Дрожа и глотая слезы, Марта рассказала о разговоре своем с Валерией, заявила при этом, что не знает, куда та девалась. В сопровождении камеристки Антуанетта торопливо вошла в гардеробную, и произведенным осмотром было установлено, что бурнус с капюшоном и черная вуаль исчезли из шкафа.
- Полоумная дура! Видишь, что наделала твоя болтливость?— обратилась она к Марте.— Но куда ока могла уйти?
- На загородную виллу, быть может. Я сказала барышне, что банкир там,— отвечала трепещущая Марта.
- Хорошо. Оставайся и сторожи здесь, чтобы никто не вошел сюда.
Когда расстроенная и испуганная Антуанетта вбежала в уборную мужа и сообщила ему о случившемся, Рудольф побледнел и крепкое ругательство сорвалось с его уст.
- Надо немедленно добыть эту сумасшедшую,— говорил он, проворно одеваясь.— Я привезу ее живую или мертвую.
- Возьми меня с собой,— просила Антуанетта,— я уговорю ее.
- Хорошо, если обещаешь не падать в обморок и не задержишь меня. У нас в запасе еще час времени до приезда подруг. Накинь что-нибудь и выходи ко мне в переулок, я иду скорей нанять фиакр.
Через четверть часа, выходя из фиакра возле садовой калитки виллы, они заметили другого извозчика, кого-то ожидавшего.
- Кого ты привез?—спросил Рудольф, давая кучеру золотую монету.
Даму под вуалью и в белых атласных башмачках, она велела ждать ее,— отвечал кучер.
Рудольф вздохнул свободнее.
- Приказав извозчикам дожидаться, он вошел с Антуанеттой в сад. Но они были в большом затруднении, не зная, в какую сторону направиться. Как вдруг из кустов вышел какой-то человек и подошел к ним.
- Вы ищете графиню, ваше сиятельство — спросил он.
- Да, где она?
- Она разговаривает с барином, возле пруда. С тех пор, как господин Мейер покушался на свою жизнь, он в таком странном настроении духа, что мы день и ночь следим за ним. Я его камердинер Стефан, а другой слуга караулит там, дальше.
- Хорошо, веди нас скорей,— сказал Рудольф, и обратясь к жене, злобно присовокупил вполголоса: - - Вот, она во власти лакеев!.. Нет уж, эта возмутительная выходка переходит всякие границы!
Между тем Самуил несколько пришел в себя. В первые минуты восторга он сознавал лишь одно, что сокровище, которое он считал навсегда утраченным, снова вернулось в его объятия; но теперь в нем пробудилась вся его энергия. Теперь он хотел жить и до последней крайности защищать посланное ему судьбой счастье. Приподняв головку Валерии, покоившуюся на его груди, он впился своим чарующим взглядом в глаза молодой девушки.
- Дорогая моя, ты любишь меня и останешься со мной, не правда ли? — шептал он тихим ласкающим голосом, силу которого он уже испытал.— Ты еще свобод¬на и счастье в наших руках, Валерия; уедем из этого города, куда хочешь. Ты равнодушна к Раулю, покинуть его не будет для тебя жертвой, да, наконец, при¬обретая тебя снова, я не потерплю, чтобы ты сделалась женой другого. Пусть там ищут тебя...
Эти слова вернули Валерию к действительности. Как бы очнувшись от опьянения, она поняла, каким нареканиям подвергла свою семью, какое оскорбление наносила Раулю, который так честно и открыто спрашивал ее о прошлом.
- Ты требуешь от меня невозможного, Самуил! — проговорила она, вырываясь из его объятий.— Пойми, что приглашенные на свадьбу уже собираются у нас в доме и в церкви; я не имею никакого права, никакой при¬чины бросить Рауля и бежать за час до свадьбы. Ах, Самуил! Забудь меня после этой минуты примирения, когда я могла оправдаться в твоих глазах и вымолить твое прощение. Я счастлива, никакая тень не разделяет более нас, ты меня любишь и обещал жить.
- Да, я обещал жить, но для тебя,— отвечал Самуил, мрачно глядя на нее,— ужели ты в самом деле думаешь, что после этой минуты счастья я откажусь от тебя в угоду глупой толпе, которая все равно ничего не поймет и не узнает побудительных причин. Ты снова слабеешь и трусишь, Валерия, ты хочешь обмануть князя, который Верит тебе, принести ложную клятву перед алтарем, когда твое сердце полно любви ко мне? Как это согласуется с твоей религией? Безумная! Ужели ты решишься отдаться этому человеку, когда на тебе горят мои поцелуи. Нет, теперь, конечно, ты принадлежишь мне!
