ПОЭТ, М. Н. С. БУКИН
из сб. СОВЕТСКИЕ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ СКАЗКИ
Молодой поэт Сергей Букин еще раз прочитал свое последнее, свое самое лучшее стихотворение. Он прочитал его про себя «с выражением», мысленно расставляя ударения и знаки препинания. Получалось отлично:
То ли шуткой невольной,
Чтоб казаться умней,
«Я люблю вас...сегодня!» —
Говорили вы мне.
Было больно и грустно,
Только чья тут вина?
Однодневное чувство —
Это не для меня.
В тишине и печали
Напряженно ловлю,
Чтоб слова прозвучали:
— Я люблю вас, люблю!
Все-таки здорово! Коротко, сильно и мужественно. Поэт немного поколебался: может, оставить вчерашний вариант: «Было грустно и плохо...Однодневная похоть...»? Нет, это грубо и оскорбительно для его любви к Тане. Сергей с неудовольствием понял, что все еще любит эту негодяйку, эту мещанку, эту расчетливую, несмотря на молодость, женщину.
Она бросила его, молодого и перспективного ученого, младшего научного сотрудника крупного НИИ, обещающего молодого поэта. Ничего, через несколько лет она горько пожалеет об этом. Она будет ждать его у проходной, чтобы признаться в своей страшной ошибке, но известный ученый, популярный поэт Сергей Букин гордо пройдет мимо нее под руку с прекрасной, любящей его девушкой.
Сергей вызвал в своем воображении эту сладостную картину и поморщился. Его будущая прекрасная спутница почему-то как две капли воды была похожа на эту негодяйку, эту мещанку.
Букин положил стихи в стол и задвинул ящик. Он сделал это очень своевременно, потому что к нему подходил его непосредственный руководитель, старший научный сотрудник Сизов. Лицо Сизова сейчас по цвету вполне оправдывало его фамилию, что было признаком скверного расположения духа.
— Сергей, пошли к начальнику лаборатории,— хмуро промолвил начальник.
— Зачем?— от неожиданности глупо спросил Букин.
— На цугундер,— сурово ответил Сизов.
— Что брать с собой?— забеспокоился младший научный сотрудник, по-народному мэнээс.
— Ничего, кроме чистых подштанников,— буркнул Сизов.
— Вопрос по моей теме?
— По какой же еще,— вздохнул Сизов.— По твоей, голубчик.
Пока они шли по коридору, Букин лихорадочно перебирал в уме убедительные причины невыполнения плана работ по своей многострадальной теме. Их лаборатории в начале года была поручена новая научно-исследовательская тема «Камаз» по исследованию возможности изготовления автомобильных шин из нового отечественного каучука, производство которого еще только налаживалось. Тему передали в группу Сизова, а в группе единственным более-менее свободным сотрудником был м. н. с. Букин. Так и получилось, что по новой теме работал один Букин.
Поначалу ему казалось, что он справится с темой без особых затруднений. Но прошел год, и его мнение изменилось. Новый каучук оказался крепким орешком. Он еще не был освоен валовыми заводами, опытные партии сильно отличались друг от друга по свойствам, и большинство из них не давали необходимую прочность резины.
М. н. с. Букин догадывался, что от его заключения в некоторой степени зависит судьба нового каучука. По полученным результатам можно было без особых угрызений совести давать отрицательное заключение. Но сделать это Букину мешало самолюбие. Он верил, что такой каучук нужен промышленности. Кроме того, в промежуточном отчете он усиленно расписывал преимущества «своего» каучука. Признать сейчас, что новый каучук — всего лишь пусто-цвет, значило вызвать насмешки и снисходительное сожаление своих коллег, в частности, одной из них.
Поэтому Букин, несмотря на постоянные неудачи, продолжал упорно подбирать рецептуру резины и режимы ее отверждения. Окончательный ответ он надеялся получить в этом месяце, в последнем месяце года. Но он не учел, что в последнем месяце года не он один надеялся получить окончательный результат исследований. Лаборатория исчерпала свои лимиты по опытному цеху, и м. н. с. Букин остался без образцов. Все его мольбы разбивались о вежливое равнодушие технолога опытного цеха Софьи Петровны.
