20. Походы

Юрий Ерусалимский
     Турпоходы по родным местам были в 60-х распространённой забавой и в школах, и в институтах (не могу ничего сказать про фабрики и заводы, наверное, там тоже было немало любителей) – скорей всего потому, что в своей компании дух свободы охватывал всех участников этого действа, а в те годы это был очень немаловажный фактор.  Как правило, в походе можно было говорить что угодно, петь, что хотелось, и вести себя вне рамок серой официальщины, т.е. расслабиться по полной программе. Если добавить сюда горячительные напитки, свежий воздух, песни у костра, а у кого-то – и амурные планы, можно понять, почему походный бум тогда возобладал над всеми другими видами отдыха (в молодёжной среде особенно).

     В первый раз, в 62-м, зимой, пошли в поход на два дня классом с учительницей по ботанике (помню, что звали её Наталья), заядлой походницей. Ночевали в какой-то избушке, где Наталья бывала раньше. Деталей уже не припомню, но маршрут протопали как надо, все добрались без обморожений, хотя был приличный морозец. Осенью того же года пошёл уже с сестрой, с её ребятами из группы.  Сестра  училась в МАДИ (автодорожном, наш семейный институт), на 5-м курсе. Это была уже её вторая институтская группа.

     В 58-м, после 1-го курса, её отправили на целину – крайне неудачно, там она подхватила инфекцию, очень серьёзную (были подозрения на энцефалит), пришлось срочно её отправлять в Москву. Лечение было долгим, пришлось взять академический. Так комсомольский порыв (она могла и не ездить, здоровье и так было не из лучших) создал ей проблемы, которые она расхлёбывала всю оставшуюся жизнь. Но походы она любила, ходила с ребятами из группы, иногда и меня брала с собой. Из их компании двое ребят неплохо играли на гитаре, песни Визбора и Окуджавы были уже в ходу, пели их тогда все и с удовольствием.

     Летом после десятого (в 63-м) ходил с ними на байдарках и на плоту в Подмосковье (по Оке, насколько я помню). Ребята как раз защитили дипломы, ударились в загул, а в это время мы вдвоём с Германом (он защитился раньше других) готовили плот  - кто-то потом плыл и на плоту. Первую ночь спали у бакенщика в его хате, потом нашли подходящее место на берегу Оки, поставили палатку, ждали остальных, заготавливали материал для плота.  Ждать пришлось долго – наверное, неделю, пока загул в Москве не сошёл на нет.
 
     Пару дней даже пришлось поголодать, ни денег, ни продуктов у нас не было. Сестра ничего не могла сделать с новоиспечёнными инженерами, стыдить было бесполезно – пока не пригрозила, что поедет одна на выручку голодающим. Наконец, дождались.   Первым делом прибывшие с новыми силами продолжили обмывание дипломов, и только через пару дней все пришли в нормальное состояние. В приличном подпитии основной массы и мне была предложена порция водки – так и этот продукт я опробовал, но тогда (была Кубанская, помню) никаких приятных эмоций он у меня не вызвал – гадость и есть гадость (что соответствовало действительности).

     На плоту было и подобие мачты, иногда при ветерке на ней натягивали что-то напоминающее парус – больше для хохмы, чем по делу, для скорости. Но на мачте была  прикреплена  доска с названием плавсредства – собственно, для этого мачта и предназначалась. Название было в тему того дня – Иосиф Волгоградский (не так давно прошло переименование славного города). Ребята хохмили…

     Две недели продолжался поход (вернее, плаванье, пешком мы не ходили),  не обошлось и без драк – капитан (так звали Юру Артемьева, он был самый опытный походник, к тому же – староста институтской группы) имел, оказывается, зуб на Германа.  Тот, как я понял, некорректно поступил с одной девчонкой из их группы – покрутил и расстался. Всяко бывает, но капитан был принципиален, даже щепетилен в таких вопросах. Как-то в игре в карты придрался к Герману и начистил бы крепко, если бы ребята не разняли – был здоров как бык. Но потом, вроде, особых инцидентов не было, доплыли и добрались до Москвы благополучно. На байдарках я ходил и много позже, в Карелии, но это уже другая история.