Он обнял ее и прижал к груди.
- Пусти меня, я не могу! — воскликнула Валерия, отталкивая его и ломая руки.— Я должна уйти, я не могу компрометировать честь Рауля, он этого не за¬служил!
Раздражение, бушевавшее в груди Самуила, вдруг вырвалось наружу.
- Истинная любовь не рассуждает, не думает о том, что скажут! — возразил он глухим голосом, сверкая глазами.— А ты только и твердишь Рауль, Рауль! Или ты его действительно любишь? В таком случае, зачем же ты пришла сюда? Или ты хочешь, чтобы я был твоим любовником, так как стыдишься быть моей женой?
Валерия вспыхнула и отшатнулась.
- Что ты позволил себе сказать? Какое ты имеешь право так оскорблять меня? Прощай! Опомнись, Самуил... я ухожу!
Она повернулась и сделала несколько шагов, как вдруг банкир схватил ее своей сильной рукой и удержал.
- Нет! Ты не уйдешь! Ты любишь меня и останешься со мной! До завтра ты в моей власти!—сказал он изменившимся голосом.
Неожиданное сопротивление Валерии и страх ли¬шиться ее, туманили ему голову и отнимали всякое самообладание.
- Пойдем!—говорил он, стараясь увлечь ее за собой.
Валерия в испуге отшатнулась: в припадке охватив¬шей его страсти он был страшен. Его изменившееся лицо и пожирающий огонь, пылавший в глазах, так мало напоминали ей Самуила, сдержанного и любящего, каким она его знала. Она поняла теперь, но слишком поздно, как непростительно неосторожен был ее поступок.
- Оставьте меня! — повторила она, вырываясь.
Ее вуаль, зацепившаяся за цепочку часов банкира, разорвалась в этой борьбе, но несмотря на ее сопротивление, Самуил поднял ее на руки, чтобы унести к дому.
В эту минуту из аллеи вышел Рудольф в сопровождении жены. Увидев, что Валерия вырывается из рук банкира, который, очевидно, против воли уносит ее, граф злобно вскрикнул и вынул из кармана пистолет. Это восклицание донеслось до слуха Самуила. Он повернулся, и увидев, что Рудольф бежит к нему, загораживая ему дорогу к дому, остановился, обезумев от бешенства: он понял, что теперь все кончено. Пользуясь этой минутой, Валерия выскользнула из его рук, но Мейер проворно снова схватил ее и стал отступать назад, еще и еще. Наконец, крикнув:
- Если нам нельзя жить вместе, так умри со мной!— он бросился с ней в пруд.
- Гнусный убийца! — закричал Рудольф и, сбросив мундир, кинулся за ним.
Оба лакея выскочили тоже из чащи деревьев и бросились в воду в ту самую минуту, как Самуил и его жертва снова показались на поверхности воды. Платье Валерии из тяжелой шелковой ткани, слишком плотное, чтобы пропитаться водой, надулось как шар. Она всплыла на минуту, затем снова погрузилась, но граф, умевший отлично плавать и нырять, уже настиг и схватил ее, лакеи ему помогли. Оставив на их попечение Самуила, которого эта холодная ванна после страшного возбуждения лишила чувств, он выплыл с Валерией на берег и положил ее на скамейку, где Антуанетта, дрожа как лист, оказала ей первую помощь.
- Негодяй,— воскликнул Рудольф, надевая мундир сверх мокрой рубашки, и злобно взглянув на Самуила, которого слуги, положив на траву, старались привести в чувство.
Затем он поднял Валерию, завернул ее в плащ и направился к выходу.
- Тебя больше не нужно,— сказал он одному из кучеров, положив сестру в другой экипаж.— И вот тебе обещанный золотой. А ты гони во всю мочь и доставь нас за десять минут. Теперь добрый мой совет обоим: забудьте даже, что вы были здесь.
Когда наконец, Валерию положили в постель и закрыли все двери, молодая чета вздохнула свободней. Ни в саду, ни на лестнице никто их не увидел и, к довершению счастья, Валерия открыла глаза.
- Ну самое трудное сделано! — сказал Рудольф. — Но как быть с ее туалетом? Минут через двадцать станут съезжаться.
- Будь спокоен, она может надеть платье, присланное ей из Парижа для свадьбы с Мейером,— отвечала Антуанетта, овладевшая собой.— Переоденься скорей, милый мой, я боюсь, чтобы ты не простудился. Затем иди принимать гостей, а через час невеста будет готова и выйдет в залу.
