодан. Открывает его, пересчитывает пачки новых, хрустящих евро, и кивает.
- Все верно.
- Как обычно, все честно, - голос новый, незнакомый; мужчина может только догадываться, что сделали с предыдущим. -
Теперь заказчики дали новую тему: удушье. Только не как в этот раз, не внушай жертве, что она сама этого хочет.
- Хорошо, - кивает мужчина и уходит.
Убийство - величайшее наслаждение.
Но за убийства людей сажают.
А ему еще и деньги платят.
Хорошо устроился.
Он доволен.