Узкая дорога с крутыми поворотами вилась вверх среди соснового леса. Чем выше мы поднимались, тем прохладнее и сырее становился воздух. Вот машина вторглась в плотный туман. Николай убавил и без того малую скорость, включил противотуманные фары. Я тоже внимательно слежу за дорогой: мало ли, яма на старом асфальте или свалившийся сверху булыжник. Блеснула молния, ударил гром, пошёл ливень. Туда-сюда забегали «дворники». Вхолостую. Как под водопадом оказались.
Николай нервничает, напряжённо приникая к лобовому стеклу и беспокойно вращая маленькими карими глазами. Болящая мать упросила его привезти чудодейственную родниковую воду из монастыря на Святой горе, уверенная, что только эта вода может её исцелить или хотя бы облегчить страдания. Меня взял с собой Николай не только по былой дружбе, но помня, что я уже бывал в святых местах и «знаю, что к чему и как». Но на Святую гору я тоже ехал первый раз. С нами были ещё Андрей – младший брат Николая, и необычайной прелести, нежная, словно душа без плоти, светлоглазая Наташенька.
Мы выехали рано, чтобы легче переносить летнюю жару. Как поехали, чёрная кошка дорогу перебежала. Еле уговорил Николая продолжать путь, не сворачивать на другое, окружное шоссе. Суеверен, а в Бога не верует. Верит в колдовство, сглазы, приметы, в существование бесов, а религию не признаёт. Жена ему надоела, дети его раздражают. Вечно всем недоволен.
Осуждаю. «Господи, прости!..».
– Только бы встречная не выехала, не разъедемся. Ну и поездка. Сроду о такой не мечтал, – высказался Николай.
Как–то сразу дождь перестал. Появилось солнце. Лёгкая, прозрачная глубина-голубизна чистого неба, сверкающая белизна шероховатых скал под самым плато, ярко-зелёные кроны сосен с фиолетово-оранжевыми стволами, сочная трава по склонам, пёстрые цветы, бабочки… И парящий орёл над всей этой буйной красотой.
Николай устроил каждение бесам – закурил. Задымил и Андрей. Мне и Наташе пришлось терпеть. Но Андрей погасил сигарету после нескольких затяжек: ради нас, некурящих, или… Путешествие всё же необычное, а они впервые посетят монастырь. Я Андрея видел пару раз на службе в нашем православном храме – на Рождество и на Пасху – скорее, заглянул он с дружками в церковь из–за любопытства. Хотя, кто его знает…
Дым сигареты, да ещё громкая пошлая песня включённого магнитофона, омрачают меня. Николай заметил моё недовольство, но он в последнее время не очень считается со мной: то ли презирает, то ли считает, что я вообще стал странным – всё, что я делал раньше, как думал, как жил, теперь делаю наоборот. Это ему непонятно: вместе когда-то куражились. Николай, Олег и я. Вот что-то Олега уже давно не видно. Спился, переехал или где-то в тюрьме сидит. Мы им не интересовались.
Нет, всё-таки нужно остановить машину. Так нельзя! Чего-то мы недопонимаем. Невозможно просто так, прямо из гущи мирской жизни… и чтобы не перестроиться полностью на должное, единственно необходимое состояние. Ведь это действительно не простая какая-нибудь вылазка в горы, обыкновенная прогулка.
– Приостанови, – прошу я. – Да, мне надо… – и выхожу. Мы всё делаем не так. Как проснёмся, и сразу нарушаем задуманный Творцом порядок нашей жизни. И всё из-за невежества, безверия или очень слабой веры и большой лени.
Я слышу дятла. А вот и белка юрко царапается по стволу и прыгает с ветку на ветку. Воздух – упоение. Хочется уйти в лес и раствориться в природе.
Это как утренняя молитва. Спросонья трудно сосредоточиться на серьёзное обращение к Богу. Иначе всё – пустое, зряшное, преступное даже… Тогда – крах…
«Господи, вразуми, наставь!..» – прошу я.
Поехали. Николай глянул на меня и опять быстро повернулся к дороге:
– Ты мне вот что объясни: если Христос воскрес, куда его тело подевалось? – Николай не приглушал звук магнитофона. – И как монахи обходятся без женщин?
Я молчу. Если бы Николай спросил с искренним интересом… А Николай ухмыляется: поймал меня, мне нечего ответить.
Мы проехали родничок у дороги. Тоненькой струйкой лил из железной трубки, вставленной в опорную стену. Николай тоже заметил родник.
– Так, может, наберём воды здесь? Чего там?.. – сказал я.
Николай покосился на меня, мол, умник какой.
По указателю со стрелкой мы свернули на ещё более узкий путь с множеством ям, бугров и камней. Метров через двести нам открылся большой деревянный крест впереди, на верху горы. Мы оказались под таким углом, что почти уже полуденное солнце было за крестом, и он будто светился нимбом, слепил нас, едва угадываясь силуэтом в контражуре.
Николай заглушил мотор. Мы вышли из машины. Горная тишина с пением птиц царствовали здесь. И чистейший воздух. Лес кругом и внизу до тумана-облаков – как заснеженное поле или озеро в пару.
Николай с нами не пошёл, поручил Андрею набрать в бутыль воду.
– Только не долго там! – распорядился он. Опять включил музыку и закурил.
Легко стало. Теперь ничего не связывает меня с тем миром, где «всё суета сует и томление духа». Вылез из машины, как из утробы цивилизации. Если бы ещё не эта современная одежда на нас: кроссовки, джинсы, солнцезащитные очки, были бы как иноки, как бы вне времени.