По уходе Рудольфа, Марта и Элиза, две горничные, допущенные Антуанеттой, растерли фланелью застывшее тело Валерии и принесли из буфета рюмку хорошего старого вина.
А пока доставали из картонок второе подвенечное платье, Антуанетта подала вино Валерии, пассивно от¬носящейся ко всему окружающему.
- Выпей, Валерия, и старайся прийти в себя,— строго и внушительно сказала Антуанетта.— Как неосторожно ты рисковала своей честью и честью Рауля. Соберись теперь с силами, чтобы помочь нам скрыть это скандальное происшествие, не возбуждая беспокойства жениха и любопытства приглашенных.
Валерия поднялась, взяла рюмку и выпила вино.
- Теперь я могу одеваться,— сказала она.
Щеки ее горели лихорадочным румянцем, она встала и начала одеваться. Сквозь полотенце, утюгом высушили ей волосы и заплели их, так как для другой прически не было времени, остальной туалет скоро был окончен. Не прошло и часу, назначенного Антуанеттой, как невеста, под руку с отцом вошла в залу. Она была красивей, чем когда-либо, и ее яркий румянец приписали волнению. Наконец, невесту посадили в карету, и Рудольф, сев в свой экипаж возле Антуанетты, вздохнул полной грудью.
- Вот так денек, который я никогда не забуду. И надо благодарить бога, что все сошло так благополучно. Ведь этакая бешеная каналья. И какая страсть, черт возьми. Кто мог это подозревать в еврее,— ворчал граф, крутя ус.
Когда Рауль подал руку Валерии, чтобы вести ее к алтарю, лицо ее покрылось мертвенной бледностью. Справедливые слова Самуила пронеслись в ее памяти с ужасающей ясностью: любя его и едва вырвавшись из его объятий, она готовилась солгать, клянясь в любви и верности другому.
- Что с тобой, дорогая моя? Отчего ты вдруг побледнела? — спросил Рауль, наклоняясь к ней с беспокойством и удивлением.
Ласковый голос князя, его любовный и тревожный взгляд заставили Валерию опомниться.
- Это просто нервная головная боль, которая мучает меня с утра,— отвечала она с легкой улыбкой.— Но не беспокойся, Рауль, это пройдет.
Собравшись с силами, она встала на колени перед алтарем, и горячая молитва вознеслась к богу из ее больного сердца. В эту торжественную минуту она молила у него дать ей силы безукоризненно исполнить свой долг и не быть клятвопреступницей.
По окончании венчания все вернулись в дом графа Маркош. Перед ужином новобрачные должны были уехать к себе, переодеться, чтобы с утренним поездом отправиться в Испанию, где рассчитывали провести медовый месяц.
Опираясь на руку мужа, молодая княгиня Орохай принимала поздравления присутствующих. Она была весела и любезна и ласковой улыбкой отвечала на сияющий взгляд Рауля. Одна лишь Антуанетта заметила лихорадочный, болезненный блеск ее глаз и дрожь, про¬бегавшую по ее телу.
- Дорогая моя,— сказала она, отводя ее в сторону.— Руки твои горят, как в огне, и ты дрожишь. Не заболела ли ты? Как ты вынесешь путешествие?
- Нет, не бойся. Это только нервное волнение, оно пройдет,— сказала Валерия, превозмогая силой воли недуг, все более и более овладевавший ею.
Волнение, вызванное прощанием с отцом и братом, еще поддерживало молодую девушку, но когда она очутилась одна в карете с мужем, силы изменили ей, голова закружилась. Рауль счастливый, что остался, наконец, с ней вдвоем, привлек ее к себе и обнял, но почувствовав, что она дрожит, спросил с испугом:
- Боже мой! Ты больна, дорогая моя?
- Нет, нет, я чувствую только слабость,— с трудом прошептала Валерия, и голова ее беспомощно упала на плечо князя.
