Легенда о князе ярославе и его мудреных женах. мер

                ИРИНА ГРИЦУК – ГАЛИЦКАЯ 


 О КНЯЗЕ ЯРОСЛАВЕ  И ЕГО  МУДРЕНЫХ  ЖЕНАХ


ПРОЛОГ

Дважды в день ветхая старуха  гуляет с  маленькой дворняжкой в скве¬рике, позади памятника великому артисту и театралу Федору Григорьевичу Волкову.   До¬рожки сквера лучами  сходятся к монументу, и старуха,  приближаясь к нему,  прикладывает  руку к груди, и слегка склоняет голову в поклоне:   
-Ну, буди здрав, потомок Волка.  Так и стоишь на страже чудес много¬ликого  ристалища?  Зришь на своё каменное детище   очами незрячими, вопиешь застывшим  в веках воем. 
Странная  старуха  сворачивает на боковую дорожку сквера и плетется  в противоположную сторону  от  памятника. В просветах между старыми липами мелькает её прямая спина в  потраченном молью пальто.   Старая дворняга   спешит за хозяйкой, низко опустив мордочку к земле, принюхиваясь к запахам поздней осени. 
Странная пара останавливается вновь, и  старуха, вытянув тонкую, морщинистую шею из воротника старого пальто, подслеповато   всматривается в  надпись на  высоком  здании сталинской архитектуры. Это огромное здание, построенное на месте разрушенной старинной церкви,  углом огораживает  территорию Власьевского сквера с двух сторон.  А под самой его крышей  огромные, светящиеся буквы извещают всех, что  это место - есть «гостиница  «Медведь». 
- « Медведь», - шевеля  сизыми губами, читает  старуха, - Вот тут-то  и свершил ты,  сын Волка своё последнее  жертвоприношение.  А почто? В памяти людской захотел остаться.
И всё тщишся в разуме людей смертных  память о себе оставить. Сколь  силушки  колдовской приложил, чтобы   лик свой  людишки нынешние изукрасили на  идоле твоём. Красавцем  всегда хотел быть.  Красавцем был, красавцем  и остался.
Собачонка, услышав слово «медведь», ставит ушки и  склоняет головку на бок.
- Что, псина, помнишь Властелина всего живого на земле? Помнишь…Медведь, он и есть тот Великий  Велес. И Волк всё Он же… И любая тварь земная, речная и  подземная, тоже Божье создание.
 Ты, Многоликий,  ты,  Многознающий, ты,  Жизнь всего живого сохраняющий, узнай  имя моё, пришедшей поклониться Тебе, - шепчет старуха, вглядываясь в огромные буквы сталинского монументального строения. - Через кровь человеков, пролитую на этом месте, через кровь животных, оросившую землю,  через сердце и печень, через твою вездесущую власть заклинаю Тебя! Прими с миром твоих детей, ярославцев,  дай им силу твоего оберега, и всякий, кто встанет на пути  твоей  воли, да будет  устранен!
Старуха  семенит дальше и останавливается  возле старинного  круглого сооружения:
-Туалет, - читает она, вглядываясь в круглые очертания одноэтажного сооружения, напоминающего алтарь бывшей когда-то церкви.- Все на своем месте.
И два неразлучных  существа тихо плетутся  к выходу из сквера.
Прозывают тот скверик Власьевским,  по имени церкви Святого Власия, что высилась тут  много веков, с того самого  времени, как поверг юный  князь Ярослав  идола Велеса.  Местные меряне, жители  Медвежьего угла, поклонялись своему Богу и приносили ему жертвы.  Юный князь Ярослав, сын Владимира Красно Солнышко, изменил  жизнь  племени. Он встал супротив  Великих Чар.   На маленьком пятачке, что  прозывался у мерян капищем Велеса,  а у  современных ярославцев   Власьевским сквером, тысячу лет назад разыгрались трагические события, о которых помнит только ветхая старуха да, может, ещё  её старая дворняга.

       А было это так….
ВЛАДИМИР КРАСНО СОЛНЫШКО.
В стольном городе Киеве на высоком престоле сидел  Великий князь Владимир Красное Солнышко. И было у него триста наложниц в Вышгороде,  триста наложниц в Белгороде,  двести  в селе Берестове, да пять законных жен. Главной среди них провозглашалась полоцкая княгиня  Рогнеда, которую он  силой взял у брата своего Ярополка, убив его. А когда Рогнеда  плюнула в лицо  нелюбому жениху -  победителю, назвав его сыном рабыни, и отказалась  повиноваться, то Владимир убил её  отца и братьев, а саму  княжну Полоцкую обесчестил на лобном месте при скоплении народа полоцкого под срамные крики своей дружины.  Несчастной Рогнеде было во ту пору около двенадцати лет.
Рогнеда не простила ненавистному мужу  его злодеяний и по прошествии  лет попыталась лишить насильника жизни 
Покушение на Великого князя всегда каралось злой смертью, но не посмел  Владимир казнить жену свою, ведь она была  матерью его сыновей, среди которых средним и самым  разумным  слыл Ярослав. По совету  дружины  отлучил князь жену от себя и отправил её  с детьми  на родину,  в Полоцк.
Когда настало время возмужания  Ярослава, и поднялся он, как молодое деревце, и расцвел юной красой и силой, в стольный град Киев полетел извет к Великому князю Владимиру Красное Солнышко, что, мол, в крамольном Полоцке вырос домогатель до великого Киевского стола. 
Взволновался  Владимир, ведь он хорошо помнил, как досталась ему власть над Киевской землей.   Помнил, сколько кровушки пролил, сколько братьев родных и сводных положил он во сыру  землю  в борьбе за высокий престол.  Тогда, по молодости, был он отчаянным головорезом, охальником и бесчинником,  не признававшим  правил чести.  Да какая там честь!  Был он сыном рабыни - ключницы Малуши, которую взял себе наложницей   отец его, великий воин и язычник князь Святослав.   И всё детство и раннюю всю юность  корили Владимира  тем, что он не кто иной, как  болдырь, незаконнорожденный сын низкой  рабыни. Всю свою блудливую, полную приключений и вражьей крови, жизнь доказывал Владимир своё право на Киевский престол.
И вот теперь молодая поросль поднялась: двенадцать сыновей родных, да ещё «сын двух отцов!»,  приемный  Святополк. Владимир помнил, как убил он  князя Ярополка, отца нерожденного ещё  Святополка.  А, убив  брата,  взял себе его беременную жену – болгарыню Юлию, которая и родила в назначенное время  новому мужу приемного   сына Святополка.
«Каково будет им  власть делить после смерти моей?!», - с тревогой  думал Владимир, особо печалуясь о  младших сыновьях,  Борисе да Глебе, что родила ему гречанка  Анна.   Не по плечу  малым отрокам  ристалище борьбы за власть. А тут  ещё  крамольник Ярослав в силу вошел! Сын не покорной Рогнеды! 
- В Киев Ярослава зазовите, на мои глаза! -  приказал Великий князь, -  Передайте, что служба его ждет княжеская! Да пусть с собою сестру свою захватит Предславу.  Видеть хочу дочь свою.
А о  юной Предславе  молва идет по Руси. Рекутукт завистники, мол,   светла челом княжна Полоцкая, лепа  румянцем  ланит, глубиной очей, припухлостью  благоуханных уст. Вылитая мать – княгиня Рогнеда в младые годы.
Ярослав, выслушав приказ отца, медлить не стал.  Прибыл он в Киев стольный с сестрой Предславой,  да со своими другами – дружинничками полоцкими. В тереме батюшки родного прошел с сестрой в палату трапезную, где шумел пир горой, а во главе стола сидел сам Великий князь.   Встал Ярослав пред отцом, как молодой каштан перед  старым, искореженным бурями и временем, дубом.   
Во все глаза смотрели на него гости  князя Владимира, отмечая, как  возмужал сын Рогнеды, как крепко держит он рукоять  меча обоюдоострого, как дерзко не опускает глаз пред ликом  Великого князя.
Зашелестела, загудела  ропта по трапезной палате, склонились советники к уху князя.
- Каков мой сын, князь Полоцкий? Высок ли ростом, красив ли ликом,  смела ли поступь его? - спросил  Владимир  советников. Мутные зеницы глаз его  едва различали   очертания  могучего тела Ярослава.
- Высок ростом сын Рогнеды и красив юной свежестью, да  одет не по - нашему. Вместо красных шароваров  порты сермяжные до щиколоток. Вместо  свитки вышитой - косоворотка  полотняная, - засмеялся в ухо князю  старший сын Святополк.
- Киевские парубки чубами гордятся, а твой сын Ярослав  кудри до плеч отрастил. Киевских обычаев   не знает, не признает!  - зашептал в другое ухо  дядька Добрыня.
-   Дерзок сын Рогнеды, рукоять меча не отпускает, глядит  на тебя волком, мой господин, -  процедила королевна Болеславна, жена Святополка и скривила губы в презрительной улыбке.
Князь Владимир взмахнул платком, ропта откатилась от княжьего стола и стихла в конце трапезной.
- Святополк, сынок, - обратился  Великий князь к усыновленному племяннику, -  покажи брату своему Ярославу, что отец  рад его приходу из Полоцка. Одень его в  наши лучшие одежды,  пусть  цирюльники сделают его голову чубарой.
Святополк,  взмахнул рукой,  и налетела на Ярослава сила  киевская. Ярослав отбивался от дружинников, но его сбили с ног,  скрутили   по рукам и ногам, вынесли на конюшню.      
Бросилась  сестра к брату:
- Ясень, Ясень, за что тебя позорят люди киевские?
     Оттолкнули  сестру от брата. Упала Предслава на холодные камни  киевские.  Но вмиг поднялась на резвы ноженьки  юная дочь Рогнеды, брата уже след простыл! Рванулась к  высокому трону княжьему. Стража заградила дорогу  копьями.
-    Я дочь Великого князя Владимира. Прочь с моей дороги, холопы!
Оробела стража Владимира и расступилась перед Предславой..
 - Отец! Почто приказал  пленить Ярослава, брата моего!?
Голос  Предславы  прокатился по палате каменной и  заставил подняться Великого князя.
-    Дай, взглянуть на тебя, дочь моя!
Слуги подтолкнули Предславу навстречу князю.  Она  будто от сна очнулась, видя кротость отца своего.  Поклонилась в пояс:
-    Буди здрав, батюшка!
-    Предслава, правду люди говорят о красе твоей, об уме и гордости. Вылитая мать, княгиня Рогнеда! Сядь со мною рядом за широкий стол.  Там и потолкуем.
Владимир посадил Предславу рядом с собой,  и память о горячей любви  к гордой полоцкой княжне Рогнеде, выплыла из глубин любвеобильного  сердца старого князя.
Гости  умилялись встрече  отца с дочерью. Только польская королевна Болеславна, жена Святополка,  кривила губы и отворачивалась, чтобы не видеть красоты  полоцкой княжны.
   
ОЛАВ,  СЫН ХАРАЛЬДА ГРЕНЛАНДЦА.
Среди множества гостей за киевским столом сидел  Олав из Норвегии, сын Харальда Гренландца. Юный, как и Ярослав, он проделал долгий путь изгнанника, прежде чем попал в Киев. Судьба его поистине  сурова.
Мать его, принцесса Астрид,  горячо любя своего единственного ребенка, узнав о грозящей ему опасности со стороны ярла  Хакона Могучего, и опасаясь за  жизнь сына, бежала с ним из Норвегии  в Гардарику, где у киевского князя Владимира служил её брат  Сигурд. Норвежец  был важным лицом  при дворе Владимира, собирал дани с племени эстов. К нему, в Киев и направилась Астрид, под защиту князя Владимира.
Опекать Олава в морском пути вызвался  старый добрый викинг - Торольф Вшивобородый.  Олав привязался к  морскому бродяге и  не отходил от него ни на шаг.
Случилось так, что на  корабль  напали морские разбойники, это были воинственные эсты.  Они  ограбили путешественников и, превратив их в рабов,  разделили между собой.
По прибытии в Эстлянд , мать  и сын были разлучены.
Клеркон, которому  достались Олав со своим  опекуном Торальфом, рассудил, что старик слишком дряхл, чтобы кормить его и вести на торг. За такое старье не  получишь и полушки.
На глазах у маленького Олава  Клеркон снес  голову Торальфа Вшивобородого.   Жестокость разбойника потрясла Олава, но недаром мальчик был  потомком викингов. Придя в себя, он,  набросился на Клеркона,  чей меч ещё не остыл от крови  Торольфа. Пятилетний  сатанёнок  пустил в ход  кулаки и пятки, барабаня по животу убийцы, и по его нетвердо стоящим ногам. Несколько эстов набросились на мальчишку, чтобы скрутить его. Тогда Олав пустил в ход зубы и покусал немало тех, кто пытался его успокоить. 
   Клеркон назначил за мальчишку смешную цену, козла, и взмолился богам, чтобы  нашелся покупатель.  Покупатель не сразу, но нашелся. Он подвел старого, вонючего козла и смеясь предложил  выгодный обмен. 
   
Сборщик налогов Сигурд ехал  в сопровождении блестящей свиты. Он знал себе цену, и эсты тоже знали цену этому человека, так как платили  ему  дань. Они низко кланялись сборщику дани.
На торгу Сигурд увидел  ваыставленного на перепродажу затравленного мальчишку, очень красивого, в глазах которого читались ум и отвага.
Сигурд  подъехал ближе и спросил пятилетнего раба, откуда он родом и кто его родители. Олав обстоятельно рассказал о себе и своей матери,  о потере воспитателя и поклялся убить Клеркона, когда увидит его в следующий раз.
- О, да ты настоящий викинг! – воскликнул Сигурд, поняв, что перед ним сын его сестры Астрид.
- Сколько ты хочешь за этого малыша? – спросил Сигурд у  бывшего хозяина серого козла.
-    Этот маленький негодник дорого мне достался. И я не отдам его дешево, ведь из него вырастет большой негодяй!- засмеялся  эст беззубым ртом. 
-    Даю за мальчишку свой шерстяной коч! 
Это была хорошая плата за дрянного мальчишку и эст быстро согласилсяь  отдать его Сигурду. 
Из Эстляндии Сигурду предстояло держать путь  на Русь. Так Олав в свите своего дяди попал в славный торговый город  Хольмгард. 

Живя в доме дяди Сигурда,  Олав достиг возраста двенадцати лет, он  уже  хорошо владел оружием и был храбр и  необуздан в боях со сверстниками.  Однажды, прогуливаясь в толпе  зевак на  Новгородском торжище, он вдруг увидел своего обидчика, пирата Клеркона.
-  Вот так удача! – воскликнул Олав, чувствуя, как ярость и свирепое  желание мстить, овладевают им.  Он в два прыжка настиг  врага. «В руке  у Олава был маленький топор, и он ударил им Клермона по голове так, что  разрубил ему мозг; тотчас же побежал домой  и сказал (об этом) Сигурду, своему родичу, а Сигурд сразу же отвел Олава  в покои русской княгини Рогнеды  и рассказал ей новости».   Так гласит скандинавская Сага об Олаве.
По нравам того времени, Олава ждала смертная казнь. Действовало правило: око за око, зуб за зуб, а жизнь за жизнь.
Но княгиня Рогнеда, жена Владимира и мать Ярослава, прониклась  жалостью к юному  норвегу. Она объявила решение своего суда – выплатить виру  за жизнь убитого пирата. Сама же её и выплатила. 
Князь Владимир  узнал о героическом  преступлении норвежца и захотел с ним встретиться. Олав отправился в Киев. Там он  рассказал Владимиру о своей судьбе, о смерти  своего попечителя, за которого он  мстил, и готов был принять смертную казнь, коли на то будет воля Великого князя.
Сигурд вступился за племянника и открыл тайну рождения Олава.  Он рассказал князю,  что перед ним  сын Норвежской  принцессы и претендент на престол норвежского государства.  Храбрость и мужество юноши тронули  сердце Владимира. 
Будучи человеком  милостивым, Владимир  простил Олава и  пригласил его ко двору. Так Олав оказался среди гостей Владимира, когда юный Ярослав прибыл  во дворец отца.
Тогда ещё ни Олав, ни Ярослав не знали, что спустя годы, суждено им будет вернуться в эти стены и, столкнуться в обоюдной борьбе, с гневом разрывая свои сердца отравленные  любовью и ненавистью, и закладывая  себя на кровавый алтарь Богини.
Богиню ту Олав называл - Ингигерд!
Ярослав – Ириной.   

КАБАН ПАЛЁНЫЙ
   Святополк потешался над юным  Ярославом, когда слуги, палили кудри княжича  смоляными факелами:
- Терпи, сын Рогнеды! Благодари своего батюшку за горячий прием! Ха-ха-ха!
Кричал  проклятья  Ярослав в  ухмыляющиеся рожи,  выл от боли, но не мог  одолеть силу многих.
- Кабан паленый, хрюк, хрюк…., - Святополк потянул за полы свитки, рывком поднял на ноги Ярослава, - шагай,  братёнок!
Хмельной пир продолжался, когда  вновь ввели в трапезную палату   Полоцкого князя Ярослава. Гости притихли, разглядывая добровольного пленника. От  головы его шел дух паленого волоса, вместо  пышных кудрей на яростный глаз  свешивался  длинный клочок  волос, что у киевлян прозывался чубом. Был переодет князь Полоцкий в вышитую широкую свитку, распахнутую на груди и в широкие красные шаровары, стянутые на щиколотках  шнурами, а вокруг стройного стана перевязан широким красным поясом.
- Ясень! – ахнула Предслава…
- Ну, что, гости званные, мой ли это сын? -  усмехнулся Владимир.
-  Твой сын стоит перед тобою, княже, твой,   - поднялся с места  Вышата.
- Посади его рядом с собой, Вышата, да глаз с него не спускай. Нынче пусть ест, пьет за моим столом, а  там и  на службу определю.
Расправа Святополка над Ярославом не была  правым делом и Олав, сам много  узнавший несправедливости в своей ещё не такой длиной жизни, сочувствовал  Ярославу.   
Гости князя подняли кубки, ендова со сбраженным медом пошла по кругу. В палате сделалось шумно, весело.
- Ярослав! – повысил голос  князь  Владимир, - В Залесскую Русь  отправишься, в град Ростов, что на древнем озере Неро стоит. Этой зимой   ростовские меряне  дань мне не уплатили.  А моего наместника,  верного слугу,  Блуда,  изгнали из пределов своего города. А потом изменили своё решение – не дали ему уйти далече, догнали   и    жестоко расправились с ним.  Мало кто уцелел из его  полка.  Но те, что добрались до Киева,  донесли о жестокости ростовских мерян.  Этих неудачников, что с позором  бежали от ростовской крамолы,   возьмешь с собой. Выступишь в поход, не мешкая, по притокам и малым рекам пойдешь.  А в Ростове суд учини и расправу. Нельзя волю давать  данникам своим. Могута  тебе путь укажет, - кивнул князь Владимир на детину огромного роста с пудовыми кулаками.
-   Князь Владимир,  извет тот  проверить надобно, - Вышата, будучи  знатным воеводой, не таясь, говорил с князем,-   Всем  известно, что Блуд тот был  дюже охочим до чужого добра да до чужих женок. Так я говорю, Могута?!
Могута, уцелевший в  бою с ростовцами, неопределенно кивнул головой.
-  А вот ты, Вышата,  и пойдешь с Ярославом до града Ростова. Там и донощиков проверите, и порядок наведете,  и дань за два года в Киев соберете

БАГРЯНОРОДНАЯ АННА.
Ввечеру не велел   князь Владимир Святославич  себе постель стелить в киевских палатах, а повелел   другам  своим   верхом  следовать до монастыря, что  деревянными дряхлыми строениями  прилепился на  берегу Днепра, недалече от Киева.  Там, в  покоях православной обители  давненько уже проживала жена князя Владимира,  гречанка Анна. 
Дорогой ценой досталась она Владимиру. После кровопролитных  боёв с  греческим военачальником Никифором Фокой за Константинополь, пришлось взять город Корсунь  на копьё, чтобы  напугать славянской могучей силой  дядьев Анны, византийских кесарей.    Никто не мог тогда  противостоять  русскому воинству, ни  кесарь Василий, ни восставший против него узурпатор – воевода Фока.  Каждый из них претерпел своё поражение от русского князя Владимира.
Хитрый грек  - кесарь Василий дюже не хотел преступить  завещанного гордыми предками закона.  А закон тот гласил: дочь, рожденного в пурпуре,  сама рожденная в пурпуре,  не может вступить в брак с варваром.
«По литре  серебра на каждое копьё и византийскую принцессу в придачу» -  так прозвучал  ответ Владимира  грекам.
- «Крестись в православную веру!» - заупрямился   кесарь.
- «Эка, невидаль – вера православная. Надо – окрещусь. Второй раз»,- усмехнулся Владимир. И с тоской вспомнил  болгарскую  дочь царя Бориса – Благоуханную Юлию. Как  бутон цветка розы,  едва раскрывшись перед  страстным  натиском Владимира,  сникла и  исчезла из его жизни, оставив  после себя новорожденного сыночка Святополка.  Да ещё рассказы о  босоногом  Боге, жившем в бедности и  равенстве со всеми обиженными, голодными и прокаженными. Это Он, распятый на кресте, провозгласил Любовь  высшим  законом земной жизни. Это Он, наполняя сердца болгар  отвагой,   даровал им  боевой дух сопротивления Византийскому господству!
Это Он, Спас Нерукотворный,  изображенный на стягах боевых полков, приносит болгарам победу над превосходящим силой, врагом!
Кесарь Василий не знал, как быть.  Жаль отдавать  торговый город Корсунь, приносящий немалый доход в византийскую казну, но нарушить родовой закон,  и  племянницу Анну, в чьих жилах багрянородая кровь, отдать варвару нельзя! 
Владимир, поторапливая нерешительного кесаря,  пригрозил  сжечь город. Тогда  ему  выдали Анну.
Двадцатишестилетняя Анна была  девицей не первой свежести. Тонкие губы, всегда сложенные в презрительную усмешку и нос длинный с горбинкой  не красили её лицо. Благо, что ко времени  женитьбы на Анне, Влади-

мир  наполовину ослеп.  Он, конечно,  видел свет и различал тень, и от его  взгляда не ускользали  передвижения людей и предметов, но  не было четкости  во всем, что видел.
Анна же, явившись на Русь  багрянородной царицей, повелела  прогнать со двора всех наложниц и всех жен Владимира.
Киевский князь не возражал, он  вывез своих любовниц из Киева, устроил в разных городах и весях вертепы  и  отдыхал там душой и сердцем с любящими его женщинами. У них упругие  телеса, и  жаркие трепетные губы.  Они моют его ступни травянистыми  отварами и ласкают его слух нежными словами, на понятном ему, Владимиру, языке.
Анна, уразумев, что и окрестившись, Владимир остается варваром и язычником, запросилась в монастырь.  Владимир  и тут не возражал. Он приказал выстроить  Церковь и кельи для греческих насельниц, и большие хоромы для царицы Анны, и библиотеку для привезенных ею книг.  Анна упросила Владимира  отпустить с ней всю свиту, что прибыла с нею из Византии. Владимир  дал согласие.  И ещё робко, но настойчиво упросила Анна  назначить ей исповедником русского священника Илариона, рассчитывая, что  тот не сможет постичь всё, что поведает она ему на своём греческом языке. А наболело у неё на душе так много, что  жаждала она  каждодневных излияний души. Иларион  дело своё исполнял исправно и бывал в монастыре у царицы  чаще, чем при дворе князя Владимира.  Он тонко чувствующим  сердцем исповедника понимал, как больна душой  царица, и молился за неё, как за  Божье дитя.
Хотя  Владимир был равнодушен к  гречанке, родившей ему багрянородных сыновей  Бориса и Глеба, и дочку  Марию, коей при рождении   дали прозвище Добронеги, но то, что молодой священник Иларион зачастил в монастырь, ему совсем не нравилось.
Вот он и решил нагрянуть  в тихую обитель. И не просто  так, а на ночь глядя. Он всегда помнил, какой дорогой ценой достался ему брак на  женщине  благородных царских кровей. Делиться своими завоеваниями он не привык.
В широкой келье с высоким потолком, с полом, устланным мехами, царица Анна готовилась ко сну. Рабыня Випсания, прибывшая вместе с госпожой из Византии, расчесывала  длинные пряди  царственных волос и заплетала их в косы, чтобы скрыть на ночь под  шелковым чепцом.  Она чувствовала настроение  царицы Анны и  негромко ворчала:   
- Ах, моя госпожа, я всегда говорила, что нет  более презренного человека, чем тот, кто не умеет  читать и писать! И не может знать  языка  своей жены! Как тебе, госпожа, удается выражать  этому варвару, князю Владимиру, своё несогласие и  своё презрение!?
Анна, глядя на  своё изображение в маленьком  зеркальце  на внутренней крышке ларца с украшениями, тяжело вздохнула:
- Ах, Випсания!  Я и сама знаю, что брак мой с русским князем горше желчи и  полыни. Мои дядья откупились от русской напасти  судьбой своей единственной племянницы. Они!... Кесари Византии, меня, как рабыню низкую, выменяли на  город Корсунь!
Випсания услышав о «низкой рабыне»,  тихонечко проворчала:
- Ну, если без  хитрости судить, то  Корсунь не такая уж малая плата за женщину…  даже  царского рода…
Анна не услышала  последних  слов рабыни и продолжила свои жалобы:
- Одно мне утешение, Випсания, что  муж мой  за мою холодность оставил меня и дал мне  разрешение здесь, на беегах Днепра, монастырь поставить, где я душой и телом отдыхаю от его  похоти.               
- Да, моя госпожа, не грех отдохнуть от такого мужа, как князь Владимир. Душой….   Да и телом тоже….,- проворно  заплетая вторую косу, согласилась Випсания.
- Господь рано  забрал к себе отца моего…, - Анна утерла повлажневшие глаза.
Випсания, опустив  низко  голову и, отойдя на всю длину царственной косы, так же тихо проворчала:
- Да я то уж знаю, как изнурял император Роман плоть свою  самыми позорными и сластолюбивыми  поступками!  От похоти и умер, едва до двадцати четырех лет дотянул…!
Випсания чувствовала, что Анна, не слушая прислугу,  хочет высказать всё, что тяжким грузом лежало на её сердце, поэтому  затихла, давая госпоже своей  высказаться:
- Сделалась я сиротой при   родной матери.  «Прекрасная царица Феофано! Прекрасная царица Феофано!»– только и слышалось во дворце!  Мать моя    не долго   блюла  траур,   и возвела на престол империи полководца  Никифора  Фоку.  Мне часто приходилось прятаться от его  вожделенного взгляда.  Я рано привыкла к стенам монастырей.  А нынче у меня  одна отрада -  отец Иларион. … С ним можно  душеспасительные  беседы вести,  и  когда я вспоминаю свой родной Константинополь, он слушает меня так, будто сам  хочет улететь туда, во дни моей юности…
Випсания давно стала замечать, с какой любовью во взгляде  смотрит Анна на  священника, как ждет его прихода, как  загораются её глаза, когда Иларион приглашает её на исповедь в тесный придел  монастырской церквушки. Опытная  служанка, Випсания много чего знает, но  виду не показывает, и  держит себя так, будто  всегда соблюдает Великий пост.
- Ах,  царица!  Как быстро  пронеслось  время! Уж не ступать твоим ноженькам по мраморным ступеням   греческих дворцов, не искупать молодое тело  в серебряных струях фонтанов, не восседать на золотом  Византийском троне, не  прикоснуться лилейной рученькой к драгоценным камням,  усеявшим его подлокотие, не любоваться твоим глазонькам блеском   их лучей.  Как  безжалостна судьба к  тебе,  постигшей мудрость  манускриптов  иудейских, и египетских,  и халдейских. Ты  достойна лучшей доли, чем быть женой  невежды.
Анна вытирает слезы, бегущие из глаз, уже не  стесняя себя присутствием  рабыни:
- Випсания!  Не береди  раны мои душевные!  …Хочу лететь  в край мой  прекрасный, а  крылья мои подрезаны  и  путь туда  мне заказан,  и   тоска берет  за горло и выжимает слезы горестные!
Дверь  царской кельи открылась,  и вошел святитель Иларион. Анна поспешно смахнула слезы и  достала из  стоявшей на столе вазы, кусочек льда.  Она протерла льдом лицо:
- Випсания!   Дай мне плат.
Она убрала следы слез и талую воду  с лица.
- Отец Иларион! Как прекрасно, что ты явился в обитель.  Я хочу исповедаться.
Анна протянула обе руки к Илариону и широко улыбнулась.
Иларион не  прикоснулся к  протянутым  к нему рукам царицы, только коротко сказал:
- С минуты на минуту  здесь будет сам князь Владимир со дружиною.
Випсания, услыхав слова   церковника,  приоткрыла дверь кельи.  Издалека слышался  мерный стук конских копыт.
- Иисусе Христе! Как с небес свалился! – перекрестилась Випсания.
Анна в страхе охнула:
- Ох! Отец Иларион, прилично будет удалиться вам, не давая повода   к  излишним  домыслам  людей, испорченных  низменными страстями.
Иларион не  заставил  просить себя дважды. Удаляясь, он  на ходу  нашарил в глубоком кармане рясы ключи от монастырской церкви.  Там можно  укрыться от  ненужных глаз.

ИЛАРИОН
Иларион душой привязался к этой женщине.  Анна была истинной царицей.  Обычно высокомерна и умна,  перед ним представала кроткой и доверчивой. Именно такой должна быть  исповедница перед своим пастырем. Так думал Иларион и верил себе.  Он не мог не замечать светлой радости царицы, когда он заходил в царскую келью.  Замечал он и трепет её существа, когда в темной домашней церковке они оставались одни.
Иларион всё относил к особой набожности царицы, к свойствам её души, ведь она  была помазанницей Божьей.
А самое  главное, что делало её святой перед ним,  худородным и  низким  человеком, это происхождение Анны от царской крови, той царственной  династии, которая принесла учение Христа в Византию, утвердила его там и распространила по свету. А ведь это не что иное, как Благодать Божия.
Благодать разлилась по свету, вопреки всем человеческим законам и запретам. Вопреки приказам римских императоров, и  законам иудейских  раввинов, она  пролилась на мир людей, как миро, как  аромат  розовых лепестков, как  ласковое дуновение ветерка, как  теплый свет солнца. И ничто уже не может остановить  Благодать Божию, за которую страдал Господь и получил от отца своего, Бога Создателя Всего Сущего  право  быть ипостасью единой Троицы.
Иларион много рассуждал о чуде, которое спустилось с Небес на грешный человечий мир, и всё удивлялся, как могло такое произойти! Сын Божий «не призрачно придя на землю, но в плоть облекшись,  к живущим на земле пришел и  плотию пострадал за нас – до смерти!» - потрясенный этим подвигом Христа, Иларион всё никак не мог  перенести на себя нечеловеческие муки  плоти Бога. 
Иудеи, следуя законам человечьим, не приняли его, не узнали мессию, и казнили злой казнью, обагрив длани свои кровью Бога Истинного!
В минуты откровения, Иларион впадал в отчаяние и бился  головой о стену! Почему ему не довелось жить в то время, когда возможно было отдать жизнь свою за жизнь Христа, встать перенд с Ним  и, раскинув руки, защищая Его, умереть за Него, у подножия Его Креста.
Стены темной церковки давили на душу Илариона. Душа поднималась ввысь, под купол и вновь падала на пол, ударяясь о каменный пол.  Душа болела.
За стенами церкви осталась его исповедница Анна. Сейчас она примет Владимира. Он имеет на неё права. Он - муж боговенчанный. А она, душа чистая, должна ему покориться.  Она хоть и насельница монастыря, но  ещё и Государыня и Жена.
Анна - жена  князя, благочестие которого сопряжено с властью. Ведь он, женившись на Анне, отряс  прах неверия с одежд своих и  вошел в святую купель и приобщился к  Благодати…
    Иларион молился за Анну, за Владимира, за всю землю Русскую, принявшую веру Господа, и за ту землю, которая ещё не познала Бога Истинного, но будет крещена непременно, его, Илариона, стараниями.

ВЛАДИМИР И АННА.
Дверь кельи широко отворилась. На пороге встал князь Владимир, прищурился, привыкая к  свету горевших свечей.
- Здорова буди, царица моя, Анна.
Анна взглянула в глаза Владимира, брезгливо передернула  плечами и  нахмурилась:
- Опять глаза загноились у кесаря?  Ах, Владимир! Даже вера Христова не исцеляет тебя!  Однако, что привело Великого князя Киевской Руси в мою скромную келью?
Анна  выпрямила спину и  застыла, как  соляной столб, о котором повествует Библия.
Дядя Владимира, Добрыня, пододвинул князю  стулец, не котором только что  сидела Анна.  Владимир сел, расставив  ноги, и  уперся ладонями в колени.
- Анна, ты просила меня об академии.  Я повелел собрать юных отроков в особые палаты и приказал учить их грамоте по-гречески и по-славянски.  Довольна ли ты?
- Что мой кесарь делает, то и хорошо..
- Вот только  беда, грамотных  людей у нас на Руси маловато.  Учителей нет таких, коим сиё трудное дело доверить можно…., разве что отец Иларион…, - испытующе глядя жене в глаза, произнес Владимир.
Он не видел, как вздрогнула Анна, как  опустила низко голову, боясь  уронить слезу.
- Я не разумею, о чем глаголет мой Кесарь….
Она отвернулась от пристального взгляда мутных глаз Владимира. 
Дядя Добрыня, наблюдавший за разговором,  не выдержал:
- Похоже, княгиня, учили тебя мало! – загремел голос  воеводы под  потолком царской кельи, - Уже сколько лет на Руси живешь, а языка, коим муж твой глаголет, всё ещё не разумеешь!  Мой господин говорит тебе, что академию сотворил для обучения отроков, как ты пожелала.
Для пущей  убедительности Добрыня жестикулировал  руками и пальцами.
- Пусть кто-то из твоих грамотеев потрудится на благо Киева и его земель.  Вон, хоть святитель Иларион! 
- Нет!– коротко отрезала Анна.
Випсания всё это время  внимательно прислушивалась к разговору. Она рано  обучилась славянскому языку и понимала о чем шла речь:
- Вот раскричался! – желая  поддержать совсем растерявшуюся Анну, укорила Випсания Добрыню, - Госпожа! Слуга князя говорит, что  приказали обучать безграмотных отроков грамоте и называет это академией!
- Растолмачь, Випсания, мужам варварским: то не академия, то низкая школа будет. И отцу Илариону  мало чести быть в ней ритором! – в голосе Анны зазвучали  металл. 
Владимир резко поднялся на ноги:
- Не сметь!  Не сметь! Анна, я разумею, что ты речешь. Да,  моя царица, мы не Византия, мы, как ты любишь говорить, страна варваров, мы не можем равняться роскошью с  Константинополем. Тыном обнесены наши  пределы,  А в двух поприщах от Киева мы вынуждены возводить защитную линию от диких кочевников.  Это всего-то земляной вал с  несколькими  городками – башнями, куда я согнал  мужей из племени чуди, воинственных и осторожных кривичей и новгородских ушкуйников. Но Русь не та земля, которую следует  ненавидеть, и  русичи не тот народ, перед которым можно голову высоко задирать. Нет, Анна. Ты  уже не первый год  госпожа всем нашим землям и нашим людям.
Владимир перекрестился на иконостас греческих ликов в  широкой и  роскошной келье  царицы:
- Грех тебе перед  Богом -  отстраняться от  дел  державных.  Ты думаешь,   мне город Корсунь был нужен или  на богатства Константинополя я позарился? …. Или  ты думаешь, я захотел  твоего греческого тела познать!?  Не  то, Анна, не то!  Не разумеешь, хоть и многой мудрости обучена. Мне государыня нужна,  от самого Бога единого! Чтобы  мир опустился на нашу землю  русскую и объединил  все племена.  Чтобы заедино мы  жили по глаголу Божьему и молились Богу единому! И грамоту,  и мудрость постигали ту, что ты, государыня, сочла нужным  принести в пределы наши.  А ты  за монастырскими стенами укрылась и….
У Владимира перехватило горло, и он сокрушенно махнул рукой.
- Теперь – то поняла ли, царица, что изрек тебе муж твой!? –  спросил Добрыня.
- Разумею, - кротко произнесла Анна, поникнув головой.
Владимир крутил в руке безделушку из нефрита со стола  царицы.  Он силился успокоить взыгравшее гневом сердце.
- Кесарь мой, уж, коли ты сам заявился в Божию обитель, позволь слово молвить о моих кручинах, - Владимир  почувствовал по  тонкому аромату,   подошедшую близко Анну.
- Говори. Ты моя госпожа, - кивнул головой князь.
- Кесарь мой, сыновья мои Борис и Глеб уже в силу вошли.  Они потомки византийских кесарей, пора их на княжение определить.  Хочу, чтобы наследовали они власть в Киеве один за другим по русскому лествичному праву, когда бы власть от старшего брата Бориса  к младшему Глебу перешла! 
Владимир не удивился такой просьбе царицы. Он хорошо понимал и её желание утвердить тип  византийской власти на Руси,  и пристроить княжичей на  трон при жизни  её, Анны, и обеспечить  детям своим безопасность  жизни в этой варварской стране с её грубой силой и  беззаконием.
- Ты, царица, просишь, чтобы власть в Киеве наследовали твои сыновья. А как быть  с моим  сыном Святополком, что  родила мне болгарыня Юлия, такая же христианка, как и ты….. Она, когда умирала, молила о сыне, и глаза её цвета зрелой сливы, были наполнены слезами, - видно было, что тоска Владимира по первой своей любви вновь заполнила сердце. 
Анна всё поняла и ревность к умершей сопернице  заставила закричать:
- О, Владимир! Ты же сам знаешь, что  Святополк не твой сын! Юлия понесла его от  убитого тобой брата!  Почто болгарыню со мной, царевной византийской равняешь!
- Анна, Анна,! Болгарыня Юлия первая открыла мне  глаза на своего нищего Бога, который не что иное, как Любовь и Сострадание к ближнему. И эта сила  уже столетия  предстоит  перед вашим Византийским могуществом, и побеждает, потому, Анна, что императоры  твои давным-давно забыли заветы Христа и сражаются только за сладостную возможность  занимать золотой трон!
Анна  вдруг прижалась к телу  Владимира, провела по его бедрам  ладонями и приподняла подол его епанчи:
- Ты сам  озорник, и до сих пор носишь  венерин набедренник.
Випсания фыркнула в кулак. Владимир отдернул руки  царицы от подола своей свитки:
- Почто меня позоришь перед слугами! 
- А пото, что в человеке  дух тесно сплочен с плотью. Какова плоть, таков и дух. Тебе пора уже о душе думать, грехи свои  пора замаливать, а ты  нижние уды свои стянул, чтобы склонность к похоти усилить.  Ты будто родился уже  с врожденным грехом и никакая вера не поможет тебе  быть  святым.
Випсания,  продолжая  во все глаза  смотреть на  опозоренного  князя и хихикая,   прошелестела:
- Задору – то, знать много, да силушки – то нет!
Добрыня поспешил на помощь  племяннику:
- Владимир! Ответь этим  глупым бабам: Да будут чресла наши перепоясаны и светильники наши горящи! Ха-ха-ха!
- Ты что  мелешь, старик! Это речь … распутника! – Анна пылала возмущением.
- То не я сказал, то евангелист Лука сказал. Ха-ха-ха…
- Угомонись, дядька, - отстранил Добрыню рукой Владимир и  обратился к жене:
- А что ты хочешь от меня, Анна, если  ты не умеешь любить, не можешь дарить ласку, не  зажигаешь  огня в уставшем сердце!   Ты - царица!  Так будь царицей передо мной, твоим мужем и господином!
Владимир,  не помня себя от ярости,   тряс Анну за плечи, а она пыталась вырваться из цепких и сильных рук  мужа
- Что!  Испуга-а-лась грубой силы!  Вот так  я завоевал киевский престол! Вот так я расширил пределы своих владений! Вот так я приобрел  множество врагов среди своих соседей, Анна! Всё вижу! Вижу, как я, славянский варвар,  нелюб  тебе!  Но  ты ведь  просишь  Великой власти для своих сынов на этой варварской земле!!!  Готова ли ты заплатить за то любовью к мужу  своему венчанному?
Анна  готова была на всё, даже на смерть, но не на любовь с  постылым. Не зря же она укрылась за стенами монастыря, чтобы никогда более не  испытывать  близость к  мужу, противную её существу.
Но тут перед ней  возникли образы её малолетних, ничем не защищенных сыновей, Бориса и Глеба.  Она согласно качнула головой:
- Готова
- Добро!   Слушай, царица! В  далекой Залессокой земле, с которой мы собираем  дани, нужны наместники. Кому, как не сыновьям родным доверю я сбор дани? От моего имени  будут править сыны мои  по всем землям, подвластным Киеву и твоим  сыновьям Борису и Глебу  место найдется. Младшенького нашего,  Глеба,  я отправлю с дядьками в Муром…
- Муром, это окраина Руси, там, где часты набеги диких печенегов! Глебушка совсем юный, - возразила Анна.
- У нас на Руси возраст князя не имеет значения. С ним пойдут опытные  наместники и добрые воины, зато  Бориску возьму с собой и посажу одесную .  Справа от себя и объявлю своим восприемником.  Ты довольна, царица? Отвечай.
- Благодарствую, мой господин…., - голос царицы дрожал, губы кривились в  неестественной улыбке.
- Вот и хорошо! Иди,  готовь ложе. Любить  тебя буду….. Всю ночь!
Этих слов Анна испугалась ещё больше. Она знала, что не сможет подчиниться  нелюбимому мужу.  Отвращение было слишком велико.  Анна поспешно  начала искать способа отстраниться от близости.
- Владимир, - примирительно проговорила царица, -  Это противно Богу. Потому что мы в святом монастыре пребываем.
Владимир приоткрыл дверь кельи Анны:
- Эй, кто там из моих!? Раскиньте шатер над Днепром! В стороне от монастыря.  Разведите костры!   Чтобы и света и тепла вдосталь было!  Да вина заморского, да дичи свежей! Великий князь Киевский желает  пировать этой ночью над Днепром и любить свою госпожу!  Да зовите всех, кто пожелает мне честь оказать! 
Анна  возмутилась:
- Ты и здесь хочешь созвать всех оборванцев и простолюдинов!?
- Анна, разве не в милости и братской любви состоят заветы  Христа!? Пока я жив,  на мой пир могут  явиться все: и дружина моя, и бояре,  и гости заморские, и сирые, и убогие. Все!
- Это низко, Владимир! Низко!  Так не принято в Великой империи.  Ты хочешь забрать сына моего  в Киев, где на лавке рядом с ним может мужик – лапотник сидеть!
Владимир с нежностью обнял  Анну за плечи, прижал к груди:
- Не тревожься понапрасну, моя госпожа.  Твои дети – мои сыновья. Коли в Киеве им не место – пошлю в Ростов с владыкой Иларионом. Там тоже пора крестить людишек, грамоте обучать…
Анна вырвалась из объятий мужа:
- За что хочешь сослать сыновей моих в мерянские дикие земли! В Ростов!  И отца Илариона! …. Он же мой исповедник…. Как я смогу без него…. Не отдам на потеху варварам,  на смерть лютую!
Владимир  нахмурился. Он всё понял:
- Илариона жалеешь?  А народ, приютивший тебя,  не жалеешь? Кто им слово Божие поведает? Кто заповедям любви и доброты обучит?  Не на смерть лютую отправляю, а на славу вечную приговариваю! ….  Бог с тобой, царица! Уйми тревоги свои! …  А я посмотрю ещё, как  любить сегодня будешь господина своего! Меня!
Анна упала в ноги Владимиру, зарыдала в голос:
- Не смогу я  ….  Умру ….  Жизни лишаешь!

