ПАСЕКА
из сб. СОВЕТСКИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКМЕ СКАЗКИ
Алексей Петрин уходил на пенсию. После обычного казенного торжества и речей о заслуженном отдыхе Алексей зашел в кабинет завгара, тот просил его зайти. Завгар с кем-то ругался по телефону. Петрин сел, закурил, хотя раньше курить в кабинете начальства остерегался.
Завгар положил трубку, нервно потер плохо бритую щеку, побарабанил пальцами по столу, улыбнулся Петрину:
— Ну, Адреич, может, останешься?
Петрин насмешливо посмотрел на него и ничего не ответил.
— Ты же сам видишь, работать некому. Половина машин на простое.
— Здоровья нет,— снисходительно обронил Петрин.
— Ну, тебе на здоровье жаловаться грех, — подмигнул завгар.
— Это я с виду,— строго сказал Петрин.— У меня осколок с сорок пятого.— Он избегал прямого обращения к завгару. Раньше приходилось звать его на «вы», а сейчас не хотелось.
— К нам новый «КАМАЗ» пришел. Муха не сидела. Хочешь на него?
Петрин медленно, но решительно покачал головой.
Из автохозяйства он вышел с легким сердцем. Все! Не надо ему ни нового «КАМАЗа», ни старого ЗИЛа. Запчастей нет, ремонтников нет, с машины на машину кидают, как салажонка. А дойдет до прогрессивки — каждый рубль зубами выгрызать надо. Нет, хватит. Ему пятьдесят пять, здоровье, конечно, не то, что в молодости, но терпимо. К непогоде осколок шевелится, но к этому он уже привык. Хочется пожить для себя, для семьи. Пенсия приличная, на жизнь вполне хватит, слава КПСС.
Теперь можно жить. Квартира хорошая, недаром двенадцать лет в очереди стоял. «Москвич» еще новый почти, гараж хороший, осенью участок за городом под сад выделили. Ездить далековато, но ребята без бензина не оставят. На худой конец запаса хватит на целый год. На участке он первым делом вкопал емкость из нержавейки на три куба, за зиму успел заполнить бензином. Чтобы никто не прискребался, над емкостью насыпал земли, разбил клумбу, ищейка не найдет. За это лето они с сыном Гошей построят домик, баньку. Жалко, законы дурацкие: не разрешают нормальный дом построить: ну, что это — три на четыре метра? Но и это не главная беда. Вот с пасекой дело хуже.
Но даже трудности с пасекой не могли нарушить безмятежного покоя Петрина. Он посмотрел на яркое весеннее солнце в безоблачном сибирском небе и радостно чихнул.
Гоша с шофером старательно очистили кузов самосвала от остатков раствора. Шофер получил деньги, сел в кабину, завел двигатель. ЗИЛ долго с надсадным ревом и грохотом удалялся по тесным улочкам садового кооператива.
Отец и сын принялись выкладывать стены. Фундамент давно схватился, раствор был хороший, кладка шла легко. Гоша не отставал от отца, за два лета он наловчился на своем «калыме». Но для порядка Петрин то и дело останавливал сына.
— Гоша, не торопись. Видишь, криво, как бычок пописал по дороге. Себе строишь, не на «калыме», куда гонишь?
Сын хмыкнул, критически осмотрел отцовскую кладку, ничего не сказал, снова взялся за работу.
— Внутри под расшивку пустим?— спросил он.
— Еще чего. Штукатурка будет и деревом обобьем. Я читал, раньше люди изнутри мореным дубом обивали.
— В Сибири дубы не растут.
— Обошьем рейкой.
— Некрасиво будет...
Петрин утер лоб, снисходительно улыбнулся.
— А мы фасонную рейку пустим, да паяльной лампой ее, да сверху лаком.
— Где ты фасонную достанешь?— насмешливо спросил сын.
— Завтра завезут,— коротко бросил Петрин.
Он не раскрывал сыну способы «доставания», — людей нельзя подводить, а сын пусть смотрит да сам учится. Так спокойнее, еще сболтнет кому.
— А зачем тебе два этажа?— спросил сын.
— Не мне, а всем нам,— назидательно ответил Петрин.— Сам подумай: нас две семьи. на ночь надо разместиться? Настеньку днем надо уложить? После баньки надо подремать? Опять же обедать сядем — места много надо. Ты что, думаешь, как эти?— Петрин небрежно повел рукой по сторонам.— Сколотили халабуду и рады. Нет уж. Я столько лет думал об этом доме!