У начальника лаборатории были люди. У него всегда были люди. Букин удивлялся, как можно находить удовольствие в такой работе: с утра до вечера говорить, убеждать, оправдываться, ругать, обещать, требовать, просить. И одновременно читать и подписывать бесконечные бумаги. Нет, когда он, Букин, станет начальником лаборатории, он не позволит текучке оторвать его от творчества.
Мечты Букина оборвал недовольный голос начальника:
— В чем дело, Сергей Андреевич? Почему нет заключения по «Камазу»?
— Потому что опытный цех не изготовил мне образцы,— убедительно ответил Букин.
— Почему опытный цех не изготовил вам образцы? — монотонно спросил начальник.
— Потому что у них кончились лимиты для нашей лаборатории,— дал исчерпывающий ответ м. н. с.
— Почему у них кончились лимиты для нас?— с удручающим безразличием продолжал любопытствовать начальник.
«И долго он будет душу выматывать? — с тоской подумал Букин. — Скорей бы уж начинал ругать». Его ответы казались ему убедительными, и он не понимал, почему они не удовлетворяют начальника. Он решил перейти в наступление, используя масштабность своего подхода к вопросу.
— Я могу написать заключение. Но пока результаты отрицательные. А каучук хороший. Я должен еще раз...
— Сколько партий вы проверили?— перебил его начальник.
— Четыре.
— Все — отрицательно?
— Да.
— Так что же вы ждете?— Букин решил попробовать еще один аргумент, самый действенный.
— Сергей Михайлович,— он вложил в голос максимум доверительности,— я не понимаю необходимости выдать заключение именно сейчас. Ничего не изменится, если мы выдадим заключение через месяц, в январе.
Начальник лаборатории с большим интересом посмотрел на Букина.
— Вы не согласны со сроками, утвержденными министром? Идейно-теоретические разногласия?
М. н. с. удрученно молчал. Он сам понимал, что ляпнул глупость.
— Вам придется объяснить свою точку зрения коллективу лаборатории, —строго сказал начальник.— Тема не выполнена, план лаборатории не выполнен, лаборатория не получит премию. А ведь остальные сотрудники свои планы выполнили. Вот вы и объясните людям, почему они не получат премию.
Наверное, м. н. с. Букин заметно изменился в лице, потому что начальник лаборатории усмехнулся и махнул рукой.
— Идите и готовьте заключение. Материалов у вас достаточно. И учтите: если лейтенант начинает действовать, исходя из своего понимания задач полка, то он, как правило, не становится старшим лейтенантом.
Сзади кто-то противно хихикнул. Букин вздрогнул. Знакомое хихиканье, злорадненькое. Конечно, это инженер их лаборатории, Татьяна Прохорова, эта мещанка, эта негодяйка пролезла в кабинет начальника, хотя прекрасно видела, что начальник занят серьезным научным разговором с м. н. с. Букиным.
Принципиально не замечая невоспитанного инженера Прохорову, Букин вышел из кабинета. Он понимал, что единственная возможность спасти свою научную репутацию и при этом сохранить уважение к себе, — это за оставшуюся неделю до Нового года сделать то, что он не сумел сделать за весь декабрь.
Содержание разговора начальника лаборатории со старшим научным сотрудником Сизовым осталось неизвестным широкой общественности, потому что инженер Прохорова была вежливо, но решительно выставлена за дверь до начала этого разговора.
Начальник лаборатории отпустил очередного посетителя и, воспользовавшись передышкой, сидел, ничего не делая и глядя на закрытую дверь.
«Стареем,— с огорчением думал он.— Вот уже и Юра Сизов становится равнодушным. А мальчишка Букин давно мог дать отрицательное заключение, но не дает, потому что неравнодушен. Из парня выйдет толк. Наверняка он сейчас уже примчался в цех и пытается уговорить Софью».