- Ведь Благодать Божия, как миро, как аромат лепестков розы…., - бормотал Иларион, чтобы не слышать воплей царицы, доносящихся из её кельи.
Он истово крестился и ударялся лбом о каменный пол, так сильно, чтобы болью телесной заглушить боль душевную и тревогу о своей Анне.
- Несчастная моя! Несчастная! – бормотал он, не замечая, что  жалеет  просто женщину, но не царицу, не исповедницу…

ПУТЬ НА РУСЬ ЗАЛЕССКУЮ.               
Долог путь от стольного града Киева до  Залесской Руси. Шла дружина Ярославова   лодьями по рекам большим и малым, да по их притокам.  Тяжелее всего было на волоках, когда,  подложив под суда  скалки да салазки, упираясь ногами о сыру землю, и налегая всей силушкой на  влажные, отяжелевшие борта, толкали вперед и вперед свои лодьи люди ярославовы. 
Впервые увидел Ярослав  всю Русь от Киева, до «низовских земель».  Кругом леса непроходимые, богатые грибами да ягодами, орешником да медовыми бортями, хмелем да  цветущими травами, а в гуще  лесов тех зверя дикого полным полно. 
- Богата Русь, только  народишку маловато, селения по берегам рек стоят, а подойдешь поближе, будто и нет никого, -  удивлялся Ярослав.
- Так,  то - язычники! – пояснял князю Вышата, - дикие люди, Христа не знающие. Хорошо, что они хоть от нас прячутся, а не то и напасть могут….
Когда караван вышел на Волгу, всем стало веселее.
Святой отец, Иларион,  которого князь Владимир  направил с  крамольником сыном в дальнее путешествие, сам ещё молод годами, но делу своему учен прилежно. Он отслужил молебен Господу, что своею благодатью   сохранил и избавил  от всякого злого обстояния   видимых и невидимых врагов  Ярослава и его  дружинников,   и стало ясно, что скоро тяжкий путь тот закончится.
Лодьи теперь шли  вниз по течению реки,  вёсельники уже могли  «сушить» весла, и только  кормчие крепко обхватив заднюю потесь, направляли  суда  в прямое русло.   
Дивились  путники зеленому  берегу, что  высился справа по течению и, увидев, что  берег тот омывает ещё одна река, впадающая в  Волгу, посовещавшись с князем, стали место присматривать на привал.
К Ярославу подошел молодой  киевлянин Могута, из тех, что бежал из Ростова с Блудом.
-  А приток этот, княже, ведет на Ростов град. Которостью эта река зовется. Теперь уже совсем близок конец пути нашего.
Только не успели путешественники причалить к берегу, как увидели, что с низовьев  Волги идет караван судов под зеленым  стягом.
- Кто такие будут? – приставив руку ладонью ко лбу,   гадал Ярослав.
-  Гости булгарские, должно быть. Вон и стяг у них зеленый, значит  мусульмане, - с видом знатока пояснил Вышата, и добавил:
- Они в Новгород  на торги идут, на  обмен товарами с  западными да северными гостями.
- Коли мимо пройдут, пусть идут. А коли,  к берегу пристанут, в  драку не вступать, а принять их как гостей. Ясно? – приказал Ярослав и впервые почувствовал себя  хозяином – князем большой земли. 
Не успел Ярослав докончить свой приказ, как путники увидели, что  из  притока, омывающего  стрелку высокого берега, выскочили маленькие плоскодонные  струги и устремились  к  высокобортным лодьям булгар.  Разбойники сверкали голыми загорелыми спинами, а из одежды на них сидели только кожаные порты.  Они ловко орудовали  баграми и длинными веревками с петлями на концах. На булгарских судах возникла паника. Мусульмане  отмахивались от  разбойников  мечами и палицами, но тати облепили борта  лодий и, будто не  чувствуя ударов, стремительно  заваливаясь  за борт, тут же завязывали  драку с  чужаками. Один за другим булгары летели в воду, другие прыгали сами, чтобы не попасть в руки разбойникам. 
- Вышата, ты как? – глаза Ярослава загорелись  отважным блеском.
- А как ты, княже, так и я! – Вышата усмехнулся в  пушистые усы.
- Тогда, вперед! – скомандовал Ярослав, и  судна  киевлян, подняв  стяги с ликом Спаса Нерукотворного,  один за другим, оттолкнувшись от берега, двинулись к  месту боя.
Бой с разбойниками был недолог. Увидев, что к булгарам идет подмога,  людишки,  одетые в кожаные порты,  выпустив   облако стрел в  сторону  лодьи Ярослава, попрыгали в воду и ушли на глубину. Среди киевлян появились раненые.
Ярослав, стоя на краю  судна,  с  азартом охотника всматривался в воды реки, оголив меч, намереваясь  рубить головы  разбойникам.  Волга  невозмутимо  текла, не выдавая  людей. Гладь её была ровной и Ярославу начало казаться, что люди, покинувшие  место боя, утонули. Он недоуменно взглянул на Вышату. Тот, приложив руку ко лбу,  всматривался в берега   Которосли.   Ярослав проследил за взглядом  воеводы: из воды  у самого берега всплывали  оголенные до пояса люди, и  воровато оглядываясь на  лодьи, застывшие посреди Волги, выбегали на берег и прятались в кустах.
- Вышата, это они столько время под водой плыли? – Ярослав был поражен способностями разбойников.
- Так меряне ж!  Ловкачи отчаянные! Тут и живут,  - с видом знатока  пояснил Могута, - рыбу ловят, на зверя ходят и скот держат. Разбоем промышляют.  Товары заморские  им не в диковинку. Скота у них много, потому, как им Скотий Бог – Велес помогает.
- Ты, Могута, про Велеса отколь знаешь?
- Мы с Блудом ходили  из Ростова по Которосли  в их Медвежий угол за данью.  За оврагом они капище соорудили. Широкое. А в самой середке у них стоит идол – Велес прозываемый. Вокруг того идола на высоких шестах головы  звериные скалятся. Там эти меряне жертвы приносят Богу своему, а тот скот мерянский  охраняет и самих  мерян тоже.
- Дань – то собрали?
- Куда там!  Они рассвирепели да  такую драку учинили, что мы едва ноги унесли!
- Ночевать всё равно здесь придется. Раненых  подлечить надобно.  Вышата, давай  людям приказ к берегу двигаться.
Проговорив так, вдруг почувствовал Ярослав острую боль в бедре, - ох, Царица Небесная, что это!?
Бедро Ярослава окрасилось кровью, а из середины раны  торчала стрела.
- Вот тебе мерянское подношение.  Вместо  дани, – разглядывал Вышата рану Ярослава, - ты, княже, приляг, а то  и голову прошибут, вражьи  злыдни.
Воевода придержал Ярослава  подмышки, уложил на дно  лодьи, и прикрыл щитом.    
На берег высадились вместе с булгарами. Место привала огородили острыми кольями, срубленными тут же, на берегу.
Вышата,  державший Ярослава подмышки, приказал другам бросить на зеленый луг овечью кошму.  Он осторожно   уложил на неё  раненого князя.
- Полежи малёк тут, а я пойду,  стан проверю. Всё ли  сладили,  основательно,  крепко ли город огородили. Небезопасна  ночевка в чужом месте…
Развели костры, обсушились, сварили хлёбова, повечерили мирно, и булгары,  не дожидаясь утренней зори, отпросились у Ярослава в плаванье.  Долгий путь их и вправду лежал в Новгород Великий,  до  начала осенних  холодов гости  должны были достигнуть  Северного торгового города и обратно вернуться, потому торопились.   
Булгары  отблагодарили Ярослава за помощь, расплатились золотыми дирхемами, и поклялись Аллахом  не воевать с Русью.
Слово своё они сдержали. Полтора века после той битвы на Волге булгары и Русь жили в мире.
Ярослав лежал на мягкой валяной кошме,  кровь понемногу сочилась из раны,  и он видел  как  верхушки деревьев, окружавших привал киевлян, ходят хороводом,  и нет им  устали. Закрывал глаза, и кружился вместе с деревами, будто  плыл в вышине  темного ночного неба.
Вышата сидел рядом, чиркая ножом по  кременечку, что всегда носил с собой.
«Чирк – чирк, чирк – чирк», звенело лезвие  и утончалось, обострялось, чтобы войти в тело человека без особой боли.
- Ты зачем нож точишь, Вышата? – еле слышно простонал  Ярослав.
-  Молчи, княже, молчи и  не гляди. Не нагоняй страху себе, - упорно  чиркая кремнем по острому лезвию,  спокойно  сказал Вышата и проверил остроту лезвия на собственном ногте.
- Могута, иди ко мне, - позвал  Вышата.
Могута подошел, закатывая рукава свитки, глянул на Вышату вопросительно: чего, мол, надобно?
- Сядь Ярославу на ноги и руки держи крепко, чтобы не дергался, – приказал  Вышата.
Ярослав с тревогой глянул на друзей, отстраняясь руками, сделал попытку вскочить на ноги, но не смог. Резкая боль пронзила всё тело, и он упал на кошму, на мгновение,  уйдя в забытьё.  Могута быстро сел на ноги,  и прижимая тело князя к земле, обхватил его за плечи, так, что руки  Ярослава оказались на груди. 
- Давай, Вышата, быстрее, пока он забылся.
Вышата легко  разрезал окровавленные порты в том месте, где торчала стрела. А потом разрезал и саму плоть  бедра, освобождая его от вражьей стрелы.
- Вот она, залетная, - рассматривая  чужеземную стрелу с любопытством, проговорил Вышата.
Подошел  святитель Иларион. Он начал читать  молитву во здравие  раба Божьего Ярослава.
Вышата перетянул  ногу  Ярослава выше раны, кровь ещё текла, но всё медленнее и, запекшись, остановилась.
Молодые гребцы  запели песню, что сама шла из души, подбирая слова и лад. Жалобно и грустно поплыла она по  ночному  небу,  наполняя  округу присутствием  человека,  идущего на встречу судьбе неизведанной.
                Ой, да и гора же ты, гора, высокая,
                На крутом да на  речном да берегу!               
                Ты позволь, позволь,  гора высокая,
                Постоять да у тебя лишь ночь одну.
                Ой, да нам не год здесь годовати,
                Да  ночушку одну здесь ночевати.
                Ой, да и ту –то ноченьку не спати,
                Ой, да князя Ярослава сторожити!
                А догнала его стрела калена, 
                Поразила  его  резву ноженьку  навылет
                И уложила князюшку на бережечке
                На  зеленом да, на  речном да, на лужочке .

МЕРЯНЕ.
Вокруг капища собрались  все меряне Медвежьего угла.  Мужчины  сидели  отдельно, переговариваясь о неудачном набеге на булгар, о лодьях, пришедших с северной стороны, о князе, которого поразила стрела  мерянина Выжлеца.  Седой и жилистый старец Кича качал головой:
- Тут наше прибежище и земля отчая. Тут наш стан мерянский. Не гоже людей чужих пускать на наши земли. 
- Испроси  позволения у Велеса,  и мы  не побоимся вступить в бой с пришлыми, - перебирая стрелы в кожаном мешке, решительно  ответствовал Выжлец..
В это самое время  над  просторами  двух рек – Волги и Которосли  полилась  чужая песня, наводя на грусть и жалость.
- Что это!? – Выжлец встал, вытянул шею, и прислушался.
- А это враги наши пришлые просят  защиты у  матери – земли, у Макоши светлой. Видно, страшно им тут, боязно, - пояснил Кича.  Говоришь, ты поразил стрелой князя пришлого, а, Выжлец?
- Да уж я не промахнусь. …
От круга, где сидели женщины, отделилась  Рина. Она прислушивалась к разговору мужчин и всё поняла по-своему, по-женски.
-  Кича, позволь мне пойти в стан пришельцев и  излечить рану князя, нанесенную Выжлецом….
- Я запрещаю тебе ходить  в чужой стан, Рина, - Выжлец грозно рыкнул на женщину.
- Я не тебя спрашиваю, я прошу у Кичи позволения.  Если вы хотите, чтобы  чужаки ушли с нашей земли, им надо дать уйти. Если вы хотите воевать с ними, то  будут  смертные жертвы. Зачем нам терять своих людей, Кича, - Рина настаивала на своем.
- Иди, Рина, но будь осторожна.  Это дикие люди, они пришли за данью, они жестоки и злы. А ты возьми  молоко молодой белой козы. И снадобья, как я тебя учил. Да проси чужаков, чтобы покинули наши пределы, – Кича и сам плохо верил, что это возможно, но надеялся на мирный исход дела.
- Рина, они казнят тебя. Не ходи! – настаивал   Выжлец.
- Я не боюсь людей. Разве не учил меня Кича  заговоренным словам, разве воля нашего волхва слабее, чем  дух пришлых людей.  Ведь ты хочешь, чтобы чужаки ушли с нашей земли!? Тогда    пусти, и не держи меня, -
Рина решительно шагнула в темноту ночи  и  исчезла из глаз мерян.
Рина  шла в стан киевского князя Ярослава с миром. Когда встала  перед врагом в свете костра, воины Ярослава зароптали и стали выкрикивать срамные слова и потянулись руки к Рине, чтобы унизить её и осрамить. Но приподнялся на локтях  молодой князь, осадил свою дружину  и спросил гневно девушку, что нужно ей в его стане?
Рина пристально оглядела князя и познала, что ранен князь в ногу, и мучает его боль. Девушка  поставила кринку с молоком молодой белой козы на землю так аккуратно, чтобы не пролилась ни одна капля и не оросила землю  святой  влагой.  А потом достала из складок своей рубашки глиняную плошку с мазью и присела возле князя, а знаками приказала продолжать петь песню.  И люди послушались и вновь запели, не спуская глаз с девушки. Рина наклонилась низко, почти легла на землю, и припала  ртом к ране молодого князя.
- Она чертовка! Обавница! Колдунья! – зашептались воины Ярослава.
Рина отсасывала  тёмную мёртвую кровь раненного князя и  сплёвывала в костер. Огонь костра шипел и  вспыхивал ярким пламенем, пожирая кровь князя. В этот миг  киевляне услышали отдаленный вой волка.
- Кровь человечью чует, - прошептал молодой  дружинник  Ерофей и передернул плечами.
Вой приблизился.
- Не боись,  парубки!  Летом волки сытые. Не свирепые, - ободрил людей Вышата, но широкую ладонь свою положил на рукоять меча.
Долго женщина  трудилась над раной князя, так долго, пока не заструилась  алая,  живая кровь.  Рина выпрямилась, провела по напряженному лбу своему окровавленной рукой и обвела открытой ладонью   круг над  раненым князем, пристально глядя ему в глаза. Ярославу показалось, что качнулось Небо и,   будто колыбель  Бога приняла его в свои объятья.  Боль отступила.  Чувство  ли благодарности к незнакомой женщине, слабость ли  измученного болью человека, тронули его сердце, и  глаза Ярослава увлажнились.
А женщина,  оторвав ленту от подола  своей рубашки, обвязала рану князя, а потом  повернулась и тихо ушла в ту сторону, где выл волк.
Появилась она через недолгое время, с мокрыми  волосами, без следов крови на лице:
- А теперь выпей это, - она протянула Ярославу кринку, - пей медленно, малыми глотками. Это молоко молодой белой козы. Потом уснешь.
Ярослав  отрицательно качнул головой.
- Пей! - приказала она. Так надо, если жить хочешь.
Ярослав  принял глиняную кринку  и,  припал к  ее краю. Рина оглянулась, ища глазами помощника. Взгляд её остановился на Ерофее. Она позвала его жестом руки. Ерофей повиновался и подошел к Рине. Она показала, как надо поддерживать голову князя, чтобы дать ему напиться молока. Ерофей понял и охотно закивал головой.
Всю ночь переходила девушка  от одного раненого к другому, кому присыпала травянистым порошком раны,  а кому прижигала огнем   или смазывала   целебными мазями. Когда утренняя заря встала над станом Ярослава и осветила всё вокруг,  стало видно, что редкой красоты была милосердная Рина.  Тогда потянулся Ярослав к девушке, взял её за руку и спросил: 
- Как имя твоё?
- Рина, - тихо ответила она.
- Милосердная Рина! Не уходи, Рина, останься со мной!
- Сегодня ещё не ночь Ивана Купалы, - ответила Рина князю, тепло погладила его руку  и ушла. И никто не посмел задержать её. 

Прошло три дня.  Воины князя,  сторожась мерян, ходили в разведку, чтобы узнать быт  воинственного племени, но глубокий овраг, по которому текла речка Нетеча, перейти не решались.

Еще несколько вечеров в стан князя приходила Рина, перевязывала раны. А потом попросила князя: 
- Покинь нашу землю, чужеземец, ты здоров и воины твои здоровы тоже, - сказала так и ушла.
 Ничего не ответил Ярослав Рине, но приказал своим  людям валить деревья  окрест  города,  и  по  просьбе отца Илариона  поставить обыденную церковь  в пределах огороженного стана,  недалече от Волги. В церкви повесили лик старца Ильи Пророка и зажгли под ним лампаду.
От Медвежьего Угла до  Ростова  было рукой подать,  и  Ярослав решил не торопиться. Надо было поближе познакомиться с  неведомым народом Медвежьего угла и заставить его принять  волю киевского князя. 
А пока Вышата  направил в Ростов соглядатаев. Посмотреть надобно, чем живут ростовцы, кто верховодит там, велика ли сила  ростовская и можно ли беспрепятственно войти в город. 
Дружина Ярослава невелика.  Почти все они, молодые и  храбрые воины,  пришли с князем  из Полоцка, а киевских только три человека. Зато какие – воевода Вышата,  богатырь Могута, да святитель Иларион, прихвативший  с собой целый сундук драгоценных  книг,   мечтая прельстить ими молодых ростовцев.   В дороге Ярослав пристрастился к чтению. Путь был долгим и  однообразным, а суть рукописных книг открывалась новизной  впечатлений.
- Ну, что, Вышата, пойдем, поглядим, как живут наши данники? – опоясывая себя  кожаным ремнем, на котором висел меч, - позвал Ярослав друга.
- Ты, княже,  на меч – то  не дюже надейся. Щит  прихвати, вернее будет - ограждая Ярослава, посоветовал Вышата, -  Незнаемо, как встретит нас здешняя сторона. Люди,  местные свирепые дюже. Чай, могут и человека в  жертву Велесу принести.   Так что  сторожиться надо.  Возьмем с собой  Могуту, а остальные вои пусть  город охраняют.
Осторожно  раздвигая ветки, крались киевляне на запах  дыма, что шел от чужого костра.  В просвете деревьев Ярослав увидел людей, сидящих вокруг высокого огня  на корточках.  Они тихо  о чем – то разговаривали. По движению  рук, указывающих  в сторону  высокого берега,   князь понял, что речь идет о   его дружине. 
Ярослав вглядывался в лица людей, стараясь разглядеть  знакомое  женское, а сердце его  билось сильнее обычного.    
Князь  внимательнее осмотрел  место, где вечеряли   люди мерянского племени и вздрогнул, отшатнувшись.
- Смотрите, туда, - показал рукой Ярослав в  темноту за  костром. 
Там тени плясали вокруг странного идола,  шевелились деревянные волосы на плечах истукана,  и казалось, что  лицо его, освещенное снизу неровным светом костра,  вот – вот,  повернется, плечи вздрогнут,  и чудовище выступит навстречу людям. И от этих мыслей дрожь пробежала по всему телу князя.  Он увидел, как встал  древний  седобородый старец в белых одеждах. Он поднял руки к Небу,  и, повернувшись к идолу, произнес раскатисто:
- Ты, Попирающий, ты Многознающий, ты Жизнь всего живого сохраняющий, узнай  имя того, кто пришел поклониться тебе, и того, кто рядом со мной преклонил  колена свои!
Все, кто сидел у костра, упали на колени, протянув руки к  чудовищному лику своего Бога.
И Ярослав, и Вышата, и Могута,  ощущая  силу  слов волхва, дрогнули, и колени их стали опускаться на землю.
- Через кровь человека, через кровь животного,  через сердце и печень, через твою вездесущую власть: заклинаю тебя! Прими с миром твоих слуг, дай нам  силу твоего оберега, и всякий, кто встанет на пути  твоей воли, да будет устранен, - продолжил своё обращение к Велесу седовласый волхв.
Киевляне увидели, как волхву протянули  белого петуха.  Седой  старик  взмахнул ножом, зажатым в руке, и красная кровь пролилась к подножию Велеса. В тот самый миг  рычание страшного зверя потрясло ночной воздух.
- Пошли отсюда, - прошептал Ярослав, едва сдерживая страх,   и чувствуя, как зубы  дрожат, стуча один о другой. 
Осторожно, как и пришли, киевляне покинули место наблюдения.   
         
ДИВНОЕ ВИДЕНИЕ.
« Где же Рина, и почему больше не является к нам?» - думал Ярослав, взбираясь на крутой склон оврага, с силой цепляясь за  крепкие стебли   овражных   растений.  Впереди  смутно виднелся  высокий  огород нового  стана.
«Молодцы,  други. Надежно огородились от  вражьей силы», - думал Ярослав о  добротной работе друзей, а Рина не выходила из головы.  Придет ли ещё хотя бы разочек, или нет!?
Неожиданно из-за темного облака  в ночное небо выплыла  луна и осветила  землю окрест нового города. 
И тут Ярослав увидел, что на самом краю обрыва стояла женщина. Бухарский шелк её платья  шелестел под дуновением  волжского ветерка. Волосы её, схваченные  золотым обручем, развевались в такт  шелковым одеждам. Вся она была  похожа на  сказочную птицу Сирин, что видел Ярослав на страницах книги, которую  отец Иларион прихватил с собою в поход.   
- Вышата, и ты, Могута, идите  в стан. Я скоро приду, - распорядился Ярослав, не спуская глаз с дивного видения. 
Друзья переглянулись и остались стоять.
- Пошли вон! -  Ярослав  почувствовал, как  волна гнева накатывает на его сердце, которое   трепетало при виде женщины.
Друзья переглянулись и отодвинулись от Ярослава ближе к  изгороди, но  не ушли.
Ярослав  шагнул к обрыву, и почувствовал, как от волнения,   раненая нога его не слушается,  и стала заметной хромота его.  Это не смутило князя.  Он  протянул руки к  Рине и принял в свои объятья живое, пахнущее восточными ароматами, женское тело.
- Пойдем…,- Рина освободилась из объятий, взяла князя за руку и потянула его  под обрыв.
Они, спустились вниз к самой воде.  Луна вновь зашла за  темное облако.  Ярослав видел  темную  глубь  могучей реки и ощущал аромат дыхания женщины. Всё было, как во сне. 
- Это сон, Рина?- отстраняясь от женщины, чтобы рассмотреть её  лучше, спросил князь.
- Нет, княже, это Явь. Не бойся Яви,  бойся Нави, - улыбнулась Рина.
- А что, по-твоему, Навь?
- Ах, князь, какой же ты ещё  не сведущий. Навь – это Духи мертвых людей, смотри на Небо. Видишь, как сегодня разыгрались они с Луной? 
- Это облака, Рина, - поёжился от страшных слов Ярослав.
Рина взмахнула рукой, шелком обласкала лицо князя, прошептала быстрым шепотом слова заветные, и Луна вновь осветила берег, а темные облака  под порывом  внезапного ветра разбежались  по небу, будто испугавшись  света. Волчий вой  прорезал тишину вечера, протяжный и тоскливый. Ярослав с тревогой взглянул на Рину:
- Слышала?
- Не бойся, я с тобой. Давай, присядем здесь, - Рина указала на большой валун, и опустилась на него.
- Странные вы, меряне….. Откуда взялись вы здесь, на берегах Волги – реки? –  Ярослав обнял женщину за плечи и прижался к её живому теплу.
- Закрой глаза, будто сон одолел душу, а я буду  повесть плести для тебя.
Ярослав закрыл глаза и почувствовал, как губы Рины  ласкают его губы, его щеки, как маленьким носом трется она о его  нос, вызывая   желания плоти.
- А теперь слушай, что расскажу я тебе, чужеземец. Жили мы вокруг горы Меру, что стояла посреди великого Океана. На вершине её обитали Боги.
-  Вы потомки Богов? Встрепенулся Ярослав.
- То не я, то ты сказал….  Люди нашего племени Меря многое умели. Летать, как птицы, плавать, как рыбы, они постигли секреты обработки земли, плавки руды, и добычи золота и могли говорить с Огнем так, что сам Бог Перун слышал их.
- Почему же вы ушли из отчих мест?- недоуменно спросил Ярослав.
- А ты слушай дальше….. Однажды Земля, Макошь Чудная проснулась, застонала, зашевелилась и поглотила гору Меру, накрыв её водами Океана. Мрак, глад, и мраз опустились на землю.  И взроптали слабые, и стали убивать друг друга трусливые, и не было будущего у нашего племени, потому что умирали, едва народившись, дети. Волхвы-лыткари, знавшие законы Природы  повели нас на полудень. И пришли мы в страну Биармию,  туда, где за Северным ветром Бореем лежит отчизна  ужасов природы, чародейства и вечного мрака. Многие меряне  остались лежать в тех  землях , покрытых снегами глубокими, скованными  морозом. И пошли наши пращуры  дальше и долго блуждали, и много погибло народа нашего племени, пока мы не остановились здесь, на берегах Волги и Которости.
- Правда ли, Рина, что вы все волхвы и волховки. – с любопытством ждал ответа Ярослав.
Долго молчала Рина и,  наконец, произнесла:
- Ах, чужестранец,  быстро течет время,  и немногие уже могут слышать Землю – мать, Макошь Чудную, или воззвать к Велесу, когда беда грозит людям.
- Ваши Боги, Рина, глухи к молитвам живых. Они только идолы. У нас в Киеве мой отец Владимир давно порушил  всех идолов и  разметал древние капища. Он принял новую веру. Веру Бога Христа. И я принес вам эту веру.
Шестнадцатилетний Ярослав сказал это торжественно, так, чтобы поразить воображение  женщины.  Рина улыбнулась, принимая его слова за  желание казаться значительным  человеком.
- Не годится рушить то, что уже  возведено на Земле руками и сердцами своего народа. .Нет, Ярослав, мы живы своей верой  и твердо знаем, что настанет час, и вернутся наши Боги, и воскресят пращуров, и воссоединятся любимые, и воссияют праведники, и обретут смелость трусливые, и поселится доброта в сердцах злых, и утратит оружие жестокость, и  увидят все,  как Прекрасна  Земля наша – Макошь Чудная, и она укроет нас  добротой своей и подарит нам другую, светлую жизнь.
Ярослав обхватил стан женщины. Шелк одежд её возбуждал страсть.  Ему хотелось целовать её губы, её руки, её грудь, но он   оробел и только смог положить голову на её  колени.
- Ладо мой! Любый! Как не похож ты на всех, кого я знала до тебя! Пусть не коснется тебя любовь других женщин!
 В прибрежных кустах  что-то зашевелилось, и женский голос   прошелестел:
- Рина, Рина, иди домой, тебя Выжлец взыскался.
- Нада, это ты? Выходи из кустов, не прячься, - приказала Рина.
Из кустов выбралась молоденькая девушка.  Тонкий стан её покрывала  теплая накидка из  кашмирской шерстяной   ткани.
- Ты зачем ходишь за мной, Нада?- строго спросила  Рина.
- Я боюсь. Выжлец  грозится прибить тебя.
- Иди домой, Нада, и скажи всем, что я ночую там, где захочу. Сегодня звезды мне указали путь к  любищу Ярославову. Здесь я и заночую. Иди!- прикрикнула она на девушку.
Нада покорно пошла вдоль берега,  и скрылась за поворотом, где  Которосль несла свои воды к  матери Волге.
- Рина! Ты хочешь войти в мой дом?
- Нет,  Ярослав,  нет,  любый мой, я пришла, чтобы  провести эту ночь с тобой. И разве мало  места нам под  луной, чтобы укрыться в лугах на высоких травах, на мягкой мураве, под светом луны или молодого месяца…
Она поднялась на ноги и потянула  Ярослава за собой. Крутой берег они преодолели, помогая друг другу.  Ярослав крепко держал руку Рины, боясь отпустить её. Ему казалось, что это не Явь, что вот отпустит он руку женщины и она, как птица Сирин, взмахнув шелковыми  крылами,  взметнется в Небо и останется он один на этом крутом Волжском берегу.  Сейчас она была нужна  ему. Очень нужна…
Рина  чувствовала, как дрожит всем телом юный князь, прижимаясь к  ней,   как бы желая укрыться от того озноба, что  тряс его тело.
- Рана твоя  не даёт тебе воли…- заботливо подвигаясь к Ярославу ближе, и обнимая его  сильными руками, будто укрывая от  свежего и влажного утреннего  воздуха,  говорила Рина.
- Мне хорошо с тобой, - Ярослав  ткнулся в плечо  женщине и затих.
Рина взяла в свои теплые руки его ладонь, развернула  к свету месяца, начинавшему  блекнуть  в переливах розовой зари.
- Что видишь ты в моей ладони?- тихо прошептал князь.
- Вижу, как  ты не расстаёшься с мечом, - прошептала Рина, внимательно рассматривая линии руки Ярослава.
- Откуда знать тебе это!?- встрепенулся  Ярослав.
- Не спрашивай меня….  А ещё я вижу, что быть тебе Великим и Мудрым каганом, и устроишь ты Русь, и будет жить она по единому закону, данному тобой….
- Тогда ответь мне, женщину по имени Рина Милосердная,  видишь ли рядом со мной? – Ярослав попытался обнять Рину за плечи, но она отстранилась,  и он увидел, как лицо её  помрачнело.
- Ах,  любый мой!  Не долго быть тебе с Риной вместе. Не будет тебе любви ни в юности, ни в зрелые годы, ни в старости…. Так говорят звезды, что падают в твою ладонь…
- Твоё предсказание страшно для меня, Рина, - Ярослав помрачнел
- Лишь однажды  ты познаешь любовь, но потеряешь быстро. Будет она теплится  в твоем сердце, до конца дней твоих…
- Мне надо  идти в Ростов на Неро-озеро.  Но я не оставлю тебя, Рина… Ты пойдешь со мной…
- Ты князь. Ты должен  исполнять волю отца,  одарившего тебя  отчиной.  Иди  туда, куда призывает тебя долг воина. А я буду ждать тебя. До Ивана Купалы.  Если не придешь к Великому костру, потеряешь Рину Милосердную,- Рина пригладила волосы Ярослава рукой, и поцеловала в самые губы.
- Что может статься с тобой? Рина?
- Скоро у нас в Медвежьем углу будет праздник Купалы. Лыткари зажгут очистительный огонь. Мужи будут выбирать жен, а жены  выбирать мужей. Так бывает каждый год на Купалу. Может, Выжлец вновь выберет меня в жены, тогда он убьет тебя. Если я откажусь от его выбора, то  он отдаст меня в жены   Священному медведю – Велесу.
В этот миг  рычание  огромного зверя потряс утренний  воздух.  Такое рычание Ярослав уже слышал, когда  волхв Кича обезглавил петуха и запах этой крови  почуял зверь.
- Кто так страшно рычит, Рина?
- Живой Бог Велес. Медведь.
- Это ему  готовит тебя  Выжлец?
- Ему….
- Я приду на Ивана Купалу. И выберу тебя в жены. Ты моя, Рина. Только моя…….. -  сейчас Ярослава не мучили сомнения,  он был тверд в своих помыслах.
Он должен был вернуться из Ростова, ввести Рину в свой дом и управлять  мерянским краем именно отсюда, из Медвежьего угла. Он уже оценил  выгоду этого места.  Держать торговлю на Волге будет он, Ярослав, а не  Выжлец или Кича. Он будет собирать  тамгу за  безопасное движение иноземных судов.
- А велик ли путь моей жизни будет? Скажи, Рина!
Рина улыбнулась: каждый хочет знать длину своего жизненного пути.
- Достаточен, чтобы помнили тебя в веках… А теперь иди домой и усни, чтобы проснуться здоровым, княже.
Рина опустила ладонь свою на чело князя и покачала головой.
- Ах, ясень мой, ясный! Тебе ещё надо   силы набраться, чтобы  немочь не  правила твоими делами, но  здоровая сила….
- Так меня матушка называла прежде….Ясень ясный….Мне хорошо с тобой, Рина. Не хочу в Ростов идти. Остался бы с тобой на века.
- Ты князь, а не жена нежная…- слова Рины прозвучали строго.
Ярослав засмеялся:
- Рина, Рина, я же знаю, что ты хочешь прогнать меня с твоей земли!
Рина отрицательно  покачала головой:
- Не я хочу, княже, не я…..   
- Ах, Рина, мы уйдем отсюда. Но город мой не  разрушайте. Я приду на Купалу и назову тебя своей женой.
- Значит, мне не жить!...., - в глазах Рины блеснули слезы.
- Нет, Рина, нет!  Мы с тобою  здесь на берегу  Волги и Которосли  будем любить друг друга долго и счастливо и умрем в один день!- в этот счастливый час Ярослав не хотел покоряться ни судьбе, ни волхвам, ни воинам мерян.
- Много воды унесет Волга, пока тебя Мудрым назовут, но даже и мудрый человек покоряется судьбе…. Иди в свой город и усни, ладо мой. Набирайся сил!
Рина решительно встала, рукой провела по шелку, стряхнув, приставшие  сухие травинки, и пошла в сторону Велесова капища, не оборачиваясь на Ярослава.

НЕПРИВЕТЛИВЫЙ ГОРОД
Соглядатаи во главе с ловким  и увертливым Ерофеем вернулись  из Ростова и доложили, что город Ростов бурлит, как река в половодье.  Ростовцы, наученные кознями  киевского наместника Блуда, строят валы – присыпы. Вече ростовское твердо приговорило  обороняться и не пускать в город киевлян.
Наместник Владимира, развратник Блуд,  много зла сотворил ростовцам. А особенно  зол был до  женок.  И так разгулялся на ростовской земле, что над простодушными   мерянами нависла угроза остаться без  молодых жен, сестер и юных дочерей.  Мерянки, не привыкшие прятаться по углам, с открытыми лицами встречали гостей из Киева. Киевляне же  считали за  потеху умыкнуть девицу или молодую женку. Хорошо ещё, если в живых оставляли, а то  после долгих поисков находили  ростовцы только  истерзанные трупы пропавших женщин.   Нечестивец Блуд оставил  недобрую память о киевском наместничестве и киевских дружинниках.
Ярослав  собрал  дружину и без утайки рассказал другам всё,  что донесли ему соглядатаи.  Поход на Ростов осложнялся  и  был опасен.
Люди Ярослава молчали. Никому не хотелось вступать в бой с ростовским ополчением.  Каждый прикидывал, за что  же рисковать своей жизнью? Ярослав всё понял.  Он достал тощий кошель – калиту из-за пазухи.  Денег в нем было не много, но зато это были настоящие золотые дирхемы.  Это были первые деньги, добытые ратным трудом:  плата булгар   за помощь.
Ярослав высыпал дирхемы на стол:
- Вот, друзи мои, я ничего от вас не утаил. По золотому дирхему на четыре копья   будет, а остаток надо приберечь на  хлеб- соль.  Другую добычу надо завоевать. И я  разумею, что впереди у нас труды  ратные, труды тяжкие.  Кто не готов жизнь свою положить  за князя своего, за Киев Первопрестольный, за добычу ратника, того не неволю.
Люди молчали.
- Ну, чего душой закисли, аль не ведали, что ждет нас здесь работа ратная? - сделал попытку приободрить   людей Вышата.
- Здеся веселье, да чужое, а у нас на родине и горе, да своё -  огрызнулся Ерофей.
- Да ничего, Ерофей, чужая сторона прибавит ума! – засмеялся Вышата и хлопнул струсившего Ерофея по плечу, - Так, что-ли, други?!
- Так – то оно, вроде,  так…,- недружные голоса поддержали Вышату.
- Не робей, братцы! Дома-то и рука и нога спит, а в дороге и головушка не дремлет.  Пробьемся… И дань для князя Владимира добудем, и  сами живыми и богатыми возвернемся! Отец Иларион с нами, значит и  Христос с нами! И вся сила крестная! – перекрестился Вышата.
- Робеть нам  нельзя, други. А  дань собирать начнем не с Ростова, а с Медвежьего угла, - твердо проговорил Ярослав.
Повисла тяжелая тишина. 

АННА – ЦАРИЦА РУССКАЯ
Проводив Илариона в поход на Залескую Русь, Анна затосковала.  Випсания видела, как на её глазах государыня тает. Каждодневные слезы орошали лицо царицы. Оно сделалось старым и скорбным. Анна больше не желала ухода за своей внешностью. Она будто умерла душой.  Випсания больше не расчесывала волос своей госпожи, не вплетала в них жемчуга и каменья разноцветные, не укладывала  тяжелые косы короной  над высоким  лбом Анны.
- Жить не хочу! – Анна всхлипывала и тряслась тщедушным телом. - Вспомнить не могу ту последнюю ночь с варваром! Как он измывался над моим целомудрием, как требовал срамной любви, потому, что сам был бессилен на ложе! Даже Венерин набедренник уже не помогал ему!
- Госпожа моя, знаю, как тяжко тебе вспоминать ту ночь Тяжко представить все те страсти, которые выдумывал  старый охальник для тебя … Только, жить надо…
- Для чего, Випсания, мне жить? 
Иларион вынужден был покориться, и ушел с молодым князем Ярославом  за холмы, за долы, за леса, туда, где лежит земля неведомая нам. Где люди суще злые и дикие ещё больше, чем киевские варвары…. Что ждет Илариона там!? Каково ему, вскормленному  философами Константинополя, привыкшему к чистоте белокаменной, месить грязь по болотам и бездорожью русскому… и не видеть ни одной родственной души возле себя…
- Госпожа, но Владимир после той ночи исполнил твою просьбу. Царевича Бориса взял себе под руку. Заметно, что полюбился ему  твой старший сын. А царевича  Глеба отправил с дядьками в Муром. Оно и верно, пусть привыкает к княжению.
Випсании хотелось утешить Анну:
- Ты бы лучше выпила теплого вина виноградного и уснула.  Сон исцеляет все раны и телесные и душевные.
Она протянула Анне кубок с теплым вином. Анна выпила и откинулась на подушки. Служанка закутала царицу меховым одеялом, подоткнув его под перину, погасила масляный фитилек и вышла в сени, прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь.
Утро принесло весть горестную. Царица Анна во сне отошла к Богу.
Князь Владимир, узнав о смерти жены, закручинился.  Прежде он не представлял себе,  что такой скорбью может наполниться сердце  при известии о смерти  Анны. Но это было так.
Раскаяние в том, что не смог он сделать счастливой жизнь своей боговенчанной супруги, которая принесла ему плоды багрянородные - двух сынов царской крови да красавицу дочь, было тяжким, как утреннее похмелье, после шумного пира.
А та, последняя в их жизни ночь в шатре над Днепром…. Чего он хотел доказать ей: что так же свеж и силен своей мужской силой, что может страстно любить, как в далекой молодости? И не смог… А только куражился над ней, заставлял делать противное её существу, отчего она трепетала и плакала. Нет, не любовью закончилась та ночь, но его позором и её муками.
- Добрыня! – позвал Владимир, - прикажи раку изготовить из белого мрамора, изукрасить её цветами каменными, чтобы краше Византийских поделок была! Приказываю, положить царицу в Церковь Успения Пресвятой Богородицы. Анна достойна вечной  памяти. Пусть так и будет, - проговорил и смахнул слезу со слабых глаз.
- Будет тебе, племянник. Сколь от гордячки византийской  обид претерпел!
- Молчи, Добрыня! Молчи!  Она - Царица! Первая на Руси Царица!
После пышных похорон жены, отправился князь к себе в Берестово. Душа, пораженная скорбью, требовала исцеления любовью молодых наложниц.

МЕДВЕЖИЙ УГОЛ. 
Ерофей,  с самого утра набравшись терпения и блюдя осторожность, высматривал, что делают меряне в Медвежьем углу.   С рассветом увидел,  как мужчины  с веревьём и  коробами  вышли из селения, направившись в лес. С собой они не взяли ни луков со стрелами, ни  больших боевых мечей, но за  обвязками онучей у каждого  мерянина  торчал нож. Похоже было, что целью их похода было бортничество.
«Меду захотелось!» - проворчал Ерофей.
Он понаблюдал ещё немного. У домов копошились дети,  женщины  занимались  своими трудами.  Поняв, что  селение свободно от мужчин, Ерофей  бросился  к Ярославу в город.
Ярослав был уже наготове. Во главе с Вышатой и Могутой, прихватив ещё несколько человек  из числа воинов, они быстро направились в сторону Медвежьего угла.
Капище со страшным Велесом и черепами на высоких шестах, они обошли стороной, выйдя на берег мелководной речки Нетечи.  В брод перешли Нетечу и оказались на окраине  мерянского селения.  Дети, увидя вооруженных воинов, разбежались по домам, за ними поспешили женщины. Тихохонько заскрипели двери низких жилищ. Из каждого узкого притвора за  чужаками следили  испуганные глаза. Люди опасались кровавой расправы.
- Эй, кто там! Укажите путь к дому вашего волхва! – Вышата крикнул в пустоту улицы.
- Я тебя провожу, - услышали киевляне девичий голос.
Из леса выходила Нада, неся в подоле передника собранные травы
- Иди вслед за мной, воин, - Нада поманила его рукой.
Вышата во все глаза смотрел на юную мерянку. Она шла упругой походкой женщины, рожденной самой богиней Макошью.  Волосы, стянутые  льняной повязкой, густой гривой падали на плечи. Ветер обвивал маленькую стройную фигурку, будто искусно выточенную из белого камня.  Взгляд Вышаты остановился  на высокой округлой груди девушки. Всё, всё в ней было совершенно, будто сама Мать – Рожаница вышла из леса.
- Кто ты? – смущаясь, спросил Вышата и пригладил пшеничные усы.
- Я Нада. Ты под ноги смотри, - улыбнулась Нада насмешливо и прошествовала мимо Вышаты..
Вышата   почувствовал легкий аромат  трав и луговых цветов.  Поняв, что замешкался, разглядывая девушку, воевода рванулся с места, догоняя её.
Нада постучала в дверь низенькой избушки с маленьким оконцем, затянутым бычьим пузырем. Позвала:
- Эй, Кича, выйди.  Князь киевский с дружиною к тебе пожаловал.
Двери избушки тот час отворились, будто хозяин давно ждал, когда его позовут.
Ярослав отодвинул  Вышату и выступил вперед.
- Будь здрав, мудрый Кича.
- И ты будь здоров, князь. Какая нужда привела тебя к порогу моего жилища?
Ярослав обернулся и увидел, что  его и дружину обступили люди.  Здесь были  женщины и дети. А из леса бежали мужики.  В голове Ярослава  пронеслось:
«Скорые здесь вести…» 
- Я пришел к вам с миром, - поспешил заявить Ярослав,- но направлен киевским князем, что бы напомнить вам,  о долге Киеву, ибо земля, на которой вы обитаете, принадлежит Киевскому князю Владимиру Святославичу. Он ждет от вас дани за последние два года. А за то киевский князь и его наместник, коим я являюсь, даём своё слово защищать вас от всякой напасти.
- Теперь ты послушай меня, наместник, - голос волхва был строг, -  Мы люди вольные и не нуждаемся в защите Киевского князя. Где Киев, а где мы…Мы живем под оком древних Богов, как позволяют нам наши обычаи, и твоих законов мы не признаём.
Ярослав не ждал другого ответа. Он вынул из ножен меч и рубанул им  воздух.  Лучи яркого солнца упали на  гладкое лезвие меча, и оно засияло вспышками света. Люди застыли, глядя на меч.
- Не доводи, старик до  кровавой бойни…, - прозвучала угроза Ярослава.
- Ступай князь вон из нашего селения. Я испрошу у  Бога Велеса, как нам поступить. Какой знак он подаст, так и будет, - Кича повернулся к Ярославу спиной и скрылся за дверями своей избушки.
Ярослав нерешительно взглянул на Вышату.
- Уходить надо, княже. Дома подождем решения  мерянского Бога, - пожал плечами Вышата.
Ярослав убрал меч в ножны и приказал своим воинам возвращаться на берег Волги. Меряне  неохотно расступались перед чужаками, но пропустили их  восвояси.
 