— Тогда три на четыре мало будет,— нерешительно проговорил Гоша.
— Мало,— огорченно подтвердил Петрин.— Нельзя больше. Закон такой. И то, три на четыре — это мне как участнику и инвалиду. А всем прочим — шесть квадратных метров.
— Кошмар...
— Ну, не такой уж кошмар. Потому два этажа и делаем. Внизу — зал с кухней, наверху — две спаленки.
— Веранду надо.
— И веранду пристроим. Тоже в два этажа. Из теса. А с веранды на второй этаж винтовая лестница будет. Я в кино видал. Красиво. — Петрин мечтательно помолчал.— В зале камин соорудим, вон решетки лежат.
Петрин подобрал с кладки раствор, уложил его сверху кладки. Сын молчал, ожидая продолжения.
— Вот из чего полы на первом этаже делать?— озабоченно вздохнул Петрин.— Наверху, понятно, доска, а внизу камень хочу. Боюсь, холодно будет.
— Как в замке!— восхитился сын.— Винтовая лестница, каменный пол, камин...Слушай, а тогда, может, внизу стены под ракушечник пустим? Я умею.
Петрин подумал, лицо его просветлело.
— А ты соображаешь. Ну, еще подумаем.
Отец и сын долго работали молча. Потом Гоша спросил:
— А как насчет ОБХСС?
— А что ОБХСС?— с готовностью подхватил тему Петрин.— Я все законно покупаю. Все накладные есть. Сколько материалу в натуре ушло, никто не докажет. А работа — мы же сами все делаем. Нет у нас денег нанимать работяг. Мне вот другое обидно, больно уж зажали нас. Площадь по земле — всего двенадцать метров. По высоте — шесть двадцать по коньку. Вот и крутись в тесноте. А какой дом можно было соорудить! А насчет ОБХСС не боись. Им тут делать нечего.
И опять уверенно и быстро ложатся кирпичи. Петрин в дальних рейсах привык к молчанию, но Гоше охота поговорить.
— А когда пасеку ставить будем?
— Эх, Гоша,— даже крякнул Петрин. Сын задел самое больное место.— Не так все просто с пасекой. Тут все соседи начнут заливать и прыскать химией. Или пчел потравят, или мед нельзя будет есть.
Петрин надолго замолчал. Настроение испортилось. Пасека была его давней мечтой. Он и участок взял в основном из-за этого. Уже потом умные люди надоумили насчет химии. А как хотелось своих пчел! Перво-наперво, пчелы — это доход. За лето с одного улья, говорят, можно до пуда меда накачать. По пять рублей кило — неплохо выходит. Опять же — здоровье. Мед — полезный. А про пергу и прополис говорить нечего. Кто пчел разводит, долго живет. Петрин хотел жить долго и без болезней.
Отцвела черемуха, кончался май. Петрин чувствовал, что работа на участке пошла ему на пользу. Он даже помолодел, хотя работы было больше, чем в автохозяйстве. За полтора месяца сделано много. Дом подвели под крышу, банька была готова, осталась отделка. Но в конце мая стройку пришлось бросить, навалились хлопоты с посадкой. Не успеешь посадить сейчас — год пропадет. Жена каждый вечер и все выходные возилась в огороде, но какой от бабы толк? Да и здоровьем она была обижена. Гошка с теплом пошел опять на «калым», перестал появляться на участке. А по выходным они с Евгенией уезжали за город, на природу. Петрин не укорял сына, понимал, что молодой красивой жене нужно внимание. Жена — не машина. то за твоей машиной, кроме тебя никто не будет ухаживать. А за женой,- сам не будешь ухаживать — другие тут же найдутся.
Все майские дни Петрин проводил в саду, даже ночевал тут. Сибирская весна коротка, надо торопиться. Ему ведь не сад нужен, а настоящая дача, такая, чтоб соседи еще издали начинали хозяина уважать.
Закончив посадки, он взялся за водопровод. Заранее продумал систему полива, чтоб не таскать шланги с места на место. У него будет полная механизация: открыл вентиль и кури.
Петрин помогал сварщику. Сварщик был свой, из автохозяйства. А в голове гвоздем сидела мысль о пасеке. Что ж ему, всю жизнь так и ковыряться в навозе без всякого удовольствия? Или сидеть в доме, который Гоша сначала шутя, а потом всерьез называл замком. Как на грех, всю весну по телевизору показывали кино про замки с привидениями.
В этот день под вечер к нему на участок заявился завгар. Он опять начал канючить, чтобы Петрин выходил на работу. Говорил, что с пенсии снова вышли работать Шапкин и даже старик Сугак. Под конец Петрина даже затрясло.
