Валерия ответила легким наклоном головы на глубокий поклон банкира. Она не имела причин отказать в танце одному из гостей, которого представлял ей хозяин дома. Сердце ее сильно билось, и холодный пот вы¬ступил на лбу: она увидела подходящего к ней Рауля.
- Ах, ты здесь и не танцуешь? — спросил он ее.
- Княгиня обещала тур вальса моему другу,— сказал Кирхберг,— но вы, кажется, не знакомы: барон Вельден, князь Орохай.
Молодые люди обменялись церемонным поклоном. Затем Самуил, проницательный взгляд которого заметил смущение Валерии, повел ее в танцевальную залу и, взяв за талию, увлек в вихре вальса. Наружно он был совершенно спокоен, но Валерия чувствовала тревожное биение его сердца. Словно во сне кружилась она, не смея поднять глаз на своего кавалера и чувствуя на себе его пламенный взгляд. Окончив вальс, Самуил остановился. Они были у входа в зимний сад, куда манил на отдых приятный полусвет, и, предложив руку своей даме, он отвел ее туда. Валерия была сильно взволнованна, она то бледнела, то краснела, а рука ее, опиравшаяся на руку Самуила, дрожала, как лист. Княгиня не в состоянии была превозмочь себя, хотя и сознавала, что это было непростительной, постыдной слабостью перед человеком, так хорошо умевшим владеть собой, что на его лице не отражалось ничего, кроме холодной и почтительной вежливости. В эту минуту мимо проходил лакей с подносом, уставленным прохладительными напитками, и Валерия, чтобы казаться спокойной, остановила его и взяла стакан холодного лимонада. Она поднесла его к губам, но Самуил удержал ее, взял из руки у нее стакан и снова поставил его на поднос.
Ах, княгиня,— проговорил он любезным голосом,— что бы сказал князь, если бы увидел, что вы, разгоряченная танцами, пьете холодный лимонад!
С минуту Валерия смотрела на него со злобой и удивлением.
- Как вы смеете? — прошептала она.— Это дерзость!
Самуил насмешливо смотрел на нее.
- Я не злопамятный человек, княгиня, и помешал вам схватить омерзительную болезнь, так как я этого не стою; не стоит того и вальс, который вы вынуждены были протанцевать с евреем. Теперь, ваша светлость, я пойду и скорей пришлю вам чаю.
Он поклонился и ушел.
Задыхаясь от волнения, она ушла в самый темный угол оранжерейной залы и опустилась на бархатную скамейку, скрытую в кустах. Как он смеет оскорблять ее своим насмешливым обращением? Или он ее больше не любит? А в таком случае, отчего это беспокойство за ее здоровье? Жгучие слезы катились по щекам Валерии, она была возмущена до крайности.
- Здесь! — послышался в эту минуту хорошо знакомый голос, и она увидела Самуила, за которым шел лакей со стаканом чая. Он тотчас отыскал княгиню в ее убежище.
Она поспешила стереть слезы, ее прелестные черты приняли суровое и холодное выражение и, гордо подняв украшенную бриллиантами голову, она прошла мимо Самуила, не удостоив его взглядом.
Когда удивленный лакей ушел, Самуил опустился на скамейку, где сидела Валерия и заметил на полу платок, который княгиня уронила, вставая. Подняв его, он увидел, что тот был весь мокрый.
- Валерия! Ты еще любишь меня, если наша встреча вызвала слезы! — прошептал он, прижимая платок к губам. Затем он спрятал его на груди и, прислонясь к спинке скамейки, мыслями унесся в прошлое.
Рауль, не танцевавший вследствие нервной болезни головы, искал спокойного уголка и поместился, наконец, в мягком кресле, стоявшем в глубине амбразуры окна-балкона, отделявшегося от смежной комнаты тяжелой портьерой. Несколько минут спустя по ту сторону портьеры послышались шаги. — Сядем здесь, Эмиль,— сказал кто-то.
- Хорошо, но слушай то, что я начал тебе говорить. Заметил ты, Карл, что княгиня Орохай танцевала с банкиром Мейером, с недавних пор превратившимся в барона Вельдена? У этих сынов Израиля настоящая мания приобретать дворянские титулы. Но кто позволил себе представить его княгине Орохай? Довольно неприятно уже то, что Кирхберг любит приглашать к себе подобных людей, но навязывать еврея такой особе, как княгиня, по-моему, большая дерзость.
- Послушай,— проговорил смеясь тот, которого на¬звали Карлом,— я расскажу нечто более пикантное. Все знают, что дела графов Маркош были расстроены до. последней степени и что их ожидало разорение. Но в ту пору, не знаю каким образом, Мейер влюбился в графиню Валерию. Сознавая, что мало кто будет жаждать породниться с ним, он забрал себе все обязательства обоих графов и, заручившись этими документами, сделал предложение. Надо полагать, что предложение это было принято, так как в течение некоторого времени он очень часто посещал семью графа, и они даже отдали ему визит в его Рюденгорфском имении; кроме того, к нему ездил священник, приготовлявший его К крещению. Но встретился Орохай — и все изменилось: ростовщику заплатили и выгнали его вон.
- Откуда же ты знаешь все эти подробности! Официально ничего не было известно об этой помолвке.