ПРЕДСЛАВА – ДОЧЬ ВЛАДИМИРА И РОГНЕДЫ.
Дочь Рогнеды и родная сестра Ярослава, полюбилася отцу. Гордая, как мать, смышленая, смелая в суждениях, она, как яркий цветок, украшала жизнь старого отца.
- Батюшка, а подари мне матушкино сельцо, что под Киевом на реке Лыбеди. Заберу я туда всех твоих дочерей, моих сестер, и будем мы там грамоте учиться, пелена вышивать, свитку тебе красоты невиданной смастерим, - льстилась к отцу Предслава.
- Ах ты, забавница! Смею ли отказать княжонке моей распрекрасной! Значит, говоришь, грамоте учиться будете? Это похвально.  Мои дочери должны уметь писать и считать и  говорить с  правителями  иностранными на их языке.  Похвально.  Отдам я тебе сельцо, в коем Рогнеда, мать твоя жила, и назовём его Предславино. А я распоряжусь, чтобы из монастыря привезли дочь царицы Анны – Марию Добронегу. Ты ей старшей сестрой будешь, люби её, сироту, будь ты ей матерью родной.
Предслава ликовала: ужо прикажет она перестроить палаты белокаменные, чтобы были не хуже, чем дворцы Византийские и будет там обитать со своими сестрами. И маленькая Мария – Добронега с ними.
Приказанием князя Владимира святитель Анастас был закреплен за школой для княжеских дочерей. Умный грек учил девочек грамоте, чтению, и основам математики.  Особые успехи проявляла Предслава. Оно и понятно, самая старшая и самая умная из дочерей князя Владимира.
В то самое время в Польше, которую тогда ещё называли Ляшью, умерла третья жена  короля Болеслава Первого, Эльмильда.
Сын Владимира  Святополк, женатый на дочери Болеслава Первого,  упросил отца послать за тестем, чтобы скрасить  тому  одиночество  вдовца. Владимир сам потерявший свою царицу Анну,  обрадовался такому предложению старшего сына. 
Болеслав явился в Киев с большой свитой, привез с собой и сестру свою сводную, королевну Мешковну, дочь короля Мешка Второго.
Два вдовца, Болеслав и Владимир,  нашли общий язык и порешили, что на склоне своих лет Владимир должен жениться на сестре Болеслава,  принцессе Мешковне.  За что  князь Владимир  обещал отдать в жены Болеславу любую женщину, какую только  пожелает Польский король. 
Женитьба на Мешковне было делом скорым. Она не  сопротивлялась  браку со старым, но могущественным князем бескрайней земли – Гардарики.
Сидя во главе стола, на троне, который занимала  при жизни царица Анна, Мешковна разглядывала гостей и другов Владимира. Ей нужно было знать врагов и друзей, наушников и молчальников, ей хотелось с головой уйти в дела княжеские, заменив самого Владимира на  посту повелителя.
Особо она приглядывалась к воеводам, на которых можно было бы положиться. И не только в случае войны с иноземным врагом, но и в распре с  теми, что сидят за одним столом с князем и княгиней, скрывая свои враждебные замыслы.
Взгляд Мешковны постоянно останавливался на  юноше, сидящем в глубине большой палаты. Он высок ростом, широк в плечах, голубые глаза его отливают холодным  светом, а непослушные светлые пряди волос, схваченные холщевой лентой, хотелось погладить рукой и вдохнуть аромат его молодого тела.
- Княгиня не сводит глаз с Олава Норвежца, - прошептал на ухо Владимиру дядька Добрыня.
- Олав верен мне, Добрыня. Не надо в такие добрые и веселые дни портить мне нрав, - Владимир сжал кулаки.
Олав имел слух зверя. Он, хоть и сидел в дальнем конце стола, но имя своё услышал и понял, что речь идет о нем.
Добрыня не унимался:
- Владимир, жены киевские находят, что Олав  всех сверстников красивее. Выше, сильнее и превосходит  других людей  в искусствах, которыми славятся норвеги.
Владимиру разговор этот был не приятен, но  беспокойство уже овладело его душой
- Добрыня, а не пора ли нашему  соколу лететь в свои  края?  Я знаю  не мало примеров, когда чужеземцы  достигают могущества в той стране, в которой они служат правителю, - многозначительно  похлопал Владимир  ладонью по столу.
- А ты не растерял своей хитрости, племянник. Олав   имеет хорошую дружину из числа норвегов. Ведь он слывет  щедрым  воеводой. Его любят воины и побеждают его именем. Волчонок вырос, надо остерегаться его. Пусть идет в свою  стаю, откуда пришел!

ПЕРВАЯ ДАНЬ
Напряженно и, как казалось Ярославу, слишком долго,  ждали киевляне  ответа от Кичи. Воздух начал  наполняться  запахами сирени и уже легкий туман поднялся от поверхности реки, когда со стороны Медвежьего угла  в просветах меж деревьев показались люди. Они были вооружены, кто мечом, кто луком, у кого-то на поясе висел охотничий нож, убранный в ножны.
Они вышли на расчищенную поляну перед оградой, сооруженной киевлянами и остановились. Вперед всех выступил Выжлец, держа в руках кривой булгарский меч.  Он явно был настроен воинственно. За его спиной высился лук, с боку приторочен колчан со стрелами.
- Грозен мерянский воевода, - ухмыльнулся Могута, закатывая рукава свитки.
- Смотри в оба, Могута, - Вышата придвинул к себе щит так, чтобы успеть во время прикрыть Ярослава.
Ярослав, оробевший по - первости, увидел, что из-за спины Выжлеца осторожно выдвигается  Кича. Длинная белая борода, длинные белые волосы волхва трепетали под порывами волжского  ветерка. Спокойное величие и мудрость старика успокоили молодого князя.
Дружинники Ярослава выстроились за спиной своего князя. Святитель Иларион поспешил встать рядом с Ярославом.
- Отче, укройся в городе. Ты не вооружен, - коротко приказал Ярослав.
- У меня, княже, своё оружие. Слово Божие, разумею, посильнее меча и стрелы будет, - спокойно ответствовал Иларион и остался рядом с князем, крепко держа в руке православный деревянный крест.
Кича поднял руку, толпа мерян затихла.
- Князь Ярослав, Бог Велес приказал нам откупиться от тебя  дорогими товарами и серебром. 
Кича повернулся к мерянам и подал знак. Люди расступились. Двое мужчин подняли с земли небольшой, но тяжелый ларец и, сделав несколько шагов навстречу Ярославу, поставили перед ним свою ношу.
Кича откинул крышку ларца. Под заходящим солнцем  ярко заблестело серебро и разноцветные каменья. А с крышки ларца свешивались  нитки скатного жемчуга. Казна! Ее так недоставало Ярославу, чтобы держать свою дружину в холе и  повиновении. А если кто не захочет служить ему, Ярославу, можно будет купить наёмников!  Много наёмников! Тогда уже никто не будет страшен:  ни меряне, ни ростовцы, ни сам батюшка Владимир Красно Солнышко!
- Князь, мы отдаем тебе то, что добыли в боях с иноязычными…,
Кича не успел закончить своей речи, как его прервал Выжлец:
- Ну, вот что, киевлянин! Не задаром мы отдаем тебе свою добычу. Ты должен уйти с нашей земли и никогда не возвращаться сюда!
Ярослав уже прикинул цену мерянского ларца!  Он больше никого бояться не будет!
- Предерзок ты, Выжлец! Так ведь тебя кличут!? – Ярослав схватился за рукоять меча.
Выжлец не испугался князя:
- Верно говоришь, киевлянин! Меня так кличут. По-вашему это означает гончий пёс, а по-нашеиу - волк!  Если ты учинишь разор  или прольешь кровь моих соплеменников, я перегрызу тебе горло.
Ярослав дрогнул плечами, так убедительно и страшно произнес свою угрозу Выжлец…
- Верю, что ты хороший воин…, верю и в то, что ты можешь быть оборотнем! Но с нами Крестная Сила, - сказав так, Ярослав перекрестился.
Меряне переглядывались. Не все поняли, что  сказал князь. В тот же миг  святитель Иларион выступил вперед, поднял крест и громким голосом возгласил:
- Да воскреснет Бог и расточатся врази Его и да бежат от лица Его ненавидящие Его… Как исчезает дым, так исчезнут и враги наши, как тает воск от лица огня, так погибнут бесы от лица любящих Бога и знаменующихся Крестным знамением!
Иларион поднял крест в вытянутой руке к Небу, и меряне подняли свои лица вслед движению руки священника. Иларион опустил крест долу, меряне опустили взгляды свои вниз, на руку, державшую Крест. Иларион повернул крест вправо, и меряне устремились взглядом вправо. Крест поплыл влево, меряне не спускали с него глаз.
Ярослав с удивлением наблюдал, как люди, пришедшие к его городу, чтобы показать свою силу, с суеверным трепетом покоряются священнику.
- Пречистый и животворящий Крест Господень! – вскричал Иларион, и вздрогнули меряне, - прогоняй бесы силою на тебе распятого Господа нашего Иисуса Христа, во ад сошедшего и поправшего силу Диавола, и даровавшего нам Крест Свой Честной на прогнание всякого супостата! Аминь!
Лёгкая ропта пробежала среди мерян и стихла.
- Выжлец, и ты, мудрый Кича, знайте, что я вам ничего не должен, но вы должны моему отцу, князю Владимиру! То, что вы принесли, не покроет и половины того долга, что накопилось за вами, - Ярослав чуял: то, что принесли меряне, далеко не всё, что добыли они разбоем.
-Что, князь,  захотелось  ещё больше? Алчны глаза твои и руки загребущи, - Кича смеялся в глаза Ярославу.
Ярослав было  смутился, но продолжил:
- Мы уходим отсюда. Здесь оставим дозор с Ерофеем во главе. Место моё огороженное не сметь разорять. А кто не послушается, того смерть ждет от моего меча.
Ярослав увидел, что из леса выходят женщины мерянки. Они  подходили к своим мужьям и вставали рядом.
- Я вернусь сюда к празднику Ивана Купалы и выберу себе жену из вашего племени. Это я так сказал! Ваш князь Ярослав! А теперь расходитесь по домам.
Глаза Выжлеца загорелись зеленым волчьим огнем, желваки заходили под его скулами, и казалось, что зверь необузданный, разъяренный, лютый, просыпается в нём, готвый вцепиться в горло ненавистному врагу!
- Зачем ты не слушаешь, что говорю тебе я – глава племени меря! – зарычал Выжлец, едва справляясь со своим гневом, - Никогда ещё не было, чтобы враги наши  правили нашей телегой, а мы везли бы ту телегу, куда хотят чужакии!
Ярослав оценил  опасность момента и выставил перед собой щит.
- Иди, Выжлец, от нас с Богом! И помни, что я скоро вернусь и поверну твою телегу туда, куда мне надо будет! Я сказал – иди!
Кича толкнул Выжлеца в бок, негромко проговорил слова на своём наречии. Огни злобы погасли в глазах Выжлеца. Он встряхнулся всем телом так, как это делают звери, отряхиваясь от воды. Двумя прыжками достиг опушки леса, и скрылся меж вековых деревьев.
- Идем по домам! – приказал Кича.
Меряне послушно повернули в сторону Медвежьего угла, На поляне перед городом  остался  стоять  ларец с  данью.
- Могута! - позвал Ярослав. Внести ларец в мой дом, - а сам  повернул  за ограду, сильнее обычного припадая на раненую ногу.

ГНЕВ БОЛЕСЛАВА ЛЯШСКОГО.
 На пиру у Владимира в его белокаменных палатах  собралась вся киевская знать. Прибыли и дочери князя из села Предславино.
Король Болеслав, увидев Предславу, дар речи потерял, только смотрел на  княжну и пил из золотого кубка вино заморское.
Наконец, собравшись с  силами, произнес:
- Цезарь Владимир,  во исполнение наших договоренностей, отдай мне в жены твою дочь.
Владимир отвечал:
- Брат Болеслав, мои дочери ещё не достигли брачного возраста. Подрастут, тогда бери любую.
- Не надо мне любую, Я уже выбрал.  Я хочу Предславу Владимировну, - Болеслав с грохотом поставил кубок на стол.
- Давай спросим у неё, - пьяненький Владимир позвал к себе дочь, - Предслава, дочка моя, хочешь ли ты быть королевой у ляхов?
Предслава поморщилась, глядя на  тучного поляка, и ответила:
- Батюшка, моё Красно Солнышко, я чаю, ты хотел спросить меня, желаю ли я быть женой Болеслава?
-  Ха-ха-ха, Болеслав! Чуешь разницу, о чем спросила дочь моя!?
Брат мой, Болеслав, разумеешь ли ты, как умна дочь моя! Она может быть завидной королевой!  Что умом взяла, что лепотой! Да, дочь моя, хотела бы ты быть женой  Болеслава? - князь Владимир прищурился, чтобы лучше рассмотреть выражение лица своей дочери.
- Дочь Великого князя  всей Руси,  дочь русского цезаря может быть  только первой  женой. А,  король Болеслав похоронил уже третью жену, Эльмильду. Четвертой по счету я не желаю быть, - сказала, как отрезала Предслава. Поклонилась и отошла от стола.
- Какова дочь моя! – восхищенно воскликнул Владимир, - вылитая мать – Рогнеда Рогволдовна. Царство ей Небесное! – князь перекрестился.
Болеслав  был сильно пьян, и не сразу уразумел, что произошло, но к нему подплыла его дочь Болеславна.  Она вполголоса  разъяснила отцу, что тот получил полный отказ.  И это  позор для  короля Болеслава, а так же для королевства Ляшского, а так же для неё,  дочери Болеслава и жены Святополка.
Мало, что поняв, Болеслав только спросил:
- Что, свадьбы не будет?
- Нет! – выкрикнула Болеславна.
Вот теперь Болеслав понял. 
Разгневанный польский король с трудом  закинул своё тучное тело на спину коня и покинул пределы Киевского государства. Владимир, всё ещё не понимая, что произошло, добродушно  отправил  Святополка с Болеславной проводить гостя дорогого.
Но в воздухе Киева запахло приближающейся войной.

ТУРОВСКИЙ ИЗМЕННИК.
Болеславна, провожая отца до границы, подговаривала Болеслава не оставлять без ответа оскорбления, нанесенные  Предславой. Святополк вторил жене. Ведь он уже давно достиг возраста мужества и мог бы справиться с обязанностями Великого князя. Отец его уже стар, много пьёт хмельного, много времени проводит в  усладах, и потерял былую  воинственность  и  силу. Вместо него  важные вопросы решает хитрый и  коварный дядька Добрыня. Вот уж кому Бог смерти не даёт! А ему, Святополку отдан только городок Туров, как наместнику. А ведь он старший среди наследников Владимира!
Болеслав  внимал словам зятя и дочери, соглашался с ними  и план наступления на Киев зрел в его  обиженном сердце.
- Пришлю вам в Туров  священника Рейнберга. Он толковый немец.  Надо начинать  наступление на Киев со смены  веры. По воле Владимира  стала Русь православной, а по моей воле станет латинской!
Болеслав, задумавший войну с Киевом,  считал поход  делом решенным.
- Желаю видеть тебя, Святополк, Великим Киевским князем, а тебя, дочь моя, вижу Великой княгиней необъятной Гардарики. Готовьтесь к войне.
С тем и пересек границу Польши.
Владимир же, не чуя опасности, уединился в своём любимом селе Берестове,  где молодые селянки и полонянки со всех городов и весей ублажали старую плоть его любовью и негой.
Не так повела себя молодая жена Владимира - королевна Мешковна. Нельзя сказать, что она проявляла интерес к престарелому мужу, но  ненависть к сводному брату Болеславу, заставляла её  быть в средоточии всех политических событий.
Когда соглядатаи  донесли до Мешковны планы польского короля о  войне с Киевом, она отправилась в Берестово к мужу. Имея свой польский отряд воинов, она взяла с собой ещё отряд норвегов, которым  командовал юный и храбрый Олав.
Владимир выслушал донос жены на польского короля и впал в уныние, не веря своим ушам. Старший сын его, Святополк, которому  было отдано столько предпочтения, оказался  предателем и  союзником  своего тестя!
Самым  оскорбительным в этом было известие о том, что  Святополк,  крещеный в православную веру, так  легко согласился поменять её на латинскую. И не только для себя, но и для всей земли Русской!
Владимир помнил, как достался ему этот разворот от  язычества к православию.  Поистине «огнем и мечом» загоняли русских людей в лоно новой греческой церкви. Множество жертв потребовала новая вера. Значительно больше, чем  Бог Перун златоусый.  Сколько погибло  язычников!  А ведь это всё свои люди, те же киевляне, знавшие его с детства и признававшие его власть над ними! Тьма страшных  проклятий  просыпалась тогда  на  упрямую голову князя, но он упорно шел до конца.
Крещение Руси было не только брачным условием греческих кесарей за царевну Анну, но хорошо обдуманное в долгих походах по чужим странам,  в кружениях по  русским городам и весям, решение самого Великого князя.  Единая вера должна была объединить  все племена, что  жили на землях, принадлежащих Киевскому княжеству. Все должны были стоять ЗАЕДИНО.  Вот для чего нужна была вера в единого Бога – Христа, провозглашавшего любовь к ближнему. Он, Владимир, в молодости уже насытившийся  кровью врагов своих и раскаявшийся перед  ликом  Единого Бога, теперь  искреннее искал любви всеобщей! Для чего же он собирал всех имущих и неимущих за своим столом! Он учился любви и доброте  и других призывал следовать тому же. Он уже поверил в то, что возможно достичь мира, всеобщей любви и братства на земле
И теперь Святополк, согласившись на союз с тестем, задумал порушить дело всей жизни отца, принявшего его в сыновья, как родного.   Как же вышло так, что,  доверяя старшему сыну, он, Владимир, не сумел донести до него самой сути существования единого государства, объединенного единой Верой,   а только восхищался  молодой удалью, жестокой решимостью в делах и лихостью приемного сына.
Оказалась душа Святополка  запертой, укрытой от  доверчивости отца.
- Принять чужую веру, чтобы насадить её на  моей земле! – сокрушался Владимир, обхватив головушку руками, - Позвать ко мне Добрыню!
Основательный и мудрый Добрыня выслушал Владимира, выслушал и Мешковну.
- Святополка с Болеславом  сам черт лыком связал! А лыко то им Болеславна  поднесла! Тьфу! – Добрыня сплюнул так, будто выругался.
Не доверяя польке Мешковне, он  не стал больше ничего говорить.
- Ты, княгиня,  с дороги, пошла бы в баньку, отдохнула малость, а там и за угощением дело не встанет, - Добрыня дергал себя за длинный ус.
- Не за угощением прибыла я к  порогу князя.  К войне наши недруги готовятся!
- Оно понятно. Вот  и я говорю – с  собакой ляжешь, с блохами встанешь…  А ты иди, княгиня, отдохни. После поговорим…- Добрыня открыл дверь горницы и встал у порога, приглашая Мешковну покинуть покои Владимира.
Княгиня  дернула плечом, она поняла, что ей не доверяют. В сердцах   вышла на волю. Там её уже ждали молоденькие служанки, они  повели княгиню  к низенькому домику, в русскую баньку.
- Ты, княже, взял Олава Норвега под своё покровительство. Олав хороший воин, не было ни одного сражения на море, которого он бы не выиграл и всегда с добычей возвращался к тебе в Киев.
- Да, Добрыня, я не пожалел ни разу, что  приютил его у себя при дворе.
- Владимир,  если бы очи твои были зоркими, ты бы видел, что Олав красив, высок ростом и мужество сияет в его взоре. Он нравится женщинам.
И он любим своими воинами. Деньги, что даешь ты ему за службу, он поровну делит со своими людьми. Остерегайся возвышать его.  «Ибо  такой человек для тебя всего опаснее, если он захочет посвятить себя тому, чтобы нанести вред тебе или твоему государству, особенно, если он обладает такими физическими и духовными совершенствами и его так любят. И не знаем мы,  о чем они с княгиней  постоянно разговаривают»
Владимир принял совет Добрыни с тревогой и повелел Олаву Норвежцу с дружиной  идти на Туров, взять город на копьё, наложить узы на Святополка, его жену Болеславну, католика Рейнберга допросить с пристрастием и привести изменников в Киев.
- К шведскому королю, старому Олаву Шётконунгу  надо послать  гонцов. Просить о союзе с ним для защиты северных границ Руси, -  развивал свою мысль Добрыня.- И к королеве Швеции послать богатые подношения.  Она имеет большое влияние на своего мужа. Она сможет нам помочь.
- Правильно всё говоришь, дядька. А в Швецию отправь – ка молодого Олава Норвежца. Вот будет причина отлучить его от двора моего.
Владимир послал в Ростов сына  царицы Анны, Бориса, приказав тому сменить Ярослава и возвратить его в пределы Киевского княжества. Борис должен был передать Ярославу приказ отца идти на Новгород Великий и там создать оплот для защиты русских границ от нашествия поляков.
    
ДЕЛА РОСТОВСКИЕ.
Ростовцы исподлобья  рассматривали вновь прибывшего  киевского наместника. Князь Ярослав, исхудавший в пути, истомленный плохо заживающей раной и тоской по оставленному на волжской круче городу, который стал ему родным, выглядел ещё более юным, чем был на самом деле. Он так же рассматривал, окружавших его со всех сторон ростовских мерян, и чувствовал их злую силу и  неприязнь.
- Меряне! Где князь ваш и как его имя, - Вышата  сдерживал, плясавшего под ним коня.
Из толпы вышел седой старец, и с достоинством ответствовал:
- Наш князь Святолюб повелел привести гостей на его двор, если вы пришли с миром.
- Мы пришли с миром и принесли приказ от отца моего, стольного князя Киевского Владимира Святославича. Веди, старче, нас к  князю Святолюбу, - приказал Ярослав.
Двор князя Святолюба широко раскинулся на бережке речки Пиги, недалече от Велесова капища. От княжеского двора к капищу вела  широко вырубленная  просека, в конце которой  высился огромный дуб, с вырезанным  из его темной древесины, ликом Бога.
Ярослав передернул плечами. Страшны древние Боги.
Ростовский князь Святолюб вышел на крыльцо приветствовать  гостей.
Ярослав спрыгнул на землю и захромал навстречу местному князю. Меряне  во все глаза  пялились на  пришельцев, перешептывались, показывая пальцем на припадавшую ногу киевского наместника. Ярослав услышал, как прокатилось по толпе:
- Колченогий! Колченогий!
- Будь гостем, сын Владимира! – поклонился в пояс  Святолюб Ярославу и, обняв за плечи, повел того в дом.
Святолюб рассказал Ярославу про Блуда, клянясь, что в убийстве наместника нет вины Ростовцев.   С данью смирились и отдавали Блуду всё, что тот ни потребует, всё, куда бы ни сигал его взгляд, и на чем бы жадность его ни остановилась.
А не стерпели  ростовцы  того, что  подручные наместника начали  ловить на улицах города женок молодых, да  девок юных.  Отловят и тащат к Блуду. А у Блуда в доме настоящий вертеп - скрывище всех дурных дел!
А когда уже  похитили  дочку Святолюба, то  тут и пришел конец терпению ростовскому. Люди осадили дом наместника и  выволокли Блуда и его подручных из  дома.  Били дубьём, а потом посадили в  струги и пустились по Которосли  на  Волгу, чтобы продать в рабство  купцам восточным, идущим от Новгорода до  стран полуденных.  Только на Волге напали на ростовские струги меряне из Медвежьего угла. Отбили пленников.  Блуда в жертву богу Велесу отдали – живому медведю. Других подлечили и вправду купцам басурманским продали, а кто был ловок, тот  живым  утёк.
- Вон, вроде того  молодца, - указал пальцем Святолюб на Могуту.
Могута опустил глаза долу и промолчал
 
БЛУДОВ ДОМ
Жить Ярослава и его дружину определили в доме бывшего наместника Блуда. Дом тот, стоявший на берегу илистого озера Неро, пугал чернотой отсыревших стен, запахом дерева, потравленного грибком  и затхлостью  давно не топленого жилья.
Неуют и запустение навевали тоску по оставленному на берегах Волги городу, где стены  источали смоляной дух свежеструганных досок, где витало  тонкое благоухание присутствия самой красивой на земле женщины – Рины Милосердной.
Вышата, сбросив доспехи в угол, приказал выставить  охрану возле дома. Не ровён час,  нападут язычники, или  поджог устроят, ведь не в гости явились они из Киева, а суд творить, да дани собрать.
Киевляне  потихоньку роптали.  Жильё  гнилое, денег ростовцы не дают,  а мягкая рухлядь,  которой набиваются амбары наместника, ещё в деньги оборотить надобно.
Ярослав слышал тот ропот, но терпел.  Амбары действительно наполнялись шкурками лисиц, песцов и куниц. Но  нужно было много  мехов! Много! Ведь это те же деньги!  В Новгороде  за такой товар золотом платить будут купцы заморские.
А до дня Ивана Купалы оставались дни считанные.  Как тяжело переносил он разлуку с Риной, Иногда болезненная тоска охватывала сердце, и он  бежал на самый берег озера и смотрел в ту сторону,  откуда вытекала река Которосль. А там  дальше прямая дорога на его город, на Ярослав – град!.
- Рина! Рина! Рина! – сердце стучало надрывно и больно, - как ты там, любая моя!  Не сотворил ли что с тобой Выжлец проклятый!
В такие минуты Ярослав становился злым и крутым на расправу!

ОЛАВ ШЁТКОНУНГ ШВЕДСКИЙ И ОЛАВ ХАРАЛЬДССОН НОРВЕЖСКИЙ .
Власть в Швеции  держал старый  Олав Шётконунг.   В своё время он был отчаянным рубакой, как и его предки викинги.  Ещё в молодости, бороздя северные моря, он бесстрашно  нападал на суда латинских купцов, брал добычу и рабов и честно делил их между  своими друзьями – воинами.
Когда пришла пора заводить наследника, женился он на  дочери ободритского князя Астрид с берегов Лабы.
Славянка Астрид была красавицей и умницей. Она  согласилась отдать свою руку и сердце храброму викингу, королю шведов.
Конунг Олав любил свою  жену, хотя она не родила ему наследника «мужеска пола». А родила дочку, которой дали имя Ингигерд. 
Истинная скандинавка, Ингигерд имела характер своенравный, интересы её представляли военные забавы – турниры,  морские походы в холодных прибрежных водах,  стрельба из лука и владение мечом.

Олав души не чаял в своей дочери. Он мирно уживался с соседями и слыл человеком мудрым и добрым. Так уж повелось, что со времен Олава Шётконунга Швеция была приютом всех изгоев, отверженных и обиженных  королей, владык и их отпрысков со всей земли.
Когда не стало Астрид, вторая жена Олава Шётконунга родила ему  вторую девочку. Тосковавший по  своей первой любви, Олав конунг назвал вторую дочку именем  первой жены Астрид. Так и  воспитывал двух дочек: старшую Ингигерд и младшую Астрид.
Олав Шётконунг нисколько не удивился, когда к его берегам со своей дружиной причалил молодой  Олав Норвег, который ушел из Гардарики и направил свои стопы в Скандинавию.
Он шел к северным берегам с тяжелым сердцем. Верно служа князю Владимиру, он выполнил его приказ. Взял город Туров на копьё. Полонил Святополка и его жену Болеславну, заковал в железа латинского священника Рейнберга и привел туровский полон в Киев.
Великая княгиня, жена князя Владимира, Мешковна, принимая Олава  в своих покоях, горячо целовала его  юные губы, со всей польской страстью отдавалась ему на  широком ложе. Как пустующая сучка обвивалась вокруг его  молодого тела и, вцепившись в его члены, расслабленно стонала и кусала сильные мышцы любовника, оставляя следы на его теле от мелких и острых зубов. Она клялась вечно любить Олава. Вечно! Вечно! Вечно….
Олаву было хорошо с этой женщиной, но в ту ночь, Мешковна открыла глаза ему на то, что Владимир не доволен норвежским выходцем. И что дальнейшее его пребывание в земле русов не желательно и опасно.
- Ты должен отважиться вернуться домой, в Норвегию. И ты вполне в силах завладеть своей землей и подданными. Я всегда буду молиться за тебя, и ждать твоего возвращения, - Мешковна была откровенна с Олавом.
Так Олав Харальдсон оказался в Швеции у старого Олава Шётконунга.

НОЧЬ ИВАНА КУПАЛЫ.
В эту ночь каждый человек имел право выбрать себе пару. То же и Велес, обернувшись медведем, он должен явиться за своей невестой. 
Каждая из женщин племени меря надеялась, что  лапа Велеса не коснется её, но на кого из них падет жребий, никто не знал.
Чтобы задобрить Велеса или сбить его с толку, меряне  одевались в шкуры медвежьи, лица закрывали личинами, а к ногам привязывали плесницы , изготовленные из лап зверя, с длинными крючковатыми когтями.
У других парней лица прикрывались ухарями.  Мастерили ухари задолго до праздника, тайно, чтобы в праздник оставаться неузнанными.  В ход шли цветные нити, кусочки шкур, сухие травы, кора деревьев и рога домашнего скота. Такие личины получались смешными, а у некоторых и дюже страшными.
Рина стояла, прислонившись спиной к дереву, чтобы видеть гладь реки. По ней сулился  прибыть на праздник князь Ярослав. Девушка перебирала в руках цветы, из которых был сплетен венок. С любовью  вплетала она самые красивые цветы, чтобы украсить венком голову своего избранника. Мысли тревожные,  складывались в слова, а слова незаметно для неё сами срывались с губ:
Макошь Светлая! Мати Чудная!
И ты, Велес, заступник всего живого!
Идет раб ваш Ярослав по мерянской земле!
Сердце его стучит во мне!
Телом моим его ретивое правит!
Не колет, не давит,
Не теснит, не щемит, но в груди болит!
Ночью при луне и на утренней заре,
В поле и в избе, и в пахоте, и в воде
И в бане и на коне
Билось бы оно во мне.
Билось бы, колотилось!
Так ровно, так славно,
Как в день Купалы костры горят,
Радость обещая на долгую жизнь.
Макошь Светлая! Мати чудная1
Возврати мне Ладу моего.
Поверни его паруса в сторону города,
Что именем его прозывается…
Один из ряженых, изображая медведя, встал на четвереньки, обошел Рину кругом, зарычал, подражая хозяину леса. Рина узнала Выжлеца по косматым прядям, выбивающимся  из-под волосатой личины.
Пристальный взгляд Выжлеца настигал её везде, где бы она ни была.  Она уже не удивлялась. Конечно, их предводитель  должен знать всё про людей своего племени, чтобы вовремя распознать беду. А уж про Рину  Выжлец хотел знать больше всего.  Даже мысли её хотел разуметь.
Высоко в небо взметнулся огонь  купальского костра, закружились, завертелись пары под  звуки рожков, плач дудочек, под удары в деревянные колоды. Высокими голосами запели женщины, а мужчины в своих неузнаваемых личинах рычали, стонали, выли, нагоняя страх на свои и чужие души.  Было весело и жутко, потому что надо было дать  Велесу  батюшке  затеряться среди людей на том Великом празднике.
Велес имел разные личины: оборачивался Волком, мог Рысью и Зайцем  показаться, а иногда выходил к людям в виде Медведя. И был тот медведь огромный, как гора. Волхвы знали, где он обитает, и приносили ему жертвы медом, лесными ягодами, а раз в году одаривали его женщиной. Тогда же волхвы указывали Велесу – Медведю дорогу к игрищу человеческому.
Праздник был в разгаре и молодые меряне так развеселилис, что совсем позабыли про Велеса. Парни, водрузив венки на голову, прыгали через костер со своими избранницами. Очистившись пламенем, уходили в укромное место, чтобы соединиться в браке и любить друг друга целый год, до следующего праздника Купалы.
В стороне от веселого игрища грустила Рина. Тени от костра пробегали по светлому лицу девушки, но никому не было ведомо, что тот огонь переместился в её сердце и жжет изнутри так, что слезы обманутой души не могут его погасить.
Вдруг на её плечо опустилась лохматая когтистая лапа, а вторая прижала её стан к туловищу зверя, покрытого жесткими волосами.
Рина подумала, что  Выжлец, переодетый медведем, ищет  её, чтобы выбрать в жены.
- Выжлец, - оттолкнувшись от лохматой груди, закричала Рина, - оставь меня! я не твоя жена!
- У-у-у…, - зарычал зверь, и сдавил тело Рины так, что кости её хрустнули.
- Велес…, - выдохнула Рина, и ей показалось, что душа её уходит к предкам.
У Рины не было сил закричать, так сжал её в своих любовных объятьях  волосатый Бог. Парни и девушки, услышав рычание зверя, разбежались и  из-под кустов и деревьев  наблюдали пришествие Бога в Медвежий угол.
Никто не мог сопротивляться воле Бога. Никто не смел против него восстать.
В тот самый час лодки князя пристали к крутому берегу Ярославля. Свет большого костра мерянских игрищ виден был далеко окрест, и Ярослав с молодыми дружинниками поспешили к нему. Поднявшись бегом по крутому берегу Которосли,  Ярослав явственно увидел  в свете огня, идущего от костра, женщину в объятьях огромного медведя, похожего на большую гору.
- Велес! – закричал Ярослав.
Он, не раздумывая,  выхватил секиру из рук отрока, следовавшего за ним, и обрушил удар  на голову медведя.  Велес выпустил женщину из объятий и рухнул на землю.
В тот же миг забили натянутые кожи бубнов, засвистели свистули, закричали  волхвы, выкрикивая  непонятные киевлянам призывы. Бог был повержен, Богу требовалась помощь людей.
Вышата распорядился выстроить круговую оборону. Это было кстати, потому что из кустов  полетели  стрелы, ударяясь о кожаные щиты киевлян. Когда меряне поняли, что так врага не достать, из кустов полезли   страшные ряженые существа в бесовских ухарях, и первым среди них был  рассвирепевший Выжлец. Он не хотел, чтобы Рина досталась князю ни живая, ни мертвая!  Он засвистел разбойничьим свистом. Вот тогда в кровавой схватке  смешались секиры, топоры, мечи, ножи, копья в  ночном сумеречном  свете. Выжлец искал глазами Ярослава, Ярослав так же искал Выжлеца. Они столкнулись у большого дерева, под которым издыхал медведь, и стонала Рина. Ярослав взмахнул секирой и обрушил её на голову Выжлеца. Тот застонал, попятился, и,  встав на четвереньки,  прыжками  поскакал в глубину леса. 
Ярослав склонился над Риной. Жизнь едва теплилась в изломанном теле женщины. Князь взял её на руки и осторожно понес в город, под защиту добрых стен.
К утру меряне отступили, а княжьи люди отошли к городу, что стоял нетронутым на стрелке двух рек: Волги и Которосли.
 

ПРОКЛЯТИЕ ВОЛХВОВ
Рина  угасала. Она впадала в забытьё и в бреду твердила, что Велес разгневался на неё, что  она будет причиной гибели всего рода и племени мерян, что она не выполнила своего долга перед Богом и своим народом…
Ярослав сидел у постели, слушал бред умирающей женщины, и гнев наполнял его душу.
Он чувствовал, что ему не хватает деяния, что он больше не может так сидеть и смотреть, как угасает его  любовь.
Святитель Иларион положил ладонь свою на плечо Ярослава:
- Вся земля наша должна восславить Христа со Отцом и со Святым Духом. Тогда идольский мрак удалится от нас и явится заря правоверия, тогда тьма служения бесовского исчезнет и слово евангельское осияет нашу землю, - утешал Ярослава Иларион.
- Не разумею тебя, отче, - Ярослав закрыл лицо руками. Он готов был расплакаться, но не мог себе этого позволить.
- Вижу, Ярослав, как тяжко страдает душа твоя. Нет тебе подмоги от  сил Небесных, потому что  капища стоят нерушимые, и идолы не сокрушились, а когда являются иконы святых, то бесы  убегают, а крест освящает те места, и являлась заря правоверия.  Последуй отцу твоему князю Владимиру, что во крещении Василий. Он низверг  идолов Киева, и Благодать воссияла над всей  киевской землей.
Приказав взять топоры, пилы, палицы, Ярослав с дружиной двинулся на Медвежий угол,  как на бой с врагом.
Ярость владела князем, когда начали крушить капище Велеса.  Древнего идола,  искусно изготовленного из дубовой колоды, изображавшего языческого Бога, почему-то удалось раскачать довольно быстро. Когда он грянулся оземь, загудела земля, затрепетали вековые деревья дремучего леса, окружавшего капище. Сквозь просветы деревьев показались люди. Они бежали, крича и причитая что-то с перекошенными злобой лицами
Алтарный камень синего цвета лежал на пути князя. Он ударил топором . Топор отскочил от твердыни и чуть не поранил князя. Камень не поддавался. 
- Убрать! Убрать! Скинуть в овраг! – кричал князь, и вид его был так грозен, что меряне остановились и молча смотрели, как киевляне расправляются со святынями  племени.
Из земли были извлечены шесты.  Черепа животных, скалившиеся на  их верхушках, сбросили в овраг, вслед за синим камнем. Идола обложили сухой травой и подожгли.    Жители Медвежьего угла   молча смотрели на разгром святыни, и гнев зарождался в душах мерян, верующих в Бога Велеса.
Обведя взглядом разрушенное капище, Ярослав успокоился: «Отныне не надо Рине бояться  мерянского Бога. С ним покончено»
Старый Волхв Кича стоял в стороне. Он поднял руки к Небу и  творил молитвы на древнем языке меря, а по щекам его текли слезы.
- Довольно бесноваться! – закричал на него Ярослав.
- Здесь не твоя земля, ты здесь чужак! – твердо сказал Кича. - Ты не принял законов нашей земли…
- С сего дня будете жить по моей воле, - Ярослав был в ярости, -
Здесь я поставлю храм святых угодников! Слышишь, старый Кича!?
- Здесь разумно поставить храм Святого Власия, - подсказал Иларион.
- Здесь будет построен храм Святого Власия! – отрубил Ярослав.
- Ты хочешь обмануть наш народ именем Власий!? – усмехнулся Кича, - Власий и Велес не одно и то же.
- Здесь будете молиться Нашему Богу и вы здесь будете стоять на коленях! Так сказал я – наместник киевского князя на земле! А имя моё - Ярослав - Победитель Велеса.
К Ярославу приблизился Выжлец. Он стянул повязку с пораненой головы, и кровь залила его лицо.
- Ты, Победитель, - усмехнулся Выжлец, - низвергнув Велеса на землю и сбросив наши святыни в Медвежий овраг, ты считаешь, что лишил жизни нашего Бога? Ты считаешь, что, похитив невесту Бога, ты лишил его способности возрождаться? Ты, жалкий человек, по имени Ярослав, ты возгордился, разумея, что победил Бога!? Ха-ха-ха!!! – Выжлец хохотал так, что в ясном небе загрохотали летние громы, вторя смеху волхва.
Сильный удар прогремел над головой Ярослава, и свет молнии разрезал потемневшее небо. Ярослав вздрогнул.  А Выжлец не унимался:
- Слышишь? Это Велес смеётся над твоей гордыней и твоим лукавством! 
И церковь Власия  также не будет вечной. Придут лихие года, и человек такой же лукавый и  злобный, облеченный властью, как ты, прикажет сравнять её с землей, и будет здесь смердить отхожее место. Ха-ха-ха! Всё повторится  точно так же, как расправился ты  с нашим Богом. И это будет месть Велеса!- Выжлец вдохнул воздух в опустошенные легкие.
- Молчи! Колдун! Оборотень, - Ярослав схватился за рукоятку меча.
- А город твой, что ты превратил в своё любище, никогда не будет приютом для любви вечной,. Каждый, кого настигнет здесь страсть, познает её неразделенность. Каждый, кто встретит здесь любовь, узнает и разлуку. Так будет тысячу лет! Тысячу!
Иларион поднял руку с крестом, чтобы остановить слова проклятий  Выжлеца. Тот вздрогнул, приподнял верхнюю губу, показывая зубы, зарычал:
- А ты, человек Божий, скоро узнаешь проклятия волхва.
- Убью!- замахнулся Ярослав.
Выжлец прыгнул на четвереньки, и, показав острые клыки, метнулся в темноту леса…   
   
БОРИС ВЛАДИМИРОВИЧ – КНЯЗЬ РОСТОВСКИЙ.
Сын царицы Анны, молодой князь Борис со своей дружиной, налегке шел верхом по берегам рек к Ростову. Ему предстояло, как можно скорее добраться до мерянской земли, сменить Ярослава и направить его по приказу батюшки в Великий Новгород
Уповая на Бога Христа, опираясь на своих дружинников, он страстно желал достичь того места, где назовут его законным Ростовским князем, где будет он править свою волю, укрывшись от недреманного ока Киева.  Он сблизился  с хитроумным жидовином Моисеем Угрином родом из Венгрии.  Моисей, хорошо разбиравшийся в делах Киева и понимавший расклад сил в столице,  советовал Борису  поспешить, чтобы побыстрее укрыться за дремучими лесами в «низовской земле».
Когда отряд Бориса достиг высокого берега при впадении реки Которосли в Волгу, он был крайне удивлен тому, что его встретили  здесь не «суще злые» меряне, а жители нового города, привольно раскинувшегося новыми срубами по берегам двух рек, на самой их стрелке.
Сам Ярослав  принял в свои объятия сводного брата и провел его в просторные палаты собственного княжеского дома.
Борис не переставал удивляться обустройству вновь возникшего города и уже имеющего новую  деревянную церковь во имя Ильи Пророка.
Из церкви вышел святитель Иларион. Он  принял на грудь князя Бориса, сына Анны, прослезился от встречи.
- Как она? Как матушка твоя поживает? Кто теперь исповедает её? Как здоровье царицы? – Иларион вдруг почувствовал, как истосковалась душа его по этой женщине.
- Матушка отошла к Богу, - скорбно  опустив голову, проговорил Борис.
Илариона будто  в грудь ударили. Он отшатнулся от юноши, сердце его болезненно  застучало редкими толчками.
- Господь милостивый! Воля твоя призвать  душу незлобивую к себе, но за что меня – то ты наказал? Лишил благодати, которую сам в мир принес. Всех одарил, а  меня обошел, Господи!..
И тут святитель вспомнил слова Выжлеца:
- А ты, человек Божий, скоро узнаешь проклятие волхва…
Иларион, низко опустив  голову и, бормоча слова, обращенные к Богу, направился к реке. Борис прочитал в глазах исповедника, бездонную скорбь и увидел, как тот скрылся  под обрывом Волги – реки, унося  от всего живого непереносимые страдания души.

ВОЛХВ И СВЯТИТЕЛЬ.
Ярослав принял Бориса дружелюбно: не каждый день прибывают гости к порогу княжьего дома в этой глуши.
Сам же был угрюм и озабочен. Борису не пришлось долго гадать о причинах уныния Ярослава, он сам рассказал  о Рине, о её  встрече с Медведем и о немощи великой, похоже, смертельной.
- Рина крещёная? – спросил Борис.
- Нет, конечно, брате. Какое там…
- А ты окрести её, - посоветовал Борис. Верю, Христос не отступится от своей преемницы.
Ярослав бросился в опочивальню, где  тихо угасала Рина.  У изголовья  её на низенькой резной скамеечке сидела Нада и, держа в своих ладонях руку Рины, едва слышно читала заклинания.
- Скажи мне, любая моя, как тебе сегодня можется? – наклонившись, тихо проговорил Ярослав.
- Ясень мой, выполни просьбу мою, - уголками губ улыбнулась Рина.
- Сделаю всё, только прикажи…
- Найди Кичу…. Приведи ко мне…, - тихо, но твердо  попросила Рина
- Сделаю, как велишь, Лада
Кичу нашел Ерофей. Старик ушел из Медвежьего угла и жил в глухом лесу.   
- Землянку, разумею, ладишь, Кича? – дружелюбно спросил Ерофей.
Ничего не ответил волхв, только пристально и неласково глянул на человека, что был из числа людей Ярослава. Ерофей заискивая перед стариком, просил его идти с ним в город. Кича молчал. Тогда Ерофей  рассказал про недуг Рины. Кича встревожился, молча поднялся и зашагал широким шагом так, что Ерофей едва поспевал за ним.
Когда Кича приблизился к одру, на котором лежала Рина, лицо его потемнело от горя. Рина открыла глаза. Слезы блеснули на её ресницах и скатились на  подушку:
- Кича! Буди здрав, батюшка, - прошептала, едва  шевеля губами.
Кича взял женщину за руку, всмотрелся в линии ладони, покачал головой:
- Тебе рано покидать этот мир. Предки не примут тебя, - строго сказал, глядя в глаза Рине.
- Мне дышать больно, Кича. Так больно, что лучше бы умереть мне, - слезы опять потекли по щекам.
- Ну, ну…дочка… Скоро всё пройдет.  Лежи смирно. Тебе надо много сил. В чреве твоем растет плод честнейший, от самого князя, - Кича погладил руку Рины, и впервые улыбнулся, - я тебе травки принесу. Сама знаешь, какой… А?..
- Знаю, - Рина тоже улыбнулась, - Помолись Макоши Чудной. Пусть подарит мне здравье.
- Помолюсь, дочка, помолюсь… Голубя в жертву Велесу принесу. А про молоко молодой белой козы не забыла? Прикажи князю своему добыть такую козу у мерян. Пусть выменяет на  дань киевскую, коли ты ему так дорога.
- Выменяет…, - согласно кивнула Рина, - Кича, а кому это ты  жертву принесешь? Велеса повергли, алтарь в овраг сбросили…
- Не горюй, дочка. Разве можно Бога убить? Бог жив, пока в него верят, - Кича тяжело вздохнул и замолчал.
- Ярослав сказал, что на месте Велеса обыденную  церковь построили.
- Я тебе одной скажу, дочка. Велес под землю просится. Не желает он больше жить в серединном мире, где так жестоки люди. Надо уважить нашего батюшку-Велеса.
Кича подозрительно осмотрел горницу, убедился, что никто их боле не слушает и зашептал, приблизившись к уху Рины:
- Я тебе одной скажу, дочка. Подземелье лажу для нашего Бога.
- Как же так, Кича? – вскричала Рина – Бога похоронить хочешь?
Кича зашептал заговор, обводя ладонями голову Рины, и делая круги над её телом, прогоняя немочь с кончиков пальцев рук и ног её в бездну аэра. Рина уснула. Кича вышел из горницы и столкнулся с Ярославом.
- Что скажешь, старче? Будет ли жить моя избранница? -  Ярослав нетерпеливо ждал ответа волхва.
- Будет жить и сына тебе к весне родит.
- Кича! Истину ли глаголешь!?- вскричал радостный Ярослав.
- Вели проводить меня до опушки леса. Да возьми у мерян молодую белую козу. Молоко Рине надо. Обязательно! За мной больше не посылай. Сам приду и снадобье принесу.
- Погоди, Кича. Я хочу окрестить Рину в новую веру, и мерян тоже крестить буду…- нерешительно  сказал Ярослав, понимая, что  наносит обиду смертную старому волхву.
- Бог тебе в помощь.
- О каком Боге ты говоришь, Кича?
- О том Боге, что создал мир, и меня, и тебя и Рину, и ещё много чего создал…
Святитель Иларион, увидев Ярослава с Волхвом, поспешил к ним. Он расслышал последние слова Кичи и вступил в разговор.
- Князь Ярослав  глаголет о Боге Христе!
Кича криво усмехнулся словам священника.
- А знаешь ли ты Иларион, что о Боге Христе первыми  прочли по звездам волхвы пустыни.  И пришли к той пещере, где родился Он, и принесли Ему первые дары, раньше всех признав его Божественное назначение. И весь мир тогда узнал о рождении Богочеловека.
- От волхвов? - недоверчиво спросил Ярослав.
- От волхвов, - утвердительно ответил Кича.
- Значит, волхвы признают Бога Христа? – усомнился Ярослав.
- Вестимо, Бог Многоликий, Многомудрый. Его постичь невозможно, но иногда Он раскрывает перед нами, смертными, свои скрижали и тогда мы узнаем то, что он  считает нужным нам поведать… Ярослав, ты окрести Рину и назови её своей женой перед Богом, в которого ты веришь.
Иларион вдруг возмутился:
- Прежде чем обратиться к Богу, Рина сама должна захотеть этого. А ты, волхв, рассуждаешь про звезду рождественскую, путеводную, а сам блуждаешь во лжи идольской….
Кича усмехнулся:
- А ты, священник, должен знать, что никто из иудеев не хотел пускать в своё жилище женщину на сносях. Беспорочную Богородицу, носившую Бога под сердцем, называли блудницей, и гнали от своих дверей. Как ты думаешь, священник, кто указал путь ей и старцу Иосифу к пещере, где стояли животные? 
- Кто? – прищурился Иларион.
- Сам Бог Велес, заступник и покровитель всего живого на земле.  Он устроил женщину не среди людей, но среди добрых тварей и дал ей возможность родить Божественного младенца там, где никто не обидел бы посланника Бога.
Кича высоко поднял голову и зашагал в сторону леса. Ветер трепал длинные власы старца и его седую бороду.  Чем дальше удалялся волхв, тем больше походил он на тень души, кочующей по Белому Свету.
 «Сколько же ему лет?» - думал Ярослав, глядя в след уходящему Киче, и мысль, что там, в пещере Вифлеема, мог быть сам Кича со своими собратьями, поразила разум пытливого князя. 