— Да не могу я! Здоровья нету! Понимаешь ты — здоровья нету, израненный я весь!— заорал он на завгара. Мышцы грозно перекатывались на его загорелом обнаженном торсе.
Завгар хотел еще что-то сказать, но посмотрел на Петрина и раздумал. Он помолчал, брезгливо плюнул:
— Конченный ты для общества человек!— сказал он, махнул рукой и ушел.
Петрин посмотрел: плевок попал в нужное место, все-таки удобрение,— и сказал в спину завгару:
— Насчет конченного ты поаккуратней, а то и к ответу можно.
Завгар не ответил, хлопнул калиткой, и его обшарпанная «Латвия» скрылась за заборами.
Петрин не сердился на завгара. У каждого своя работа. Но почему завгар не может понять, что он, Петрин, честно отработал все, что положено, и теперь хочет пожить для себя? С сожалением размышляя о завгаре, он зашел в дом, где прятался от начальства сварщик. Они снова принялись за работу. На перекуре Петрин спросил:
— Ты, Сергеич, кончишь сегодня?
Сварщик посмотрел на солнце, покачал головой:
— Можно было бы, да мне в шесть как штык надо домой. Племянница замуж выходит.
Петрин огорчился, но уговаривать не стал. Родня — это серьезно. Фамилия. Дороже фамилии у человека ничего нет — это Петрин знал твердо.
Когла сварщик ушел, Петрин подобрал обрезки труб, сложил их. Прошелся по участку, прикидывая, что начинать делать. Он медленно шел по дорожке, выложенной из половняка,— удалось выписать на кирпичном заводе,— и осматривал результаты своего труда. Это было лучше всякого отдыха. Саженцы он посадил все, какие намечал, теперь пусть растут. На огородной половине — полный порядок. В парнике набирают силу огурцы. Виктория хорошо принялась. Прутики малины рядами торчат в неширокой, но длинной ограде из водопроводных труб. Трубы были «левые», как и на разводке, и чтобы никакой ОБХСС не придирался, их пришлось разрезать, а потом снова сваривать — пусть докажут, что он не сделал их из бросовых обрезков. Чтобы трубы на ржавели, Петрин надежно покрасил их кубовой краской, которую достал на химзаводе, где работала сноха Евгения.
С участка слева донесся пронзительный женский голос. Петрин, заранее усмехаясь, посмотрел туда. Так и есть. Сосед слева, кандидат наук, катил по пустому участку здоровенный валун, а вокруг суетилась его жена.
— Сюда, сюда, Виталий! Японский сад сделаем здесь!
Петрину стало весело. Несерьезные люди эти образованные. Ни дома, ни посадок, а им, видишь, японский сад приспичило. Так и будет этот валун зарастать сорняком, никакого сада: ни японского, ни простого у них не получится. Это же пахать и пахать надо. А они разве умеют?
Петрин повернулся к участку справа. Там с размеренностью часового механизма из глубокой траншеи вылетала земля. Петрин подошел, заглянул через низкую оградку.
— Васильич, вылазь, а то в Америку прокопаешь!
Из траншеи выглянуло красное, потное лицо. Сосед, майор в отставке, выбрался из траншеи, тяжело дыша, подошел к Петрину.
— Долго копать еще?
— Долго не долго, а сегодня кончать надо. Виноград — он холода не терпит. Завтра мне обещали компост и опилки привезти. Яму надо кончать.
Петрину пришла мысль, что майор — человек бывалый. Может, он чего дельное посоветует про пасеку?
— Слушай, Васильич, разговор есть.
Майор в отставке раскуривал сигарету, глухо ответил между глубокими затяжками:
— Давай, только скорее.
«Майор, а держится, как два генерала»— с уважением подумал Петрин. Он рассказал майору о своих затруднениях с пасекой.
— Что посоветуешь, а, Васильич?
Майор усмехнулся.
— Квалифицированный совет дать не могу, я никогда с пчелами дела не имел, но в общем...— Он помолчал, потом снова усмехнулся.— Солдаты в условиях зараженной местности должны пользоваться фильтрующими противогазами и защитными накидками. Придется тебе, сосед, изолировать свой участок от химической опасности.
Петрин оторопело моргал. Сосед снова усмехнулся:
— Ну, извини, у меня план горит. Думай. Ты мужик хваткий, выкрутишься.
Петрин до самой темноты просидел на крыльце недостроенного дома, не притрагиваясь ни к чему. Задал ему задачу майор в отставке.