Расстояние до их дома было небольшое, минуту спустя карета остановилась, и лакей отворил дверцы. Рауль выпрыгнул из экипажа и хотел сам помочь выйти своей молодой жене, но едва Валерия ступила на подножку, как ее глаза закрылись, и она упала бы без чувств на мостовую, если бы Рауль не поддержал ее. В страшном испуге, он поднял ее на руки и, приказав позвать скорей доктора, отнес в спальню и положил в постель. С помощью Марты и Элизы, уже приехавших со всеми вещами, он подал первую помощь жене, все еще находившейся в обмороке. Дрожащими руками он смачивал ей виски, растирал ее застывшие ноги и, на¬конец, в отчаянии послал слугу сообщить Антуанетте о случившемся. Бледные и встревоженные Рудольф с женой явились почти в одно время с доктором, который объявил, что причина болезни — простуда, осложнившаяся нервным расстройством, и что он не может сказать, какие будут еще последствия. Рауль был в отчаянии. Граф старался его успокоить и увел из спальни, под предлогом, что присутствие их может мешать Антуанетте привести в исполнение предписание доктора, в действительности же потому, что когда Валерия открыла глаза, ее блуждающий лихорадочный взгляд заставил бояться бреда, который мог выдать мужу истинную причину болезни. Но все сошло благополучнее, чем можно было ожидать. Благодаря действию прописанного лекарства, Валерия уснула и когда проснулась довольно поздно на другой день, то была уже в полном сознании и чувствовала себя лишь разбитой от усталости. При виде Рауля, с тревогой склонившегося над ней, а он вместе с Антуанеттой провел ночь у ее постели, краска стыда выступила на ее щеках, она осознала как много виновата перед мужем, который любил ее такой чистой и преданною любовью. Под впечатлением этого упрека совести она обняла руками шею Рауля и привлекла его к себе.
— Мой милый, добрый Рауль,— тихо сказала она,— прости, что я напугала тебя, я чувствую себя почти хорошо.
Доктор тоже был доволен состоянием больной, объявил, что всякая опасность миновала и что через две недели спокойствия и отдыха молодая княгиня будет совершенно здорова. Но нельзя было и думать о путешествии, чему Валерия очень обрадовалась. Путешествовать ей вовсе не хотелось. Ее душа и тело нуждались в отдыхе.
Она честно старалась загладить свою вину перед Раулем; со всей энергией, на которую только была способна, отталкивала от себя образ Самуила, гнала вся¬кое о нем воспоминание и была нежна и ласкова с мужем, который с беспредельной любовью ходил за ней, стараясь угадывать малейшее ее желание. Поправилась она быстро и лишь бледность ее напоминала о страшном событии.
Графиня с мужем могли только поздравить себя, что счастливо отделались, и часто навещали больную. Но когда они рассказали случившееся перед свадьбой старому графу, тот вскипел. Безумная страсть Самуила, пытавшегося утопить Валерию, еще более усилила его ненависть к Мейеру.
Ни разу ему не пришла на ум мысль осудить безумную неосторожность дочери. В его глазах во всем виноват был «каналья-Мейер». По этому случаю он чуть было не поссорился с бароном Маврикием, осмелившимся сказать, что виновата Валерия, и что в положении Самуила каждый страстно влюбленный молодой чело¬век поступил бы так же.
Как-то после обеда, недели две спустя после свадьбы Валерии, Рудольф с женой отправились провести вечер к товарищу графа, который жил за городом. Погода стояла ясная, и прогулка доставляла громадное удовольствие. Ехать им пришлось через отдаленное предместье, в глухих и обыкновенно пустынных улицах которого теперь замечалось оживление, слышался говор толпы, мелькали характерные лица и засаленные лапсердаки евреев, густыми массами теснившихся вокруг большого каменного здания. Вереница щегольских экипажей загораживала дорогу проезжающим.
- Что значит это стечение евреев? — спросил у городского сержанта Рудольф, карета которого поневоле должна была остановиться.
- Ваше сиятельство, сегодня богатая свадьба в синагоге,— почтительно отвечал сержант, так как молодой граф Маркош был довольно известен в Пеште.
- Банкир, миллионер Мейер, женится на дочери биржевого маклера Зильберштейна, а так как по этому случаю раздают большие подаяния, то и собралось много народу. Я сейчас расчищу проезд для вашего экипажа. Впрочем, венчание кончилось и выходят.
Онемев от удивления, Рудольф и Антуанетта взглянули на подъезд синагоги, из которой вышел молодой человек во фраке и белом галстуке под руку с молодой девушкой в белом атласном платье с длинной кружевной вуалью.
Новобрачные сели в карету, запряженную прекрасными белыми лошадьми. Толпа слегка раздвинулась, и минуту спустя экипаж молодых очутился рядом с коляской графа.
То был Самуил. Его мрачное и суровое лицо было бледно, как восковая маска, но при виде Рудольфа смертельная ненависть сверкнула в его глазах. Затем оба экипажа разъехались в противоположные стороны.
- Он женился! Это невероятно,— проговорила изумленная графиня.