КИЕВСКИЙ РАСКЛАД
Ярослав  шел с Борисом в Ростов. Предстояло  передать наместничество   брату и  представить его ростовскому князю Святолюбу. Главной целью Ярослава было  забрать дань, собранную с ростовцев, чтобы  не с пустыми руками двигаться в Новгород.
В дороге Борис рассказал брату о делах Киевских. Поведал с усмешкой о том, что  Святополк со своей женой Болеславной посажен под стражу, что её духовник Рейнберг внезапно умер в заточении.
Рассказал Борис и том, как Болеслав  обозлился на князя Владимира за то, что  Предслава отказала ляху в замужестве.  Ярослав весело расхохотался. Он хорошо знал горделивый нрав своей сестры.
Борис ещё  сказал, что отец возлагает большие надежды на Ярослава, коли посылает его в богатый Новгород. Никому из сыновей, кроме Ярослава такой чести не было оказано.
Ярослав промолчал, потому, что в голове его зрел дерзкий и хитроумный план.
Возвращаясь из Ростова с богатым обозом, Ярослав думал, что  Святополк  наказан за свои злодеяния. Ярослав не забыл оскорбления сводного брата. Запах паленых волос с того киевского пира всё время преследует его, не давая забыть то бесчестие, которому подверг его брат.
Не забыл Ярослав и обиду на отца. Ярослав жаждал мести за поруганную честь матери Рогнеды, за  «горячий» прием в Киеве, за недоверие и ссылку в Ростов. Владимир чутьём зверя распознал опасность,  отсылая от себя Ярослава в Медвежий угол.
А ныне, призывая Ярослава из Залесья, рассчитывал хитрой слезой разжалобить сына и его молодым цепким умом выиграть  войну с врагами                «Нет, батюшка, Красно Солнышко, я тебе не послушная животина и не кабан палёный. Я буду жить и строить своё государство, по своему разумению, не так, как это делаешь ты!  Это говорю я, Ярослав – покоритель Бога Велеса и удалых волжских язычников!» 
Так мыслил Ярослав, трясясь в седле по плохо наезженной дороге,  спеша из Ростова в Ярославль.

ПОЛУНОЧНАЯ ЛЮБОВЬ.
Видимо, Мешковна и впрямь молилась за успехи Олава. Появившись в Свении  у старого Олава Шётконунга, отважный викинг узнал, что бонды  Норвегии, изгнавшие  отца Олава из страны, не могут договориться меду собой. Власть была такой слабой, что сама шла в  руки изгнаннику. Король Швеции старый Олав, благословил  норвега на  подвиги во имя власти и направил его на священную борьбу  против  врагов его отца. Олав пылал желанием  вернуть себе власть, утерянную его отцом тем паче, что юная шведская принцесса Ингигерд занимала его ум и сердце. 
Шведская принцесса не могла не полюбить юного Олаа, в которого влюблялись и властительные женщины, и простолюдинки. Ведь он был красив, высок ростом, учтив в обращении с окружающими, а его голубые глаза и светлые пряди волос говорили о холодном расчете и  невозмутимости в любых опасных ситуациях. Олав Харальдссон был настоящим викингом, и этим было всё сказано. 
Совместные прогулки верхом к границам Норвегии были желанным развлечением для Олава и Ингигерд.  Олав смотрел на  землю, которую ему предстояло завоевать и  ввести в неё женщину, которую он любил больше жизни своей.
Олав и Ингигерд не уклонялись от порывов холодного ветра, дующего с берегов Норвегии. Они прижимались друг к другу, завернувшись в один плащ и так обнявшись, могли долго стоять на  пограничном кургане, слушая стук  сердец  друг друга.
- Ингигерд, ты навсегда останешься дамой моего сердца. Я не смогу никого полюбить  кроме тебя, - Олав Харальдссон в этот миг был более, чем искренен.
- Клянусь тебе, Олав, что любовь моя к тебе самое святое чувство, которое, я испытала когда - либо. Ты - мой Бог. Всё, что связано с тобой для меня свято. И эта суровая земля Норвегии, и  эти убогие дома, стоящие на сваях, и холод ветра, и неприступность фиордов, и суровость людей, населяющих твою страну.  Всё свято и ты для меня святой.
- Завтра я отправляюсь на  встречу с бондами, на восток  к Эйсюсле. Эти предатели, бонды Норвегии,  хотят откупиться от меня дорогими тканями и золотом. Но во имя нашей любви, клянусь, я заставлю их покориться.
- Олав, сегодня ночью я буду ждать тебя  на своей половине дворца. Ингигерд решилась на ночное свидание с любимым, чтобы придать Олаву уверенности в их общем деле – возвращение власти над Норвегией. Ингигерд мечтала быть  королевой этой суровой и уже любимой ею страны.
Олав встал на одно колено перед Ингигерд и прижался губами к её руке.
   
Все двери на пути к покоям принцессы открывались сами собой. Олав шел без препятствий.  Это удивляло и радовало его. Откуда ему было знать, что  Рёнгвальд Ульвссон, дальний родственник  Шётконунгов и верный друг принцессы устроил всё так, как захотела Ингигерд.
Ингигерд, закутанная в шелковую ткань, ждала любимого  у окна. Бледная луна освещала  часть спальни.  Олав шагнул навстречу и почувствовал, как нежные руки  обвились вокруг его шеи. Прошелестел шелк, упавшего на пол покрывала,  и выстелил путь на  меховое ложе.
- Инга! Инга! – шептал он, покрывая поцелуями тело любимой. Весенняя моя, любимая…
За тяжелой дверью  охранял покой любовников верный рыцарь Рёнгвальд Ульвссон.

КРЕЩЕНИЕ МЕРЯН
Ярослав, подхлестывая коня плеткой, торопился в свой город. Предстояли великие перемены: поход на Новгород, а там борьба с отцом и братьями за Великий стол. И ещё  торопило Ярослава  желание поскорее увидеть Рину.
Бросив поводья у коновязи княжьего дома, он, было, ринулся по лестнице высокого крыльца, туда, к Рине…
А она, заслышав звуки родного голоса, душой метнулась к выходу, а ноженьками  робко ступила на порожек, держась за поручни.  Ярослав бросился навстречу, подхватил её и осторожно опустил на тесаный мосток, помня про недавнюю немочь названной жены. 
- Сможешь ли, любая, со мною в поход идти?
- Я всё смогу, лишь бы ты был рядом, Ясень мой ясный! – счастливо  улыбалась Рина, прижавшись к груди Ярослава.
Сборы в дальний путь до Новгорода  были скорыми. Предстояло преодолеть большой путь до осеннего ненастья.  По Волге решили идти лодьями до первого волока, а там  пересесть на коней, и верхом добираться до места.
Единственно, что смущало Ярослава, это здоровье Рины.  Он призвал к себе Илариона. Тот последнее время исстрадался душой и, сделался строг и неразговорчив.
- Святой отец, тебе предстоит два дела сделать до отъезда нашего в Новгород, - осторожно начал Ярослав.
- О чем толкуешь, князь, не разумею, - потупился Иларион.
- Надо Рину окрестить. Это одно дело. Другое дело – обвенчать нас в церкви Ильи Пророка.  Негоже невенчанным нам  на люди появляться. Да и ребенок, что  скоро народится, должен  право иметь. Чтобы не болдырем был безродным, а княжьим сыном. Законным.
Встал на колени перед Иларионом Вышата:
- Отче, сотвори и третье дело ради Христа Господа, окрести Наду, невесту мою, и обвенчай нас по законам Бога Христа,
- Эва! Как же ты, Вышата сообразил такое, - удивился Ярослав. В заботах наместника и предстоящих дорожных  хлопотах, он не заметил, как увлекся воевода мерянкой.
- Знать судьба моя такая, княже. Только без Нады нет мне жизни ни на этом свете, ни на том.
Иларион тихо ответствовал:
- О себе печетесь, братья. А о людях не  попомнили. Крестить надо всех жителей Медвежьего угла, чтобы и название это забылось, чтобы помнили люди только одно название города -  Богом хранимый Ярославль.
- Прости, отче, - вот уж поистине ты прав.  Завтра всех и окрестим.
- Торопишься, князь, - покачал головой Иларион
- Не я тороплюсь, дела торопят. Вышата, готовь дружину. Всех гони в воду, пока тепло. А после крещения устроим пир горой. На берегу Волги расстелить пелена, поставить меды, что из Ростова пришли, каши наварить,  дичи на вертелах нажарить и все побратаемся, как Христос велел!
- Вестимо, Христос говорил, что все люди братья и сестры…, - не слушая Ярослава, проговорил Иларион.
На другой день  воины Ярослава  сделали свою работу. Людей загнали в воды Которосли у пологого бережка. Женщины держали на руках малых деток, мужики исподлобья зыркали на вооруженных киевлян. Ничего хорошего не ждали, но сопротивляться не решились с теми, кто оказался сильнее Велеса.
Рина и Нада держались за руки, как сестры. Они  вперед всех прошли в воду, показав другим, что не следует бояться  обряда крещения. 
Иларион запел высоким и чистым голосом, и люди обратили свои взоры на священника. Он заговорил о Боге Христе, распятом на кресте и воскресшем на третий день, и о мире на земле и о любви всеобщей, и о том, что все  люди братья и сестры. Позади Илариона, едва не наступая ему на пятки, двигался Ерофей с кадилом и аромат дымящегося ладана успокаивал людей и вызывал мирный интерес к тому, что происходит.  Иларион, держа в руке глиняный кувшинчик с маслом миро, подходил к каждому мерянину, взрослому и  младенцу, и гусиным пёрышком  мягко ставил крест на лбу чистым маслом и, зачерпнув серебряным сосудом воду из реки, поливал ею вновь окрещенного.
-Простите люди добрые  и не держите зла на нас,- проговорил Ярослав и поклонился тем, кого только что  его люди выгоняли из домов, чтобы заставить креститься в новую для них веру, - А теперь всех зову на  берег Волги, на застолье княжеское.
И опять Рина и Нада шли впереди, показывая путь  крещеным людям от Медвежьего угла к светлому городу Ярославлю.

ПОБЕДА НАД БОНДАМИ
В «Саге об Олаве Святом» по «Кругу земному» говорится следующее:
«Конунг Олав отправился, когда настала весна, на  восток к Эйсюсле и воевал, высадился на берег, а жители Эйсюслы подошли к побережью и дали ему бой. Там победил конунг Олав, преследовал бегущих, грабил и опустошил ту страну.
Так говорят. Что  сначала, когда  конунг Олав со своими людьми пришел на Эйсюслу, бонды предложили ему выкуп. И когда выкуп доставили, тогда пошел он навстречу бондам с войском в полном вооружении, и вышло иначе, чем задумали бонды, так как они пришли к побережью не с выкупом, а с боевым оружием, и бились с конунгом, как было сказано раньше»
«Случилось там далее, что у конунга Олава была вторая большая битва на опустошенной Эйсюсле: не был сокрыт обман. Бонды, те, которые бежали, жизнью обязаны были своим ногам»   
Победа Олава окрылила его. Он шел по югу Норвегии победителем и люди приветствовали его. 
Олав  не даром прожил всё своё детство и юность на Руси.
Он был участником военных походов Владимира Красно Солнышко, и   участником крещения  Руси, на которое русский князь потратил немало лет. Опыт Гардарики, опыт Великого Киевского князя Владимира пригодился Олаву в Норвегии.
Сейчас, когда он крепко уцепился за власть, и никто больше не смел ему перечить, Олав  жестоко подавлял любое сопротивление  знатных бондов. И они  сделали вид, что смирились. Все земли были у него под рукой, и только он мог владеть ими.
Имея  дар прозрения, он слышал, как бежит ропта от одного племени к другому, и её надо было подавлять.
И опять он прибег к опыту Гардарики. Поголовное крещение, принятие единой веры – вот что спасет Норвегию, её конунга и его власть.   Много сил положил Олав  на  объединение племен и народов, населявших земли Норвегии. Правление Олава Харальдссона историки  назовут  важнейшей вехой в создании единого Норвежского государства, а самого Олава провозгласят Святым. После смерти…
Распространяя своё влияние на северные племена, Олав то и дело нарушал границы со Швецией.  Пограничные земли, не имеющие точных очертаний, и точной принадлежности к государствам, стали причиной  раздора между когда-то  добрыми  соседями Олавом Шётконунгом Шведским и Олавом Харальдссоном Норвежским.

     В войнах, делах и заботах Олав  не забывал об Игигерд. Он страдал, оттого что давно не видел её, но откладывал  свидание с любимой женщиной до полной победы  и торжества своего по всей Норвегии. 

МЕДВЕЖЬЯ КЛЯТВА
Накануне отхода в Новгород Ярослав повелел собрать всех мерян. Люди собрались перед городом, не смея заходить за изгородь. Стояли молча, боясь нарушить тишину летнего вечера.
Ярослав, опоясанный широким кожаным ремнем  с мечом на боку, вышел к собравшимся в сопровождении дружины.
- Я ухожу с берегов Волги на север в Новгород.
Люди облегченно вздохнули.
- Наказываю вам: города моего не разорять. Церковь Святого Власия, покровителя всего живого на земле: людей, зверей, скота, посещать так прилежно, как вы посещали капище Велеса.
По толпе мерян пробежала ропта. Ярослав нахмурился.
- Не нравится, что я вам приказал!? На колени! На колени! Язычники!
Люди попадали на колени, боясь поднять глаза на князя.
- Клянитесь, что будете жить на моей земле так, как я повелел вам своим Уставом. 
В воздухе повисла тишина.
Ярослав ждал. Ни один человек не произнес слова единого.
Ярослав выхватил меч из ножен и взмахнул им в воздухе.
- Клянемся… клянемся – нестройно прошелестела толпа.
- То-то же! Крещеные люди, а всё равно язычники! Эх!  Клянитесь, что обиды не будете чинить никому из тех людей, что оставляю я здесь дозором. И оброк  давать стольному граду будете во-время! Ну!..- опять замахнулся Ярослав.
- Клянемся, - громче пронеслось над рядами людей, стоящих на коленях.
- В чем клянетесь вы? – грозно спросил Ярослав.
- Клянемся…. Не будем творить обиды…, - в разнобой прошелестели  слова мерян.
Ярослав видел, что меряне боятся только его меча. Они  не понимали, смысла слов, данных князю Ярославля.
Он вновь поднял меч и громко и грозно потребовал:
- Клянитесь быть верными стольному Киеву, и его наместнику!
- Клянемся, - пробежало нестройное бормотание.
- Медвежьей клятвой клянитесь! – вскричал Ярослав, понимая, что всё, что было произнесено дотоле мерянами, было пустыми звуками.
В тот же миг, Ярослав увидел, как задрожали люди в ужасе и упали лицом в траву. Ярослав подал знак, и мерян окружили  дружинники, держа наготове оружие.
В это время на опушке леса показался седовласый старик в полотняных одеждах. Он спешил.
Подняв руки к небу, он воскликнул:
- Князь, не тронь людей. Они дадут тебе Медвежью клятву.
Подойдя ближе, Кича распростер руки над головами мерян и приказал им повторять за ним слова. Надежда, смешанная со страхом, появилась в глазах мерян, и они повторяли за волхвом:
- Клянемся именем Бога Велеса, кровью Священного Медведя жить в мире с жителями ярославова города, не причинять зла сторонним людям, платить оброк Киевскому князю.
-       Ходить в церковь Святого Власия и поклоняться ему, - подсказал Ярослав слова дальнейшей клятвы.
- Клянемся…
Ярослав вложил меч в ножны, повернулся лицом к городу и пошел прочь от мерян. Ярославцы последовали его примеру.
Никто не заметил, как из чащи леса на опушку вышел  волк - оборотень с запекшейся раной на широкой серой морде.  Скаля зубы, он чуть слышно, рычал, а волчьи глаза блестели зеленым хищным огнем.

МАГНУС, СЫН ОЛАВА.
Олав держал совет со своей дружиной, когда  ему доложили, что у ворот замка ждет рыцарь по имени Рёнгвальд Ульвессон.  Тот рыцарь просит принять его, он спешит сделать важное сообщение.
Олав взволновался. Посланник от Ингигерд! Что-то он  сообщит!  Конунг  сам захотел приветствовать  Рёнгвальда и  вышел  с приближенными к Большим воротам замка,
Уставший с дороги,  Ренгвальд  Ульвессон тяжело  спешился, бережно придерживая  плетеный короб, укрытый меховыми шкурами.
- Великий конунг! Я привез тебе  радостные вести из королевства Швеции и святой  дар от принцессы Ингигерд.
С этими словами Рёнгвальд протянул короб Олаву. Олав взял в руки  плетеную люльку, приподнял краешек мехового покрывала и замер в умилении, глядя на  спящее дитя, судьбу которого вручали ему, королю Норвегии.
- Ярл Рёнгвальд! Я приветствую тебя и приглашаю войти в мой дом. Ты привез  самый замечательный подарок, который  когда-либо получали короли мира.
Младенца Магнуса внесли в дом, стоявший на сваях.  Это было скромное жилище  норвежского короля,  но в него вошел  продолжатель династии  Харальдссонов.
Олав все смотрел на малыша, не решаясь поставить  корзину  или передать её в чьи-то чужие руки.  А малыш открыл глаза, взглянул на  склонившегося над ним мужчину, по щекам которого текли слезы, потянулся, выпростав ручонки из-под покрывала, громко пукнул и беспечно заулыбался беззубым ротишком.
- Сын!  Магнус! Норвежский принц! – Олав обвел взглядом  зал, где  собрались приближенные короля. Одного взгляда Олава было достаточно, чтобы все опустились на колени перед маленьким существом, с младенчества одаренным судьбой и  привилегиями власти.

ДЕЛА НОВГОРОДСКИЕ.
В Новгороде Ярослав с дружиной появились поздней осенью, когда снег засыпал поля, и в воздухе пахло дымом печных труб. Новгородцы приняли князя и проводили в палаты каменного Детинца.
Высокие потолки, подпираемые сводчатыми  столбами широких палат. Стены, расписанные разноцветьем красок, и замысловатые рисунки на них, привели в восторг и князя, и дружину.
Рина, скользнула глазами по стенам, попросила отвести её в опочивальню.
В спальной горнице всё сияло белизной  медвежьих и горностаевых шкур. Мягкая пуховая перина приняла мерянку в своё лоно. Угнездившись  на ложе, Рина вдруг остро почувствовала, как измучилась она в долгой дороге из Залеской Руси в Новгород. Ребенок, которого носила, уже  подавал признаки  неспокойного характера, и при его буйном шевелении, Рина боялась, что могут начаться роды.
Страшнее всего в пути  было слышать вой волков и видеть, как из чащи лесной следят за ростовским караваном зеленые, хищные глаза. 
Впервые за время долгого пути Рина спокойно закрыла глаза и погрузилась в сон.
Новгородцы пришли к Ярославу, чтобы подписать с ним грамоту на право княжения. Устав города был строг по отношению к князю: он был только воеводой. Устав запрещал князю торговать с иноземными купцами, собирать тамгу с прибывающих иноземных гостей и не разрешал покупать или отнимать или приобретать каким – либо иным способом земли в пределах Новгорода и на подвластных  Новгороду городах и весях.  Границы  скудных новгородских лугов для пастьбы домашнего скота и боевых лошадей  так же были оговорены,  и нарушать их кому – либо из приезжих, в том числе и самому князю, строго – настрого было запрещено.  Оброку новгородцы положили князю три тысячи  монет золотом. Из этой суммы одну тысячу Ярослав имел право   взять на содержание дружины и  на свой прокорм. Две тысячи он обязан был отослать в Киев в качестве дани.
Не всё в том Уставе нравилось Ярославу. Ограничения  не были дюже обременительны,  но большой воли не давали.  Новгород считался городом вольным, все дела решались на собрании – вече, где равный вес имели и простые горожане и вящие, богатые  люди.
По причине скудости земель весь новгородский люд занимался не пахотой, а торговлей, или обслуживанием той же торговли: имели  постоялые дворы, питейные дома, лавки на торгу, сдаваемые иностранным гостям за деньги.
Когда  назревали военные конфликты, то ополчались все горожане, кто мог меч в руке держать, но это не было главной обязанностью  новгородцев.
Для войн и сборов дани с окрестных племен  имелся князь с дружиной. Им хорошо платили, и они обязаны были  умирать за новгородцев и Святую Софию.

ТРЕВОЖНАЯ ВЕСНА
Весной, как и предсказал волхв Кича, Рина родила Ярославу сына. Младенца назвали Ильёй - именем  пророка, в честь которого в Ярославле  была воздвигнута первая церковь, и где Рину и Ярослава обвенчал святитель Иларион.
В счастливом сердце Ярослава вдруг взыграла гордость, свойственная всему роду Рогнеды, матери Ярослава. Он, став отцом сына – первенца, и почувствовав себя  родоначальником семьи, принял решение отложиться  от воли Киева, и тем отомстить князю Владимиру за свои обиды.
Из Киева прибыл сын Добрыни Константин Добрынич. Он явился от  князя Владимира, чтобы напомнить Ярославу, что Великий князь ждет от сына  деньги, собранные  в Ростове и в Новгороде. Осмелевший Ярослав выкрикнул в лицо  киевскому гонцу, чтобы тот передал киевскому князю,  что его власть над сыном кончилась и над Новгородом тоже. И что, он не получит ни полушки от Ярослава. 
Осторожные новгородцы промолчали. Конечно, им нравилась лихая отвага  Ярослава: Новгород давно хотел освободиться от киевской зависимости, но воевать с Киевом никто не спешил.
По Новгороду прокатилась молва: князь Ярослав сквалыга и скупец ещё больший, чем его отец! Три тысячи гривен, собранные с Новгорода, он не желает делить с отцом!
Ярославу доносили все новгородские сплетни, но он был тверд в своем решении. Он мыслил на эти деньги нанять варягов и развязать  войну с отцом.
Он уже не юноша,  когда - то по простоте своей, явившийся в покои Великого князя. Он  умудренный опытом жизни и борьбы с язычниками воин, он отец княжеского семейства.
Константин Добрынич, пораженный смелостью  непослушания сына отцу, не пошел в Киев, а отправил туда своих гонцов с  вестями, а сам остался в Новгороде, чтобы  держать Ярослава на виду.
Ярослав отправил своих гонцов к Олаву Шётконунгу с просьбой выделить ему рать варягов для  охраны князя и военных действий с Киевом.
Шведский конунг, получив  хорошие деньги за  сделку, отправил в Новгород  дружину варяга Якуна.
Поначалу новгородцы были рады этому событию. Ярослав усилил своё войско, а значит, усилил и оборону города.  Но варяги повели себя не как защитники, а как грабители.  Они без стеснения врывались в дома богатых новгородцев, забирали их добро. Новгородцы роптали, но терпели, зная, что дружина Ярослава с наёмниками  скоро покинут город и отправятся в Киев, воевать право на власть.
Но стали пропадать люди в Новгороде и всё женского полу, трупы их потом находили  в водах Волхова.  Новгородцы заволновались и договорились  побить до смерти тех варягов, которые стояли на постое в домах новгородских.  В одну ночь новгородцы расправились с наёмниками Ярослава.
Ярослав негодовал: лишить его надежного войска, поссорить со шведами, и, наконец,  ввести его в такой урон! Ведь за ратный труд варягам были уплачены хорошие деньги, и всё пошло прахом!
Да ещё дела семейные шли как-то неладно.
Рина беспокоила мужа своими предчувствиями. Душа её, чуткая, будкая, тревожная, не давала отдыха измученному сердцу.
- Что с тобой прилучилось, Рина? К чему ты всё прислушиваешься?, - спрашивал Ярослав жену.
- Слышишь, там, за окном? Слышишь? – тревожным шепотом спрашивала Рина Ярослава. Обвела взглядом стены жилища и остановилась на стеклянном, прозрачном оконце. - Там волк воет. Протяжно…, призывно…
- У них гон сейчас. Ты же не волчица, чтобы волноваться от волчьего призыва, Рина, - Ярослав нахмурил брови, - иди, иди в опочивальню. Вели тебе молока горячего принести, пусть Нада тебе  книгу почитает.
- Я боюсь идти в опочивальню. Там из каждого угла скалятся зубы волчьи, - Рина передернула плечами.
- Не бойся, лада моя, скоро я приду к тебе, - Ярослав вышел из горницы.
Тревога легла ему на сердце: Рина не будет зря говорить того, чего не знает. Что за морок напал на его семью!?
Поутру Ярослав   приказал запрячь сани, и погнал с Риной в свой загородный дом в Ракому, на озеро Ильмень.
Душевная боль от  предательства новгородцев не проходила. Он сердцем чуял, что к избиению варягов  причастен Константин. Живет в Новгороде, собирает наветы на него, Ярослава, передает в Киев. А как его допросить, как к стенке прижать, не ведомо. Открыто идти против сына Добрыни – себе дороже.
Но оставлять так, без  наказания,  выходку новгородцев, Ярослав не собирался.  Он прокручивал в голове страшные казни тех, кто  был во главе заговора против варягов, а значит, и против него, Ярослава.
 Ярослав  схитрил. Он призвал  известных новгородцев к себе на пир в Ракому, в знак примирения.
Вящие новгородцы по призыву Ярослава прибыли в Ракому на пир.   Все знали о пирах Владимира Красно Солнышко.  И ждали от сына его теплой встречи.  Разодетые в шелковые рубахи, шитые золотом безрукавки, новгородцы потирали руки, предвкушая пьяный и сытый праздник примирения с князем Ярославом.
Ярослав приказал накрыть столы и  выставить вина и меды.   Гости хмелели, заговорили громко, несвязно, указывая место Ярослава во властной  иерархии Новгорода.  Ярослав не пил, он слушал молча разнузданные  выкрики пьяной новгородской знати, только желваки ходили под скулами, да брови  сдвинулись хмуро.
Наконец, пьяные гости начали плохо узнавать друг друга, а, вставая из-за стола, тут же валились на пол. Ярослав поднялся и трижды хлопнул в ладоши. Сам, оставив своё место, удалился из трапезной.
Тут в палату ворвались   вооруженные дружинники во главе с Вышатой. Не прошло и получаса, как все знатные новгородцы лежали на полу  порубленные мечами, с пробитыми черепами. Никто не мог оказать сопротивления, никто не уцелел.
 «Злобный хромец» - так назовут новгородцы князя Ярослава. Так его будут звать и в скандинавских странах, куда Ярослав вынужден будет обратиться за помощью после неудачных сражений.

СМЕРТЬ В СЕЛЕ БЕРЕСТОВЕ
Князю Владимиру донесли ответ сына Ярослава. Такого поругания в жизни «Красного Солнышка» ещё не бывало.  Воинственный и не признающий правил чести в отношении врагов, коими были его родные и сводные братья, Владимир будто прозрел.  Он увидел своё отражение  в сыне Ярославе. Ведь это он, Владимир, таковым был.  Молодой и дерзкий, борзый и жестокий, он тоже стремился  к независимости и  первенству.   Это его, Владимира, кровь и кровь отца  его, Святослава, великого воина, встретившего смерть у Днепровских порогов, кипит в жилах Ярослава. А это означало одно: пощады от сына не будет!
Владимир заметался, он то успокаивал себя тем, что сын не сможет поднять руку на отца, а то сомневался и уже гневался на весь мир, и даже на самого себя. Наконец, собравшись с силами, приказал мостить мосты и стелить гати по дороге на Новгород! Война! Война с сыном Ярославом!
Передовые отряды киевской дружины уже выступили на дорогу, ведущую на Новгород.   

Изношенное сердце Владимира билось часто, от гнева, от обиды, и как ему казалось, от несправедливости!
Любимые женщины нежными касаниями возвращали старого князя к жизни. Самые молодые и горячие прижимались к его телу, согревая охлажденную кровь.
Тихо вошел Добрыня:
- Княже, уж не знаю, говорить или нет…
- Говори, Добрынюшка, говори, Хочу знать всё, что деется, - Владимир говорил с одышкой, держа руку на левой половине груди.
- Печенеги  идут к южным границам. Что делать будем?
- Пошли за Борисом, вели ему возвращаться из Ростова. Нет у меня  вернее сына, кроме него. Только он надёжей моей остаётся, - голос Владимира дрожал,  слезы вот - вот готовы были скатиться из его глаз.
- Это ещё не всё, племянничек. Мешковна вон весточку прислала из Киева. Пишет, что передали через верных ей ляхов, Болеслав, узнав о заточении зятя Святополка и его жены Болеславны, и о смерти епископа Рейнберга,  идет на Киев с силой могучей.
Владимир схватился за голову! На кого положиться? Святополк предан ляхам. Ярослав оказался изменником!
Только сын багрянородной Анны не предаст! Он Христианин и соблюдает заповедь Божию: чти отца своего! Борис не предаст! Борис встанет за отца!  Единственная надёжа! Гонца к нему послать борзого!
Борис, получив приказ отца, развернул свою дружину и направил её в сторону кипчакской степи на войну с кочевниками.
В конце бурной жизни Владимира всё складывалось против него. Казалось, что все узлы, которые он так уверенно разрубал прежде, снова сплелись в сложное переплетение, и нет больше сил выпутываться, нет сил сопротивляться наступающему со всех сторон врагу…
- Судьба моя, судьбина! Выдь ты ко мне, посмотри на меня, кого ты обижаешь, - застонал Владимир, - нет моих сил боле, нет, - он стонал дребезжащим старческим голосом, а из мутных глаз его лились слезы позднего раскаяния.
В одну из ближних ночей он уснул тревожным сном и больше не проснулся.
Старый Добрыня, узнав о смерти Великого князя Великой Гардарики, своего воспитанника и соратника, приказал скрыть ото всех эту весть. Он метался по горнице, прикидывая, кому довериться.  Самых близких, самых верных слуг оставил дядька  возле покойника. Тело Владимира завернули в ковер, обвязали веревьём и спустили в холодный погреб, уложив на лёд. Поутру объявили, что Владимир отбыл в Киев, но весть о смерти киевского владыки разнеслась по миру и воодушевила Святполка, сидящего в темнице Киева.
Киевляне, прослышав о смерти Владимира, отворили двери темницы и выпустили пленников  на волю. Святополк ликовал. Он уселся на престол и, чтобы задобрить киевлян, открыл казну, одаривая всех подряд и заискивая перед народом.
Получив известие, что  Борис идет на кочевников, Святополк приказал догнать его и тайно убить, что и было сделано на реке Альте. Вторым приказом было: убить младшего сына царицы Анны, Глеба, который,  узнав о смерти батюшки, выехал из Мурома и двинулся к Киеву.
Третьей жертвой  Святополка оказался брат Святослав. Когда до него дошли вести об убийстве Бориса и Глеба, Святослав понял, что Святополк  в борьбе за власть не оставит в живых своих братьев, и с малой дружиной бросился в Венгрию. В Карпатах его настигли  подручные  брата и убили.
   
ПРЕДСЛАВИНА ГРАМОТКА
Предслава явилась к Святополку и потребовала, чтобы тот созвал съезд имеющих право на киевский престол, то есть всех сыновей Владимира. Только съезд должен был бескровно решить, кому  властвовать в Киеве.  Вдова Владимира Мешковна поддержала падчерицу Предславу.  Она-то знала, что её ненавистный братец Болеслав  мечтает сам занять Киевский престол и присоединить киевские земли к Польше, воспользовавшись неразберихой первых недель после смерти Владимира.
Святополк, открыто смеялся над женщинами, задумавшими учить его, старшего из сыновей Владимира, как установить власть в Киеве. Он ждал известия об устранении самых  главных соперников – Бориса и Глеба.
Внезапно в село Предславино тайно явился Моисей Угрин. Он бежал от реки Альты, гонимый преследователями. На его глазах людьми, подосланными Святополком, был убит князь Борис. Предслава выслушав его, приказала верным слугам спрятать Мисея Угрина, чтобы он не попал в руки Святополка.
Весть об убийстве невинного Бориса в степях на реке Альте, разнеслась быстро по Киевской земле. Те из киевлян, кто ещё недавно принимали подарки от Святополка, отказались ему повиноваться. Убийство багрянородного наследника представлялось людям  преступлением против Бога! Киев заволновался.
Предслава не зря училась грамоте. Она, старательно выводя слова, писала брату Ярославу в Новгород:
«Брате мой, си отец твой умер, а Святополк сидит в Киеве, убил Бориса и на Глеба пошол, а блюдися его повелику».
Грамотка та повергла Ярослава  в трепет.
Неожиданная смерть отца, которого Ярослав не боялся, вдруг поставила его перед лицом врага более могущественного и беспощадного, коим был сводный брат Святополк, опиравшийся на полки Болеслава. А с юга на Русь шли кочевники.
Как быть? Совсем некстати он побил влиятельных и богатых новгородцев в Ракоме. 
- Вот и сиди теперь тут, - бил себя в лоб Ярослав. Он боялся мести новгородцев и не решался носа высунуть за стены загородного поместья.
Рина подошла неслышно, как тень, взяла Ярослава за руку, повернула ладонь его к себе:
- Муж мой, не отчаивайся. Иди в Новгород, покайся перед народом и попроси прощения.
- Рина, Рина! Нет мне прощения! Того, что сотворил я с вящими новгородцами, никто не простит мне!- Ярослав вышагивал по горнице, обхватив голову руками.
- Линии на ладони твоей говорят обратное,  тебя простят новгородцы. Иди смело. Ты мудрый, ты найдешь словеса, которые растопят суровые сердца новгородцев. Иди!
Ярослав послушал мудрую Рину, но приказал в устье Ижоры тайно построить лодочный флот, на случай побега в Швецию к Олаву Шётконунгу, если новгородцы отступятся  от него и не простят преступления против  их сородичей, совершенное в Ракоме.
Тайна постройки ярославова  флота не укрылась от глаз опытного  воеводы Константина Добрынича. Он  усмехнулся в пушистые усы и отдал свой приказ.
На торговой площади Новгорода собрался стар и млад. Ярослав, взойдя на возвышение, упал  перед народом на колени.
- Господин Великий Новгород! Каюсь перед тобой! Каюсь перед народом новгородским в своих прегрешениях, - в глазах Ярослава заблестели слезы.
Новгородцы молча смотрели на князя.
- Ярослав! – выкрикнул один из новгородцев, брата которого убили в Ракоме, – ты запятнал себя злым убийством наших братьев, искавших мира с тобой! Ты нам боле не князь! – и с силой бросил свою шапку оземь.
- Виноват я перед вами, горожане, виноват!  Да, я убил лучших людей вашего славного города, но ведь и вы побили варягов, которые ныне пригодились бы всем нам. Известно ли  Великому Новгороду, что в Киеве уселся Святополк со своим тестем Болеславом. С юга, из степей наступают печенеги   извечные враги русской земли. Падет Киев, все враги повернут в сторону Новгорода. Богом Христом прошу у вас помощи!
Новгородцы переговаривались промеж собой. Ярослав  не  мог  слышать со своего места,  что они  надумали. Сердце его билось в груди так сильно, как никогда доныне.
Наконец, на возвышение поднялся Константин Добрынич, который ничем не запятнал себя перед Новгородом:
- Государь! Новгород желает и может противиться Болеславу.  Новгород давно ждал случая идти против Киева, а нынче тот случай настал! Мы тоже должны повиниться в том, что побили варягов, и ты потерял свою казну.   Возьми, что имеем! – Константин, сын отважного Добрыни добавил, смущаясь, - Лодки, что приготовил ты в устье Ижоры, мы изрубили. Нет у тебя больше судов, чтобы уйти к свеям.  Ратоборствуй!
«Выследил!» - промелькнуло в голове у Ярослава, и неприятный холодок пробежал по его спине.
По кругу пошла шапка Константина. Каждый рядовой новгородец отдавал по четыре куны, бояре по осьмнадцати гривен, городские старосты по десяти гривен.
За варягами  в скандинавские страны новгородцы, не доверяя Ярославу, отрядили Константина. Он привел тысячу бойцов, воевавших за корысть.  А новгородцы собрали для князя  ополчение в три тысячи воинов.  Такие силы во главе с Ярославом и его верным Вышатой, направилось к Киеву.

СЕЛО ПРЕДСЛАВИНО
Ярослав вел на Киев свою испытанную в походах, дружину. Следом шла варяжская тысяча. В Новгороде оставил он своего сына Илью в знак того, что этот город остается в управлении Ярослава. В пестуны княжескому сыну  вызвался  опытный правитель и наместник Константин Добрынич. Он подбирал юному князю и дружинников. С младых ногтей  возле  княжича  собрался полк  сверстников, среди которых  выделялся своей  юной удалью Ян, сын Вышаты и Нады. 
Константин заводил  игры, приучая юных мужей правильно держать меч, пользоваться ножом, точить лезвие, тренировать глаза, стреляя из самодельных луков самодельными стрелами. Илья  забывался, играя с друзьями, и не часто вспоминал отца и мать.
   
Рина  оставила сына в Новгороде, дома, а сама  ушла вслед за Ярославом в Киев, решив, что если помирать придется, то вместе за один раз. Ярослав и сам чувствовал, как глубоко вошла эта мерянская женщина  в его жизнь. Он не мог больше обходиться без неё. Она была всем: оберегом, совестью, предсказанием и частью души его.
Долгий путь до Киева Рина преодолевала с трудом. От тряски заболели изломанные медведем кости груди. Она сдерживала стоны, бледность покрывала её лицо. 
Впереди на пологих холмах лежало  село Предславино, где можно было спешиться.  Ярослав устремился туда. Он видел, что жене нужен отдых.
Белокаменный дворец высился на холме. Поистине княжеское жилище. На широких каменных ступенях  брата встречала Предслава.  Встреча была такой радостной, такой нежной, что Вышата  и близкие Ярославу люди, растрогались.
Вышата отдал приказ людям разместиться в окрестностях села, поставить шатры, развести костры. Труд ратный, кровавый, яростный  предстоял впереди.
В разговоре с сестрой Ярослав узнал о смерти второго сына Анны, Глеба и смерти брата Святослава.  Князь понял, что Святополк охотится на всех  претендентов на киевский престол.
Утром Рина едва поднялась с ложа. Предслава попросила брата оставить жену в селе:
- Брате Ярослав, не женское дело – война. Пусть Рина отлежится у меня, полечится, черешни вдоволь поест. А ты, Ясень, победишь врага и вернешься  с победой за ней.
   Ярославу не хотелось расставаться с Риной. Он не стал скрывать от сестры:
- Боюсь я без неё, - глядя Предславе в глаза, признался Ярослав.
- Мы молиться за тебя будем. В тишине мирного села, Господь лучше услышит наши молитвы…, - посулила Предслава.
Расставаясь, Рина прижалась к груди мужа, и долго не отпускала его. Вышата позвал князя. Ярослав решительно отстранил Рину, и направился к войску, припадая на раненую ногу. Таким Рина его и запомнила на всю оставшуюся жизнь.

ПОРАЖЕНИЕ НА БЕРЕГАХ БУГА
Воины Ярослава и полки Болеслава  Польского стояли друг против друга на разных берегах Буга.
Тучный Болеслав разъезжал по берегу реки, осматривая свои полки и сообщая им воинственный дух.
На противоположном берегу новгородцы, пришедшие с Ярославом, смеялись над безмерной полнотой Болеслава. Один из полководцев по имени Будый крикнул Болеславу:
- Эй, мешок с навозом! Погоди, ужо!  Мой меч вспорет твоё жирное брюхо!
Болеслав повернулся к обидчику, лицо его сделалось багровым.
- Эй, Болеслав! Король ляхов! Это я про тебя говорю! – не унимался Будый.
Болеслав не мог стерпеть оскорблений. Он бросился в брод, забыв об опасности.  Ляхи бросились за ним. Завязалась драка. В стане Ярослава не были готовы к такому повороту событий.  Новгородцы побежали. За ними бросились варяги.  Ярослав, видя своё поражение, пустился вслед за войском.  Он едва ушел от погони.
Оторвавшись от врага с «четырьмя мужи», Ярослав чувствовал себя несчастным из несчастных. Что делать дальше, Ярослав не знал. Мысли его путались. Оставив Рину, отстранив её от себя, он потерпел сокрушительное поражение.  Как возвратить теперь себе жену? Когда они встретятся? Дорогая утрата….
Вышата подошел к Ярославу:
- Послушай меня. Ярослав. Не всё так плохо. Будый со своими дружинниками подошел в наш стан. Он в пылу сражения захватил Болеславну и вывел польку из боя. Это уже хорошо.
- Думаешь, обменяем на пленных?- надежда засветилась в глазах Ярослава.
- За Болеславну Святополк отдаст всех, кто остался жив и попал к нему в плен. А нам, княже, надобно к свеям идти. Поклонись в ноги старому конунгу  Олаву. Олав принимает всех, кому нужна его помощь. Не задаром, конечно, но  помочь сможет.
Понурив головы, остатки дружины Ярослава  со своим князем двинулись к границам чужой земли.
 
ПРЕДСЛАВА – КОРОЛЕВА ЛЯШСКАЯ
Болеслав Польский вошел в Киев победителем. Рядом с ним на боевом коне шел зять Святополк.  За ними гарцевала ляшская конница.
Болеслав, войдя в город, и расположившись в покоях  бывшего своего друга, князя Владимира, распорядился поставить на постой своё войско по разным городам и весям.  Польское войско рассыпалось по Руси, прибирая к рукам всё ценное, что попадалось на глаза.
Сам Болеслав объявил себя хозяином  Киевской земли. Святополку это не понравилось. Сейчас, когда исчезла Болеславна и не была найдена ни среди мертвых, ни среди живых, Святополк перестал чувствовать себя  зятем Болеслава.
Болеслав же, не разумея недовольства зятя, на правах победителя приказал привести к нему всех женщин  села Предславина.
Красавица Предслава предстала перед польским королем уже не как дочь  хозяина Киевской земли, но как пленница.  Это было  противно   её существу, ведь она испытывала  отвращение к Болеславу и брезгливость к его ожиревшему телу.
- Отныне, Предслава, ты моя полонянка, - ликовал Болеслав, - теперь ты должна меня просить, чтобы я  не отказал тебе в браке, Иначе я могу взять тебя силой, как когда – то твой отец взял твою мать Рогнеду…  И поял её на глазах у победителей…  На лобном месте Полоцка…  Я же сделаю это у храма Святой Софии.