Постепенно приходило решение. Затянуть участок сеткой. И с боков, и сверху. Поставить опоры метра в четыре, меньше никак нельзя, и обтянуть их сеткой. Железной, с ячейкой не больше трех миллиметров. Сделаешь меньше,— солнца не будет, меньше — пчелы разлетятся. Чтобы солнца было больше, часть перекрытия придется делать из стекла, как в парнике. Нужны рамы, на зиму их надо снимать, а то снег продавит. Стекло лучше бы органическое, оно, говорят, все лучи пропускает, но оргстекло быстро потускнеет, да и где столько оргстекла найдешь. Это сколько же всех материалов надо — ужас!
А вопросы все возникали, один хитрее другого. Как ставить опоры, чтобы сибирские ветра не повалили их вместе с сеткой? Сетка ведь парусить будет! А как эти чертовы опоры и сетку оправдать перед ОБХСС? А сколько денег надо!
Когда на эти вопросы нашлись ответы, когда он смирился и с расходами, и с громадной работой, его вдруг потрясла новая страшная догадка. Ведь если он изолирует свой участок, то на участок не будут летать птицы! А кто будет всяких жуков-пауков уничтожать? Сам? Или чертову химию в ход пускать? Петрин заскрипел зубами, помянул недобрым словом майора в отставке. Вот гад, подбросил задачу, сам теперь потешается, небось: пускай дурак Петрин мучается.
Может, наловить птиц и запустить их на участок? А что, это вполне можно. Наделать скворечников и пяток-другой птичьих пар запустить в сад, пусть жрут вредителей и размножаются. Нет, майор, хоть ты и генералом глядишь, а еще придешь к Петрину за медом! Удивляться будешь. Пасека — это тебе не виноград.
Уже стемнело, а Петрин все сидел и ломал голову над этими загадками. В проезде затарахтел мотоцикл. «Ява»— привычно определил Петрин.— «Гоша приехал».
Он не ошибся. У калитки мотоцикл замолк, и раздался веселый голос сына:
— Папа!
— Тут я,— отозвался Петрин.— Помогать, что ли, приехал?— он был рад приезду сына.
— Да нет,— замялся Гоша.— Я за тобой приехал. У нас сегодня бал. Завтра же день химика, Евгения ведь химик у нас.
Бал, так бал. Родню надо уважать. Петрин тяжело поднялся.
— Подожди, я умоюсь.
Пока Петрин умывался под рукомойником, Гоша пробежал по саду.
— Здорово!— сказал он, подойдя к отцу.— Евгения завтра просится приехать сюда, помогать.
Петрин молча вытирал лицо. Так же молча он надел чистую рубаху, стал причесываться.
— Ты чего, вроде сердитый?— осторожно спросил Гоша у отца.
Петрин строго поглядел на сына, положил руку ему на плечо, доверительно спросил:
— Ты с Евгенией долго собираешься жить или как?
— Как это?— заморгал сын.
— А так. Бабы — они подхода требуют. Ты вот Евгению на свои шабашки водишь?
— Еще чего?— возмутился Гоша.
— То-то,— назидательно проговорил Петрин.— Бабам надо показывать только готовое. Всю эту канализацию им знать нечего. А то посмотрит раз, посмотрит другой,— и пойдет к тому, у кого всей этой грязи уже нет. Где уже цветочки растут.
Гоша хотел что-то сказать, но отец придавил его плечо тяжелой ладонью.
— Все они такие. А Евгения к тому же красивая и с дипломом. Не будешь думать, найдет другого. Вот через неделю пойдут тюльпаны, тогда и приводи.
Петрин трясся на заднем сиденьи мотоцикла и думал, что все люди, в общем-то одинаковые. Одним позарез нужен японский сад, другим — виноград в Сибири, а ему вот — пасека. А с другого боку — все люди сильно разные. Ну, ему, положим, мед нужен для здоровья. А зачем кандидату наук японский сад? Ведь не для выгоды же? Кандидат наук, даже если у него получится этот японский сад, никакой прибыли с него не получит. Майор тоже не понесет свой сибирский виноград на базар. Смешно живут люди. Себе в убыток.
У подъезда дома Петрин подождал, пока Гоша установит мотоцикл, и негромко спросил:
— Ты узнай у Евгении, как у них на заводе металлическую сетку выписать. Ячейка три миллиметра. Пусть узнает, с кем надо дело иметь.
— Это зачем?— удивился сын.
— Надо,— твердо ответил Петрин.