Он покрутил диск телефона.
— Софья Петровна? Добрый день. Большая просьба. Сейчас к тебе придет мой Букин... Уже у тебя? ...Когда я вас подводил?... Ну конечно, подпишу, пусть кто-нибудь прямо сейчас принесет.... Я же сказал, что возьму грех на душу... Да ладно, семь бед, один ответ... Ну, огромное тебе спасибо! Что бы без тебя делала советская наука? Дай бог тебе здоровья!
М. н. с. Букин сидел в кабинете технолога опытного цеха и ждал, когда Софья Петровна положит трубку. После разговора с начальником лаборатории он решительно направился в цех. Он умрет, но добьется своего. Цех изготовит образцы, он сумеет получить те результаты, которые ему так нужны. Он успеет их испытать и закончит отчет по теме. Он будет стучать кулаками по столу, топать ногами, бить себя в грудь, если надо, то и поплачет, встанет на колени.
Ничего этого не понадобилось. Он только начал разговор, как зазвонил телефон, и Софья Петровна завела долгий разговор. Букин понял, что ей звонит его начальник. Когда она положила трубку, а Букин напряг всю силу духа, чтобы продолжить разговор, Софья Петровна вдруг улыбнулась и сказала:
— Мне звонил Сергей Михайлович. Идите в мастерскую, пишите задание, в ночную смену мы изготовим ваши образцы, утром можете их забирать.
М. н. с. Букин обмяк. Его охватило очень сложное чувство: смесь дикой радости и лютой обиды. Такое сочетание сильных эмоций повергло его в депрессию. Значит, он никчемный человек. Он целый месяц надоедал Софье Петровне, ничего не добился, а начальник одним звонком решил его сложную проблему.
Он уныло брел из цеха и кисло усмехался. Как назло, сегодня поэтическая секция литературного объединения встречается с учащимися пищевого техникума. Для таких выступлений нужен высокий душевный подъем, творческое настроение, а тут хоть вешайся.
Через два часа Букин сидел на сцене актового зала пищевого техникума вместе со своими собратьями по перу. Он думал о том, выполнит ли Софья Петровна свое обещание или завтра скажет ему как обычно, что цех выполнял более важные работы. Настроение у поэта было скверное, и он неприязненно косился на пищевичек, которые бесцеремонно разглядывали поэтов, хихикали и шушукались.
Руководитель секции поэзии долго разъяснял юным пищевичкам облагораживающее влияние поэзии на человечество в целом и на жителей их города в частности. Пока он развивал этот тезис, пищевички скучали и вертелись. Наконец, мэтр предоставил слово поэтам. Собратья Букина по перу вставали к трибуне, что-то говорили, потом читали свои стихи. Дошел черед и до поэта Букина. Руководитель представил его.
— Сергей Букин — один из самых молодых поэтов города. Вы не раз читали его стихи в городской газете. Но Сергей не только поэт. Он — младший научный сотрудник крупного НИИ, выполняет серьезное государственное задание. Кроме всего этого Сергей Букин еще успешно работает над кандидатской диссертацией...
Пищевички весьма заинтересованно уставились на такого перспективного молодого поэта. В другое время Сергею польстили бы их взгляды, но сейчас он глубоко презирал весь прекрасный пол после измены этой мещанки, этой негодяйки. Вдобавок после делового контакта с начальником лаборатории он был раздавлен чувством собственной неполноценности. Поэтому откровенно заинтересованные взгляды девчонок вызвали у него саркастическую усмешку. Вот они, женщины: стоит услышать о диссертации, как они готовы на все. Для них нет ничего святого. Только голый расчет, только холодный анализ покупательcкой способности партнера.