- Король Болеслав, ты победил моего брата Ярослава, но у меня есть ещё брат, Святополк. Я очень надеюсь на его великодушие и братскую любовь.  Он, желая быть Великим князем Киева, не допустит позора  своей сестры, - Предслава поклонилась Святполку низко, в пояс, как кланяются Великому князю.
Святполк  был польщен, но,  не желая  ссоры с Болеславом, благодаря которому он оказался на месте киевского князя, строго проговорил:
- Предслава, сестра,  согласись на брак с Польским королем. Так ты избежишь позора.  Подумай и о сестрах твоих.
Юные сестры Предславы, сестра Болеслава Мешковна,  и жена Ярослава, Рина, стояли в затемненном углу палаты, где восседали Болеслав с зятем.
- Пусть все женщины подойдут к свету, - приказал Болеслав.
- Вон тот, жирный, это король? - прошептала  малышка Мария – Добронега, разглядывая Болеслава.
Предслава обняла маленькую сестру за плечи и зажала её рот ладонью.
- А эта женщина – жена Ярослава?! – вскричал Болеслав, разглядывая Рину.
- Да, Великий король, я Богом венчанная жена князя Ярослава, - Рина поклонилась Болеславу в ноги.
- Я слышал, Ярослав взял тебя из племени меря. С Волги. Так ли это? – любопытствовал Болеслав.
- Это истина, - твердо ответила Рина.
- А правда ли, что ваше племя промышляет волхованием? – прищурил Болеслав, заплывшие жиром глаза.
- Ты так сказал, - ответила Рина.
- Ты мудрая женщина, скажи сестре мужа, чтобы она не упиралась и покорилась воле победителя. Пусть она отдаст мне свою любовь, - ударил по столу кулаком Болеслав.
- Могучий король, разве можно заставить любить? Любовь – дар Богов. Человек не волен в Божьем промысле… Можно принудить женщину отдать своё тело  нелюбимому человеку, но заставить любить, никто не в силах, - Рина вновь поклонилась королю и сделала шаг назад.
Предслава нахмурила брови:
- Болеслав, как можешь ты просить моей руки перед святыми ликами, что сияют у тебя за спиной! Или ты забыл, что в Кракове тебя ждет жена, немецкая графиня Ода,  четвертая по счету!? - Разве ты язычник, чтобы при живой венчанной жене брать себе ещё одну жену?
-   Я сделаю тебя любимой женой. Ты моя страсть! Ради  твоей красоты я покорил Киев. Из-за тебя погибли лучшие мои рыцари. Дорогой ценой я заплатил, чтобы познать  красоту твоего тела. Я не имею привычки отступать от своих намерений!  Святополк, прикажи объявить на площади, что не позднее, чем завтра состоится венчание  в Десятинной церкви Киева Болеслава  Храброго  с дочерью Владимира Предславой.
Святополк  кивнул головой в знак согласия с тестем. 
- А в вено  за ней я беру Киев – мать земли Русской, - объявил Болеслав..
- Как Киев! – встрепенулся Святополк, а я что получаю от нашей борьбы с Ярославом!?
- А ты, как сидел в Турове, так и будешь там править.  От моего имени, - Болеслав тяжелой ладонью хлопнул по большому столу, за которым когда-то сиживал  Владимир Красное Солнышко.
- Такого уговора не было! – вскипел Святополк.
- Я тебе ещё Берестьё  отдам.  Наместничай и там, - раздобрился Болеслав, - А теперь  идите все от меня!  А ты, Предслава  готовься к завтрашней свадьбе. Ты оценишь моё благородство. Я не хочу брать тебя силой, как полонянку, но как законную жену.
Женщин вывели из палаты. Предслава плакала.  Рина  обняла золовку и прижала к себе:
- Не горюй, сестра. Покорись судьбе.  Так говорят звезды, что вчера ночью падали тебе в ладонь.
- Я не могу, Рина, мне противен Болеслав! Я не стерплю его близости и умру от его прикосновений!
- Не умрешь, девочка. Ты будешь долго жить, станешь заступом всем сестрам твоим.  Будешь решать их судьбы, - Рине хотелось осушить глаза Предславы.
- И венчание это не законное. Это грех! Болеслав венчается от живой жены! – всё ещё горюя, плакала Предслава.
- Ах, Предслава, придет твоё время, ты освободишься от  нелюбимого  мужа и будешь ещё долго жить на земле и решать судьбы не только своих сестер, но и земли, где будешь  править с любимым мужем.  А пока ты одна защита своим  сестрам. Так  будет и впредь.
Немецкий историк Дитмар говорит о сестрах Ярослава: « одну из  них, прежде желанную, (Предславу) старый развратник  Болеслав взял бесчестно».
В Воскресенском списке летописи … сказано: «и тогда  Болеслав положи  себе на ложе  Предславу, сестру  Ярославлю».
А древнейший польский летописец Мартин Галлус утверждает, что Предслава была главною причиною войны, и что Ярослав, не хотев выдать сестры за короля, сделал  его своим жестоким врагом.

ПОДЗЕМЕЛЬЕ ВЕЛЕСА
 Старый Кича, уговорив  мерянских мужей оттащить идола Велеса в глубь  дремучего леса, сам поселился возле. Он  не один год  копал подземелье, чтобы  свалить туда  священное изваяние. Потом долго  укрывал вековыми дубовыми стволами, засыпал  землёй.  Работа казалась бесконечной.
А куда было теперь торопиться…
В земляных стенах Кича рыл могильные ниши, так, как  это  делают в Земле Обетованной.  Только  подземелье  получилось сырым. Грунтовые воды  то поднимались в весеннее половодье, то  уходили сквозь гряды мелких каменьев куда-то вниз, к центру земли, когда наступала летняя засуха.
Кича не давал покоя иссохшим рукам своим и всё глубже и шире  раздвигал земляные стены подземелья.  В ниши он наносил сухой травы, моха, и устелил дно  корой, чтобы  не увязнуть в  сырой глине.
Он так привык к своему новому жилищу, что не замечал течения времени. 
В своих  камланиях пред  истуканом, он  провел немало часов,  дней и времен года,  и только ждал какого-то события, которое освободит его от  вечного  служения и  даст  возможность покоя.
Нужен ли был ему покой!?
Он и сам не знал. Он устал от одиночества и тяжелого земляного труда. И только Велес, с вечно открытыми  глазами, следил за ним,  и это давало силы старому волхву совершать обряды,  углублять и расширять  подземное капище, никому уже не нужное, кроме него,  старого Кичи, который твердо знал, что Бог един, и как бы ни называли Его, и какие бы 
Пророки ни являлись от Его имени на землю,  всё это шло от Него, Единого и Вечного.
Кичу терзала мысль о том, что  на Земле-то нет ничего вечного, и он, старый волхв, рано или поздно отойдет в страну предков.   Что тогда  будет с капищем, с Велесом, который, как живой всё смотрел и смотрел на мир из-под земли и ждал поклонения и жертв.
Кому передать тайну  схрона Велеса? Кто будет продолжать поклоняться Ему, Многоликому и Многоведающему, кто возьмет на себя великое дело служения?
- Нет таких людей, вывелись… Новая вера лёгкой пеленой окутала мерянские земли и отвратила сердца людей от старого Бога.  Исчезла Рина с родных берегов, лучшая из всех учениц.  Она бы  продолжила моё дело…,- думал Кича, и разговаривал сам с собой, чтобы не забыть язык человеков, не имеющий уже  смысла в одиночестве и глуши дремучего леса. 

КРОВАВАЯ СВАДЬБА.
Святополк не мог смириться с тем, как распорядился киевской властью Болеслав.  В своих тайных покоях Святополк собрал самых близких советников и высказал им свою обиду на  тестя.
Советники  решили вопрос  смело. Они посоветовали Святополку разослать  гонцов по городам и весям  с тайной грамоткой, а в ней надобно призвать народ русский бить  ляхов до смерти. Благо, что все они рассыпались малыми отрядами по киевской земле, связи между собой не имели, и взять их можно было голыми руками. 
А в Киеве обряд венчания проводил  священник грек Анастас, который прекрасно себя чувствовал при любом  князе.   Слезы Предславы, его лучшей ученицы, Анастаса не трогали.  Для хитрого грека было важно остаться в живых и получить за свою преданность и проделанную работу, как можно больше денег. И это было возможно, ведь перед Болеславом отворились  двери киевской сокровищницы.  Несметные богатства князя Владимира, накопленные поколениями русских правителей, теперь расходились по чужим, жадным рукам.
«Хитрый Анастас, быв прежде  любимцем Владимировым, умел снискать  и доверенность короля польского, сделался хранителем его казны и выехал с нею из Киева..»

Болеслав крепко держал прекрасную Предславу  за руку. Когда молодые выходили из храма, к ногам  Болеслава бросился иссеченный мечами лях. Он протянул окровавленные  руки к своему королю и прохрипел:
- Измена! Измена! Всех побили!
Болеслав,  не отпуская руки  Предславы, попытался, как мог быстро, покинуть пространство площади, открытое всем врагам. В тот момент Болеслав Храбрый  трусцой, на которую хватило силы, достиг княжеского терема в сопровождении стражи и велел привести  Святполка. Но след зятя затерялся.
Почуяв измену, Болеслав приказал погрузить остатки  киевской казны на телеги, Пленённых  Рину, Мешковну  и дочерей Владимира посадили верхом на коней и рысью двинулись  к границам Польши, не забыв прихватить ещё восемьсот знатных пленников, чтобы в последствии получить за них выкуп.
После того, как поляки покинули Киев, объявился Святополк.  Он  невозмутимо  утвердился на отцовском троне,  и ждал  признания киевлян. Но киевляне, подвергнутые нападению поляков, призванных в своё время Святополком, не желали больше видеть  его правителем русской земли.

СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ
Иларион не ушел с Ярославом к берегам Швеции. Он остался  в степях под Киевом и,  питаясь  тем, что давала Мать – земля,  начал  рыть себе пещеру, чтобы поселиться в ней навечно, и провести свой век в лишениях, молитвах и  размышлениях о бренности человеков и  благодати Бога. 
А ещё он робко мечтал посетить Десятинную церковь и прикоснуться губами к краю  саркофага, в котором упокоилась  раба Божия Анна. Он уже знал, что пути из Киева ему нет. Душа его, страдая и мучаясь воспоминаниями о женщине, которую он боготворил, не отпустит его никуда  из этих мест, освященных  Высокой Любовью и  глубокой Скорбью.
Когда  поляки схлынули с  киевской земли, Иларион решился  вернуться в город. Он шел по разоренным улицам когда-то шумного и цветущего города, опустив глаза долу, чтобы не смутить чистоту сердца человеческой суетой.
Храмы Киева носили на себе следы пожара: роспись стен  закопчена сажей, известь штукатурки  местами осыпалась, дорогие убранства исчезли.
Печальная картина разрухи  вызвала тревогу в сердце Илариона. Он вошел под своды церкви, он искал глазами  гроб Анны. В центре  большого зала стояли два белых саркофага, изукрашенные замысловатой резьбой.
Перед одним из них Иларион упал на колени, положив скрещенные ладони на крышку .
- Анна, Анна, слышишь ли ты меня, родная? Прости! Прости меня, неразумного, - Иларион плакал, не смущаясь и не печалуясь о том, что  его могут увидеть и  неправильно истолковать.
Печаль его была другого свойства. Иларион и сам не понимал, почему так больно  сердцу, так тесно ему в груди. Ему хотелось умереть. Он ничего не желал в этом  мире и ничего не жаждал так  алчно, как прихода смерти.   Ведь там, в ином мире он мог встретить свою Анну… А смел ли он так называть её: Моя Анна! Моя Анна!  Вот он грех-то!  Бежать, бежать и молить Господа о прощении…

ГРАФИНЯ ОДА МЕЙСЕНСКАЯ,
Болеслав Храбрый привез своих пленниц в уединенное место  на Ледницкий остров. Старый распутник боялся и того, что  жена Ода узнает о русских пленницах и того, что Ярослав может  совершить бросок в глубь Польши с целью освободить своих сестер и жену.
Видимо по требованию любимой женщины, красавицы Предславы, Болеслав  выстроил дворец в византийском стиле, который был похож на киевские  постройки
Внутри крепости  возвышалась домовая церковь, в которой русские пленницы могли молиться православному Богу. Предслава не желала  менять веру на католическую и оставалась твердой в своем решении. Священник Анастас нес своё служение в той церкви. И здесь хитрый грек  оказался кстати.   
Королева Ода, строгая сухопарая немка,  имея своих осведомителей, узнала о женитьбе Болеслава  в Киеве. Она  пригрозила Болеславу, что об этом будет знать её  отец,  мейсенский маркграф Эккехард, и вряд ли он будет дружественно настроен к своему зятю, да и вся восточносаксонская знать  может настаивать на разрыве  союза с Польшей. Германский король Генрих Второй не сможет не прислушаться к мнению  своих подданных. 
Болеслав, обычно легкомысленный в отношениях с женщинами, на сей раз испугался. Польша находилась в состоянии войны с Русью. Болеславу не нужны были осложнения на западных границах своих земель.
Он впервые просил прощения у жены и давал самые немыслимые обещания.
Оскорбленная Ода настаивала  на том, чтобы  русских  женщин княжеского рода – жену Ярослава и дочерей Владимира казнить  на площади  Кракова, как пленниц. Ведь они не суть  поклонницы католической веры, они  еретички и заслуживают  самого строгого суда инквизиции.  Болеслав  обещал, но попросил время для  обсуждения самой процедуры суда и казни.
Конечно, он и не собирался этого делать, но  нужно было как-то  успокоить Оду, родственницу могущественного Генриха Второго.
Ему посоветовали распустить слух, что  русские пленницы  больны неизвестной  болезнью, которая вот-вот сведет их в могилу и лучше всего в глухих местах Ледницкого острова не  появляться  людям, не желающим  разделить участь несчастных пленниц. 

КОНЕЦ СВЯТОПОЛКА ОКАЯННОГО.
Старый король Свении Олав Шётконунг  принял бежавшего от врагов  русского князя, сына Великого Владимира, как хорошего друга. А когда пришли  вести о распрях в стане врагов Ярослава, он посмеялся над польским королем Болеславом Толстым  и посоветовал Ярославу смело идти  войной на Киев.
У  старого Олава всегда было чутьё на людей. Пообщавшись с Ярославом, он утвердился в мысли, что этот сдержанный, несколько скуповатый, но довольно  образованный и смекалистый князь, может быть не только хорошим союзником, но и опорой ему, Олаву Шётконунгу в спорах  с Олавом Норвежским, этим молодым викингом, который воспользовался его гостеприимством, а ответил черной неблагодарностью. Конфликт за земли, граничащие с Норвегией, разрастался и  грозил перейти в открытую войну.  Одним словом, Олав Шётконунг тоже нуждался в союзнике и помощнике. 
Шведские бонды при посредничестве короля  одолжили Ярославу денег для найма варягов, благо, что в Швеции воинов всегда было  в достатке.  Свои добрые намерения старый Олав  подтвердил намеком на то,  что его дочь Ингигерд ещё не замужем.
То, что Ингигерд любила Олава Норвежского преданной и бесконечной любовью, отец её в расчет не брал. Он даже  порушил обещание , данное ранее Олаву Норвежцу, отдать ему в жены свою дочь .
Ярослав принял  слова Олава Шётконунга к сведению.  Конечно, шведская принцесса  сияла  красотой, да и женитьба на ней сулила немалые выгоды ему, князю – изгою, без престола, без  земли на кормление. С помощью её  отца Ярослав мог бы добыть себе Великий Стол Киева. А если бы появились наследники  от брака со шведской принцессой, то они были бы бесспорно королевских кровей. А это уже не  дети  простой мерянки.
Эти мысли Ярослав гнал от себя, вспоминая Рину Милосердную, которая уже не один год  находилась в  плену у Болеслава Польского.
Весть о неизвестной и смертельной болезни, появившейся на  острове, где жили русские пленницы, пришла в Швецию с новгородскими купцами, прибывшими на торг.
Ярослав  впал в отчаяние, которое длилось недолго, потому что дела государственные были для него важнее.
Теперь гордая Ингигерд всё чаще  ощущала на себе взгляд Ярослава, исполненный неподдельного интереса. Она морщилась и отворачивалась.  Сухощавый, застенчивый да ещё  хромой, русский князь вызывал  презрение у женщины, познавшей первую страстную и бесконечную любовь прекрасного и храброго викинга.
Сводная сестра её Астрид, влюбленная в Олава с первого взгляда, советовала  Ингигерд лучше приглядеться к Ярославу.
- Ты кого мне прочишь в мужья!? – вскипала Ингигерд, - изгоя, утратившего свою землю, лишенного власти да ещё урода колченогого…
- Ингигерд, ни для кого не секрет, что ты любишь слушать вести из Норвегии. Ты ловишь каждое слово, жаждешь услышать хоть что-нибудь, хоть самую малость  об Олаве Харальдссоне…
- Потому что Олав Харальдссон настоящий  рыцарь и герой, по храбрости с ним никто не может сравниться! – Ингигерд защищала свою любовь.
- Не потому ли, он герой, Ингигерд, что  сделал тебя женщиной и матерью сына, которого ты ловко  отправила к нему на руки.
- Ты ещё слишком мала, чтобы знать всё, что касается меня и Олава. Я запрещаю тебе говорить о нём!
Ингигерд была взбешена. Младшая сестра, да ещё сводная, посмела разговаривать с ней о том, что тщательно скрывалось в окружении принцессы. Ингигерд, широко шагая, наступая на подол собственной юбки, направилась к отцу. Она знала, что отец любит её и гордится своей дочерью. Но в последнее время  он избегал  встреч с ней, уходил от вопросов. Ингигерд догадывалась, что это как-то связано с прибыванием  князя Гардарики - Ярослава.
- Отец! Ты славный конунг, тебя почитают не только в стране Свеев, но и во всех варяжских странах. Почему ты не хочешь сдержать  слова, данного  моему жениху Олаву Харальдссону?- Ингигерд упала перед отцом  и распростерлась на полу у его ног.
Олав пристально и долго, и  строго смотрел на дочь, борясь с приступом гнева.
Наконец он произнес:
 - Как бы ни была сильна твоя любовь к этому норвежскому толстяку, тебе не бывать его женой, а ему твоим мужем. Я отдам  свою дочь тому, кто достоин моей дружбы...
Ингигерд прикусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться. Она встала с колен и, не глядя на отца, кинулась к выходу.  В дверях, столкнувшись с Ярославом, отшатнулась от него. Ярослав учтиво отстранился, давая принцессе дорогу.
- Ярицвейг, сынок, я принял решение отдать свою дочь  тебе в жены, -вставая с трона и обнимая Ярослава за плечи, объявил Олав Шётконунг, - за ней я  даю немалую казну, на которую ты наймешь хороших воинов. А на Русь их поведет рыцарь Эймунд из Норвегии. Он славный воин и дело своё знает. Он возведет тебя на Киевский престол.
Ярослав опустился на одно колено перед старым конунгом. В эту минуту он был вполне счастлив.
Требование Олава отдать в вено за невесту город Ладогу со всеми прилегающими к ней землями не отрезвили  Ярослава. Он с легкостью согласился отдать Ладогу и прилегающие к ней земли шведской короне.
Ярослав жаждал отместки за своё поражение на родине. Доносчики докладывали, что положение Святополка шаткое, его не принимает киевский народ, а бывший союзник, польский король стал его врагом.  Ярослав исполнился желанием идти на  Русь. Наступало его время.
Битва за Киев шла недолго и закончилась полным поражением  Святополка.  В бою он получил глубокую рану головы, и от того не мог сидеть  на коне. Тело его расслабилось, и слуги оттащили своего князя с поля боя, погрузив на телегу. Святополк метался в беспамятстве, очнувшись, он стремился бежать, не зная куда. Убежав из пределов Руси, он обогнул Польшу, где сидел его бывший тесть Болеслав Польский.  Долгое время метался в  Чехии, не находя пристанища. Там он и закончил жизнь, войдя в историю Руси под именем Святополка Окаянного. Так повествуют Русские летописи.
А скандинавские саги говорят ещё о том, что рыцарь Эймунд придумал военную хитрость. С десятком отчаянных варягов он отправился вслед за Святополком, которого называл на скандинавский лад, Бурицвейгом.
Немного не дойдя до стана  Святополка, Эймунд приказал пригнуть  к земле два тонких дерева, связать их веревками, и держать так  концы веревок, чтобы до урочного времени деревья не разогнулись.
Переодевшись нищим старцем и привязав к  подбородку козлиную бороду, Эймунд появился в лагере Святополка. Он прошел через весь стан, собирая милостыню и запоминая расположение шатров и навесов. Эймунд увидел, что шатер Святополка стоял в середине стана. На его вершине крутился железный прапор , указывая направление ветра.
Как только воины Святополка уснули, Эймунд подкрался к шатру Святополка и воткнул копьё в прорезь прапора. К другому концу копья привязал конец веревки, сдерживавшей согнутые деревья. По сигналу Эймунда веревку отпустили и деревья, расправившись, подняли ввысь шатер Святополка. Эймунд, зная, где находится лежанка князя, бросился к нему и отсек голову.
В поднявшейся суматохе, он ускользнул к своим. На рысях достигли варяги ставки Ярослава, унося в полотняном мешке вожделенную лобычу - голову врага.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЯРОСЛАВА
Наконец-то Ярослав вошел в Киев победителем. Его окружали верные ему люди, те, что не покинули его в изгнании и не отступили от него в лишениях.
С Ярославом вошел в Киев и рыцарь Эймунд. Он потребовал у Ярослава  не только договоренную плату, но ещё дополнительно золота за особую услугу.
- Узнаешь своего брата? Это Бурицвейг. Не сомневайся. Глаза его закрыты, а голова окрашена кровью, но это он.  Ярицвейг, я исполнил твоё желание. Я принес тебе голову врага, - ухмылялся Эймунд, держа в руках голову Святополка,
Ярослав взглянул на окровавленную голову своего брата и отвернулся. Да, он жаждал мести. Да. Он хотел смерти святополка, но видеть окровавленную голову сводного брата в руках варяга, который  без стеснения и почтения к мертвому князю, держит его голову  за чуб, и торжествует перед собравшимися слугами, как великий победитель. Это было слишком!
- Передай голову Святополка моим людям. Его надо похоронить. Я заплачу тебе, рыцарь, за все твои заслуги, - пообещал Ярослав.
- Золотом! – прорычал Эймунд. При этом Эймунд держал руку на рукоятке меча, что означало угрозу киевскому князю.
- Скажи, рыцарь, а где тело моего брата? – не отвечая на угрозу, спросил Ярослав.
- Уверен, что валяется там, где я его обезглавил. Уверен, что его люди, узнав о смерти князя, разбрелись в разные стороны. Мертвый князь никому не нужен. Просто стерво.
- Вышата, распорядись привезти тело брата в Киев и похороните его, - распорядился Ярослав и вышел вон из палаты.
Среди верных друзей Ярослава оставался воевода Вышата. Он помогал Ярославу уставлять порядок в Киеве, назначать наместников городов, составлял с князем  приказы и уставы.
Ярослав и Вышата сблизились ещё и потому, что  оба были женаты на мерянках. В Новгороде Вышату заждалась Нада. Она писала ему, что ждет его с сыном Яном. Что сын вырос, стал хорошим воином,  и мечтает о встрече с отцом. Вышата и сам мечтал о встрече с женой и сыном, и давно бы прибыл в Новгород, кабы не дела Киевские. Вот и откладывается их встреча до лучших времен.
Ярослава никто не ждал в Киеве. Ни о Рине, ни о Предславе он ничего не знал, кроме того, что на острове, где содержались пленницы, прошла «черная немочь», и наверняка никого из них не оставила в живых.
Надо бы идти на Польшу, но Ярослав медлил. Он уже не знал, хотел бы он вестей от Рины и сестры Предславы, или уже нет. Прошло долгое время, и острота чувств к странной женщине мерянского племени притупилась. 
Перед глазами  стояла гордая, неприступная принцесса Ингигерд.

ПОЛЬСКИЙ ПЛЕН
Знатные русские пленницы продолжали жить вдали от родины, на Ледницком острове, в полном уединении.
Предслава страдала от того, что старый развратник Болеслав обманул её.   . Никто не оказывал ей знаков королевского внимания.   И хотя по требованию Предславы в течение одного года на Ледницком острове был выстроен дворец под стать  византийскому и изукрашен дорогими  тканями и росписями на греческий лад, русская княжна чувствовала себя  не хозяйкой, но только пленницей. Восемь сестер Предславы и жена Ярослава Рина, скрашивали быт и досуг страдающей  Предславы.
-     Рина, скажи, почему Ярослав не идет к нам на выручку?- допытывалась Предслава у невестки, - я разумею, что он не знает, где искать нас. Я чаю, его люди  ищут нас и не находят в этих дебрях…
- Ах, Предслава, Земля – Макошь Чудная поведала, что Ярослав в своих заботах стал забывать сестер и Рину Милосердную…  ему не до нас…
- Если брат не придет за нами, я брошусь в воды реки. Лучше мне в русалку оборотиться, чем быть игрушкой ляха ненавистного, - всхлипнула Предслава.
Ничего не ответила Рина. Она прислушивалась к шорохам за окном. Ей почудился протяжный вой волка. Он искал, звал, заманивал…
Вой волка сменился дробным стуком конских копыт по спущенному через ров мосту. Предслава подошла к окну. Так и есть.  Пожаловали гости: Болеслав со свитой рыцарей.   
Тяжело попирая каменные полы Ледницкого замка, в залу внес своё тучное тело король Болеслав Польский.  За ним, заполняя залу замка топотом и звоном оружия, входили рыцари. Среди них зоркий глаз Предславы отметил  незнакомого воина, выделявшегося скромностью и благородством.
Предслава по русскому обычаю поклонилась гостям:
- Милости просимо к нашему очагу…
- Предслава! Жена моя разлюбезная, - загремел голос Болеслава Польского, - вот я привез тебе моего  старого друга и союзника, короля Богемии, и тоже Болеслава.
Польский король отдышался и продолжил:
- Он Болеслав, но Рыжий! Ха-ха-ха. Так его зовут во всём христианском мире – Болеслав Рыжий! Предслава, распорядись развести огонь в очаге  пожарче. На дворе разделывают вепря, что убили мы  с Болеславом Рыжим. . Да, брат мой, славно  мы сегодня поохотились.
Болеслав Польский опять захохотал раскатами неудержимого смеха.
Король Богемии, высокий, статный, застенчивый, приложил руку к сердцу, и, склонив голову, опустился на одно колено перед Предславой:
- Госпожа! Прими в любовь меня, Богемского рыцаря. Так говорят у вас на Руси, когда просят милости?
- Я рада гостям. Располагайтесь у очага. Я распоряжусь, чтобы принесли вина и холодной дичины.
Предславе будто передалась застенчивость  Болеслава Рыжего. Она поспешила выйти из залы. Остановившись у открытого окна, вдохнула свежий воздух, шедший с воли и почувствовала, как  сильно бьется её сердце.
«Надо бы сказать Рине, чтобы увела с глаз долой сестер. Неровен час,  прельстятся красотой русских красавиц, тогда не отобьешь их от пьяных мужей».  Предслава вернулась к гостям.
На ковре возле очага  сидели двое детей. Они смотрели друг на друга и  улыбались.
Одним из них был внук Болеслава Польского, Казимир.  В руке он держал маленькую птичку. Она вертела серой головкой и закатывала глазки.
- Эй, господин рыцарь, отдай птичку мне, - попросила Мария – Добронега.
- Что ты сделаешь с ней? – строго спросил Казимир.
- Я выпущу её на волю. Посмотри, как ей страшно  в твоей руке, - Мария – Добронега погладила тоненьким пальчиком  головку серой птички.
- А ты согласна быть дамой моего сердца? – так же строго спросил Казимир.
- Зачем тебе это? – удивилась  Мария – Добронега.
- У всех рыцарей есть дамы сердца.  Я хочу, чтобы и у меня  была дама сердца.  Я совершу подвиг в честь  тебя.
- Я согласна, рыцарь Казимир. Только отпусти птичку.
- Мария - Добронега, ты должна повязать свою ленту мне на шлем. Тогда это будет по-настоящему, - Казимир протянул Марии свой  серебряный шлем.
Девочка более, чем серьезно выплела ленту из косички, и аккуратно привязала её на шишак шлема своего рыцаря.
Казимир подал руку Марии, она поднялась на ноги. Держась за руки, дети подошли к открытому окну.
- Я даю свободу пленнице во имя  служения даме моего сердца, - проговорил Казимир и открыл ладонь. Птичка вспорхнула и мгновенно исчезла из глаз детей.
Болеслав развалился в большом глубоком кресле, изготовленном специально для него.
- Эй, мерянка, - повернулся он к Рине, - а ты больше не жена киевского князя. В Киеве ждут прибытия шведской принцессы. Говорят, что у неё уже есть плод запретной любви. Болдырь, которого она прижила от короля Норвегии Олава Харальдссона. Случилось это  ещё в ту пору, когда он был простым воином. Ха-ха-ха.
Рина и Предслава обменялись взглядами. Рина, неслышно ступая,  подтолкнула девочек в темный угол, а затем так же тихо и быстро выпроводила из залы.
Мария обернулась и помахала ручкой Казимиру. Он кивнул ей головой на прощание.
Слова пьяного Болеслава о прибытии в Киев шведской принцессы больно ударили по сердцу Рины.
- Что же ты наделал, Ясень мой ясный! На кого же ты променял Рину Милосердную…  Сердцем чую, не будет тебе покоя с этой  злой женщиной, - мысленно  говорила с Ярославом Рина.
Она страдала, судьба отворачивалась от неё.  Проклятия Выжлеца  нашли её здесь, в далекой Польше, и исполнились  изменой любимого человека. Если бы хоть на мгновение  увидеть Ярослава, приблизиться, приласкаться..
Да, верно, не судьба!..

ВЕЛИКАЯ КНЯГИНЯ ИНГИГЕРД – ИРИНА
Ингигерд пришлось покориться воле отца. Она шла к Киеву в сопровождении большого числа воинов – варягов.  Это были её собственные полки. В Ладоге её встретили как Великую княгиню и  оказали поистине королевские почести. Там она рассталась со своим верным другом и двоюродным братом Рёнгвальдом Ульвессоном, который заверил её в верности и надежности на любой случай, ведь он, Рёнгвальд тоже имел свои полки варягов. 
Так Ингигерд укрепила  пути отступления в Швецию, если ей придется покинуть нелюбимого мужа и бежать от него в свою страну, а лучше в Норвегию. Она не теряла надежды на то, что Олав Харальдссон позовет её.
На половине дороги её встретил рыцарь Эймунд с варяжской дружиной, чтобы достойно сопроводить невесту Ярослава в Киев. Там она должна  принять православное крещение, новое православное  имя Ирина и обвенчаться с теперь уже могущественным князем  Гардарики, Ярославом Владимировичем. 
С первых же дней пребывания  шведской принцессы в Киеве, жизнь Ярослава осложнилась. Ингигерд не радовало ни яркое солнце, ни буйство зелени, ни обильные застолья киевских пиров.
В опочивальне шведка проявляла холодность. Не удовлетворенная страсть  Ярослава к жене потихоньку остывала.  Он занялся делами государства. С помощью византийских мастеров расширил храм Святой Софии в Киеве..
 Через год  Ингигерд  родила Ярославу первенца. Его назвали Владимиром, в честь деда, Великого Киевского князя святителя, Владимира Красно Солнышко.
Стараясь угодить Ингигерд, Ярослав приказал расширить и украсить Киевский дворец. Стены одной из палат дворца повелел  обтянуть золотой парчой и драгоценными тканями и изукрасить самоцветными каменьями. В этой же палате он повелел выставить драгоценные сосуды и утварь, а так же дорогое оружие. Ярослав не пожалел казны, чтобы заказать  для своих дружинников дорогую одежду и новые боевые доспехи.
Припомнив, как его отец, Владимир Красное Солнышко, устраивал пиры, Ярослав решил сделать то же самое и пригласил  много знатных и почетных гостей. Сам же, нарядившись в княжеские одежды, сел  на высоком месте.
Княгиня Ингигерд вошла в палату в сопровождении  многих прекрасных женщин. Далее автор скандинавской Саги пишет так:
«И встал конунг ей навстречу, и хорошо приветствовал её, и сказал:
- Видала ли ты где-нибудь такую прекрасную палату и так хорошо убранную, где во-первых собралась бы такая дружина, а во-вторых, чтобы было в палате той такое богатое убранство?
Княгиня отвечала:
- Господин, - говорит она, - в этой палате хорошо, и редко где найдется такая же или большая красота, и столько богатства в одном доме, и столько хороших вождей и храбрых мужей, но всё - таки лучше та палата, где сидит Олав конунг, сын Харальда, хотя она стоит на одних столбах!
Конунг /Ярослав/ рассердился на неё и сказал:
- Обидны такие слова, - сказал он, - и ты показываешь опять любовь свою к Олаву конунгу.
И ударил её по щеке.
Она сказала:
- И всё-таки между нами большая разница, - говорит она, - чем я могу, как подобает, сказать словами
Ушла она разгневанная и говорит друзьям своим, что хочет уехать из его земли и больше не принимать от него такого позора».
Ярослав вернулся на своё высокое место. Пир продолжался, но на душе камнем лежала ссора с женой, и не было легкости от вина, но только тяжесть сердца и разума.
«Рина, Рина, что же с тобой приключилося? Жива ли ты, или уже и на земле тебя нет!?», думал Ярослав, подпирая неверной рукой отяжелевшую от вина и горечи голову.

ПОБЕГ ИЗ ПЛЕНА
Рина развела по спальням сестер Ярослава. Издевательское известие   Болеслава о шведской принцессе не выходил у неё из головы.  «  Что же  могло случиться такого с тобой, Ясень мой ясный, что ты забыл свою Рину, и променял её на шведку? Как должно быть ты страдал, что решился на такое…», - Рина  жалела не себя, но Ярослава.
Вдруг Рина явственно услышала вой волка.  Как он звал её! Как любил своей волчьей любовью! Как сулил защиту и покой!
Дверь комнаты Марии – Добронеги приоткрылась. Девочке не спалось, она решила подойти к Рине, но застыла в дверях от страха.
Под окном что-то шуршало, двигалось, скулело жалобно. Рина отворила окно и выглянула на волю. В тот же миг огромная серая тень набросилась на неё, вытянула из окна, прикрыв её рот сильной и жесткой рукой, и потащила в густые заросли.
Мария – Добронега захлопнула дверь своей спальни и, забравшись под одеяло, замерла от страха. «Никому, никому не скажу!» - шептала девочка,  боясь, что её кто-то видел.

Луна выглянула из облака и осветила того, кто тесно, как драгоценность прижимал Рину к себе. Женщина узнала его:
- Выжлец! Как ты оказался здесь! Почто явился!?
Рина не испугалась, скорее наоборот, она была рада знакомому человеку из какого-то далекого прошлого… Как сон, как Навь… Вон и тени играют с Луной, разлетелись по небу и прижимаются к земле. Как тогда… Когда!? Уже не ведомо…
- Молчи, Рина, молчи! Не бойся. Я ничего плохого не сделаю тебе.
Стража заволновалась, по двору прокричали:
- Кто пшишел!?
И отозвались:
- Кто пшишел!?
И дальше покатилось по берегу острова:
- Кто пшишел!? Кто пшишел!? Кто пшишел!?
Выжлец подтолкнул Рину к самому краю рва, наполненного водой:
- Не бойся и не кричи.
Крепко прижав к себе женщину, он ринулся вниз. Рина почувствовала, как её тело с головой погрузилось в воду. Она чуть не захлебнулась, но в этот миг кто-то неестественно сильный схватил её за ворот рубахи и потянул  на противоположный берег. Это не был Выжлец. То был огромный зверь пёсьей породы – волк. Он вытянул её из воды, разрывая ворот рубахи.
Рина толкнула зверя. Он отскочил, отряхнул воду с шерсти,  и встал поодаль, сверкая зелёным блеском  хищных глаз.

КОРОЛЕВСКИЙ ПИР
Пир в честь королевской охоты продолжался до утра. Играли свирели, плакали лютни, гремели пьяные голоса, а Предслава сидела в высоком кресле  и боялась, что вот-вот кончится веселье, и Болеслав потянет её на ложе нелюбви и насилия.
Гости, захмелев, свалились на шерстяные кошмы и звериные шкуры.  Храпя, засыпали пьяным сном.  Болеслав мутным взглядом смотрел на жену, не понимая, где он и как попал в Ледницкий замок Он всё хотел о чем-то спросить  Предславу, называя её Одой, но язык не повиновался ему.
Покачнувшись в кресле с высокой спинкой, он упал головой на стол и захрапел  богатырским храпом.
- Если когда-нибуль судьба приведет меня к порогу вашего обиталища, знайте, что рыцарь по имени Болеслав Рыжий, король Богемии, будет счастлив видеть вас и дышать одним воздухом с прекрасной русской принцессой. А теперь разрешите мне откланяться  и покинуть ваш гостеприимный замок. Я дал слово моему покровителю Болеславу Храброму исполнить его поручение.
Болеслав Рыжий  поклонился, и,  повернувшись, вышел из залы.

Предслава ещё не понимала до конца, что произошло в её до селе горькой судьбе, но сердце впервые за несколько лет польского плена наполнилось радостью.  И только лошадиный стук копыт, уносящий короля Богемии с его свитой, вызвал лёгкое огорчение русской княжны.

Поутру Рина не появилась. За ней послали прислугу, но та вернулась одна. Предслава подняла на ноги всех обитателей замка. Рины нигде не было.
- Ах, зачем я вчера сказала ей про русалку. Может, Рина вперед меня надумала уйти на дно речное. Да ещё Болеслав сказал ей про шведскую принцессу, невесту  Ярослава.
Предслава оставалась одинокой среди младших сестер. Рина, которая была ей и подругой и первой советницей и помощницей во всех делах, исчезла из её жизни. Предслава плакала, не скрывая слез.  Ради сестер своих она должна жить, покоряться жирному развратнику и просить у Господа милости в освобождении из плена. Отчаяние от потери Рины было так велико, что даже мысли о Болеславе Рыжем не грели душу.

ПОЛЬСКОЕ ПОСОЛЬСТВО.    
Болеслав Польский после  охоты  почувствовал себя не очень здоровым. Он лежал в широкой королевской постели, возле которой хлопотливо суетился королевский лекарь со своими помощниками.  Болеславу пустили кровь, и ему полегчало.
Мысли о дочери, судьба которой ему была не известна, вновь возникли в голове короля.  Он приказал послать посольство в Киев к Ярославу, что бы выяснить всё о Болеславне и предложить обмен пленниками.
Прошло достаточено много времени. Пора уже  расставить всё по своим местам. Единственная дочь его исчезла в пределах Гардарики и никто не может  сказать Болеславу, где  обитает она. 
Польским послом  на сей раз  прибыл Болеслав Рыжий. Он с радостью согласился исполнить поручение польского короля, хотя бы ещё и потому, что прекрасная Предслава  была сестрой князя Гардарики.
Болеслав Рыжий заявил  Ярославу, что король  Польши просит возвратить ко двору его дочь, вдову Святополка, а взамен  он обязуется вернуть любую из сестер Ярослава, исключая Предславу, потому как она является его венчанной женой.
- В плену у Болеслава находится моя первая жена по имени Рина. Я хочу знать, что с ней, - в голосе Ярослава прозвучала тревога.
- Женщина по имени Рина Больше не живет в Польше, - ответил посол.
- Где моя жена? – желваки заходили под скулами Ярослава.
- То никому не известно, пане Ярослав, - посол кланялся и пожимал плечами, - но я слышал, что ваша младшая сестра Мария – Добронега видела, как  ваша жена исчезла в проеме окна.  Ещё ваша сестра сказала, что в ту ночь она слышала вой волка. С той ночи вашу жену никто не видел.
- Когда это случилось, пан посол? – Ярослав вспомнил все тревоги, которые прежде владели душой Рины.
- Точно не могу сказать. Но говорят,  что в ту ночь была большая Луна и тени бежали по небу.
Ярослав понял, что духи мертвых, Нави, навсегда отняли у него Рину Милосердную.
- Пан посол, передай своему господину Болеславу, что его дочь  постигла участь дочери, отец которой не исполняет свои обещания и клятвы.
-  Пан конунг, что я могу передать моему  господину Болеславу о судьбе его дочери Болеславны?
-  Она разделила участь мужа и была  убита   варягами.
Прием посла закончился. Болеслав Рыжий поклонился и вышел. Цели он не достиг. И это могло разгневать  короля Польши.
Ярослав поднялся с трона, но  в  тронный зал вошел рыцарь Эймунд.
- Почто пожаловал, Эймунд? – строго спросил Ярослав.
- Я пришел, чтобы узнать от моего господина, будет ли он платить нам за работу в следующем году.  Мои воины хотят слышать звон золотых монет, - Эймунд при этом положил руку на  рукоять меча. Жест давно знакомый Ярославу.
Ярослав не хотел больше содержать армию Эймунда. Этот рыцарь, так любивший поговорить о своих военных победах и хитростях, постоянно требовал добавки к  жалованью и обходился дорого киевской казне. Хотя  успешно отражал все попытки врагов Ярослава  захватить Киев и расправиться с князем.  Но уже давно никто не помышлял о  войне с Ярославом. Вот разве только полоцкий племянник Брячислав оставался недоволен  широким поприщем дяди Ярослава. Но открыто не выступал.
- Я не вижу опасности от своих соседей. Думаю, что пока  твои воины  зря едят мой хлеб.
Эймунд был оскорблен и встревожен. Он уже много заработал на службе у Киевского князя, и содержание воинов здесь было  достаточным. Они не терпели нужды ни в питье, ни в еде, ни в одежде. А вот деньги приходилось Эймунду выпрашивать. Ярослав был крайне скуп. Иногда вместо него  расплачивалась Ингигерд. Она владела богатой казной, ведь Рёнгвальд Ульвессон, управлявший Ладогой и окрестными землями, регулярно присылал своей госпоже значительные суммы и драгоценные подарки.
Покидать Киев Эймунду не хотелось. Надо было что-то придумать, чтобы Ярицвейг понял, что без него, Эймунда, киевскому князю никак не обойтись.
Ярослав не дал возможности продолжить неприятный для обоих разговор и вышел из залы во внутренние покои.
 
48. НОВГОРОДСКАЯ КНЯГИНЯ МАРГАРЕТ.
Сидя в Киеве, Ярослав доверил управление  Великим Новгородом своему сыну Илье.  Юный князь вырос любознательным и бойким. Сын Добрыни Никитича, Константин, много лет ходил у него в дядьках. Поэтому Илья Ярославич набравшись у Константина ума-разума, с делами справлялся . Новгородцы исправно платили дань, и торговля в русском ганзейском городе шла на славу.
Но не всё было ладно в отношениях   между пестуном и воспитанником.  Константин хорошо помнил, какую помощь оказал он князю Ярославу в его борьбе с Болеславом Польским и его зятем Святополком.  Знали и помнили о том и в Новгороде. Развязные и вольные новгородцы при случае  выговаривали юному Илье Ярославичу о новгородских услугах, без которых  не известно как бы сложилась жизнь его отца.  Илья вынужден был о том выслушивать и часто, вопреки своей воле, принимать решения, выгодные новгородцам.  Эта зависимость  тяготила не только Илью, но и самого Ярослава.
Ярослав, осторожный и рассудительный, всеми силами старался обезопасить свои границы. Неожиданно для Ярослава, бывший его союзник, германский король  Генрих Второй  заключил мир с Польским королем Болеславом Первым. Это сильно встревожило Ярослава. Нужны были  срочные и равноценные меры.
Вышата  подсказал Ярославу обратить свой взор на  Кнута, короля Дании и Англии. Этот успешный правитель мог создать реальную угрозу у берегов Польши, как и тесть Ярослава, Шведский король Олав Шётконунг.
Залогом дружбы между королевскими семьями явилось сватовство Новгородского князя Ильи Ярославича к  сестре Кнута Эстрид-Маргарет.
Эта по возрасту ещё молодая женщина, была уже опытной в делах любви. Первый брак с нормандским графом Рикардом не был счастливым для юной Маргарет. Она, будучи  ветренницей, влюбилась в английского  герцога Вольфа. Когда суровый Рикард узнал о проказах молодой жены, то первым и единственным решением его было, отослать от себя неверную жену к брату в Англию. Маргарет была напугана и тут же забыла о своём увлечении английским герцогом Вольфом.
Ярослав увидел во всей этой истории промысел Божий.  Он тут же посватал опытную  в делах любовных Маргарет за своего юного сына Илью.
Маргарет не заставила себя долго ждать. В сопровождении пышной свиты, она  прибыла в Великий Новгород, где её встречал жених Илья Ярославич и его  великолепный дядька Константин Добрынич.
Брак недоросля Ильи и принцессы Маргарет поспешно заключили в Десятинной церкви Новгорода.
Маргарет была верна себе. Её легкомыслие и привлекательная внешность находили применение в увлечениях далеко не безобидных для её мужа.
Ветреная англичанка приглянулась  и богатырски сложенному красавцу Константину Добрыничу.  Такого могучего, широкоплечего витязя, с такими сильными руками и открытым, умным взглядом, она никогда не встречала.
Ласки неопытного, долговязого, застенчивого мужа Ильи только раздражали Маргарет.
Однажды Илья признался своему другу Яну, сыну Вышаты, что жизни не чает без Маргарет, а она не отвечает ему взаимностью.  Она будто насмехается над ним и дразнит. А когда появляется Константин, то вся меняется. И он, Илья страдает, когда видит их вдвоём.
Ян подумал и сказал, что скоро откроется охота на лис и тут можно со стороны наблюдать  за этой парочкой, а если они  попытаются ускользнуть от  всей ватаги охотников, то проследить за ними.   
На том и порешили.