- Конечно. Тут нечем было похвастаться. Но я имею эти сведения из верных источников. Отец мой знает одного делового человека, который сам продал векселя графа Маркоша главному поверенному банкирского дома Мейера, собиравшему их повсюду. Кроме того, жена это¬го еврея держит модный магазин, а одна из ее мастериц много лет работает на мою мать и моих сестер. Эта девушка знает все подробности и рассказывала нам о посещениях Мейера, о его предполагаемом крещении и покушении на самоубийство, которое вызвано было помолвкой князя и княгини. И мне было очень забавно видеть красавицу княгиню, танцующую со своим отставным женихом; она казалась очень взволнованной. Как знать, быть может он ей и нравился? Он очень красив!
- Вот какая история! Однако, слышишь, заиграла музыка, пора идти отыскивать наших дам.
Рауль жадно слушал и бесился. Когда шаги этих двух болтунов стали удаляться, он взглянул им вслед. Один из них был пехотный офицер, другой штатский и совершенно ему незнакомый. Взволнованный, князь снова опустился в кресло, и горькое сомнение охватило его душу.
Так вот тот человек, которому была обещана Валерия. Он, бесспорно, красив, в его наружности и манерах нет ничего, выдающего его происхождение. Что, если он действительно ей нравился? — с подозрительной ревностью Рауль стал припоминать и разбирать все не¬постижимые случайности, которые происходили после его помолвки: странная грусть Валерии, ее внезапный отъезд в Неаполь, расстройство нервов, продолжающееся до сих пор, и ее болезнь в день свадьбы. Кровь бросилась ему в голову: ужели он был обманут и ему пред¬почли... еврея? Затем он вспомнил доброту Валерии, любовь, которую она ему выказывала, ее чистый светлый взгляд, и отбросил всякую мысль об измене. Тогда злоба его обратилась на Самуила и Кирхберга; на первого за то, что втерся в общество, которого был не¬достоин, а на второго за то, что он осмелился представить его жене такого кавалера.
Вот что выходит, когда человек изменяет своим правилам,— проворчал он вставая.— Если бы я не повел Валерию сюда, где всегда рискуешь столкнуться с ка¬кой-нибудь дрянью, то не было бы повода к этим ядовитым сплетням.
Взбешенный Рауль стал искать хозяина дома, он хотел попросить его быть более разборчивым, представляя Валерии танцующую молодежь.
Найдя барона, он сказал ему, что желает с ним поговорить, и для большего удобства вошел с ним в зимний сад. Остановились они у группы деревьев, не подозревая, что по другую сторону все еще сидел Самуил, и что, таким образом, разговор их мог быть услышан.
- Что с вами, князь? Вы, кажется, очень взволнованы,— спросил барон, немного удивленный таинственностью беседы.
- А вот что, мой милый барон. Только что я узнал, кто тот человек, которого вы мне представили под именем барона Вельдена, и должен был выслушать, как мои знакомые выражали справедливое удивление, что он танцевал с княгиней. Я не оспариваю ваших взглядов, но не могу отказаться от тех, в которых был воспитан; я мирюсь с тем, что в вашем доме рискую встретить евреев, но прошу вас не подводить их к моей жене. Я чувствую непобедимую антипатию к этим ростовщикам, которые покупают себе дворянские титулы, чтобы унижать их.
Барон чувствовал себя крайне неловко, но оправдаться не успел, так как его смутило еще более неожиданное появление из-за деревьев бледного, как полотно, Самуила, который встал перед Раулем.
- Я не ростовщик, князь,— сказал он дрогнувшим голосом.— Вы дадите мне удовлетворение за это оскорбление. Представляю вам выбор оружия.
Рауль смерил его насмешливым взглядом; обычное спокойствие, казалось, возвратилось к нему, и красивая голова гордо откинулась.
- Крайне сожалею, господин Мейер, что не могу дать вам удовлетворение,— холодно ответил он, отчеканивая каждое слово.— Я могу драться только с равным мне, то есть благородным по рождению. То, что я сказал, не может вас оскорбить: вы — израильтянин, а мнение об этом народе давно установлено. Я знал одного еврея, который, полюбя девушку, спекулировал на разорении ее родных и, собрав в свои руки все их долговые обязательства, заставил несчастную выбрать одно из двух: его или бесчестие ее родных. Подобный поступок хуже ростовщичества, по мнению каждого честного человека.
Еще раз смерив Самуила взглядом холодного презрения, князь повернулся и ушел. Бледное лицо Самуила вспыхнуло, и он пошатнулся.
- Успокойся, друг мой,— говорил барон, сжимая ему руку.— Я его образумлю и обещаю вам устроить это дело. Я не потерплю, чтобы в моем доме оскорбляли кого-либо из моих гостей.
Мне тоже очень жаль, что оскорбление было нанесено в вашем гостеприимном доме,— ответил Самуил, стараясь овладеть собой,— но ваши родные оправдали бы князя. Довольно и этого бесславия, а теперь я сам не хочу драться с ним. Только позвольте мне удалиться, так как вы понимаете, что я не в силах более оставаться на балу.
Взбешенный и огорченный барон проводил его до прихожей, решив в душе загладить это неприятное столкновение доказать Самуилу, какое уважение он ему внушает.