КАЛЕДИН Алексей Максимович (1861 – 1918) – генерал от кавалерии, донской казак. Уроженец хутора Каледина станицы Усть-Хоперской. Окончил Михайловский Воронежский кадетский корпус, 2-е Константиновское военное училище, Михайловское артиллерийское училище и Николаевскую академию Генерального штаба (1889). Из училища вышел хорунжим на Дальний Восток в Забайкальскую казачью батарею и через три года поступил в Академию Генерального Штаба. После окончания академии по Генеральному штабу начал служить в Варшавском военном округе, который в то время выделялся своей военной подготовкой. Затем вернулся на Дон, в Войсковой Штаб, где занял должность старшего адъютанта штаба. Дальнейшие три года службы прошли при Управлении резервной пехотной бригады, а с 1903 г. снова на Дону в должности начальника Новочеркасского казачьего юнкерского Училища. На этом посту проявил себя как исключительный воспитатель будущих воинов, вселяя в их сознания понятия о долге, верности, справедливости и законности. Эти незыблемые свойства его натуры проявились в особенности, когда он принял должность помощника начальника Войскового штаба на Дону и когда, фактически, он руководил всей военной жизнью и штабными работами в Крае. В 1910 г. – генерал-майор и командир бригады в 11-й кавалерийской Дивизии, а в 1912 г. он уже принял 12-ю кавалерийскую дивизию, с которой вышел на фронт Великой войны.
Генерал Брусилов, под чьим командованием долго служил Каледин считал его «выдающимся начальником дивизии» и в своих воспоминаниях дал очень обширную характеристику будущему Донскому Атаману: «Я его близко знал еще в мирное время. Дважды он служил у меня под началом, и я изучил его вдоль и поперек. Непосредственно перед войной он командовал 12-й кавалерийской дивизией, входившей в состав моего 12-го армейского корпуса. Он был человеком очень скромным, чрезвычайно молчаливым и даже угрюмым, характера твердого и несколько упрямого, самостоятельного, но ума не обширного, скорее, узкого, что называется, ходил в шорах. Военное дело знал хорошо и любил его. Лично был он храбр и решителен. В начале кампании, в качестве начальника кавалерийской дивизии, он оказал большие услуги армии в двух первых больших сражениях, отлично действовал в Карпатах, командуя различными небольшими отрядами. Весной 1915 года недалеко от Станиславова он был довольно тяжело ранен в ногу шрапнелью, но быстро оправился и вернулся в строй. По моему настоянию он был назначен командиром 12-го армейского корпуса, и тут оказалось, что командиром корпуса он был уже второстепенным, недостаточно решительным. Стремление его всегда все делать самому, совершенно не доверяя никому из своих помощников, приводило к тому, что он не успевал, конечно, находиться одновременно на всех местах своего большого фронта и потому многое упускал. Кавалерийская дивизия — по своему составу небольшая, он ею долго командовал, его там все хорошо знали, любили, верили ему, и он со своим делом хорошо управлялся. Тут же, при значительном количестве подчиненных ему войск и начальствующих лиц, его недоверчивость, угрюмость и молчаливость сделали то, что войска его не любили, ему не верили; между ним и подчиненными создалось взаимное непонимание. На практике на нем ясно обнаружилась давно известная истина, что каждому человеку дан известный предел его способностям, который зависит от многих слагаемых его личности, а не только от его ума и знаний, и тут для меня стало ясным, что, в сущности, пределом для него и для пользы службы была должность начальника дивизии; с корпусом же он уже справиться хорошо не мог».
Ген. Деникин напротив писал: «В победных реляциях Юго-Западного фронта все чаще упоминались имена двух кавалерийских начальников - и только двух, - графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудный, другой спокойный и упорный. Оба не посылали, а водили войска в бой». Так в рядах наступающих полков генерал Каледин был неоднократно ранен.
В 1915 г. – генерал-лейтенант. Осенью 1915 года он принял 12-й армейский корпус. Весной 1916 года Каледина произвели в генералы от кавалерии и назначили командующим 8-й Армией. В качестве командующего армией блестяще подготовил и выполнил Луцкий прорыв австро-венгерского фронта. За руководство боевыми операциями в период Великой войны генерал Каледин получил высокие награды – ордена св. Георгия 4-й и 3-й степеней и Георгиевское оружие.
Когда началась революция 1917 г. генерал Каледин, по мнению своего начальника Брусилова, «потерял сердце и не понял духа времени». Новые порядки не пришлись по душе заслуженному и боевому генералу. Революция противоречила его политическим взглядам, нарушила все его жизненные планы. Неудивительно и то, что этот русский генерал не смог оставаться на фронте, когда фронт и сама русская армия практически перестали существовать. Каледин откомандировался в Военный Совет и вскоре «по болезни» уехал на юг.
На Дон генерал Каледин прибыл во время заседаний Первого Донского Круга. Депутаты встретили его долгими овациями. Наблюдая парламентарную стройность работ Народного Собрания, веря в свой народ и уступая уговорам М. П. Богаевского и других казаков, генерал Каледин согласился принять пост Донского атамана.
19-го июня Донской Круг вручил ему грамоту, где значилось: «По праву древней обыкновенности избрания Войсковых атаманов, нарушенному волею царя Петра I в лето 1709-е, и ныне восстановленному, избрали мы тебя нашим Войсковым атаманом».