УСЛОВИЯ КНЯГИНИ ИНГИГЕРД
Княгиня Ингигерд металась по широкой горнице. Она с шумом открывала крышки окованных металлом, сундуков и выбрасывала из них дорогие наряды, подаренные ей мужем.  Она топтала парчовые душегреи, трепала сарафаны из гладкой и тонкой тафты, пыталась разорвать короткие мантии - опашницы, а длинные  тяжелые кочи   выбросила за порог  своей горницы.
Сенные девушки столпились у открытой двери, боясь слова молвить разгневанной княгине, они только крестились и взывали Богу.
- Господи! Иисусе Христе милостивый, заступись за нас, грешных…
Тяжело ступая, в горницу вошел рыцарь Эймунд.
- Ингигерд! Принцесса моя! Позволь выразить тебе  сочувствие и предложить мою помощь…
Ингигерд, увидя родное скандинавское лицо рыцаря, упала ему на грудь и зарыдала.
- Если ты и впрямь хочешь мне помочь, то проводи меня домой, в родную Свению, к дому отца моего! У меня нет больше желания жить рядом с Ярицвейгом. Он не любит меня, а я ненавижу его!  Можно ли ждать от такого союза добрых плодов!
- Ингигерд! Моя принцесса! Тебя не страшит гнев отца твоего? – Эймунду явно не хотелось  покидать щедрую киевскую землю.
- Я уже ничего не боюсь. Страшное в моей жизни уже свершилось. Родной отец обязал меня посвятить жизнь мою  скупому уроду!
- Ингигерд! Ты несправедлива к своему мужу и не замечаешь тех щедрот, что расточает Ярицвейг в угоду тебе, - увещевал княгиню рыцарь.
- Я не желаю принимать от нег знаков внимания! Лучше бы я умерла, чем делить ложе с этим колченогим!
Эймунд перебил Ингигерд:
- Накажи его так, как подсказывает тебе  твоё гневное сердце. Но не покидай Куяву , где тебе  оказывают почести, как Великой княгине обширной и богатой страны Гардарики!
- Как же я могу наказать его?  Как!? –Ингигерд кипела.
- Я ведаю, что здесь считается позором, когда глава семьи берет на кормление болдыря, прижитого женой до брака! Прикажи Ярицвейгу принять у себя юного Магнуса.
- Рыцарь Эймунд!  Откуда ты услышал такую новость о прижитом мною сыне? Отвечай!
- О! Моя принцесса! Об этом не слышал разве глухой! – Эймунд цинично улыбался, глядя  в глаза Ингигерд, всё ещё пытавшуюся  сохранить достоинство непорочной жены.
- Эймунд, это правда, что приняв у себя Магнуса, Ярицвейг навлечет на себя позор киевского народа? – Ингигерд внимательно следила за выражением лица рыцаря.
- О, да, моя госпожа! Это чистая правда!
-Тогда пойди и скажи князю, что я собираюсь в Свению.  Но если он хочет исправить свой поступок, то пусть выполнит моё условие.
Ингигерд топнула ногой, представив себе, как взволнуется Ярослав.
Эймунд встал перед Ингигерд на одно колено и поцеловал ей руку.
- Госпожа, я хотел бы утешить тебя. Нынче ночью  в твоей половине дворца я приду проверить стражу. Тогда всё обсудим, - многозначительно проговорил он.


ДЕВИЦА ТУЖИТ, А СЕРЫЙ ВОЛК ЕЙ ВЕРНО СЛУЖИТ.
Огромного волка, несущего на спине женщину,  видели люди разных селений от западной стороны Руси до её низовских земель.  Волк легкой тенью летел по лесным тропинкам, а почуяв людей, сворачивал в чащобу. Это было необычно, страшно, необъяснимо. Люди стали бояться ходить в лес, опасаясь столкнуться с лесным оборотнем, и детям наказывали не отходить далеко от дома.    В деревнях появились сказки о волке, крадущем женщин и детей.
Путь Выжлеца и Рины лежал далече, на Русь Залескую, туда, где обитает вольное племя мерян. 
На привале Выжлец, обернувшись человеком, развел костер.
- Рина, ты отдохни, посиди тут. А я на охоту пойду, дичи добуду, - сказал так и исчез в чаще лесной.
Рина молчала. Она не находила слов, чтобы  как-то ответить на заботу Выжлеца. Тревожные мысли уносили её то в Ледницкиц замок к оставшимся там пленницам, то на берег Волги – реки, где  ширился покинутый Ярославом, княжий дом. Дом, где так страстно любили они друг друга. Рина поднимала из глубин памяти самые счастливые минуты жизни, украшенные любовью Ярослава, и не находила ответа на вопрос: почему?! Почему он променял, её, Рину Милосердную, на шведскую принцессу, которая никогда не полюбит его.  Никогда! И дети их родятся  без любви. И не будут они украшением и защитой  Земли Русской! Они впитают в себя корысть отца и ненависть матери.
-  Нет, не будут они  украшением земли, - качала головой Рина.

ОХОТА НА ЛИС.
- Маргарет, держись крепче! – прозвучал голос Константина Добрынича над ушком новгородской княгини. В тот же миг она услышала свист кнута. Спокойная кобылка её вдруг взвилась на дыбы и, взбрыкнув, понеслась, не разбирая дороги,  по луговине к лесу
- Кобылка понесла! – вскричал Константин и пятками юфтевых сапог ударил своего тяжеловеса. Конь рванулся следом за кобылкой Маргарет.
Илья нерешительно взглянул на Яна.
- Дай им уединиться. А там и мы нагрянем, - Ян придержал уздцы Илюшкина коня.
Два друга мерным шагом направили своих коней к лесу, где скрылись Маргарет с Константином. Проехав часть леса, друзья прислушались.  Где-то трещала сорока, выдавая присутствие людей.  Друзья переглянулись и спешились.  Впереди за густыми елями увидели пасущихся коней. Илья узнал кобылку Маргарет, рядом  щипал траву стреноженный конь Константина..
Осторожно ступая, друзья раздвинули ветки кустов, скрывающих наездников.
Увидев жену на коленях у Константина, Илья отпрянул
- Да ты не прячься! Смотри, смотри, чтобы потом не говорил мне, что я навет творю на твою жену, - прошептал Ян.
Илья видел, как Константин целует его жену, щекочет бородой её нежную шею, как наползает на неё всей своей тяжестью, и гнев обманутого мужа, наполнил его сердце.
- Пойдем, Ян!
Илья затрясся всем телом, и, ломая сучья, не соблюдая осторожности, устремился к своему коню. Дорогой Илья плакал, размазывая слезы по, искаженному обидой лицу.
- Убью! Эту ****ь Британскую убью!
- Ты, княже, не руби с плеча. Брат княгини Маргарет не простой  холоп, а король Дании и Англии, вступится за сестру, тогда пощады не жди уже от отца своего, - увещевал Илью Ян Вышатич.
- Уйду я в Залескую Русь, в Ростов наместником отпрошусь, али засяду в новом Ярославле – граде.  А эту распутную шлюху оголю и посажу под землю, в ледник! Там пусть и вспоминает своего почетника, Константина! Пусть сдохнет там.
- Илья, ты слезы-то вытри. Скоро  приедем. Виду не показывай, - Ян давал советы Илье, жалел друга. Самому впору заплакать вместе с ним.

СОГЛАСИЕ
Ярослав всё чаще уединялся в своем дворце. На то были причины.  Рана бедра время от времени  воспалялась так, что он не мог сидеть  на коне.   Он ничего не говорил окружающим, терпел, но отказывался от  игрищ, турниров, охоты. Он даже прекратил собирать дружину и киевлян на пиры. Это отдаляло его от людей. Его сравнивали с отцом Владимиром Красно Солнышко, и сравнение это было не в пользу Ярослава.
Зато ему нравилась комната позади его спальни, где он разместил любимые книги. Там он не ощущал своего одиночества. Чтение сочинений мудрецов приводили его в восторг. Он соглашался и не соглашался. Он спорил сам  с собой и  вновь углублялся в тексты, ища ответы на вопросы государственные, философские и житейские. Он приглашал к себе священников для беседы о духовном, а однажды вспомнил об Иларионе и велел разыскать его и привести во дворец.
Иларион жил пустынником в пещере, котору сам вырубил пещанике недалече от Киева.
Личная драма подвигла  священника на глубокие размышления о значении человека на земле, о значении Бога для  души человеческой, о людском  обществе и его  порядках и законах, о том, что дает крепкая вера и какой Благодати  можно достичь, если  раскрыть свою душу на встречу Богу Христу.
В палаты Ярослава Иларион вошел, ведомый слугой.  Голые ноги его  ступали на ковры и дорожки, постеленные на каменные плиты дворца, и он усмехался тому, как много люди хотят для себя, хотя жить можно, довольствуясь малым.
Встреча с Ярославом была трогательной. Оба прослезились, вспоминая  поход в Залескую Русь, и крещение людей, и труды праведные на благо Киева и его народа. И ещё много  что вспомнили и обсудили два старых друга.
- Кротость, кротость человеческая всему исцеление.  Тебе тяжко, верю, княже, верю. А ты  не давай воли страстям. Молчи и слушай. Даже хулу на себя слушай без  злобы. Господь вразумит и хулителей твоих и срамом покроет  их головы. А ты молись Господу и терпи. Снизойдет Благодать-то, снизойдет.
С Иларионом было просто и  интересно.  Душа князя начала оттаивать.  Кротость и впрямь будто поселилась в душе. Кротость и покой.   
 
Неожиданно,  явился дерзкий рыцарь Эймунд и с важным видом начал объяснение с Ярославом от имени Ингигерт.  Он всячески подчеркивал своё физическое превосходство и  гордился своей связью с княгиней.
Ярослав выслушал  и сказал:
- Передай княгине,  пусть она придет ко мне и сама скажет, в чем  её нужда, – отвернувшись от  рыцаря, дал понять, что разговор с ним окончен
Ингигерд не заставила себя долго ждать. Она явилась к мужу и  высокомерным тоном объявила ему свою волю.
Далее скандинавская Сага повествует:
«Ты теперь должен, - говорит она, - послать корабль в Норвегию к Олаву Конунгу. Я слышала, что у него есть молодой сын, незаконный, пригласи его сюда и воспитай его, как отец, потому что правду говорят у вас, что тот ниже, кто воспитает дитя другого.
Конунг Ярослав говорит:
«Тебе будет то, чего ты просишь, - говорит он, - и мы можем быть этим довольны, хотя конунг Олав больше нас и не считаю я за унижение, если мы воспитаем его дитя.
И послал конунг Ярослав корабль в Норвегию»
В ту же ночь Ярослав вошел к своей жене в опочивальню и   был зачат второй сын Ярослава, княжич Святослав, названный в честь   деда, славного воина Святослава, когда-то покорившего  множество стран и земель и погибшего у Днепровских порогов от руки кочевников  и  предательства киевлян. 

СМЕРТЬ  КНЯЗЯ НОВГОРОДСКОГО.
Ян приказал подать князю подогретого вина. Илья выпил залпом вино и с грохотом поставил кубок на стол.
-Ещё! – приказал он.
Второй кубок он выпил так же  быстро.
- Ян, как пережить такое? Я любил её,  а она, змея,  дядьку моего присмотрела! Константина убью, а её раздену донага и посажу в ледник, пусть сдохнет. Стерво!
Ян видел, что  мысль о наказании Маргарет колом засела в пьяной голове Ильи и была решенным делом для него.
Уже стемнело, когда  на княжий двор въехали  Маргарет и Константин. Константин принял княгиню на руки и осторожно опустил на мощеный двор. Илья, нетвердо стоя на ногах, вышел на крыльцо Он был пьян, бледен, тяжело дышал:
- Константин! Как смел ты дотрагиваться до моей жены!- Илья замахнулся на Константина.
Константин оттолкнул руку Ильи. Тот не устоял на ногах и, опрокинувшись навзничь, ударился головой о камни мостовой.  Кровь заструилась из ушей и носа его, окрашивая княжий двор.
Константин склонился над телом Ильи. Князь новгородский не дышал.  Константин не хотел верить своим глазам:
- Батюшки светы! – перекрестился Константин, - Что я наделал!

КЛЫК ОБОРОТНЯ,
Пламя  костра плясало  перед глазами Рины. Оно то стелилось по  поленьям, то взмывало вверх, переплетаясь  языками и вызывая причудливые картины. В какой-то миг перед Риной встал  облик юного князя новгородского. Илья! Сын! Княжич!
Рина увидела его распростертого на камнях. Алая молодая кровь текла ленивым ручейком и застывала на мостовой. Рина вскочила с коряги, на которой примостилась.
- Илюшенька! – забилась Рина, заголосила, - Сыночек!
Из чащи выкатился Выжлец с пойманным зайцем в руках.
- Рина! Что прилучилось с тобой!  О чем взываешь!? Скажи мне, - прохрипел Выжлец, ещё не успевший придти в себя после охоты.
Рина рыдала, взывая к Макоши Чудной.
- За что? За что ты наказала меня, Мать – Земля, Макошь Чудная!  За любовь не наказывают! Это неправильно!  Ведь любовь – это не грех!  Прости меня! Верни мне сына живого и здорового!
Выжлец тряс Рину за плечи:
- Рина, Рина, что с тобой?- спросил участливо и прижал к своей груди.
Рина подняла на Выжлеца глаза. Сколько ненависти было в её взгляде!
Выжлец попятился, чуть не угодив в костер.
- Это ты! Ты наколдовал!  Ты пожелал мне и Ярославу несчастья вечные! Ты проклял нас! Уйди! Уйди с глаз моих, пёс злобный! – Рина замахнулась на Выжлеца палкой.  Он зарычал и бросился на женщину.
Рина почувствовала, как острый волчий клык вошел в её шею. Она увидела край звездного неба и провалилась в темноту.

ВЕСТЬ О СМЕРТИ СЫНА.
Установился зыбкий мир князя Ярослава и строптивой Ингигерд. 
Только было, князь облегченно вздохнул, но тут  пришла горькая  весть из Великого Новгорода о смерти сына Ильи.
Гонец толком ничего не сказал о причинах смерти князя Ильи, только всё повторял, что Константин Добрынич виновен зело, что княгиня Маргарет  виновна зело.
Ярослав, собрав наскоро дружину, двинулся на север в Новгородские края. Он спешил, чтобы похоронить  сына и после учинить дознание и суд по горячим следам преступления.
Ярослав страдал, оттого что ниточка, связывавшая его с любимой женщиной, Риной Милосердной, трагически оборвалась. Сын Рины  умер. Брак его с Эстрид-Маргарет закончился неудачно и не дал потомства королевской крови  русскому кагану Ярославу Мудрому.
Прибыв в Новгород, Ярослав задумал  казнить Константина, но  получил весть от Ингигерд, что она вновь понесла. Ради будущего сына, Ярослав сменил гнев на милость и повелел сына Добрыни Никитича посадить в темницу, а затем приказал отправить его в Залескую Русь в город Ярославль.
   
Маргарет поспешно отправили в Англию. Она не  унывала, там, в Англии она надеялась встретиться со своим  прежним любовником герцогом Вольфом.  По прибытию в Англию она вскоре вышла замуж за Вольфа, которого брат Маргарет, Кнут Великий, определил  наместником в Дании.  От брака Маргарет с герцогом Вольфом  происходит  датский король Свен Эстридсен. 

НА ВОЛЖСКИХ БЕРЕГАХ.
Город взбудоражило известия, что огромный волк появился в ярославских лесах, плотно окруживших город. Сказывали, что волк тот не простой, что, будто, охраняет он спящую женщину красоты неописуемой, и никто не может подойти к его логову. 
Охотники собрались облавой на зверя, но тот, уводя стрельцов от места своей лежки, до темноты водил их по лесу, проявляя не волчьи повадки, а человечьи. А в темноте сгустившихся сумерек и вовсе исчез с глаз  людей опытных, лучших охотников города.
Матери прижимали к груди младенцев и молились Богу Христу и Пресвятой Богородице  о спасении их чад от зверя лютого. По ночам слышался отдаленный вой волка, а за окном жуть тьмущая.  Навьи тени зловеще мелькают на круглом лике луны, отчего останавливалась кровь в жилах,  и члены людские сковывал ужас.
Городской староста Ерофей, что когда-то прибыл с юным князем Ярославом на крутой берег Волги да так и остался тут, исполняя волю князя, встревожился дюже.   Он поверженного Велеса хорошо помнил и проклятья оборотня Выжлеца тоже не забыл, хоть прошло не одно лето с той поры. И каждый год случалось на  земле Ярославовой какая - нибудь непроторица: то дожди льют всё лето, то морозы ранние ударят. То скот  начнет падать от болезни незнаемой, а то люди зачичеревеют, да и повалятся, как снопы,  мертвым сном одолеваемые. 
В этот год  случился неурожай хлебушка. Лето стояло холодное, мокрое. Поля с неприхотливой рожью вымокли, зерна не дали. Тощие невызревшие колосья обирали вместе с  соломой под проливным дождем. Молотили всё, как на корм скоту, предугадывая  тяжелую, голодную зиму. Прошлогодние остатки зерна  расходовали скупо, боясь просыпать на землю хоть  малую толику.   
Старый волхв Кича исчез куда-то. Поговаривали, что вырыл он землянку диковинную. Та землянка в длину дюже велика и в высоту тоже. Что денно и нощно молится он в этой землянке за людей мерянского рода, что  просит у поверженного Бога Велеса прощения за грехи человечьи, снять   проклятие  оборотня Выжлеца, что напророчил  земле Ярославовой беды  несносные.  Да видимо,  разгневался Велес Батюшка и не дает Благодати  сему  месту окаянному.
Ерофей, может, и не поверил бы этим рассказам, но вдруг обнаружил, что  старый  деревянный идол, вырезанный ещё древними мерянами ввиде Бога Велеса, исчез из Медвежьего оврага. А когда-то ведь был повержен князем Ярославом и его дружиной и даже подожжен. Только вот древесина была слишком плотной и не занималась  огнем, а шипела и стреляла щепой. Тогда и столкнули его в овраг. Долго он там валялся, зарос травой, и уже не было видно  идолища поганого. А тут хватился Ерофей, мол, глянуть надо на Велеса-то, чай, гнилушки одни остались. А его и вовсе нет. Накоси, пропал Велес!
Долго чесал в затылке Ерофей. Как можно  такую тягу унести. Людям это не под силу.!
А теперь вдруг прорва какая! Волк – оборотень  объявился! И воет по ночам, и воет, когда Луна в силу входит.
Не хорошо это. Надобно порядок навести, да как подступиться к такому делу!
Ерофей перебирает в памяти дела давно минувшие, когда ещё с Ярославом город ставили. Вот было время!  Князюшка молодой, кудреватый, румянец на ланитах играет, как у девицы красной. А уж смел да дерзок! Мечтал мытню на Волге поставить, деньгу собирать с проходящих купцов, разбогатеть. Тогда уже о звоне казны мечтал!
Ныне вот купцы из Новгорода прошли мимо Ярославля, мыто    серебром заплатили. А на монетах тех имя князя Ярослава высечено и лик его.
Только не похож на себя князь. На бритой голове чуб киевский, усы висят длиннёхоньки до подбородка, аж род закрывают. А взгляд строгий,  вымученный какой-то.
Ерофей тогда долго крутил серебряную монету, рассматривая изменившийся, уже незнакомый  лик Ярослава.
«Бегут лета, бегут…, а мы ветшаем, потому как смертен человек»,- Ерофей тяжело вздохнул, натянул на себя  тулуп повыше головы. Так – то потеплее.
 «Однако, надось вновь народ собирать на зверя. Только, как его возьмешь!? Стрелы отскакивают от жесткой волчьей шерсти, мечи тупятся…  Константин Добрынич сказывал, будто осиновыми кольями можно убить оборотня…  Разве что осиновые колья попробовать….  Вот оно и ладно».
Целый день по приказу Ерофея, голодные и потому злые, мужики мастерили рогатины да колья из осины, чтобы прижать зверя к земле и забить кольями до смерти.
В светлую лунную ночь  собрались храбрецы на Ярославовом дворе. Прочли молитву Пресвятой Богородице, Заступнице. А как заслышался волчий вой, двинулись в глубину леса, плотно держась друг друга.
   
ВОЙНА С БРЯЧИСЛАВОМ
Отдав распоряжения в Новгороде, и посадив наместником вместо Ильи  своего первого сына от Ингигерд, Владимира, Ярослав  отправился в Киев.
Придя в Киев, он получил известие, что племянник его, Брячислав, сын старшего Брата Изяслава, сидевший в Полоцке, напал на Новгород. Он был недоволен своим уделом, завидовал  Ярославу, которому принадлежали Киев и богатый Новгород.   Брячислав   ограбил жителей Новгорода и многих взял в плен.
Получив известие, что Брячислав движется к Полоцку, отяжеленный обозом и большим числом пленников, Ярослав направил  вдогонку ему варягов во главе с Эймундом.
Эймунд отбил у Брячислава и обоз,  и пленных, новгородцы вернулись по домам, а Эймунд  в Киев.   
Рыцарь Эймунд хорошо поживился в этом походе, но  ему хотелось получить ещё больше.   
Варяг  понимал, что новгородцы люди богатые, помогают Ярославу искренне, и потому затребовал ещё большей  оплаты за свои ратные труды.
Ярослав был недоволен.

Эймунд вошел в покои Ярослава рано утром во время его молитвы. Ярослав поднялся с колен.
«Прядь об Эймунде» рассказывает так:
«Прошли лето и зима, ничего не случилось и опять не выплачивалось жалованье. Некоторые открыто  говорили конунгу /Ярославу/, что много можно вспомнить о братоубийстве,(о приказе Ярослава убить брата Святополка) и говорили, что норманны теперь кажутся выше конунга ( имеется ввиду, что норманны считают себя благороднее Ярослава). Настал день, когда должно было выплатить жалованье, и идут они в дом конунга. Он хорошо приветствует их и спрашивает, чего они хотят так рано утром. Эймунд конунг отвечает:  «Может быть, вам, господин, больше не нужна наша помощь, уплатите теперь сполна то жалованье, которое нам полагается».  Конунг сказал: « Многое сделалось от того, что вы сюда пришли». «Это правда, господин, - говорил Эймунд, - потому что ты давно бы  был изгнан и лишен власти, если бы не воспользовался нами.  А что до гибели брата твоего, то дело обстоит теперь также, как тогда, когда ты согласился на это!»
- Что же вы порешили? - спросил Ярослав.
- То, чего тебе меньше всего хочется!- с угрозой в голосе проговорил Эймунд
- Я не могу предположить всего…- улыбнулся Ярослав.
- А я знаю, чего тебе меньше всего хочется, чтобы мы ушли к Брячиславу, племяннику твоему.
Эймунд и некоторые из его приближенных  имели дерзость намекать Ярославу, что якобы по его распоряжению был убит его брат Святополк. И это им было хорошо известно,  потому что они это сделали, за что получили деньги.
Намек перешел в угрозы, и вот теперь Эймунд угрожал Ярославу перейти на сторону врага и рассказать Брячиславу о том, что Святополк был убит по приказу Ярослава.
- И мы всё же поедем и к брату твоему и племяннику сделаем всё, что можем, а теперь будь здоров, господин, - сказав это, Эймунд вышел от Ярослава.
Ярослав подошел к окну.  И увидел, что  варяги во главе с Эймундом  быстро  направились на берег, где у них были подготовлены  лодьи.
Тихо вошла Ингигерд, она встала рядом с Ярославом, глядя, как уходят варяги.
- Быстро они ушли и не по нашей воле, - огорчился Ярослав
Ингигерт ответила:
- Зря ты с  Эймундом конунгом делился своими намерениями.  Теперь он, зная всё о твоих делах, ушел к твоему врагу.
- Хорошо бы он не дошел,- - испытытующе глянул Ярослав на Ингигерд.
- Да, - ответила Ингигерд, - это было бы хорошо, но до того как мы их уберем, жди от них какого - нибудь бесчестья для себя.
Перед лицом опасности, Ингигерд изменилась. Теперь их брак впервые за многие годы совместной жизни  можно было назвать крепким союзом.

ЗА СТЕНАМИ ЛЕДНИЦКОГО ЗАМКА.
Заскрипели подъемники, загремели цепи, медленно опустился подвесной  мост, открывая дорогу к замку, где  жили пленницы Болеслава Храброго.  Предслава увидела в окно, как на рысях к дверям её жилища летит  вереница всадников, в развевающихся коротких плащах.
Впереди всех шел верхом рыцарь, в латах, без шлема, его рыжие кудри не были похожи ни на чьи другие. 
Сердце Предславы замерло. Что это?  Мечты о счастье сбываются?
Болеслав Рыжий  вошел в залу и направился к ней.  Встав на одно колено, он склонил голову  перед Предславой:
- Моё сердце больше не хочет повиноваться разуму. Я бессилен бороться с собой. Я люблю вас, моя королева.
Предслава смотрела на его рыжие кудри и слезы текли по её щекам.
- Отчего плачет прекрасная дама моего сердца? Чем я огорчил её? Ты скажешь мне, любимая? – Болеслав Рыжий поцеловал пальчики  русской княжны. Она не отняла руку, только всхлипнула и отвернулась.
- Как вы попали сюда, господин, в клетку к запертой  птице.  Если король Болеслав узнает о вашем визите, он убьет и меня и вас, - Предслава пыталась справиться с волнением, но голос её дрожал.
- Выслушайте меня, прекрасная Предслава. Я должен рассказать Вам всё о себе.
Болеслав Рыжий подвел Предславу к глубокому креслу возле очага, на котором любил сидеть Болеслав Храбрый, сам сел рядом.
Болеславу  хотелось рассказать любимой женщине, как он был свергнут с Богемского престола братьями Яромиром  и Олдржихом, как он бежал в Польшу, а Болеслав Храбрый принял его и повел свои войска на Богемию. Братьев посадили в темницу, где один из них был казнен за измену, а другой бежал.  Через некоторое время  оставшийся в живых брат учинил заговор  и  вновь изгнал Болеслава Рыжего из Богемии. С тех пор Болеслав Рыжий, скитается в землях Польши под покровительством Болеслава Храброго.
- Болеслав Храбрый мой господин и защитник. Я в благодарность за его  покровительство, исполняю  поручения короля и тем жив, но я ничего не могу поделать с собой. Я полюбил вас, как только увидел в первый раз, - признался Рыжий рыцарь.
- Ах, Болеслав! Если бы я была свободна, я бы посвятила свою жизнь вам  и всеми силами я  бы утешала вас в ваших печалях и  горестях.
В этот момент  в залу крадучись проскользнул святитель Анастас.  Темная тень его слилась со стеной в неосвещенном углу. Он внимательно слушал сбивчивые объяснения влюбленных, поглощаемые  могучими стенами  замка.   
В ту же ночь  по  подвесному мосту простучали копыта  быстрого гонца. Он скакал в Краков, к королю Болеславу с известием об измене в Ледницком замке.

ОСКОРБЛЕННАЯ ИНГИГЕРД
Ингигерд хорошо понимала, что человека, обладающего хитростью, смелостью, и воинской смекалкой, да ещё знающего все секреты киевского князя, нельзя было выпускать из города.
И если богомольный Ярослав уповал на Волю Божию, то Ингигерд надеялась только на себя. Она призвала к себе верного ей  ярла Рёнгвальда Ульвессона, который, оставил Ладогу на наместников, и прибыл ко двору Ярослава. 
Ингигерд объяснила Рёнгвальду, что Эймунда нельзя выпускать из города, что если  викинг  не согласится на её  условия, то его следует убить.  И сделать это надо было по знаку, который она подаст: снимет с руки перчатку и взмахнет ею в воздухе.
Рёнгвальд уточнил:
- Госпожа, правильно ли я понял, что ты хочешь пойти в самое логово врага?
- Ты понял правильно. Мне нужна твоя помощь.
Ингигерд,  бесстрашно  шла на переговоры с Эймундом. Она не испытывали ни страха, ни волнения. Наоборот, она чувствовала  свою правоту и необходимость этого шага. Ведь за её спиной остались её дети, её муж - богомолец, земля, на которую она ступила в статусе княгини и которую обязана была защищать.
Она приказала Рёнгвальду расставить по берегу Днепра  своих людей, готовых, если понадобиться, придти ей на помощь.
Верхом, на боевом скакуне, Ингигерд подъехала к пристани, где стояли лодьи Эймунда.  Она увидела там же верных ей людей. Рёнгвальд правильно всё расставил. 
Рёнгвальд крикнул в сторону корабля, где находился Эймунд, что княгиня Ингигерд хочет говорить с ним.
Эймунд  засмеялся, стоя в кругу своих товарищей:
- Не будем ей верить, други, ведь она умнее конунга Ярицвейга, но… я не хочу отказывать ей в разговоре. Ведь она мне тоже не отказывала, когда я просил её кое о чем…! -  он цинично захохотал, и все норвеги подхватили его смех.
Друг Эймунда, Рагнер, сказал ему:
- Я пойду с тобой.
- Я не беру  на встречу с женщиной другого мужчину. Это же не военный поход, и не пришла же неравная нам сила…
Эймунду бросили под ноги сходни. Он легко сбежал по ним.
Далее «Сага об Эймунде» повествует:
«На Эймунде был плащ с ремешками, а в руках меч. Они /с Ингигерд/ сели на холме, а внизу была глина. Княгиня и Рёнгвальд сели близко к нему, почти на его одежду. Княгиня сказала:
- Не хорошо, что вы с конунгом так расстаетесь. Я бы очень хотела  сделать что-нибудь, для того, чтобы между вами было лучше, а не хуже»
Ингигерд сказала Эймунду, что принесла дорогие подарки его друзьям и ему в знак примирения. Эймунд видел перед собой только красивую женщину, с которой он  должен расстаться. Он расстегнул все ремни на своем плаще, и накрыл Ингигерд его полой. Он пытался незаметно для всех прижать княгиню к себе, и поцеловать. Руки его  скользили по её стану, по груди, по лицу. Ингигерд отстранилась, чтобы снять перчатку.  Кожаная перчатка, облегавшая руку княгини, будто прилипла к руке. Наконец, она стянула злополучную перчатку и подбросила её вверх.
Эймунд не сразу понял, что произошло. Люди Ингигерд карабкались со всех сторон на холм, где  сидели Эймунд с Ингигерд.  Эймунд не зря был славным воином. Подхватив Ингигерд, он скатился с ней по скользкой глине в сторону своего судна. Норвегии выскочили на берег, завязалась драка. Ингигерд втащили на корабль и оттолкнули его от берега.
Рагнар, друг Эймунда сказал:
- Я предупреждал тебя, друг.  Теперь, Эймунд, мы  не дадим тебе решать судьбу этой женщины. Мы увезем её с собой и потребуем у Ярослава большой выкуп».
Ингигерд  была в бешенстве, что её планы раскрыты, и она не достигла своей цели  да ещё попала в плен. Она раскраснелась, волосы её трепал ветер. Эймунд любовался ею.
- Это не годится, Рагнар. Пусть она вернется домой с миром, я не хочу так порвать нашу дружбу с княгиней.
Далее «Сага об Эймунде» повествует:
«Поехала она домой и не радовалась затеянному ею делу. А они (Эймунд с дружиной) отплыли  и не останавливались, пока не  прибыли в княжество Брячислава».   

ЖЕСТОКАЯ РАСПРАВА
Болеслав Храбрый, которому донесли о визите Болеслава Рыжего на Ледницкий остров, был взбешен. Он негодовал на человека, ответившего ему черной неблагодарностью за военные услуги, за приют в своей стране, за добрые отношения.
Как он посмел!  Предслава была для Болеслава любимой женщиной, православной женой, и к тому же пленницей.
Он  встал с постели и, едва держась на ногах, приказал сопровождать его в Ледницкий замок.   Дорога от Кракова показалась Болеславу очень тяжкой. Никогда он не испытывал таких неудобств и внутренней боли, как сейчас. К трудностям дороги прибавилась душевная боль. Болеславу предстояло осудить своего недавнего друга, богемского короля, любимую женщину, и как-то наказать обоих!
Предслава услышала скрежет опускаемого моста, стук быстрых конских копыт, и знакомый голос человека, которого она ненавидела давно и страстно.  Предслава поняла, какие страшные последствия Болеслав Рыжий и она  навлекли на себя и на несчастных сестер её. 
Король Польский ввалился в залу, где перед очагом сидел  богемский изгнанник и улыбался так, будто ничего не произошло, будто только вчера они расстались с Болеславом!
Предслава поспешила навстречу королю.  Она учтиво  поклонилась, приветствуя господина, понимая, что  сила не на её стороне.
Болеслав Польский, опираясь на руку, подскочившего к нему Анастаса, прошествовал к своему креслу. Отдышался, и произнес, указывая на Болеслава Рыжего:
- Взять этого неблагодарного, ослепить и бросить в темницу.
Предслава бросилась в ноги королю:
-Умоляю, господин, Болеслав ни в чем не виновен. За что ты казнишь его!
- За любовь, - отдышавшись, проговорил король.
Болеслав Рыжий, попытался бежать через окно, но ему скрутили  руки и подвели к очагу.
Один из слуг короля опустил в огонь своё копьё.
Болеслав Рыжий  вырывался, что-то кричал. Ему заткнули кляпом рот. Предслава, видя эту страшную картину, упала  без чувств.
- Не трогайте её, пусть умрет, если ей так хочется, - распорядился король Польши. 
Болеслав Рыжий извивался изо всех сил, пытаясь вырваться из рук палачей, но слуга короля вонзил в его глаз покрасневшее от огня, копьё. Глаз Болеслава Рыжего вытек вместе с кровью.
Второй глаз вытек, когда богемец  был в беспамятстве.  Он упал на руки палачей, и начал задыхаться.
- Вытащите кляп изо рта, а то помрет раньше времени! - Приказал Болеслав Храбрый, - отвезти  его в Краков и бросить в темницу…  Пусть сгниет там. Так наказывают неблагодарных друзей!
Он указал на дверь.  Ослепленного Болеслава Рыжего выволокли на улицу.
- Я устал…, - король, опираясь на руку слуги, встал, пошатываясь, пошел к двери. - Пленниц запереть в башне, посадить на хлеб и воду. 
Вереница рыцарей покинула Ледницкий замок.  Болеслав Рыжий завершал череду конников, сидя задом наперед  на своем скакуне. Руки его были связаны за спиной. Он шатался, привязанный сердобольными палачами к седлу. Рот его, освобожденный от кляпа, издавал тонкие, скулящие звуки. На большее, у казненного Богемского короля, сил не было
Сестер Ярослава согнали на самый верх башни. На пол бросили  несколько охапок соломы. Туда же внесли почти бездыханную Предславу.

СМЕРТЬ ОБОРОТНЯ,
Огромный, с рыжими подпалинами, и сединой за ушами, волк, скалил зубы и огрызался на рогатины, чуя приторно кисловатый запах очищенной от коры осины.  Он поводил налитыми кровью глазами, вспыхивающими зеленым, хищным огнем. Готовясь к последнему в своей жизни прыжку, он выбирал себе жертву. Старый Ерофей и  седой волк встретились глазами. Ерофей перекрестился от страха.
Оттолкнувшись  от земли, волк взметнулся над темным кругом озлобленных людей, трусливо  выставлявших вперёд  заостренные колья и рогатины.
Взлетев вверх, Волк вдруг понял, что Небо не принимает его. Небо отдавало его в жертву  человеческой злобе и ярости. Удар острой палкой пробил ему брюхо. Зверь взвыл и всем волчьим телом свергнулся под ноги  ликующей толпы.
Люди набросились на него, они били его, втыкали в него заострённые концы кольев, пригвождая к земле, с силой извлекали осину из его тела и вновь протыкали насквозь.
Луна с любопытством наблюдала, как кровь заливала место казни существа, порожденного её чарами.  Бессмертие, подаренное ею получеловеку – полуволку, было им утрачено. Луна занавесилась  тенью слетевшейся Нави. Лес потемнел, закачались ветви деревьев, зашуршала нечисть лесная, застонала, заохала.
Ерофей утер вспотевший лоб. Ясно было  – с волком - оборотнем они справились. Пора по домам. В ту же минуту Луна вновь  открыла свой лик и взглянула на лесную поляну. Она осветила мертвого человека, опрокинутого на спину, искалеченного острыми кольями.
- Где же волк? – вскрикнул один из молодых горожан.
- Кол воткни ему в сердце, а то опять волком обернется, - посоветовал Ерофей.
Кол  вошел в сердце оборотня и окрасился поганой кровью.
Ерофей наклонился над трупиём:
- Узнал я этого зверя. Выжлец это.
- Какой такой Выжлец? – полюбопытничал Константин Добрынич.
- Был тут у нас такой… из мерян родом…
По едва заметной тропе, мужики потянулись к дому.  Ерофей почувствовал, как первые лёгкие снежинки упали на его лицо и растаяли  мигом.
- Вот и до зимы дожили… Господи, дай  силы пережить этот  год.
Ерофей не зря молился: зима предстояла голодная, жестокая, мертвецкая.   На Волге уже вставал лед, суда, которые могли бы придти на помощь ярославцам, перестали  ходить по реке. 
«Голод! Голод! Голод! – стучало в висках старосты Ерофея, -  был бы Кича  жив, может, присоветовал чего – нибудь мудрый человек. Он хоть и язычник, а жить-то всем хочется, и язычнику и христианину.  Душа у него суровая, да сердце жалостливое». 

В СТАНЕ БРЯЧИСЛАВА
Измена Эймунда и переход его на сторону врага, оскорбили Ингигерд, она решилась:  рано по утру Ингигерд с дружиной выехала из Киева и  направилась в сторону Полоцка, в родовое гнездо Рогволдовичей.
    
Варяг Эймунд не зря слыл самым хитрым и  успешным военачальником своего времени. Уходя из Киева, он оставил там верных людей. Соглядатай Эймунда, мчал в сторону Полоцка, где в то время уже находился его господин Эймунд со своим войском.
Брячислав милостиво принял Эймунда. Он не стал припоминать  того, как ловко Эймунд отбил у него, Брячислава, обоз новгородский с пленниками, но,  соблюдая гостеприимство, поинтересовался, что нового может сказать  норманн князю.
Эймунд рассказал Брячиславу, как  плохо расстались они с Ярославом и упрекнул киевского князя  в скупости и не желании оплачивать ратный труд варягов.
- Что же вы теперь думаете делать? – Брячислава  позабавила денежная неудача прославленного варяга
- Я сказал Ярицвейгу конунгу, что мы сюда, к вам поедем, потому что я подозреваю, что  он хочет уменьшить твои владения, - Эймунд хотел настроить  племянника против дяди.
Брячислав насторожился. Ему не хотелось вступать в войну с Ярославом. Он уже потерпел поражение под Новгородом. Но  отдавать принадлежащие ему земли, тоже не хотел.
Эймунд понял, что Брячислав боится войны:
- Хотите ли вы, чтобы мы были с вами,  или хотите, чтобы мы  ушли? И думаете ли вы, что вам нужна наша помощь? – Эймунд  нанимался на работу. Он умел это делать. Ведь сначала надо запугать хозяина, а потом выторговать хорошее вознаграждение.
- Да, я хотел бы воспользоваться вашей помощью. Но чего ты хочешь за это?- нерешительно проговорил Брячислав.
- Того же самого, что было у нас с Ярицвейгом. И назвал плату.
Брячислав не сразу ответил:
- Дайте мне срок  посоветоваться с моими мужами, потому что они дают деньги, хотя выплачиваю их я
Эймунд согласно кивнул головой:
- Конунг Брячислав должен созвать тинг , Я понимаю. Я буду ждать решения тинга, - поклонился Эймунд Брячиславу и вышел из  палаты.

СПЯЩАЯ КРАСАВИЦА
Старый Кича стоял на коленях перед глубокой ямой, по краям заросшей репьём и чертополохом.
- Эва, волчара! Куда заховал княгинюшку нашу, - ворчал волхв, раздвигая упрямые стебли.
На дне ямы, устланном  желтыми листьями, сухой травой, да мягким зеленым мхом, глубоким сном спала Рина. Кича с трудом спустился вниз, провел чуткими пальцами по её лицу и прошептал:
- Встань, пробудись, услышь голоса живые. Птицы небесные, звери лесные, рыбы речные, ужики желтощекие – все ждут твоего пробуждения.
Рина не услышала слов старого волхва. Дыхание её будто замерло, и сердце не стучало, а лишь изредка вздрагивало, лениво толкая кровь по голубым тонким жилкам.
- Мать Земля, Макошь Чудная, отпусти дочь свою на встречу с Белым Днем. Не держи в своем лоне дитя своё, позволь ей надышаться свежестью, позволь зимнему Солнцу, Ярилу - Батюшке  обласкать  дитя твоё и дать ей новые силы Яви!
Кича приподнял безжизненное тело женщины и бережно уложил на край волчьей ямы.  Сам, подтянувшись на руках, выпрыгнул на волю.  Он взвалил тело Рины себе на спину и, осторожно пробираясь сквозь голые осенние заросли древнего леса, понес драгоценную ношу подальше от волчьего логова.
Вдали от людского жилья, в глубоко вырытой землянке, Кича бережно уложил Рину на  теплую печь.  Надеялся старый волхв, что оживет его питомица.
Кича чувствовал отчаяние. Жива и не жива Рина. Вот уже третья луна поднялась над мерянским  лесом, а он был бессилен возвратить к жизни  лучшую из женщин его разоренного племени.