Сергей стоял за трибуной и злился на себя и на весь белый свет. На руководителя секции за неуместную и неумную рекламу, на пищевичек за их женское легкомыслие. Этим бездумным девицам нужна не поэзия, они ждут, не дождутся, когда поэты освободят сцену, и можно будет потацевать под идиотскую музыку. Поэт Букин решил прочитать свое последнее, свое лучшее стихотворение. Эти пигалицы не доросли до настоящего искусства, но даже их черствые души затрепещут от силы и глубины чувства поэта.
—То ли шуткой невольной,
Чтоб казаться умней,
«Я люблю вас...сегодня» —
Говорили вы мне...
В зале послышался довольно дружный поощрительный смех...
После встречи Букин медленно плелся по заснеженным улицам, и на душе у него было совсем скверно. Они смеялись! Эти сопливые девчонки смеялись над его бездарной графоманией. Они аплодировали ему, но это была снисходительная вежливость по отношению к провинциальному самоучке, который возомнил себя поэтом. Видно, он и в самом деле ни на что не годен...
Букин затравленно огляделся: куда это его занесло? Оказалось, что он стоит возле хорошо знакомого ему дома, весь засыпанный пушистым снегом, а из окна на него смотрит Таня.
Таня сделала знак рукой, исчезла и вскоре, одетая в красивую короткую дубленку с песцовой отделкой, подошла к печальному поэту.
— Сережа,— ласково сказала она.— Зачем ты здесь?
Сергей горько молчал. Он сам не знал, зачем он сюда пришел.
— Нам нельзя тут стоять, давай погуляем.
Таня взяла поэта под руку и властно повлекла по занесенному снегом тротуару. Сергей молчал. В глубине его страдающей души робко светилась надежда: Таня вышла к нему, значит, еще не все потеряно.
— Не приходи больше, Сережа,— все так же ласково сказала Таня.— Все кончено, ничего изменить нельзя. Я выхожу замуж за другого, ты можешь скомпрометировать меня.
— Но почему!?— вырвалось из глубины души поэта.
— Что — почему? — удивилась Таня.
— Почему все кончено? Почему ты выходишь замуж за другого?
— Сердцу не прикажешь, — назидательно скала Таня.
— Но ведь ты говорила, что любишь меня! Ты же любила меня!
— Любила,— подтвердила Таня.— А теперь люблю другого.
Она остановилась, повернулась к Сергею, внимательно посмотрела на него.
— Теперь не люблю,— повторила она твердо.
— Но ведь мы с тобой... Ты называла меня своим мужем!
— Не кричи,— сердито сказала Таня и огляделась по сторонам.— С ума сошел. Ну, были, мне это дорого. Но больше этого не будет.
Она вновь потащила Сергея по тротуару.
— Таня,— прошептал Сергей, у него перехватило горло.— Ты скажи, почему все так плохо?
Таня остановилась. Она долго ковыряла снег носком модного сапожка, потом посмотрела на Сергея. Так смотрят на безнадежного больного, дни которого сочтены. Она покусала красивые губы и очень серьезно спросила:
— А почему вообще любят?
— Ну как же,— воспрянул духом Сергей.— Родство душ и чувств, необходимость всегда быть вместе, невозможность жизни без любимой...
— Ты имеешь в виду необходимость... физическую?
Сергей возмущенно дернул плечом.
— Я имею в виду духовные и душевные явления.
Таня опять задумалась, потом насмешливо спросила:
— А влюбленные хотят есть?
Сергей непонимающе молчал. Таня снова заговорила, голос был серьезным, но Сергею в нем чувствовалась насмешка.
— Скажи, пожалуйста...— Таня помедлила, потом решительно дотронулась до своей песцовой шапки.— Сколько стоит эта шапка?
Сергей посмотрел на шапку. Шапка была что надо, красивая и, конечно, дорогая.
— А сколько стоит эта дубленка, учти, она импортная?
— При чем тут шапка? При чем дубленка?
— Очень даже при чем,— вздохнула Таня.— Как ты не понимаешь. Ну, представь, мы с тобой поженились...
Сергей вздрогнул от счастья, прижал Таню к себе. Таня спокойно, но решительно высвободилась.