Его личные потери и ущемленные амбиции несколько возмещались доверием и сердечностью народных представителей. Он не был гордым сановником и чувствовал себя среди них своим человеком, скромным казаком, первым среди равных исполнителем долга и народной воли. Очевидцы рассказывали: «На Круге атаман выслушал приветствие старообрядца-начетчика Кудинова и, благодаря за ласковое слово, подал ему руку. Тот ответил ему рукопожатием и, вдруг, наклонившись поцеловал руку атамана. Ген. К. наклонился тоже и в свою очередь поцеловал руну Кудинову. Круг разразился бурной овацией своему атаману».
Атаман стал Основоположником Белого Движения - он одним из первых, открыто выступил против Советов, и начал в пределах Области Войска Донского прямую вооруженную борьбу с большевицкими насильниками.
Однако, оказалось, что атаман Каледин, будучи безукоризненно честным человеком высокой культуры, будучи замечательным полководцем и большим русским патриотом, не мог сразу стать политическим светилом революционного времени, не мог найти отвечающие моменту идеалы и провозгласить лозунги, способные поднять, усталый от пережитой войны, народ на новую борьбу.
Соблюдая по привычке преданность России, атаман готов был не щадить живо¬та своего для спасения отечества. То же самое он хо¬тел бы видеть и у казаков, не считаясь с их частными насущными интересами, Так, выступая на Московском Совещании в августе 1917 г. от имени всех казачьих Войск атаман Каледин «говорил об угрожающем положении России о ее великом прошлом и великом будущем, о казаках и их роли «в общей борьбе за Россию, о предательстве большевиков, о борьбе с ними до конца и т. д.». Но в декларации, прочитан¬ной Калединым, не указывалось ясно, о какой России шла речь и требовалась от¬мена многих «завоеваний революции». Это дало основание правительству Керенского, обвинить Донского атамана изменником революционной родины, потребовать суда над ним, угрожать нашествием на Дон войск двух мобилизованных для этого военных округов.
В декларации на Московском Совещании обещалось жертвенное служение Казаков для «спасения Рос¬сии». Но казачьи массы после революции не ставили себе таких широких задач. Война надоела и им, а большевики провозглашали заманчивые лозунги и обещания. Они утверждали, что именно мир спасет утомленный народ от дальнейших бедствий, а коренные социальные реформы принесут ему счастливую жизнь. Казаки тоже были утомлены войной и тоже требовали ряда реформ, облегчающих их экономическое положение.
А вместе с тем, генерал Каледин сторонник войны до победного конца, боясь нарушить целость Русской армии, не соглашался отводить казачьи полки с фронта и сосредоточить их на Дону. Они возвращались с фронта позднее, сомневающиеся в своем атамане и правительстве. Разойдясь по домам, бойцы отдыхали в тепле родных куреней. 3 месяца выжидали и присматривались. Хотели остаться в состоянии нейтралитета до выяснения действительного лица и намерений новой русской пооктябрьской власти.
Смотреть и ждать, прежде чем принять решение, народ имел право, но не этого требовала политическая обстановка, не этого ожидал атаман. Избирая его своим вождем казачьи представители гордились им, верили в его политическую мудрость, в его казачий демократизм, в его способность вести и побеждать, но ничем не могли помочь ему в беспросветной обстановке того времени. Торжественно врученная власть оказалась миражем. Давалось право управлять и приказывать, а послушания можно было ожидать только от небольшой группы из числа зеленой молодежи, рядовых и офицеров
Невозможно было провести никакие реальные мероприятия. Со стороны Временного Правительства приходили оскорбительные обвинения и упреки. Эластичный политический деятель принял бы обиды, как необходимое зло, но атаман понимал их, как личные оскорбления. И вставало в душе ненарушимое правило кодекса офицерской чести: если не сможешь смыть оскорбление кровью обидчика, искупи его собственным расчетом с жизнью.
Пришли тяжелые дни борьбы малыми силами с потоками большевистских полков. Они были политы обильно драгоценной кровью казачьей молодежи. В январе 1918 г. создалась совсем безнадежная обстановка. Партизанские отряды таяли и никто, кроме генерала Попова, не хотел верить в возможность восстания рядовых казачьих масс. С выступлением Голубова исчезла последняя надежда на народную поддержку. 29 января по старому стилю атаман Каледин сложил свои полномочия и покончил с собой в тот же день выстрелом в сердце.
Горячий патриот своего Края, Атаман не смог пережить катастрофу Белого Движения, разразившуюся зимой 1918 г. В отличие от многих других генералов, ушедших на Юг России или в эмиграцию, Генерального штаба генерал от кавалерии Алексей Максимович Каледин не видел смысла в своей дальнейшей жизни и деятельности после гибели Дона. А по-другому сложившуюся тогда ситуацию оценить было нельзя. Казаки устали от войны и в Советской власти зла еще не видели. Атаман видел дальше и видимо многое понимал…Но ушел в небытие, как честный русский офицер, в полном соответствии со славными традициями отечественного офицерства.
И мы, потомки его и других казаков прошлого должны уважать выбор предков. Когда стоит выбор между гибелью с честью и бесчестным существованием следует выбирать гибель. И Атаман «всея Тихого Дона» выбрал. Мир праху его!