Кича с нежностью отца ухаживал за спящей красавицей. Он расчесывал,   заплетая в косы, быстро растущие волосы. Обмывал отварами трав лицо и  веки с длинными ресницами. Растирал холодные руки с удлинившимися ногтями, обтирал  нежные, как у младенца, ступни ног. Он тормошил Рину, пытаясь дать толчок сердцу в её измученном и дремлющем теле.  Всё было напрасно. Рина ушла из мира людей и где нынче пребывала её душа, Кича не знал.
Знал он только одно:  пока не передаст завет пращуров своих незлобивому существу, способному принять его и исполнить, до тех пор он должен жить на Земле.
Жизнь, длившаяся уже более тысячи  лет, давно тяготила волхва. Он многое видел на этой земле, многое познал. Он был свидетелем самого  святого чуда - рождения Сына Господня.  Это он со своими собратьями  приветствовал  Богочеловека, и принес ему дары Земли. Это он  был свидетелем зарождения учения о Любви и был гоним,  и испытал страдания   за веру. И многое  он пережил на Земле. Он увидел, как  прикрываются светлой верой сильные хитростью люди, он  познал, как веру можно превратить в добычу, как можно  Любовь превратить в ненависть, а жизнь  победить смертью.   Стряхнув с  души очарование веры, он с болью прозрел, что человек не способен постичь Любовь. И тогда почувствовал, как он стар, и понял, что ничего  нового  уже не может произойти на этой Земле.
Пора уже успокоиться  и принять смерть, как продолжение новой жизни. Только  будет это уже в ином мире. В ином, не в этом….  не в этом…
Пора ли?  А кому всё передать?
Выходит, что рано уходить… 

   
ВЛЮБЛЕННЫЙ ЭЙМУНД.
Эймунд скучал, ожидая решения Брячислава. Он слонялся по окрестностям Полоцка, изучая укрепления города и отмечая слабые стороны обороны.  Это было привычным делом опытного вояки, а мысли его были заняты совсем другим.  Ингигерд заполняла не только  его сердце и душу, она приводила в трепет и восторг всё его  могучее тело, когда вспоминал он об их тайных свиданиях. 
Княгиня киевская была щедра на деньги, которые платила  варягам, она так же была щедра и на ласки. Потому-то Эймунд испытывал желание увидеть её во что бы то ни стало. Находясь вдали от этой прекрасной и властной женщины, Эймунд понял, как она ему дорога. 
 На опушке прозрачного соснового леса он начал возводить  бревенчатую избу.   Место это было тайным. Один друг Рагнар знал,   чем занимается его друг и начальник,  и знал, где можно найти Эймунда, если  потребуется для дела.
Избушка получилась небольшая, но светлая, пахнущая смолой.
- Что ты задумал, Эймунд? – спросил его Рагнар.
- Я и сам пока не знаю, Рагнар.
- Ты хочешь ввести в это жилище любимую женщину, Эймунд? – засмеялся Рагнар.
- Ты же знаешь, что с тех пор, как мы покинули Киев, у меня никого не осталось, - Эймунд нахмурился.
 Возвратившись в Полоцк, он узнал новость. Соглядадай, примчавшийся из Киева, сообщил, что Ингигерд направляется к Полоцку.
Эймунд и Рагнар переглянулись.  Это была удача! Сейчас самое время сообщить Брячиславу о подходе чужого войска к его границам. 
Узнав о приближении воинства Ярослава, Брячислав, действительно, сделался сговорчивым и назначил  плату  Эймунду и его воинам.
Эймунд был объят желанием увидеться с Ингигерд. Он отправился со своей ратью навстречу ее дружине.
Далее в «Пряди об Эймунде» говорится:
«Сидят так они (Эймунд и Рагнар) семь ночей с войском.
И однажды ночью было ненастно и очень темно. Тогда Эймунд ушел от своей дружины и Рагнар.  Они пошли в лес и позади стана Ярицвейга сели у дороги…
После того, как они посидели немного, сказал Эймунд конунг:
«Неразумно мы сидим». И тут же слышат они, что едут и что там женщина. Увидели они, что перед нею едет один человек, а за нею другой. Тогда сказал Эймунд конунг: «Это, верно, едет княгиня, станем по обе стороны дороги, а когда они подъедут к нам, раним её коня, а ты, Рагнар, схвати её».
И когда те проезжали мимо, они ничего не успели увидеть, как конь уже пал мертвым, и княгиня вовсе исчезла.  Один говорит, что видел, как  мелькнул человек, бежавший по дороге и не смели они встретиться с конунгом (Ярославом), потому что не знали, кто это сделал, люди или тролли. Поехали они тайком домой и больше не показывались».

МАТЕРИНСКОЕ РЕШЕНИЕ
Ерофей  собрал женщин города.  В просторной палате бывшего княжеского дома  сделалось тесно и душно.  За стол на широкие лавки уселись старые  жёны. Молодки стояли вокруг, прислонившись к стенам.
Все внимали тревожному голосу старосты Ерофея. Тот рассказал, что мужи города покончили с волком – оборотнем, что теперь бояться было нечего.  И это было единственным добрым известием.
Потом голос его сделался глухим и Ерофей, покашливая, заговорил  о скудном урожае нынешнего года, о грозящей бескормице и людском голоде. Дичь и зверьё, почуяв  голод, ушли из лесов, поэтому на охотников надёжы нет. А надёжа оставалась только на самих себя.
- Скудость нонешняя в закромах ваших, вам, матерям мерянским, может бедой обернуться. Обильё прошлых лет забыть надо, а  хлебушка  берите по - малу, так, чтобы  до весны хватило. А я в Киев снаряжу гонца скорого, просить помощи у самого князя Ярослава. Без его милостины нам не выжить. А другого гонца с казною отправлю в  город Булгар, пока по низовьям Волга матушка не встала.  Пусть булгары постараются  и доставят нам хлебушка.
- А коли мужи  будут голодны да злы, что тогда нам, женам, делать? – одна из старух испросила Ерофея.
- Ты уже ветхая старуха, а потому разумом - то пораскинь. Кого по -  первости беречь надо, чтобы город не вымер? – спросил Ерофей.
- Детушек малых, Они нам продолжение рода.
- То-то, старая. Разума не утратила. Держите обильё и скудно кормитеся, тогда, может, доживем до киевской помощи. А как снег сойдет, там пойдет сныть трава. Тем и выживем. Матери, берегите детушек!
На том и порешили.
Угрюмые, с тревожными сердцами расходились бабы по своим избам.
Мужиков прокормить будет тягостно…. 

ЛЕСНАЯ ИЗБУШКА.
Ингигерд втолкнули в избушку. Больно ныла коленка, ушибленная о лесную корягу, когда  её тучное тело свергнулось с седла. Женщина оглядела светлые сосновые стены, источающие медовую душистую смолу, полупрозрачные оконца, очаг из грубого  камня, в котором едва теплились угли.  Широкое низкое ложе, застеленное звериными шкурами,  манило прилечь и отдохнуть от  долгого и тревожного пути в сопровождении незнакомых людей.
Она уже поняла, что стала пленницей, но кто посмел пленить княгиню Великого Киева!? И как это могло свершиться!? Ведь её сопровождали лучшие рыцари из собственной свиты.
Кто мог так ловко проделать этот безумный, вероломный, дерзкий выпад против неё? Ответ  сам появился на пороге.  Эймунд упал на одно колено перед Ингигерд:
- Ты мучительница моего сердца, ты истинная богиня, которой я готов поклоняться всю свою жизнь! Приди в мои объятия!
- Эймунд! Как посмел ты пленить меня! Великую княгиню! Ты, смеешь  предлагать мне постыдную, низкую, плотскую связь с тобой, воякой, покинувшим  поле боя и предавшим своего господина! –в ярости Ингигерд отвесила Эймунду пощечину.
Дверь вновь отворилась,  и на пороге появился Рагнар.
- Эймунд, что я вижу! Ты опустился перед женщиной на колено, а она бьет тебя, как пса?
Эймунд схватился за рукоять меча, и ринулся навстречу Рагнару:
- Уйди! Не заставляй меня оголить меч.
Ингегерд закричала:
- Рыцари! Ваше благородство не позволяет держать меня в плену. Сейчас мы оседлаем коней и направимся в стан Брячислава.
Ясно было, что решительная Ингигерд не потерпит возражений. Но Эймунд возразмл:
- Брячислав твой враг. Он может лишить тебя жизни.
- Я поеду к Брячиславу, и буду держать речь перед его воинами и мужами его тинга. Я смогу предложить ему  мир, от которого он не сможет отказаться.
- Но это лишит нас работы. Это нам не подходит, - Рагнар  гневно сдвинул брови.
Эймунд с мольбою смотрел на женщину:
- Я предлагаю остаться на ночь здесь. Лошади устали и тебе, Ингигерд, нужен отдых. Поговорим утром.
Ингиерд согласилась, хотя и понимала, что уйти от любовных ласк Эймунда ей не удастся.
Эта странная ночь в лесной избушке, где женщина шла на  жертву ради дела, а мужчина ликовал от любви, закончилась побегом Ингигерд.
Рассвет едва побелил воздух, когда Ингигерд нашла  в лесу пасущихся коней, разрубила ножом их стреноги и, привязав  к седлу своего коня двух других, ловко взлетела в седло, охнув от боли в колене.
К началу дня она прибыла в Полоцк,  где её принял Брячислав.
Не теряя времени, Ингигерд упросила Брячислава собрать тинг. Ингигерд была более чем красноречива. Она  говорила о том, что  не гоже родным людям, плоть от плоти  Великой Рогнеды,  воевать и разорять родную землю. Не лучше ли миром разделить её и так жить без войн и раздора.
- Как быть с варягами? – спросил Брячислав, - Они не уйдут без добычи.
- Отдай Эймунду и его  воинству в управление Витебск. Ярослав  согласится с этим разделом.
- Эймунд жаден, когда дело касается добычи, - Брячислав вопросительно смотрел на Ингигерд.
- Господин, мой муж поручил сказать тебе, что если  Эймунд не успокоится, то отдать ему в управление  и город Усвят. Так мы обезоружим варягов.
Брячислав, который боялся войны не меньше Ярослава, согласился с предложением Ингигерд.  Это  сохраняло и казну Полоцка. Не надо было платить варягам Эймунда за военные услуги.
Когда Ингигерд, верхом на коне, объезжала полоцкую дружину, в сопровождении Брячислава, она  громко и четко высказала намерения Ярослава - прекратить всякие мысли о войне.  Полочане встретили её речь славословием:
-   Слава княгине Ингигерд!
-   Слава князю Брячиславу!
-    Слава князю Ярославу!

Проснувшись поутру, Эймунд и Рагнар не нашли Ингигерд. Они долго звали её, обходя окрестности лесной избушки, и только наткнувшись на разрубленные верёвки от конских стреног, они поняли, что Ингигерд их перехитрила.

Друзья варяги появились на площади Полоцка, когда народ города славил русских князей и премудрую Ингигерд.

ПЁСЬЯ ВЕРНОСТЬ.

Простуженный вечер опустился на лес. Ветер задувал редкие снежинки, то ли поднимая  с земли, то ли опрокидывая  с небес. Исхудавший пёс с вытекшим  глазом, больше похожий на волка - одиночку, подкрался к лазу, прикрытому тяжелой колодой. Чуткими ноздрями он втягивал воздух, шедший от человечьего жилья. Пахло дымом, паром вареной капусты,  и  едва уловимым духом вяленой рыбы.
Кича подкинул  дровишек в кострище, огонь вскинулся, радостно заплясал по дереву, пощелкивая и посвистывая, будто понимая, что родит тепло и уют подземного жилища. 
В деревянную колоду, прикрывающую лаз, кто-то царапнул лапой и скульнул.
Кича шагнул к лазу, прислушался. С внешней стороны колоды кто-то шевелился, подвывая, и царапая  дерево.  Кича зашептал молитву Богу Велесу о спасении человеков и всех живых тварей, отодвинул щеколду и приоткрыл колоду. В щель лаза он увидел  истощенного одноглазого пса, с понурой  головой, с широким волчьим лбом. 
- Заходи, Выжлец, - пригласил Кича.
Пёс, оттолкнувшись от снежного наста, высоко подпрыгнул и оказался по другую сторону деревянной колоды. Кича, приладил колоду, чтобы холодный воздух не попадал в жилище, занавесил рогожкой  лаз и пошел к костру, пёс  на брюхе пополз за ним.
- На, поешь, - Кича бросил псу кусок лепешки. Хлеб исчез в пасти зверя, одним глотком проскочив в  пустое брюхо. 
Пёс вытянулся возле костра, положил широкую морду на лапы и застыл, греясь в потоке теплого воздуха, идущего от огня.
- Ты, Выжлец,  не выдал человекам  лежбища, где прятал  Рину, ты совершил  подвиг  во имя твоей  звериной любви, - Кича  строго взглянул на Выжлеца, разомлевшего в тепле, и продолжил:
- А почто княгинюшку нашу в  сон вечный вогнал!? Кому  Велесу служить, кому жертвенник охранять, кому землю мерянскую хранить от зла, а? Молчишь, зверюга…  Каково теперь мне, ветхому волхву,  искать снадобья, чтобы ожила наша  Рина. 
Волк поднялся на высокие лапы, потянул ноздрями воздух подземелья и пошел в глубь темного  низкого  проёма. Кича строго глядя на  зверя, двинулся следом.
В боковой нише на пуховой перине, заботливо укутанная  теплым овечьим  одеялом, лежала  Рина. Кича нагнулся над ней, держа смоляной факел в руке.
Молодое лицо её, хранившее  красоту мерянского племени,  было не живым и не мертвым. Она будто спала, но грудь ее не вздымалась от  дыхания, реснички век не  трепетали, холодные руки лежали в одном положении.
Волк скульнул, увидя любимую женщину, но тут же  замолк: Кича замахнулся на него факелом.
- Когда  придет Большая Луна, обернись  человеком. Я снимаю с тебя чары, Выжлец. Иди к людям. Да злобу свою не пестай. Будь человеком.  А пока пойдем спать.
Кича повернул к костру, волк  задержался на  миг. Он лизнул руку Рины шершавым волчьим языком, потом ещё и ещё, оставляя  на ладони женщины след целительной слюны.

ИЛАРИОН.
Иларион спешил в княжеские палаты, сопровождаемый  отроком – воином князя Ярослава.
Князь принимал пещерного монаха  в своей  светёлочке, что прилепилась  позади  опочивальни.
- Давненько не видел тебя, отче Илароион, - протягивая руки к священнику и обнимая лучшего друга, радовался Ярослав.
- Благослови Господь тебя, княже! - осенил крестом  Иларион друга, - Какая  надобность заставила тебя  призвать  меня из обители пещерной?
- Что за дела у тебя там, отче?
- Дела у меня духовные, княже. Размышляю о  смысле Божественного и  дивлюся чудесам Господа нашего. Как  Господь наш явился на землю… Ведь не призрачно, но истинно, плотию своею  указав на  Бога Единого. Плотию и пострадал за нас.  Знал ведь, что примет чашу смертную, и шел на страдания и смерть, чтобы нас, грешных и недостойных рабов, спасти…
- Иларион, Господь  призвал тебя в сей мир, чтобы ты,  осознавая Божественную суть его, довел до нас, грешных и неразумных, его Закон.
- Вот, вот, княже, Закон и Благодать Божию.
- Ты мне поведай, отче, как ты в пещерах – то своих промышляшь?
- Множатся пещеры те. Подвижники Божии со всех концов земли Русской сходятся  и, покинув родные  свои  дома и любимую родню, уповают на  жизнь  подвижническую,  отдают себя служению  Богу Единому. Скажу тебе, княже,  порой мне  уже  не хватает одиночества и пустыни, какой я  искал прежде, когда ушел от людей.
- Иларион,  ты мне дороже всех на  этом свете. Сколько мы с тобой  прошли вёрст по русской земле! Сколько преодолели опасностей! Сколько врагов положили во сыру землю! Был ты всегда опорой моего духа. Потому я  и жив сейчас,  словом твоим и молитвой твоей. А нынче повелел тебя позвать, абы  поглаголить о деле большой важности. 
- Слушаю тебя, княже, со великим вниманием.
- Братия твоя  пещерная, богомольцы…   , - Ярослав задумался, - среди них найдется ли монаший человек, что бы   встать во главе  всех?.  Что бы не разбрелись  по белу свету, а  в печерах  киевских сохранили бы дух Святой.
- Никак задумал что, княже. Так поведай мне…
- Задумал, отче. Задумал. Ты уж  не суди строго меня, грешного. А только  полюбилось мне  сельцо Берестово, как бывало, любил его  батюшка мой, Владимир Святославич.  Виноват я дюже перед ним. Виноват., - слеза блеснула в глазах Ярослава.
- Господь милостив,  простит кающегося. Простит. 
- То сельцо, сам знаешь,  церковь Святых Апостолов окормляет. А ты муж  благ и книжник и  постник. Тебя вижу  там пресвитером.
- Почто лишаешь меня святой аскеты, княже. Ведь мне ничто не мило на земле этой. Ничто человеческое, а только  Божие.
- Ради  дружбы нашей, прими пресвитерство над храмом в Берестове. Мне  нужен верный  и добрый, и  знающий слово Божие,  духовник .
Иларион сердцем помнил  ту исповедницу. Анна! Анна! Грех то или нет, но Бог милостив, Бог рассудит.
- Иларион,  при храме  и писанием святым займешься. Всё, что душу греет или тяготит, всё на пергамент положишь.   Не одному тебе то надобно, другие человеки будут  словеса твои читать и думать не только о  насущном, но и о душе, и Боге…
- И о Законе и о Благодати Божьей…, - перебил князя Иларион.
Он положил ладонь на чело князя:
- Как прикажешь, княже. Как прикажешь…
Ярослав остался доволен разговором с Иларионом.
Ему нужен был духовник.  Дел духовных было множество. Нужен был верный человек.
- Знал я, что  поймешь меня, отче и придешь мне на помощь. А пещеры киевские нельзя  оставлять без знамения, без наставника.  Кого  оставишь взамен себя?
- Есть у меня на примете человек великой духовной силы.
Расскажу я тебе, только верь всему, что поведаю.  Одно время так затосковал я по  своей исповеднице.  Плакал, стенал и призывал её к себе.   А ведь это грех великий, потому как  тревожить души, ушедшие в мир иной, нельзя.  И стали ко мне являться бесы.  В моей келье стало душно, и  запах серы стоял невыносимый. А бесы хватали меня за волосы и били головой об стену, и смеялись над моими слезами, и невидимый рой их  звал меня с собой, суля встречу с  Анной.  Я стал бояться оставаться в своей пещерке и напросился  к черноризцу монаху Феодосию.  В одну из ночей я пришел к нему, прося убежища. Рассказал всё, как есть, покаялся, исповедался, попросил помощи . Феодосий ответил мне, что те бесы злые – грехи мои. И что только молитвой и постом и очищением  разума могу победить то зло. 
- Победил? – спросил Ярослав, вглядываясь в лицо Илариона, взволнованного рассказом.
- Победил. 
- Значит, ты  сможешь  и мне быть полезен., а святого Феодосия  поставь игуменом над всеми  насельниками киевских пещер и учреди монастырь. А Устав его мы с тобой   уставим, напишем и  передадим  святым старцам, чтобы порядок соблюдался.  И назовем тот монастырь Киево - Печерской Лаврой!


ВОЗВРАЩЕНИЕ ИНГИГЕРД.
Ингигерд возвращалась из Полоцка ликующая, переполненная торжеством. Ей удалось предотвратить войну с  племянником мужа, осадить  зарвавшихся варягов, посрамить Эймунда и его дружка Рагнара.
Она  рассчитывала на пышную встречу, но Золотые ворота, которые  Ярослав ещё недавно поставил при въезде в Киев, были закрыты.  Стражник с городской стены крикнул, что есть указ князя Ярослава пропускать всех через  торговый проезд.   
Ингигерд дернула поводья коня, и поскакала к противоположным воротам, уводя за собой, верную ей дружину свеев. 
Княгиня поняла, что её  здесь не ждали. Как она мечтала  пройти  величественной поступью любимого коня через золотую арку  ворот, подъехать к  месту встречи с мужем и в очередной раз  унизить его перед  киевским народом.  Ведь она заслужила великой чести! О! Святый Йомала!  Что б ты забрал  моего мужа! Ведь он не счел нужным встретить свою Ингигерд  после такой победы её посольства в далекий Полоцк!
Она  поспешно вошла  на высокое крыльцо терема, и, не дожидаясь, когда перед ней распахнут двери, толкнула их всей тяжестью своего крепкого тела. Пустота комнат дворца добавила гнева в сердце княгини.
Редкие слуги, увидя госпожу, кланялись, и, опустив голову  ниц, застывали на месте.
Ингигерд уже не шла, она почти бежала по длинному коридору,  в свою половину дворца.
Её встретили свейские девушки, улыбками, и добрыми  восклицаниями.  Она увидела, что посреди комнаты  источает пар широкая  деревянная кадка - купальня, застеленная белыми пелёнами.
- Слава Богу, хоть помыться можно с дороги, - подумала Ингигерд, и приказала разоблачить себя. Дорожные, запыленные одежды  спадали к её ногам.  Она перешагнула через гору  белья, почувствовав запах своего давно  не мытого тела, и опустилась в теплую воду широкой  дубовой шайки.
- Где господин? - коротко спросила служанку.
- Князь Ярослав редко бывает в Киеве. Он  устроил себе палаты в Берестове и там проводит дни и ночи, - последовал ответ служанок.
- Берестово - вертеп старого  князя Владимира. По стопам отца пошел!
Ингигерд, всегда уверенная в любви  Ярослава к ней, была уязвлена.

БЕРЕСТОВО
Ярослав впервые за долгие годы  жизни со вздорной  женой Ингигерд, почувствовал себя  желанным мужчиной для тех жён, что населяли село Берестово, этот укромный уголок  любви, и ласки. 
Он ловил взгляды  красавиц, испытывавших к нему интерес и  жажду его внимания.
Ярослав подобрел, плечи его развернулись в косую сажень, вечно согбенная в   тревогах спина его распрямилась,  и он стал казаться выше ростом и крепче в кости.  Пронзенное вражьей стрелой  бедро, перестало беспокоить его, и душа его  впервые за долгие годы правления  государством, вдруг почувствовала легкий покой.
Ярослав  будто вновь учился ходить, легко припадая на  раненную ногу, и учился улыбаться всему, виденному здесь, в любимом отцом Владимиром, Берестове.
Он смеялся громко, когда путал имена наложниц, они были для него  как ягоды с одного куста.   Далече, далече, в самых потайных уголках души его живо было одно имя, которое ни с кем не спутал бы, одна неуловимая тень женщины, которую  помнил  и любил, и жалел, и каялся перед ней.
В один из осенних дней, когда поля вокруг Киева были уже убраны,  и приготовления к  зимним дням уже закончены, прискакал из Залесья,  гонец, посыльный от самого города Ярославля. 
Ярославский староста Ерофей челом бил князю Ярославу,  велел передать о большой беде, что надвигается на  город, построенный князем,  и просит  его помочь  хлебными запасами, потому, как  неурожай и бескормица  несут с собою голод смертельный и болезни сломленных голодом людей.
Ярослав выслушал гонца,  велел приветить его с дороги: накормить, напоить, в баньке выпарить, а сам  уединился в дальних покоях дворца и, обхватив голову руками, почал думу думать. 
Он  вспоминал свои годы молодые, Рину Милосердную, что одна  во всю его жизнь любила его  так, как может любить  верная сердцем женщина. 
Вспомнил, как оставил её в селе Предславино с любимой сестрой, как  побит был в бою с Болеславом Польским, и как пришлось бежать на  север, в неласковую Свению, просить помощи у Старого Олава.   А когда вернулся оттуда, то сам себе уже не принадлежал. Стал тогда он уже мужем нелюбимой им женщины, и она не любила его.  Вот так в нелюбви народили они шесть  сыновей, да трех дочек.  А семьи нет.  Разделилась их семья на  две части. Одни дети  вслед за матерью  тянутся, другие, как сын Святослав, с отцом заботы делят.
Встревоженный, понурый,  исхудавший гонец, просил помощи униженно, слез не  скрывая, тревоги за горожан ярославских не тая.
Ярославу душу растравил. Конечно,  пошлет он запасы в Ярославль,  и в Ростов, и в Суздаль.  И сам бы полетел  туда на борзом коне иль на легком челне, преодолевая все волоки,  да вот беда, лететь - то не к кому. Нет  больше  Рины Милосердной, и земля эта, что к сердцу  прикипела когда-то, нынче  осиротела,  и  больше  нет желания  быть там и травить душу одиночеством. 
- Позвать ко мне  Яна Вышатича, - приказал Ярослав, приняв решение.
С Яном  отправлял он  лодьи с припасами в долгий путь  по студеной воде. Ближе к Залеской земле, лед уже встал. Там придется ставить лодьи на салазки, впрягать лошадей да  тянуть  обоз. Тяжко, но дюже необходимо  для спасения   города любимого и для спасения  всей Суждальской земли.
- Всё понял, княже Ярослав. Всё  исполню, как приказал, - поклонился  в ноги князю Ян Вышатич.
- Всё, да не всё, - прищурился Ярослав, - Ты проведай, как там Константин, сын Добрыни проживается. Узнай, верно ли служит князю своему старый хитрый  слуга? Не бунтует ли против меня?
- Всё разузнаю. Ярослав Владимирович, всё доложу, коли судьба распорядится вернуться мне восвояси, - опять поклонился Ян.
- Ты, Ян Вышатич,  сам  умен. Тебя учить не надобно. Коли увидишь, что  замышляется что-то против Киева, то  не  скромничай: голова с плеч и делу конец. Я так приказал! А Константина в Муром  отправь под охраной. А там  река Ока  глубока да  норовиста….
- Уразумел я, княже, твои слова. Всё сделаю, как  ты пожелал, - твердо сказал слуга, понятливо глядя прямо в глаза князю.
Уже не за сына Илью мстил Ярослав, и не за верную службу Добрыни своему господину Владимиру, с которым у Ярослава были свои счеты. Убирал Ярослав свидетелей своей слабости. Помнил князь, как Константин Добрынич посадил его на Киевский престол. А об этом не должно было помнить никому,  особенно новгородским людишкам.
Судьба Константина, сына былинного богатыря Добрыни Никитича была решена. 

БРАТ  МСТИСЛАВ.
Старший по возрасту брат Ярослава, Мстислав Владимирович Хоробрый, управлял Тмутороканью.  Земли  вокруг того приморского города скудные. Весной расцветали разноцветьем степных  трав, а к началу лета землица засыхала и трескалась.
Один прибыток – море. Людишкам рыба для пропитания. А князю: где  тамгу соберут с проезжавших  гостей заморских, а где и  разбой учинят  вольные люди Мстиславовы. 
Всё чаще поглядывал Тмутороканский князь на  плодородные Киевские земли, в кои палку воткни, а она, глядь, и зацветет буйным цветом.  Богатые края  Киевские не давали покоя  старшему Владимировичу. 
Был он  похож на отца своего, Владимира Красное Солнышко. С дружиной своей жил заедино. Любил  пиры да бои богатырские,  а достаток, что шел в руки, честно делил с другами своими.
А мудрость Мстислав Владимирович приговаривал такую:
- Не златом государь наживает витязей, а витязями злато.
«Уверенный в своем воинском счастье,  сей князь не захотел  довольствоваться  областью Тмутороканскою, а собрал подвластных  ему козаров, черкесов,  и пошел к берегам  Днепровским». 

ВЕЩИЙ СОН. 
Ярослав, отправив  обоз с Яном Вышатичем в  Ярославль,  закручинился: ему захотелось  побывать в тех местах заветных, где  любовь его  единственная, неповторимая,   осеняла его  теплом да лаской. 
В ночь, когда  обоз уже отошел от  стен Киева, приснился Ярославу сон. И будто не приснился вовсе, а будто было  все наяву.
Видит он, что в глубоком ущелье, под  слоем  скатных бревен и земли,  в глиняной стене пещерка  приютилася. Устелена та пещерка мохом зеленым,  рыхлым да мягким, а на том мху медвежья шкура расстелена. А у поверженного медведя  глаза живые, и когтями своими длинными, черными держит он в объятиях деву молодую красоты неописуемой.
Пригляделся Ярослав и видит, что та дева вылитая Рина, жена его любимая. 
- Что, князь! - прохрипел Медведь, - Ты  помыслил, что поверг Бога  мерянского, великого Велеса! Невесту у него  отобрал! Не бывать тебе  мужем Рины Милосердной, не добыть тебе  больше  любви  мерянской ведуньи.  Близка она  к тебе, да далек путь к ней.
- Я убью тебя, дьявол  языческий! – замахнулся на Медведя Ярослав.
- Не возможно убить дважды убитое. Не возможно вернуть назад забытое! – засмеялся  Медведь голосом Выжлеца, и,  оскалив волчьи зубы, исчез.
Проснулся  Ярослав весь в поту. Долго повторял в памяти тот сон Ярослав, долго переживал увиденное.
Что же это было?
- Эй, кто там, за дверью?- закричал Ярослав, переполошив стражу.
В  опочивальню ввалился молодой стражник:
- Чего прикажешь, князь? Аль девок позвать?
- Цыц! Нечистая сила! Отца Илариона позови. Да борзо!
Стражник выпятился в проём, осторожно прикрыв за собой  дверь.
Иларион не замедлил явиться.  Ярослав рассказал  другу и про голод, что надвигается на Ярославль, и про обоз, что в Залескую Русь послал и про  сон свой тревожный, страшный, морочливый.
- Отец Иларион, прошу тебя не как друга, как святителя, благослови на поход в Ярославль град. Чует сердце моё, что там скрывают  Рину Милосердную, держат силы её  могучие, очаровали душу её.  Какой бы ни предстала она передо мной: больной ли, постаревшей ли, убогой ли, - любую  приму как  Дар Божий.
- Грех тебе, князь, такое мыслить. А вдруг, это тебе морока привиделась. А? И нет боле твоей Рины на Свете Белом…
- Грех отмолю, любое испытание от Господа приму, только  благослови на путь чистый до града, что сам выстроил, сам сердцем вымучил, сам и спасать пойду. Может, в награду и Рину найду…
Только забрезжил рассвет, из околицы сельца Берестова  на рысях вырвались и поскакали  всадники, ведя на  луках седел запасных коней.

НАСЛЕДНИК БОЛЕСЛАВА ПОЛЬСКОГО
После смерти  Болеслава Польского, трон Польский занял его младший сын Мечислав.  Историки называют его малодушным и слабым. Польская шляхта не признавала  Мечислава и  отдавала предпочтение   внуку  умершего Болеслава, Казимиру.
Пока шла борьба за трон между дядей и племянником, ни русские пленники, ни  Болеслав Рыжий не  могли надеяться на освобождение или улучшения своего положения.
Предслава  нашла в себе силы встать на ноги и  взять на себя заботу о своих сестрах. Младшая  Мария Добронега, сидя в  заточении, и видя только своих сестер да суровую стражу, вдруг неожиданно расцвела юной красотой. Стараниями Предславы, она обучилась  грамоте, письму, счету.   Те, редкие книги, что  прибыли с сестрами из Руси, и по которым  младшие девушки  обучались, содержали в себе мудрость святого писания. Это наводило на  мысли  об устройстве мира.  В спорах рождались не только  истины, но и  мечты о свободе,  о рыцарях, готовых положить  жизнь свою за  освобождение  прекрасных  девиц и дам из  жестокого плена.
Этими мечтами и жили  пленницы, веря, что когда – нибудь Господь смилостивится и  пошлет им  освобождение.
А Добронега  так  полюбилась страже польской, что  они отпускали её гулять по всему острову.  Помня уроки Рины  Милосердной, смышленая девушка, приглядывалась к  травам и цветам Ледницкого  острова, вникала в сущность каждой травиночки и научилась лечить  боли и  раны, и язвы.
Позднее, когда  она стала уже  королевой Польши, её называли Марией Целительницей.

ВОССТАНИЕ ВОЛХВОВ,
В Ярославле  Ян Вышатич  вел расправу с  оголодавшими людьми, потерявшими  человеческий  облик. Они поднялись по зову  пришедших из Ростова старцев.   Старцы те назвали себя  волхвами и  искали  пропитание в округе, потому что  голод был повсеместный.
Узнав, что Ерофей  приказал  женщинам Ярославля  спрятать обильё и  выдавать по  малой толике, они, собрав мужей города, объявили им, что  бедой всему служат старые  бабы. Колдуньи и ведуньи держат обильё и не дают мужикам вдосталь есть, а сами жируют. Рассвирепевшие  голодные мужики набросились на жён и матерей, требуя  хлеба. Ерофей вышел на крыльцо с  дружиной,  пытаясь  разогнать толпу.  В ход пошли не только кулаки. Но дубьё и  кольё. Появились первые  трупы. Мужики терзали женщин без жалости, будто одержимые  подземными демонами. 
Многих жён уже побили, а кто поспорее, спрятались в лесах. А кого смогли изловить, то старцы, назвавшиеся волхвами, пытали женщин на глазах у их мужей. Они разрезали кожу  несчастных на спине и  после  страшных заклинаний, извлекали  зерно из-под кожи пытаемых.
- Вот кто держит обильё! Не мы ли говорили вам, мужи Ярославля, что ваши жены  колдовством  привлекли голод на вашу землю  и хотят извести вас! 
Старик подскочил к другой женщине и располосовал её спину своим острым ножом.
Женщина закричала, закорчилась от боли.
- Смотрите, мужи Ярославля!  Смотрите  прилежно!
В руке старика – волхва затрепетала рыба.
- Вот кто  хоронит рыбу  своим колдовством! А вы должны умирать от голода!

Ян увидел страшные картины расправы над женщинами. Истерзанные трупы лежали на припорошенной снегом земле.
Обоз  с хлебом ехал по улице Ярославля и остановился у  двора Ерофея.  Ерофей подбежал к  подводам,  утирая старческие  слезы.  Упал в ноги Яну.
- Батюшка! Господин наш, спаситель!
- Ты что ли староста Ерофей!? – строго спросил Ян.
- Я и буду староста…
- Зови  мужиков, кто ещё разума не утратил. Сгружайте хлебушко в закрома.  А я суд творить буду.
Когда хлеб был убран, Ян вышел на крыльцо Ярославова дома. Мужики, наскоро  наполнившие утробы  свои сырым зерном,  успокоились и  стояли перед воеводой, прибывшим из  Киева.
- Кто выдумал, что жёны виноваты в том, что голод разразился над вашей землёй? Отвечай, вот ты, что постарее, - приказал Ян.
Старый волхв, опасаясь расправы, пригрозил:
- Ты не смеешь нас судить! То наши Боги так сказали нам. А они  всегда говорят нам правду.
Мужики, что  участвовали в избиении жён, стояли тут же, связанные веревьём.  Они с надеждой смотрели на волхвов. Им и самим уже не верилось, что они накануне могли сотворить такое. Ум помутнел от голода, от  рьяных слов, что выкрикивали волхвы, от  стонов и причитаний женщин.
Ян Вышатич  едва узнал в толпе Константина. Он  оброс  бородой, длинными патлами, сгорбился.
- Константин Добрынич, как же ты допустил такое?! Ты поверил этим колдунам? – ткнул Ян пальцем в сторону волхва.
- Поверил, - кивнул головой Константин.
- Тогда смотри и слушай…
Ян схватил за бороду  лохматого колдуна.
- Ты называешь себя волхвом. Так ли это?
- Да, это так, - задыхаясь от  гнева, проговорил старик.
- Значит, ты всё знаешь, что будет сейчас и завтра и после завтра, - засмеялся Ян в лицо старому колдуну.
- Всё знаю! 
- Тогда скажи, что будет завтра!
- Завтра ты умрешь! А мы живые и невредимые уйдем отсюда с хлебом  твоего обоза. Так говорят нам наши Боги!
Ян  отпустил бороду старика, и он отшатнулся от  воеводы.
- Эй, ярославцы, вы верите ему!?
- Как я могу не верить тому, кто служит Богам, - пожал плечами молодой ярославец.
Ян выхватил из ножен меч, размахнулся и рассек тело старика от плеча до земли. Темная кровь окрасила свежевыпавший  снег. Все ахнули.
- Ну что, теперь веришь, что этот старик уйдет завтра с обозом хлеба из Ярославля?
Ярославцы молчали, поражонные поступком Яна.
- А с этих, - показал Ян на других колдунов, -  шкуру спустить и повесить на сосны.  Мстите за жён ваших! – гневным голосом вскричал Ян Вышатич.
Мужики опомнились, только сейчас поняв, что колдуны  их обманули. Так же  яростно, как били своих жен, они принялись терзать обманщиков.  Ян не стал препятствовать  расправе, он прошел в дом и приказал  подать горячего кипятка с сухарями.
Ерофей  распорядился, он суетился вокруг киевлян, но всё ещё не верил, что  беда отступила.
- Ерофей, подойди ко мне, - приказал Ян, - ты понял, кто кашу заварил  в твоем городе?
- Волхвы ростовские…
- Да какие они волхвы! Так, облыжники.  Плуты! А главный мошенник  Константин, сын Добрыни. Понял!? – Ян строго глянул на старосту.
- Понял…, - не веря своим ушам, протянул Ерофей.
- Понял, а почто позволил свершиться  злу на ярославской земле, тебе  порученной? – Ян  не спускал глаз с оробевшего Ерофея.
- Виноват, Ян Вышатич, Виноват я. Стар стал…, - повинился Ерофей.
- Исправлять свою вину надо.  Вели Константина  казнить. Повесь рядом с облыжниками, чтобы  не повадно было в другорядь  зло творить.
- Сделаю, прикажу,  как  скажешь,  Ян Вышатич.
- Не как я скажу, а как ты распорядишься. Ты ведь тут за главного. А? То-то и оно.
Константина схватили, скрутили руки за спиной. Повели к соснам, на которых висели  вражьи трупы. 
- Ян, за Маргарет злобишься? – обернувшись к киевскому  воеводе, стоявшему на крыльце Ярославова  дома, прохрипел Константин.
Ян махнул рукой палачам. Они толкнули Константина вперед, на встречу смерти.
- Ян! – изо всех крикнул Константин, вырываясь из рук палачей, - Отольется тебе моя смертушка. И тебе, и господину твоему, князю Ярославу, и отцу твоему Вышате!  Вспомнишь ещё меня, злокозник лютый!
Тело,  в миг постаревшего Константина, повесили рядом с  волхвами. И только Ян знал, что такова была воля князя Киевского, Ярослава Владимировича.
Выжлец  оторопело смотрел на жестокую  расправу, на трупиё ещё не захороненное, на злобу человеческую:
- Будь человеком? – оторопело спрашивал себя бывший волк – оборотень..
- Будь человеком! – заклинал он своё существо, принявшее  суть человеческую.
-    Эй, одноглазый, ты кто? Ты откуда взялся? – дернул Выжлеца за рукав тулупа какой – то мужик.
- Да я лучше волком буду! Волком! – зарычал Вышата и прыжком ринулся в темноту кустов.

МЕДВЕЖЬЕ ПРОКЛЯТИЕ
Ярослав погонял коня, полный желания  быстрее оказаться в пределах Ярославля.  Картины прошедшей юности  на берегу Великой реки, вставали перед ним и исчезали, сменяя одна другую. То были воспоминания о  восторженном времени, украшенном первой  любовью  к лучшей  женщине другого, незнакомого племени.  Эта женщина  несла в своих чертах, словах и поступках  нечто необычное, загадочное и основательное, то, чего не хватало его робкой, нерешительной, нераскрытой миру  душе человека, обделенного  любовью  близких и искалеченного телесно. 
К концу дня пути, когда  отряд Ярослава расположился у речки на ночевку, их настиг гонец, отправленный из Киева вдогонку князю.
Гонец, сняв шапку и утерев ею запотевшее лицо,  доложил князю о том, что  сила могучая  с южных пределов поднялась тучей чёрной и идет на Киев, чтобы  начать с князем Ярославом войну за наследие Владимира. Всё это войско возглавляет Мстислав Владимирович, брат Ярослава,  управляющий Тмутороканью.
- Что хочет Мстислав?-  испуганно спросил Ярослав.
- Мстислав  хочет взять город Киев на копьё и оттеснить тебя и всю твою семью  в Новгород.
Ярослав поднялся и ушел в шатер, раскинутый для ночлега. Сейчас,  вне Киева и без большей части дружины, он  не мог собраться с мыслями и  струсил.   
Ярослав  боялся вступить в войну с Мстиславом, боялся сражений и крови.  Он боялся того, что семья его,  уже разросшаяся благодаря  плодовитости жены, может попасть в плен, и дети лишатся жизни.
Однажды он уже утратил  дорогих ему людей  во время войны с Болеславом Польским  и Святополком Окаянным. Больше Ярослав не хотел потерь близких.
Немного успокоившись, взвесив все обстоятельства, Ярослав принял решение вернуться в Киев, захватить  казну, семью,  верных ему людей и спешно  уйти в Новгород, под защиту его стен, его казны, и  безопасного соседства со шведскими  варягами.
Возвращаясь с дороги назад, в Киев, он вспомнил сон, приснившийся ему днями раньше.  «Вот она, сила  колдовская! Хоть и свергнул я Велеса, и зарубил Мерянского  Медведя, и на месте капища Святую церковь поставил, а всё же не  победил Силы Могучие.  Одна вера сменяет другую, а Бог – то Един! И путей к нему много, и каким бы путем ни шел человек к Богу, он должен соблюдать заповеди Божьи, данные земному человеку, тогда путь его  будет верным…
«Не убий» - грозит пальцем Бог, а я сколько кровушки пролил и брата своего Святополка приказал обезглавить.
«Не пожелай жены ближнего», а я отнял  лучшую из женщин  у её  мерянского мужа и увез её, испытав  страсть  немыслимую….
«Чти отца своего». А был ли я  покорным сыном своему отцу!? И не из-за меня ли  скончался  отец мой, узнав о моем предательстве?
Сколько ещё я,  грешный и недостойный, натворил на этой земле, испоганив её чистоту и  святость…» - кручинился Ярослав, всё ближе  продвигаясь к Киеву и всё более отдаляясь от  места, куда  звала его прошедшая юность. И  понял, что не видать ему больше Рины. Проклятия  волхвов сбываются, будто кто-то  грозный, корявый и  невидимый  открыл  бездну  зла над его головой, и все беды  сыплются и сыплются на неё, окаянную.   
Возвратившись в Киев, Ярослав узнал, что Ингигерд с  дочерьми и младшим сыном Игорем, покинула столицу и отправилась в Новгород.
«Это хорошо, - думал Ярослав, - она  хоть и своенравная  женщина, но достаточно мудра, чтобы принять правильное решение».
Он ещё не знал, что впереди его ждут  новые испытания. 

ВИЗИТ ОЛАВА,
Ингигерд спешила в Новгород. Она гнала лошадей,  а на привале не давала долгого отдыха прислуге. И на то были причины.
Тайный гонец, прибывший из Норвегии, принес ей весть, что Олав Харальдссон, напавший  на Данию, потерпел  поражение и бежал в Швецию. В Швеции  не было уже Олава Шётконунга, на младшей дочери которого, по имени Астрид, когда-то женился Олав Харальдссон. Надежды на  теплый прием тестя уже не было. Проживался в Швеции Олав не долго. Родня жены не захотела  терпеть при шведском дворе  мужа Астрид, который явился не только со своими  воинами, но и с сыном Магнусом, не отличавшимся  хорошим воспитанием.
 Гонец сообщил княгине Ингигерд, что судно Олава  направляется к границам  Гардарики. Олав Харальдссон идет полным ходом, и скоро будет в Новгороде. С ним  вместе  идет его сын Магнус. 
Магнус! Магнус! Первое дитя, рожденное ею, Ингигерд, тайно, в муках.
Этот ребенок, осененный любовью к Олаву, первая кровинушка её  обширного материнского лона.
Родив первенца, она  скрыла своё материнство. Верный друг её и двоюродный брат, Рёнгвальд взялся передать  ребенка отцу. Он тайно выехал в пределы Норвегии, тайно встретился с Олавом и  отдал бедное дитя,   его суровому отцу. 
И вот  скоро Ингигерд увидится с  сыном, которого любила  такой сильной любовью, какой не испытывала ни к одному из последующих детей, рожденных от конунга Гардарики, Ярослава.
Новгородцы приняли семью Ярослава  с радостью.  Ингигерд с детьми  даже не позволили поселиться за городом, где они жили прежде с Ярославом, на Рюриковом городище, а выстроили хорошо обустроенные княжеские палаты просторные и светлые и назвали  Ярославовым  дворищем. С тех пор многие века в память о величии и мудрости князя Ярослава,  самые значимые события Новгорода  вершились на Ярославовом дворище.
Этим не заканчивалась всенародная любовь новгородцев к князю. Когда в Новгороде появился сам Ярослав, Новгород Великий  поклялся помогать ему и снабжал его казну деньгами, а при необходимости снаряжали для него городскую дружину.
Ярослав же с помощью Ингигерд  взял под наблюдение торговые связи Новгородцев с Норвегией. Швецией и даже Венгрией и всячески способствовал  новгородской торговле, защищая интересы новгородских купцов.
Ингигерд  принимала самое деятельное участие в делах княжения. Она  как никогда проявляла свою  расторопность, умение разрешать  самые запутанные  ситуации, и всячески  сближалась с мужем, чтобы показать, как она нужна ему.
Сама же преследовала одну цель: надо было  сообщить мужу о прибытии  Олава Харальдссона и сделать это так, чтобы  Ярослав не возмутился и разрешил  беглецу  пересидеть  лихое время в Гардарике. Ингигерд должна была помочь любимому человеку собрать силы и средства на дальнейшую войну с  бондами  Норвегии.
А ещё она  мечтала о том, как однажды ночью в перламутровом  свете  Луны, Олав сорвет с её  трепещущего тела одежды и сожмет её в своих  объятиях.  Она так жаждала этого, что иногда уносилась мечтами  к  любовнику в самый неподходящий для этого момент.
- Что с тобой, Ингигерд, ты не слушаешь меня, - удивлялся Ярослав.
- Слушаю, господин мой, - коротко отвечала Ингигерд.
- Мне донесли, что  Олав Харальдссон приближается к берегам  Гардарики. Со дня на день здесь будут его послы.
- Вот как!? Ты готов принять его послов? С какой целью Олав Харальдссон  идет к нашим берегам? – Ингигерд делала вил, что услышала новость.
- Олав Харальдссон потерпел поражение и был изгнан  бондами Норвегии из страны. Я полагаю. будет просить убежище  в нашей земле.
- Ты готов принять его? – Ингигерд, едва сдерживала себя.
- Да, моя княгиня, я приму Олава и дам ему земли на кормление на весь срок пребывания его в наших пределах.
- Ты щедр, мой князь. Мой конунг! – Ингигерд протянула руки к Ярославу, позволяя ему поцеловать её пальцы. Ярослав  сделал вид, что не заметил порыва жены.
- Я обязан это сделать, с Олавом идет твой сын Магнус!  Ты хотела, чтобы я принял его, как своё дитя!? Я дал слово и не отступлю от него.
Ярослав встал с  кресла и, не оглядываясь, направился к выходу. Он не увидел, каким злым блеском сверкнули глаза Ингигерд.

