37.
А Леха еще был жив. По глупости, желая снять груз с верблюда близко подошедшего к минному полю, он окликнул десантников, следящих за участком пологой части горы. Те, еще раз оглядев камни, подбежали к нему. Обрезав вьюк с автоматами, Леха отдал его им, и они, семеня ногами, потащили его к месту высадки. Пытаясь отвязать груз с другой стороны, он обойдет верблюда и заметит движение на минном поле Но не успеет осмыслить происходящее, как взрывной волной его толкнет к краю тропы и он, сделав несколько шагов назад, сорвется. Но толи Бог, толи выучка Полкана сработала, руки стали хвататься за камни, которые, сдирая кожу, уходили вверх. Слабо закрепленная каска слетела, когда ноги вдруг ощутили опору, и не сразу звякнула о дно ущелья. С бешено колотящимся сердцем, всем телом прижимаясь к скале, Леха опустит глаза вниз и увидит выступ сантиметров тридцать в ширину, длиной почти в человеческий рост. Он закричит, но его не услышат, шум вертушки перебьет звук пересохшего горла.
А вскоре со стороны кишлака Леха услышит треск мотоциклов. Он осторожно сползет вниз. То, на чем он стоял, было плоским выступающим из горы камнем. Дрожа всем телом, цепляясь и смещая его тяжесть ближе к скале, он сначала сядет, а потом и ляжет на эту спасительную плиту, забившись под маленький выступ над ней. Ляжет и только потом начнет думать. Спасся он или обрек себя на муки. Зная, что Олень будет его искать, он успокоился вначале. Только по шуму работающих моторов, он понял, что вертолеты ушли без него. Где-то вверху раздались голоса моджахедов, громкие восклицания которых, указывали на какую-то оплошность. Они и предположить не могли, что кто-то остался здесь. Духи долго, как показалось Лехе, возились на горе, наверное, собирали мертвых, мотоцикл несколько раз, треща, удалялся и вновь приближался к тропе. А потом все стихло, и он почувствовал саднящую боль в руках и жгучую в ноге, но пошевелиться было нельзя. Ему казалось, что плита кренится под его тяжестью. Солнце, сделав пробежку по небу, жарило, что есть мочи. Хорошо, хоть перед вылетом он по привычке выпил подсоленной воды, но жажда уже сушила горло. И боль из ноги простреливала не только под коленом, но и выше по бедру. А потом пришла ночь, и он боялся заснуть, потому что телу захотелось бы принять более удобное положение, от которого Леха свалится вниз. Он ждал наступления утра, хотя и не знал, зачем. По тропе кто-то проходил, проезжал на мотоцикле, а он, прилипший к скале, лежал и ждал чего-то. Жажда превратилась в ангину, глотательные движения вызывали боль, и он дышал ртом, высушивая и без того распухший язык. Сколько времени прошло, он не знал, потому что начал проваливаться в забытье. Тело уже без его помощи держалось за скалу, приобретя в себе впадины, там, где вжималось в камни, и натекая на них сверху. Леха одной рукой попробовал нащупать фляжку, но ее не было. Только бронежилет, почему-то ставший легким. Откуда-то налетели мухи и жужжали над ним, как будто он уже был трупом. В какой-то момент мужчине захотелось оттолкнуться от горы и прекратить свои мучения. Бойцы, наверное, решили, что он мертв. Только бабушкины слова о самоубийцах, которых в аду будут поджаривать на огне, удерживали Леху, а может быть, он просто не мог сдвинуть себя – тело жило отдельно от головы. Ему казалось, что прошла вечность. Он видел мать, которая, узнав, что он хочет пить, побежала за квасом к бочке. Он видел ее из окна своей квартиры, издалека, боясь подойти к нему ближе, она махала Лешке рукой и показывала на очередь, мол, погляди, какая длинная. Он отходил от окна, открывал кран на кухне, но воды не было. И Леха опять шел к окну, находил мать глазами и просил: «Пить, мама, дай попить».
Он не знал, что пошли третьи сутки, иссушающий жар превращал его потихоньку в мумию. Мухи садились на лицо, лезли в рот, но он даже не пытался их отгонять. Губы запеклись, и он мог только стонать иногда. Именно стон услышал Санька, когда, высадившись с Олегом и группой пополнения, они проходили тропу, ища его тело. На обочине дороги гнили трупы верблюдов. Стон, донесшийся со стороны ущелья, сначала показался ему стоном птицы. Но, повторившись, заставил внимательно рассмотреть гору. Никого видно не было. Санька крикнул от отчаяния, и Леха замычал невнятно, но чуть громче.
- Леха, Леха, мы здесь. Олег, давай веревку. Лех, лови! – Но конец веревки болтался, развеваемый ветерком. И тогда Олег, обвязав себя ею и заставив Саньку и новых бойцов, держать второй конец, спустился на голос. Леха был недвижим. Олег крикнул наверх, чтобы бросили еще одну веревку и долго привязывал друга к себе. Их тащили тяжело, Олег, руки которого придерживали Леху, мог помогать только ногами. В какой-то момент показалось, что веревка не выдержит, или руки мужиков. Но их вытащили. Разглядывать раны было некогда. Душманы могли в любой момент появиться со стороны кишлака. И потому, подхватив Леху за руки и за ноги, бойцы побежали к вертолету.
Леха вонял, как может вонять испорченное мясо. На ноге пониже колена была рана, а в ней копошились личинки мух. Санька не мог глядеть на это и взяв у бойца фляжку с подсоленной водой, намочил бинт и смахнул эту гадость:
- Леха, Лех, ты слышишь, ты будешь жить. Будешь, гад, эдакий. Кто матери поможет?
Рыжий, раздирая пересохшие губы, изобразил улыбку, похожую на плач, и провалился в темноту.