— Не надо. Я не люблю, когда меня насильно обнимают. Если ты не понимаешь, я буду говорить прямо. Так вот, если мы поженимся, ты сможешь подарить мне такую дубленку, но длинную?
Сергей выпустил Таню из объятий. Таня продолжала:
— Где мы будем жить? Тебе когда обещают квартиру?
Сергей молчал. Таня вроде бы не говорила ничего обидного, но он испытывал унижение, как никогда в жизни.
— И еще: сейчас почти в каждой семье машина,— закончила Таня.
Кто он?— твердо спросил Сергей.— Профессор? Директор завода?— он готов был испить горькую чашу до конца.
— Он простой человек,— пожала плечами Таня.— У него нет высшего образования, но зарабатывает он больше тебя. Намного больше. Это нетрудно, надо только умно составить договор.
— Какой договор?— машинально спросил Букин.
— На подряд. Ну, как говорят, на шабашку.
— Но ведь ты — инженер!— в отчаянии крикнул Сергей. — А он — шабашник, стяжатель!
— Не кричи. Он не стяжатель, и то, что у него нет диплома, ничего не значит. Если он захочет, диплом у него будет. Но он и без диплома умный и энергичный.
Таня посмотрела на Сергея и прикусила губу. Потом заговорила мягче.
— Ты развитой, Сережа. Ты пишешь стихи. Но ведь сейчас почти все пишут стихи. Чтобы вырваться из общего серого уровня, нужен яркий талант. Он у тебя есть?
Сергей молчал. Он думал, что испил чашу до конца, но последние капли оказались самыми горькими и ядовитыми.
— Ты защитишь диссертацию, будешь получать в два раза больше. Но ведь это мало. И ты не будешь ничего видеть, кроме своей работы, как наш начальник. А ведь есть еще жизнь, Сережа...
Сергей молча повернулся и пошел по глубокому снегу. Один, с опущенными плечами, сгорбившийся. Дойдя до угла, он остановился, медленно обернулся. Тани уже не было. Не было ничего, кроме крупных хлопьев снега в свете уличных фонарей.
Сергей долго бродил по ночному городу. В ботинки набился снег, ноги замерзли, все тело била крупная дрожь. А он все брел и брел по тускло освещенным улицам. Ему было стыдно, обидно и ...противно.
Однажды он спросил Таню, почему она не готовится сдавать кандидатский минимум. Сам он считал, что работать в НИИ имеет смысл только тогда, если серьезно хочешь заниматься наукой. Если нет, то лучше идти хотя бы на завод, там и зарплата больше, и вредность идет, и льготы всякие... Таня в ответ только пожала плечами.
— Мне это не нужно.
— Зачем же ты пошла в НИИ? Шла бы на завод, там и зарплата выше...
— И инженеры ходят по цеху в испачканных фуфайках,— насмешливо подхватила Таня,— и таскают на себе мешки. Спасибо. Здесь я могу ходить в приличном виде, стучать каблучками, всегда следить за собой.
В другой раз он увлеченно расписывал Тане преимущества их специальности.
— Сейчас, в эпоху НТР,— уверял он,— химик влияет на развитие основных отраслей промышленности и науки.
Таня молча слушала, потом засмеялась.
— Какой ты смешной, Сереженька. Сейчас неважно, где и кем работает человек. Важно одно: есть у него связи или нет.
Она сказала это так убежденно, что Сергей не стал продолжать разговор.
Сергей замерз, остановился и огляделся. Он очень удивился, когда увидел, что снова стоит у Таниного дома. Ее окно было освещено. В окне появилась Таня, увидела Сергея, демонстративно задернула занавески. Вскоре свет в ее комнате погас.
У Сергея пальцы на ногах онемели от холода. Перчаток почему-то не было, и кисти рук тоже потеряли чувствительность. Он горько усмехнулся, посмотрел на темное Танино окно.
«Живи, как знаешь, Таня. Судьба сама рассудит, кто прав. Но счастьем торговать нельзя».