ПОЛЬСКИЕ  ДЕЛА.
В Польше дела шли своим чередом.  Сын Болеслава Храброго Мечислав, оказался  побежденным в борьбе за власть   внуком  «старого развратника» Болеслава Храброго. Польская знать признала  королем Польши Казимира Первого.
Для русских  пленников это было  добрым знаком.  Мария  Добронега  с затаенным чувством тревоги и надежды ждала  добрых вестей. Она не отходила от окон, из которых была видна убегающая в даль дорога.
- Казимир, мой славный рыцарь, помнишь ли ты свою даму сердца? Или на твоём пути  встретилась другая дама. Свободная, богатая и знатная, а не пленница короля Болеслава.
Предслава утешала сестру:
- Уйми тревогу сердца. Мужчины непостоянны.  Надежды порой не сбываются.
- Почему ты говоришь это мне, сестра? Мне больно слышать твои слова, - в глазах Марии блеснули слезы.
- Мария, сестра моя, я вижу, как ты мучаешься ожиданием. Самое страшное, когда не сбываются надежды.
Но Казимир был настоящим рыцарем. Он сдержал своё слово.  В один из  вечеров Мария увидела на дороге столб пыли. Быстрая конница мчалась к Ледницкому замку. Впереди всех шёл на  маститом скакуне рыцарь со знакомой  лентой на шишаке  серебряного шлема.
- Предслава! Предслава! Он  вернулся!
Мария  Добронега бежала вниз по каменной лестнице, переступая через ступени, и спотыкаясь.
Она кинулась на шею сестре:
- Предслава! Посмотри в окно…
- Поздно, Мария, в окно смотреть. Конница короля Польши Казимира въезжает на двор  замка.  Спускайся в залу и приветствуй его, как положено даме сердца, - Предслава одернула платье Марии, пригладила волосы, успела пришпилить  в косы цветок, сорванный с подоконника.

НОРВЕЖСКИЕ ГОСТИ.
Норвежский конунг Олав Храбрый, не довольствуясь своим  зависимым положением от местечковых конунгов, совершил переворот в Норвегии, подтвердив и свою храбрость. Как говорят Саги о нём, в одно утро он отнял  власть у пяти конунгов, а всего покорил девять. Одних он велел убить или искалечить, а других изгнал из страны.  Рыцарь Эймунд не попал под горячую руку Олава Храброго, он был в то время в походе в Гардарике.   
Олав Храбрый не только объединил страну под своим владычеством, но покончил с языческими Богами  и  ввел в Норвегии христианство, чем заслужил звание Святого. Но это было уже позднее.
Все эти события  вызвали недовольство семейных кланов  в стране, и Олаву Храброму  пришлось опасаться за свою жизнь.
Таким образом, сбежав с сыном Магнусом из страны,  он оказался на пути в Гардарику.  Зная, что его возлюбленная Ингигерд живет в Киеве, Олав  надеялся на  теплый прием, ничуть не сомневаясь в своих расчетах.
Какова же была его радость, когда он  узнал, что  Ингигерд и весь её двор, состоявший из варягов, находится в Новгороде.
Норвежскому конунгу оказали честь. Его принял сам князь Ярослав и дал ему разрешение  пребывать в Новгороде до той поры, пока не подыщется  ему город для  «кормления».
Ежедневно  праздновалась встреча с Олавом. Пиры шли за пирами. Юный Магнус оказался озорником отчаянным.  Не имея понятия о почитании старших по возрасту и статусу,  он  оскорблял лучших людей  князя Ярослава. Ингигерд следила зорко, чтобы никто не смел ограничивать озорство  маленького принца.
Во время пира, на виду у многочисленных гостей, Магнус забирался на стол и бегал по нему, сбрасывая на ходу чашки, блюда, кубки, братины. Он ходил на руках, корча неприятные рожи, насмехаясь над гостями киевского князя.  Ингигерд всегда сидела рядом с Олавом и открыто оказывала ему знаки внимания. Она смеялась  над проделками Магнуса, она была счастлива.
Ярослав терпел. Он был окружен  тесным кольцом варягов  и придворных слуг самой Ингигерд. Все эти люди постоянно требовали денег, не довольствуясь сытой и веселой жизнью  при княжеском дворе. Страдания Ярослава были нестерпимыми.

ПРЕДСЛАВА И БОЛЕСЛАВ РЫЖИЙ.
Двор короля Казимира  пополнился прекрасными русскими женщинами. Это были поистине прекрасные дамы.  Мария Добронега готовилась к  свадьбе. 
Казимир отправил  к Ярославу послов за благословением на брак с Марией, и предложением  женить  сына Ярослава Изъяслава на сестре Казимира, Гертруде. Намечался грандиозный родственный и военный союз, направленный против Запада.
Предслава принимала самое деятельное участие в предсвадебных хлопотах. Сама же  изболелась душой. Она ничего  не знала о судьбе Болеслава Рыжего, а спросить  у короля Казимира о  судьбе когда – то любимого человека, считала унижением.
Однажды  король прислал слугу к Предславе сказать, чтобы она обязательно присутствовала на балу.
Предслава  терялась в догадках, что бы это значило. Вечер был  шумный, дамы сверкали нарядами. Мария Добронега отличалась здоровой красотой молодости. Предслава залюбовалась сестрой. Вдруг она увидела, что к ней направляется король Казимир, ведя под руку человека, с темной повязкой на глазах. Рыжие кудри его  выбивались из-под  головного убора, а сам он робко выставив вперед руку, боялся задеть собой  кого – либо из гостей.
- Болеслав! – вскрикнула Предслава, но голос её не был услышан никем.  В горле встал комок. Нельзя плакать! Нельзя! Здесь королевский приём. Это недостойно  принцессы.
- Узнаете короля Богемии?- с улыбкой спросил Казимир.
- О, да, Ваше Величество! – ответила Предслава, во все глаза, глядя на Болеслава.
- Передаю его Вам на попечение, - король склонил голову в легком кивке и отошел.
Предслава взяла  незрячего  страдальца под руку и прижалась к нему так близко, как это было возможно:
- Болеслав! Нам помешали закончить разговор тогда, в Ледницком замке, - голос её дрожал.
- Я не смею  сказать вам те слова,  что  целых десять лет  повторял, воображая, что вы рядом…, - голос Болеслава  тихий с хрипотцой, выдавал волнение несчастного человека.
- Я перед вами и я готова выслушать вас. Говорите.
- Если бы я был прежним здоровым и зрячим человеком, я  смотрел бы только на вас, и желал бы прожить свою жизнь только рядом с вами, пани Предслава. А сейчас я не смею прикоснуться губами к краешку подола вашего наряда.
- Даю вам слово. Болеслав, что бы ни случилось теперь, мы всегда будем вместе. Я никогда не покину вас. Я знаю, что нужна вам и всегда буду рядом с вами. 
- Пани Предслава, но вы свободны, вы можете теперь  уехать на родину, в родной Киев.
- Нет, мой Болеслав, в Киеве меня никто не ждет.  Мой брат  не смог освободить  нас из плена. Он так занят  своими делами, что забыл о том, что у него есть сестры, и была любимая жена. Так не любят. Я пойду за тобой в Богемию, в Польшу, на край света, где ты захочешь пребывать, там и я буду рядом с тобой.    
 
ВОЙНА С МСТИСЛАВОМ.
      
Война с Мстиславом шла долгих четыре года. Эймунд с варягами проиграли эту войну. Вскоре Эймунд умер, и города, что получил он на кормление отошли к Брячиславу Полоцкому.
В ратной битве под Киевом, Мстислав одержал победу. Столица Киевской Руси пала.
Мстислав, владея  прирожденным благородством, не стал  разорять город. Полюбовавшись его красотами, Тмутороканский каган  вернулся восвояси.
Он послал Ярославу в Новгород послание: «Садись в своём Киеве. Ты старший брат, а мне будет та сторона Днепра»
Так братья разделили Русь по Днепру: на западную с Киевом, в которой сел Ярослав и на восточную с Черниговом, которая отошла к Мстиславу.
Ярослав ещё долго не решался возвратиться в Киев.
А в Новгороде многие воины  из дружины Ярослава роптали, ненавидя приёмыша Магнуса за его  невоспитанность и развязность.  Ярославу пеняли, что  он не должен воспитывать сына  иноземного конунга. Но это ни к чему не привело, потому что князь не прислушался к таким речам. Он был верен своему слову.
«Магнус часто забавлялся в палате конунга Ярослава и был с самого начала искусен  во многих играх и упражнениях. Он ходил на руках по столам с большим проворством и показывал в этом большое совершенство, и было много таких людей, которым нравилось это.  А один (русский) дружинник, довольно пожилой,  невзлюбил его и однажды, когда мальчик шел по столам и подошел к тому дружиннику, то подставил тот ему руку и свалил его со стола, и заявил, что не хочет его присутствия. Люди судили об этом по - разному: некоторые выступали за мальчика, а некоторые за дружинника. И  в тот самый вечер, когда конунг Ярослав ушел спать, мальчик был снова в палате, и когда жружинники ещё сидели там и пили, подошел Магнус к тому дружиннику и держал в руке маленький топор, и нанес он дружиннику смертельный удар. Некоторые его товарищи хотели тотчас взять мальчика и убить его и так отомстить  за того дружинника, а некоторые воспротивились  и хотели испытать, как сильно конунг любит его.   Тогда встает один человек, и берет мальчика на руки, и бежит с ним в то помещение, в котором спал конунг (Ярослав) и сказал:
«Получше стереги своего дурня в другой раз».
Конунг отвечает:
«Часто вы выбираете для него неподходящие слова, или он что-то теперь для этого сделал?»
Дружинник отвечает:
«Теперь он для этого сделал достаточно, - говорит он, - убил вашего дружинника».
Конунг спросил, при каких обстоятельствах это случилось? И тот говорит ему. Тогда произнес конунг:
 «Королевская работа, приёмыш, - говорит он,  и рассмеялся.  Я заплачу за тебя виру».   
Конечно, Ярославу не было смешно. Тон, каким говорил с ним  рядовой варяг, из  команды Олава, оскорбил князя.  Ярославу пришлось сделать вид, что он принимает грубости и непочтение  варягов, как шутки своих друзей.

В ту же ночь ему донесли об очередном свидании Ингигерд с Олавом.  Ярославу часто доносили о том, что  Ингигерд принимает Олава у себя в опочивальне.  Поступок  Магнуса и поведение Ингигерд, потерявшей голову от присутствия  любовника, переполнили терпние  Ярослава.
Это было знаком для возвращения Ярослава в Киев.
Он простился с детьми, и уехал  с верными ему  людьми в Киев.
В Киеве его ждало посольство от польского короля Казимира. Казимир просил у Ярослава руки его сестры Марии  Добронеги. Польский король  отдавал Ярославу в вено  за своей невестой восемьсот киевских пленников, что были выведены из Руси ещё Болеславом Храбрым. Казимир  возвращал и  сестер  князя. Всех. Кроме Предславы Владимировны.
- Что же Предслава? Здорова ли, жива ли? – с интересом  спросил  Ярослав.
-Пани Предслава  здорова и жива. Она не желает возвращаться на Русь. – ответствовал посол.
- Что удерживает мою сестру  в Польше?
- Принцесса  просила передать пану Ярославу, что  долго ждала его участия в своей  судьбе, но сегодня  её судьба решена  друзьями, которых она приобрела в Польше,  и пани  больше не нуждается в помощи брата.
Ярослав нахмурился:
- Добро.  Я благословляю Марию Добронегу на брак с королем Казимиром. И даю ей царское приданое. Она не будет в обиде на своего брата.
А что касается брака моего сына Изъяслава с  сестрой Казимира, то я так же даю на то своё отцовское согласие.

СМЕРТЬ ОЛАВА ХАРАЛЬДССОНА
Больше года Олав  Харальдссон жил в Новгороде. С ним проживалась и его дружина.  Ингигерд просила мужа дать   Олаву земли на «кормление» Ярослав ответил ей из Киева, что пусть  этот храбрый варяг пойдет  на Волжских Булгар и  добудет  се6е  достояние и славу, и  землю, которой сможет управлять.
Этот ответ князя Ярослава  явно не был дружественным.  Олав жил в Новгороде, часто бывал в Ладоге у двоюродного брата Ингигерд, Рёнгвальда Ульфссона,  и  был желанным гостем для   своих земляков, осевших на русских землях. Менять  место своего пребывания на Руси Олав не  хотел.
В «Саге об Олаве Святом есть такие слова: и когда Олав Святой Харальдссон  был в Гардарики, был он  у Рёнгвальда Ульвссона, и между ними была  самая большая дружба. Потому что все знатные и славные люди очень ценили Олава конунга, когда он был там. …. Но всех больше  Ингигерд княгиня, потому что они любили друг друга тайной любовью».

Олав имел возможность быть рядом с той женщиной, которую любил, о которой мечтал, но  сознание его  всегда терзала мысль, что  это была не его женщина. Она не принадлежала ему.Так бывает, и тогда самое суровое сердце ликует и плачет стихами, похожими на горькие слезы:
«Так случилось, что  княгиня Ингигерд отправилась по своим  делам. Посмотрел  конунг Олав на  её отъезд и сочинил вису:

Я, красивый, стоял на кургане
Я смотрел на женщину
Как нёс на себе её конь.
Прекрасноокая женщина
Лишила меня моей радости.
Приветливая, проворная женщина
Вывела  своего коня со двора.
И всякий ярл поражен ошибкой,
Почему она не  моя?

Прежде стояло дерево дорогое
В вотчине шведского ярла.
В цвету совершенно зеленом,
В чудесной роскоши.
И это знали в любое время года
Все жители Хардаланда
Теперь вдруг это прекрасное дерево,
Украшенное листвой,
Поблекло от  слез золота
У той женщины теперь есть  земля
В Гардах, на  суровой Руси.
Властитель в Гардах
Связал  золотом, ту, что есть женщина.
И Золотым листом липы,
Украсил её  головной убор.
Ингигерд лучшая из женщин
С ней лучше, чем со многими
Другими женщинами.
Я не знаю, счастье ли ей
В том, что  она находится
Со мною в тайной дружбе».

И всё же, будучи человеком неглупым, Олав  понимал, что Русь – Гардарика, это не  Норвегия, которую он оставил. 
Здесь, на Руси, Олав только выжидал время.  И оно настало.   Из Норвегии пришли вести, что его ждут на родных берегах. Политическая обстановка складывалась в пользу Олава.
«Сразу  после йоля (декабря) конунг Олав стал собираться в дорогу. У него было около двух сотен своих людей. Конунг Ярослав дал им всем  вьючных животных и то снаряжение, в котором они нуждались. И когда он был готов, он отправился в путь».
Ингигерд не хотела отпускать Олава. Она обнимала его колени, целовала его ступни, она распростерлась перед ним на деревянном полу и воскликнула:
-  Растопчи моё тело  твоими ногами, и я любую боль приму, как  награду за любовь и страдания, что дарил ты мне в этой жизни.
Она сердцем женщины чувствовала, что больше не увидится с ним.  29 июля 1030 года Олав   высадился на берег Норвегии с двумястами  верными ему варягами.  В местечке Стикластадире их уже ждали. Но не друзья. Враги Олава устроили ему засаду, и как ни бились  его воины, Олав Харальдссон погиб в бою.
Эта печальная весть тяжело ранило сердце Ингигерд, оно перестало биться с той бешеной скоростью, с какой она любила своего Олава. Но  сын Магнус – эта   молодая варяжская поросль, озорной и смелый, как его отец, не дали остановить току крови в  жилах Ингигерд, и  угаснуть  жизни матери, ответственной за судьбу своих чад.
У власти в Норвегии оказался  конунг Свейн, сын Кнута  Великого, короля Датского и Английского. Правление Свейна тяжелым гнетом легло на плечи норманнов.
Тогда возникло стихийное движение   за провозглашение Олава Харальдссона Святым.
«3 августа  1031 года епископ  Гримкель объявил Олава  Святым и перенес его останки  в церковь святого Климента, основанную ещё самим Олавом  в Нидаросе (Тронхейме)» 
В 1034 году  знатные бонды Норвегии  направили посольство в Новгород к Ингигерд с предложением, «чтобы Магнус добился  своих родовых земель, и что они   поддержат его в том, чтобы он стал конунгом над страной»   
Ингигерд дала согласие только после того, как норвеги поклялись, «что они переходят в руки Магнуса и становятся его людьми… Был им дан мир для их поездки»
Ингигерд  казалась удовлетворенной таким поворотом событий.  Её любимый человек провозглашен Святым, и  теперь память о нём сохранится в веках. А их общий сын, Магнус, получит престол Норвегии и дети его, и внуки будут управлять королевством Норвегов  во имя  Святого Олава. Сердце её успокоилось.

ТЫСЯЧА ЛЕТ ОСЕНИ,
Рина проснулась неожиданно. Поздней осенью, когда вся природа готовилась к зимнему покою, она вдруг открыла глаза и недоуменно осмотрелась.
- Кича…,- протяжно и улыбчиво позвала волхва, склонившегося над её постелью.
- Ова! Проснулась, краса ненаглядная, - сквозь набежавшие слезы запричитал Кича.
Рина не сразу поднялась с ложа. Она долго ещё приходила в себя. Когда силы её восстановились, Кича повел женщину глубоко под землю, где прятался идол Велеса. Горели воском заполненные плошки, благоухали ароматные травы, развешанные по стенам святилища, плясали тени вокруг головы с деревянными власами и глубокими впадинами глазниц чудища.
Рина передернула плечами.
- Аль холодно? – спросил, прищурившись, Кича. Он ревностно наблюдал за тем, как женщина принимает новое святилище,  такими трудами устроенное им.
- Чаю,  уже не лето красное, Кича, - оправдывалась Рина.
- Послушай,  Рина. Не буду больше скрытничать и тебя томить. Пришел твой час заступить на моё место. Вон там, смотри, - Кича  показал рукой  на нишу позади идола.
Рина пригляделась к очертаниям черепов, высившихся горкой в нише.
- Это что, Кича? – глаза её широко открытые, выражали  недомыслие и удивление.
- Рина, я собрал  черепа и кости всех жертвенных животных, что были разбросаны ярыми  киевлянами по всему капищу. А  вон дальше, в другой нише я сложил  священные  кости и черепа наших пращуров. Смотри туда.
Рина заглянула  за спину Велеса и увидела  глубочайшую нишу, заполненную человеческими останками.
- Зачем ты меня разбудил, Кича? Мне страшно здесь!
Рину трясло не от страха.  Она  горько сознавала свою ничтожность  и одновременно святость вечности, открывшейся ей в подземном храме.   
- Мне надо многое тебе поведать, Рина. Поведать тебе знания прошлого и ты должна впитать в себя эти знания. А потом я расскажу тебе, что ждет мерянскую землю в будущем.   И что бы ни увидела ты потом, ты не должна удивляться и бояться нового пришествия. Я посвящу тебя  во все удивительные  события, которые продлятся ещё тысячу лет.
- Так долго? – Глаза Рины Выражали удивление
- Это не долго. Всего несколько веков.
- Кича, а почему Выжлец говорил, что христианская церковь не вечно будет стоять на Велесовом капище?
- Он  хоть и  злобствует, но на сей раз  правду молвил. Придет время и возвратится Дух Батюшки Велеса – Медведь. 
- Медведь  придет!? -  ужаснулась Рина.
- А ещё раньше  недалече от капища, там, где  сейчас меряне хороводы водят,  устроится языческое ристалище. Придет Волков сын, и вспомнят люди игрища наши, представления народные. И сын Волка встанет над всем  этим местом, чтобы  следить, затем, чтобы всё возвратилось на круги своя.
-   А что же будет на ристалище, Кича?
-   А там будет Дух Божий  властвовать над людьми.   Люди молиться ему будут, просить снизойти на их души будут,  умолять дать силу  оборотня. Э..! Рина. Народятся  такие человеки, что жить не смогут без  желания обернуться в другую  ипостась.   
-   Зачем людям это?
- А чтобы  прикоснуться к духу святому, к божественному и  не каждому  доступному.
-   Это гордыня?  Скажи, Кича, я права?
-    Человек не Бог, он слабое и грешное создание, он только стремится к Божественному. Каждый, как умеет, как считает нужным.
Рина долго молчала, осмысливая сказанное старым волхвом.
- А церковь  Власия? Православный святой Власий не допустит игрищ и представлений с ухарями, - встрепенулась Рина.
- А к тому времени церкви почти  не будет – Кича говорил так уверенно, будто и впрямь знал всё наперед. 
- А что будет? – Рина с интересом пытала Кичу.
- Отхожее место будет…. Так наворожил  Выжлец, озорник…
- Что же он такую пакость наколдовал  городу нашему?
- От злобы.  На князя Ярослава  обиделся.
- Кича,  а со мной что будет?  - Рина с надеждой смотрела на волхва.
- Тебе, Рина, суждено прожить тысячу лет и только после того уйти в землю – матушку…
- А кто на смену мне придет?
-     Сама увидишь. Ну, прощай, дочка. Не забывай светильники зажигать… А мне пора.
- Кича, миленький, где тебя искать, если  мне невмоготу будет?
- Рина, ты сильная женщина, ты мерянка. Помни об этом всегда. А я рядом буду.
- И я смогу  к тебе обращаться и видеть тебя всегда? – обрадовалась Рина.
- Вряд ли ты сможешь увидеть меня, но  всегда знай, что я рядом. Ты веришь мне?
- Верю, Кича, верю.
Кича повернулся спиной к Рине, опустился на колени перед Велесом и зашептал последнюю в своей долгой жизни молитву.
Рина выбралась из-под земли, прикрыла дверь снаружи  и направилась в глубину леса. Она так давно не любовалась красотами  Макоши – Земли.
«Тысячу лет прожить, служа Велесу, чтобы люди не забывали древней веры нашей…. Пройдет тысяча лет, проклятия Выжлеца потеряют силу и на нашу благодатную землю сойдет Любовь.  Люди познают Любовь разделенную. Так будет…  Ради этого  надо служить Богу».
   Рина подняла вверх голову. Во мраке позднего осеннего вечера тускло светила Луна, не суля ничего доброго.  Навьи тени  передвигались по краю светила.
 «Уже не лето красное. Впереди  осень. Осень моей жизни.  Тысячу лет осени….»

 
СВАДЬБА ИЗЪЯСЛАВА И ГЕРТРУДЫ.
Старший сын Ярослава и Ингигерд, Изъяслав Ярославич женился на польской принцессе, сестре короля Казимира только в 1043 году.
Ярослав захотел сыграть пышную свадьбу своему сыну, чтобы   дать понять окружающему миру, что Русь сильна и богата, и соперничать с ней  «себе дороже».
Киев готовился к свадебным торжествам, народ ждал  праздника, и веселье началось задолго до приезда польской невесты.
К тому времени Казимир Польский, навел порядок в стране. Он расправился с мятежниками, присоединил к своей короне Мазовию, и получил  прозвище Восстановитель. Брак с Марией Добронегой  оказался наредкость удачным. Победы  над соседями  Казимир одержал не без помощи  Русского князя Ярослава. И теперь  обе стороны желали закрепить свой военный союз вторым браком: сына Ярослава Изъяслава на сестре Казимира Гертруде.
Ярослав не хотел давать повода для  досужих разговоров при дворах королевских особ Европы, он принял решение пригласить на свадьбу Изяслава, его мать, княгиню Ингигерд, с которой  не жил в браке уже тринадцать лет.
Ярослав послал гонцов в Новгород к Ингигерд и пригласил её в Киев. 
Ингигерд понимала, что событие имеет политическое значение, и ответила  согласием при условии, что  Киев  примет её  поезд через Золотые Ворота.
При подъезде к Киеву, Ингигерд увидела, что её встречают конные воины в роскошных доспехах и дорогих убранствах.  Ей отдали все почести, которые она заслуживала, как Великая  княгиня и жена киевского князя. Это тронуло недоступное сердце  Ингигерд.
Она  появилась в своих киевских покоях, где всё было устроено так, как когда-то приказала она.   Ингигерд ходила по комнатам, источающим аромат восточных снадобий, подаренных когда-то ей  мужем, с желанием завоевать её сердце.  Как давно это было!
За свадебным столом они сидели рядом. Ингигерд и Ярослав. Напротив них на другом конце стола восседали молодые Изъяслав и Гертруда. Ингигерд  искоса разглядывала мужа. Он постарел, виски его поседели, он раздался в плечах и потучнел. Лицо Ярослава выражало  высокое достоинство и  величавое спокойствие.
«Как он изменился»,  - подумала Ингигерд, и, подняв кубок за молодых, едва не разлила его на пелену.  Ярослав поддержал её руку, взял бокал и поставил на стол.
- Благодарствую, княже, - проговорила Ингигерд, и не было в её голосе обычной спеси.
Ярослав ничего не ответил.
Свадьба между тем продолжала  разгораться плясками, играми, пьяными игрищами.  Ярослав кивнул  слуге. Тот отодвинул  стулец от стола, взял князя под руку и вывел из зала.
Ингигерд осталась сидеть на высоком княжьем месте, сознавая, что она больше никому не интересна.  Женщина умерла в ней, а властительницей она так и не стала ни для окружавших её киевских людей, ни для мужа. Время обмануло её. Оно  прошло мимо и ничего уже не вернуть: ни любви человека, положившего к её ногам все свои земные и душевные богатства, ни жизни погибшего любовника, ни красоты  молодости.

ВЕЛИКИЙ БОГОЛЮБЕЦ И ПРАВДОЛЮБЕЦ.
Летописи сообщают нам, что к старости Ярослав сделался боголюбивым и богобоязненным.  Его терзала мысль об ослушании отца, измене ему. И ещё  перед глазами стояла окровавленная голова Святополка Окаянного, отсеченная от тела по его, Ярославову, приказу.   
Иларион, которого Ярослав поставил первым русским митрополитом в Киеве без всякого участия  со стороны Константинопольского патриарха,   подолгу  вел душеспасительные  беседы  с князем.  Он исповедал его и отпустил все вольные и невольные грехи. А душа Ярослава не находила покоя.
Стоя на коленях перед ракой Владимира, и опустив голову на каменную  могильную плиту, он  умолял отца простить его,  окаянного. В один из таких  дней, когда слезы  раскаяния пробились на свет из  окаменевшего серца князя, ему на ум пришла дерзкая и  суеверная мысль. Он  понял, что надо сделать, чтобы отец простил его.
Иларион был  удручен  решением князя, который  приказал изринуть из земли кости братьев Владимира, Олега и Ярополка. Братьев, которые были убиты по приказу самого Владимира.
Ярослав знал, что  эти двое погибли в язычестве, не познав Бога Истинного!  Он велел крестить вырытые из земли кости, а затем торжественно положить в  киевской церкви Святой Богородицы.
Н.М. Карамзин пишет:  «Ревность Ярослава  к Христианству  соединялась с любовью к просвещению. Летописцы говорят,  что сей великий князь завел в Новгороде первое народное училище, где 300 отроков, дети пресвитеров и старейшин, приобретали сведения, нужные для священного сана и гражданских чиновников…
Наконец, блестящее и счастливое правление  Ярослава оставило в России памятник, достойный великого монарха. Сему князю приписывают  древнейшее собрание  наших гражданских уставов, известных под именем Русской Правды» .


ЭПИЛОГ.
В 1051 году в Новгороде умерла княгиня Ингигерд. Великую княгиню положили в храме Святой Софии в Новгороде, но не в Киеве.  Через год умер её любимый сын Владимир, останки которого упокоили рядом с каменной  ракой матери.    Возможно, причиной ранней смерти Владимира были раны, полученные им в боях  с  войском Византийского кесаря  Константина Мономаха.
Эта была последняя из войн с Византией, которую развязала Русь.
В этой войне  был взят в плен старый воевода и друг Ярослава Вышата.  Жестокие греки ослепили наших  пленников и отправили их на родину. Три года скитались  ослепленные киевляне по белу свету. Наконец, они достигли Киева. Нада дождалась мужа. Она осталась верна клятвам мерянки и заботилась о своем беспомощном муже до конца его жизни. 
Сын Вышаты Ян Вышатич войдет в историю  Руси, как  славный воевода и борец с язычеством.  Летописцы описывают его  походы и  хитроумные разборки с  врагами.
Когда возвратился отец его из византийского похода, ослепленный, надломленный физически и морально,  Ян вспомнил слова казненного Константина Добрынича, что злоба рождает злобу.  И впервые пожалел, что не смог проявить тогда милость к  врагу князя Ярослава, но выполнил его волю до конца.
Через три года после смерти Ингигерд умер и сам Ярослав.
Кроме Владимира Ярослав имел пятерых сыновей: Изъяслава, Святослава, Всеволода, Вячеслава, Игоря и трех дочерей: Елизавету, Анну и Анастасию.
Елизавета в замужестве сделалась королевой Норвегии,  Анна, выйдя замуж за Французского короля  Генриха Первого, вошла на  трон  Франции. Анастасия вышла замуж за короля Венгерского Андраша Первого.
Таким образом, династическими браками Ярослав укрепил положение Руси в Европе,  и   наше отечество ещё долго пребывало в мире и спокойствии.
Ярослав, любя своих детей и боясь за их жизни, умирая, разделил Русскую землю  между сыновьями. Он рассчитывал на то, что дети, получив  отцовские наделы, будут жить в мире. Не тут-то было! Этим  Ярослав положил начало  феодальной раздробленности и княжеским распрям на Руси.

 ТЫСЯЧЕЛЕТНИЙ ЯРОСЛАВЛЬ.
Город, основанный Ярославом мудрым на берегах Волги реки, год от году, век от веку становился всё шире и краше.
Он пережил нашествие Батыя в тринадцатом веке, но не сдался.
 Он  дольше всех сопротивлялся  колонизации Москвой русских земель. Иван Калита в четырнадцатом веке так и не смог ни хитростью, ни коварством, ни силой взять город Ярославль.
В пятнадцатом веке Ивану третьему Горбатому, деду  Ивана Грозного, удалось уговорить бездетного  Ярославского Великого князя Александра Федоровича вступить в союз с Москвой.
В шестнадцатом веке  Ярославский князь  Андрей Курбский стал личным другом Ивана Грозного. Будучи талантливым полководцем, он не одобрял садистских наклонностей царя Ивана. И, когда Иван развязал кампанию травли и уничтожения своего окружения, у князя Курбского Андрея, хватило ума уйти за границу. Из Польши он начл переписку с Иваном Грозным, бывшим своим другом и господином.  Андрей обличал царя в его зверствах, осуждал, как негодного христианина. Он не  прельстился честью быть  казненным во имя  служения царю. Ярославец Андрей Курбский был первым русским диссидентом, поднявшимся над  властью, увидевшим ничтожество русского царя, вооруженного страшной  карательной  силой – силой власти.
В семнадцатом веке именно в Ярославле состоялся Совет Всея Руси, когда ополчение Минина и Пожарского, достигнув города, сделало его центром сопротивления польским захватчикам. В Ярославле ковалась победа и переход земли русской в новое качество. Русь Рюриковичей, распятая на кресте царями,  и замученная  интервентами,  умерла, чтобы воскреснуть в новом обличьи.
В семнадцатом веке родилась новая Россия – Россия  Романовых. Ярославль открыл новой династии русских царей путь на Москву. 
Благодаря быстрым переменам в правлении, Ярославль  начал расцветать  новыми постройками храмов и каменных гражданских строений.  Создавался неповторимый  облик  Ярославля, который ярославцы берегут до сего дня.
Сопротивление силе  захватчиков и властителей. Так можно  определить всю судьбу Ярославля.
Белогвардейский мятеж в начале двадцатого века против большевиков, широчайший Народный фронт восьмидесятых - девяностых  годов за перемены в жизни народа, уставшего от  правления КПСС, демократическое движение за честные выборы в двадцать первом веке, и победа народноизбранного мэра в 2012 году, вот те близкие нам по времени события, подтверждающие ярославское сопротивление силе власти.   
Ярославлю в 2010 году исполнилась  тысяча лет!
Проклятия Выжлеца  всё ещё сбывались. 
В 1929 году церковь Власия закрыли, а в 1933 году снесли. На её месте построили гостиницу «Ярославль». Чем не памятник князю Ярославу – победителю Велеса. Но на первом этаже этого грандиозного здания, ближе к святой мерянской земле, к капищу Велеса, устроили ресторан. Случайное это происшествие или притча, что сбылась, случилась, сталась, или спопутное к тому нечаянное совпадение, но назван был этот ресторан  просто «Медведь».
 Значит ли это, что Батюшка Велес после революции 1917 года в  образе главного своего лика Медведя  вернулся в Ярославль на своё место?
Хотите верьте, хотите нет, но вскоре Велес потребовал  кровавой жертвы. Случилось это после войны 1941-1945 года, году, примерно, в 1951, уже точно не помню. 
В войну Ярославль бомбил «немец».
Во дворе гостиницы ребятишки обнаружили неразорвавшийся снаряд.  Посмотреть на эту диковинку сбежались дети окрестных дворов.  Тогда и рванул этот злой снаряд.  Жертв было много. Вызвали солдат на место происшествия. Куски мяса, части  тел невинных детей  собирали в прорезиненные мешки. Всё конечно, засекретили. Что это  было?
Велес ли потребовал жертв, которых так долго не приносили ему Великому и Могучему или запоздалое отмщение  язычников за поругание святынь? Трудно сказать.  Но случилось это на месте древнего капища.
 
Старуха, подняв голову, шепчет, обращаясь к  «сыну Волка»:
-     Помнишь ли последнюю жертву твою? Кровавую!
По твоему тысячелетнему  проклятью ничего не осталось от тех темных дел, когда мой  князь  город  поставил и  любовь сотворил для  людей Медвеьжего угла.
Всё время рассеяло,  пеленой забвения прикрыло, а тебе пёсему сердцу, живой крови захотелось.  Долго ты кружил по  огоромному дворищу, под знаком «Медведя». Камень - жертвенник древний, кровью орошенный,   из земли  поднимал, силы навьи  на белый свет призывал, кровавую жертву готовил.
Кому!? Пошто!? Ни тебе капища, ни тебе церкви Власия не осталося. Кончен спор о  силе веры в Бога. Бог един, а слуг у него много и не все  Духом Святым овеяны.
 Помню я тот  скорбный день,  когда  малые да безвинные собрались  на  месте  камня – жертвенного.  Откуда же им было знать, что  здесь жертвенник  из земли  войной поднимет, а под ним снаряд   железа ржавого  спрячется.
Смеялись, радовались, будто встарь камлали перед  идолом Велеса. А снаряд тот, что из земли  навьи силы вытянули, вскипел да и распался на  куски смерти. А  счету таким кускам «бесчисла».
Сколь  детушек безвинных  погубил!   Машины   с милосердными крестами только успевали увозить  безвинных жертв.  А всё твоё колдовство!
А ныне конечности твои окаменели, и голова твоя не  разумеет ни злых   заговоров, ни  тысячелетних проклятий, на которые колдовство обрекло сей город.  Приблизилась та  черта времени, которую ты уже не переступишь. Город наш  свободен от ненависти, и каждый человек сможет вольно  любить и испытать любовь ответную. А любящих - Бог любит. 


ТЕАТРАЛЬНАЯ ХРАМИНА
    А на старинном ристалище, что меряне использовали, как площадку для хороводов, и сакральных ритуалов, посвященных Богу Велесу, в 1770 году была устроена «театральная храмина». Слово – то какое! От слова «храм».
Первый русский театр возле бывшего капища Велеса! И  организовал его Федор Волков. Надо полагать, явился он потомком Волка.
В 1911 году на том же месте был построен каменный  театр, который стоит и по сию пору, правда в перестроенном виде.
Что во всем этом меня заинтересовало.
В старину у людей не было фамилий, были прозвища. В роду Федора Волкова, при переписи населения был пращур с прозвищем Волк. Следовательно, сыновья носили фамилию Волковы, т.е. «Волковы сыны», «Волковы внуки». А не  Выжлеца ли это потомки? Волка – оборотня, умевшего менять личину. А Федор Григорьевич, разве не менял свою личину каждый раз, выходя на подмостки? А не кровь ли оборотня заставила его  устроить место для этого превращения? Зов крови…
Но загадки продолжаются.
8 августа 1973 года  стараниями ярославских властей на площади, что  рядом с Власьевским сквером, названной  в честь  Федора Григорьевича Волкова, недалеко от бывшей Власьевской церкви и  Капища Велеса, воздвигли памятник великому театралу, драматургу, любителю лицедейства, хороводничества, песенности - самому Волкову.
Творили этот памятник скульптор Александр Иванович Соловьев, и архитектор Виктор Федорович Маров.
Тот памятник представляет собой скульптуру из сплава цветных металлов, с круглым ассиметричным постаментом, символизирующим сцену театра, несколько сдвинутую в сторону главной аллеи Власьевского сквера, выполненную из полированного монолитного гранита, самого крепкого камня из известных нам пород. На постаменте надпись славянской вязью: «Основателю русского национального театра Федору Григорьевичу Волкову».
Недавно мне в руки попала статья Инны Константиновны Копыловой, талантливой и опытной журналистки нашего Ярославского края, корреспондента областной ярославской газеты «Северный рабочий», а позднее «Северный край».
Вот что она пишет:
«Сейчас у всех на слуху  имя знаменитого медиума Вольфа Мессинга.  Вспоминаю, что в середине прошлого столетия он приезжал в Ярославль с концертными сеансами гипноза.  Конечно, работники газеты побывали на концерте в филармонии, а потом пригласили Мессинга в редакцию.  И он откликнулся. Пришел к нам под вечер.  Мы собрались в тесном кабинете редактора – более просторного помещения в старом здании редакции не было.  И начался разговор о первом открытии в себе необычного дара, о встречах с самыми известными личностями истории, о странностях предсказаний и совпадений».
Что же привело в Ярославль  медума Мессинга, как его тактично назвала И.К.Копылова?  Я бы назвала его колдуном, волхвом, чародеем. К тому времени он потерял жену, Аиду Михайловну Рапопорт, которая умерла на его руках, и Вольф Мессинг чувствовал себя совершенно одиноким человеком.
А привело его  желание  запечатлеть свой лик именно в Ярославле, именно на том сакральном месте, где находилось когда-то капище Велеса и ристалище мерянское.
Как сумел Мессинг повлиять на мнение авторов памятника, это секрет чародея, но  авторы памятника пришли к решению, что лицо Федора Григорьевича Волкова, должно быть  лицом Вольфа Григорьевича Мессинга.  Вольф по – немецки – Волк. Волк Григорьевич? Что за странное совпадение?
Само слово Мессинг переводится с немецкого, как «Латунный».
Как это вам нравится – Волк Григорьевич Латунный, т.е. сделанный из сплава  металлов,  приехал в Ярославль, чтобы встать здесь в центре города, в виде металлического идола.
Лик Вольфа Григорьевича Мессинга на памятнике  Федора Григорьевича  Волкова был сработан в 1973 году, а в 1974 году 8 ноября знаменитого на весь мир  чародея не стало. Отдав своё лицо, он исчез с поверхности  земли.
  Недавно я посмотрела по телевидению фильм о русских феноменах, к числу которых заслуженно причислили Вольфа Мессинга. Авторы фильма рассказали о странном лунатизме Вольфа – подростка. Он ещё жил в семье с родителями, когда  его сознание подверглось влиянию  Луны. В полнолуние Вольф подходил к окну и через закрытые веки смотрел на Луну. Она
очаровывала  призрачным светом, она будоражила его сознание, она звала его обернуться другим, нечеловеческим ликом. Строгий и даже жесткий отец Вольфа в дни полнолуния  стал ставить у кровати сына корыто с холодной водой. Опустив ноги в холодную воду, Вольф вздрагивал, и быстро убирал ноги под одеяло. Отец думал, что нашел способ излечить сына от  влияния Луны. Он ошибался.  Луна не отступила. Она одарила Мессинга способностями, которые сделали его знаменитостью. 
И все-таки что за обстоятельства привели его в древний Ярославль, в город первого ристалища лицедейства? Просто ли желание запечатлеть себя в бронзе? Тогда у Мессинга это с успехом вышло. Так кому же стоит памятник в Ярославле? Федору Григорьевичу Волкову или Вольфу Григорьевичу Мессингу?
Говорят, что в последний год перед смертью, Вольф Мессинг потерял рассудок и, выходя на улицу, прикрывал лицо руками. Не оттого ли, что сознавал утерю лица, которое он отдал  памятнику  Волкову?
Ясно одно, Батюшка Велес, покровитель животного мира на земле, вернулся на своё место в виде современного бронзового идола, стоит он на камне - алатыре (отсюда, вероятно, пошло  слово АЛТАРЬ), крепче которого нет в природе. И зорко осматривает своё место.
Он видит каждого, кто стремится к его ристалищу, названного театром.  Волк или Вольф, или Велес хорошо видит, кто и  что творит в этом святом для него месте.  Искусство ли, лицедейство ли, а может воровсто и мздоимство или посрамление святого места утратой добра и целомудрия?  Древний Бог выжидает время, что бы всем воздать по заслугам.
Древняя языческая вера, уходящая своими корнями  к самым истокам человеческой цивилизации и мировой культуры, рухнула и исчезла с земли под давлением новых верований.  Так ли это?
Этим летом 2012 года начались раскопки на месте Власьевской церкви или капища Велеса. Пирамиды человеческих черепов сложили археологи на месте раскопа. Показали их по ярославскому  телевидению, и сказали, будто это  останки ярославцев  16-17 веков. Эти предположения  предварительные. 
А я представила ту нишу, за  спиной  деревянного идола, заполненную черепами  древних пращуров мерянского племени. Может, это они, наши предки, вышли из  земли, чтобы напомнить нам, маловерным, что именно здесь жили, любили, страдали и уходили в даль вечную пришельцы из  древней  земли, погибшей под натиском стихии.
Боги не могут сгинуть в небытие, они сохраняются в человеческом духе, и в тех его неповторимых чертах, что делают русского человека загадкой для любого другого.


                * * *
Маленькая дворняжка носится по дорожкам Власьевского сквера, останавливаясь, принюхивается к запаху прелых листьев, сметенных в  желтые кучи, не поднимая мордочки от земли,  псинка идет  по чьему – то следу, беспокойно обнюхивая пожухлую  траву.  Наконец, нос её почти упирается в бок черной садовой кошки. Кошка выгибается колесом, и выкатывает круглые глаза, всем видом давая понять, что здесь её личные владения, а не какой-то, щенячьего вида, собачонки. Дворняжка удивленно смотрит на выгнутую спину извечного  собачьего врага, и, вспомнив вдруг, что она здесь  только временный прохожий, боком ретируется, делая вид, что  ей совсем не интересна эта черная кошка с белой полоской на носу.
Рина наблюдает эту сцену, разыгравшуюся у круглой стены общественного туалета, и вспоминает  величие храма Святого Власия, которого  давно уже нет.
«Выжлец был прав. Всё проходит на этом свете. Но чтобы на месте церкви водрузили общественный туалет… Кощунство… А может, и впрямь,  месть Велеса?!»
Рина прислушивается к грустным звукам осени и тихонько обращается к невидимому кому-то:
- Скоро зима, пора и мне в даль вечную… Отпусти… Не держи больше меня. Ведь я тоже знаю тайну.


ЛИТЕРАТУРА:
1. А.А.Гойман «Картина мира человека Древней Руси», Ярославль 2000г. ЯГПУ им. Ушинского
2. Л. Гумилев «Девняя Русь и Великая степь» М.АСТ 2000г.
3. Древняя Русь в свете зарубежных источников под ред. У.А.Мельниковой, М. «Логос» 1999г.
4. В. Дёмин «Тайны русского народа» М. «Вече» 2006г.
5. В. Есенков «Ярослав Мудрый – князь Ростовский, Новгородский и Киевский». Ярославль. Благотоворительное творческое издательство «Ещё не поздно!» 2007г.
6. Н.М.Карамзин. «История государства Российского» Полное собрание сочинений. М. «Терра-Книжный клуб»  1998г. Т.1,2.
7. 6. А.В.Карташев «Очерки по истории Российской церкви» М. «Терра» 1997г.
8. А.И.Кулюгин «Правители России»  И. «Чувашия» Чебоксары 1994г.
9. И.К.Копылова «Северный край» 31.12.2009г.
10. М.Г.Мейерович «Так начинался Ярославль» Ярославское Верхнее-Волжское издательство 1984г.
11. «Сказания Ростова Великого, записанные Александром Артыновым» М. Белые Альвы 2007г.
12. А.Рутман. История губернского города 2006г.


330 358