Почти на вершине Святой горы гнездились кельи монахов. Забор монастыря был условным – плетень из сухих веток. Церквушка встроена в скалу; да и сами кельи состояли из пещер, снаружи лишь надстроенные белым кирпичом, окнами и дверями…
Навстречу вышел юноша в обыкновенной клетчатой рубашке с подвёрнутыми рукавами и серых брюках. Он опередил нас приветливым кивком и улыбкой. Один глаз у него косил, из-за чего трудно было определить, на кого и на что смуглый парень смотрит. Я объяснил, зачем мы прибыли. Он попросил нас подождать и ушёл. Скоро опять появился, но вместе с иеромонахом, который был с блестящим металлическим крестом на груди поверх чёрной рясы и с камилавкой на голове. Иеромонах благословил нас, потом поручил нас послушнику Сергею и удалился. Мы пошли вслед за нашим смуглым косоглазым юношей. Он ни о чём не говорил, а расспрашивать его я не решался, хотя вопросов было к нему немало. По-моему, этот паренёк – сверстник Натальи и Андрея; тёмный пушок над губой и на подбородке: видно, ни разу ещё не брился. И не стрижётся: волосы длинные, завиваются на концах. На брюках латочки… Какой он, должно быть, хороший человек, раз пребывает здесь.
Я завидовал ему и жалел его. Почему так? Наверное, дело во мне. Что мешает мне стать монахом? Богатства уже не будет, да и не надо. Славы тоже. Сын взрослый, жениться опять не хочу… Как трудно пройти сквозь игольное ушко или даже войти в узкую дверь. Вот если бы уже было всё как бы давно: монах, привык. Что-то мне переступить порог не даёт. Привычка к своему дому, улице, людям, к укладу жизни, выработанному годами. И к ванне, дивану, телевизору. И вообще быть свободным… Но почему мне стало жалко Сергея? Что он лишает себя всего того, чего я сам в своей жизни накуролесил или чего не достиг? Это я думаю, что у него сложилось всё бы в мирской жизни лучше, чем у меня. Обман, всё обман… до чего же хочется жить полной, насыщенной жизнью и как хочется быть правильным, хорошим!.. Вот если бы Ангел Господень явился ко мне и сказал: «Иди в монастырь». Тогда бы… А так… «Господи, образумь, избавь меня от шатания ума».
Мы оказались на самом краю земли.
– Вот это да! – удивился Андрей.
– Красиво!.. – восхитилась Наталья.
Голубое небо растворялось под нами в лёгком тумане. Бездонье – так бы я определил наше ощущение на кромке скалы. Даже солнце не ясно освещало сам туман, и он не различался как дымка, как облака, вообще, как какое-нибудь испарение. Солнце и небо. Сплошное небо. Но здесь было очень ветрено. Казалось, вот-вот снесёт. Мы отошли от пропасти чуть в сторону, и теперь уже послушник оставил нас, указав нам на тропинку, спускающуюся в скудно-зелёный овражек. Тут даже снег сохранился – лежит серо-белыми, грязными пятнами на северном склоне оврага. И это середина лета! Всё тут сурово, строго. Как здесь зимой?..
Из-под скалы на высоте среднего роста человека щедро бил родник и стекал по каменистому дну лощины. Ключевая вода была холодная – зубы ломило – и очень вкусная. Андрей не удержался, скоренько разделся до плавок, быстро перекрестился и подставил себя под прозрачную струю. Я не готов был к такому омовению, хотя знал, что многие тут очищались и оздоравливались – потом, как-нибудь потом. А Наташа смеялась. Действительно, было весело смотреть, как здоровый стройный парень энергично, с восторженными негромкими возгласами переносит леденящий душ.
Я завидовал и Андрею. На его бы месте, в его возрасте… Ох, как бы я следил за собой, чтобы жить в чистоте, без малейшего греха! Женился бы только через венчание в храме, а детей своих воспитывал бы в православной вере. Или же – по молодости, может легче? – подался в монастырь. Чтобы исполнить: «Святи будете, якоже Аз свят есмь».
Серёжа нас ждал. Опять оказались возле бездны и теперь восхитились иным видом: туман весь рассеялся, лесные перекаты гор уходили до самого моря, а оно сверкало на солнце серебристым горизонтом. Отсюда можно было наблюдать и закат, и восход. Видеть далёкие корабли в море, пролетающие в небе самолёты, спутники. Да вон и городок слабо просматривается, наверняка ночью видны огоньки
– Как здесь хорошо, – Андрей, щурясь и озираясь по сторонам.
Наташенька ласково поднимает на Андрея грустноватый взгляд. Я пристально всматриваюсь в море, его берег и узнаю пляж – бывал там, когда-то с Олегом и Николаем.
Жёлтый горячий песок, большие разноцветные зонты от белого раскалённого солнца, шезлонги, топчаны… Бар пляжа. Музыка. Кофе, коктейли, охлаждённое пиво, кока-кола, соки… Лодки напрокат, водный велосипед, катамаран; можно промчаться по глади моря на лыжах за скоростным катером. Игровые автоматы, компьютеры, видеокассеты, теннис, бильярд, душ, массаж… А кого на этом пляже только не увидишь! Знаменитые артисты, спортсмены… Смотришь, сквозь бокал шампанского на море, на людей – всё расплывчато, иллюзорно. После вина или виски хочется совсем сбросить с себя чопорность и «развязаться» до полной услады. Вода в море – любой нырнёт и не спрячется: такая чистая. Девушки купаются и загорают, не стесняясь. Едва слышится плеск волн, покрикивают чайки. С прибрежного парка проникают на пляж ароматы магнолий, ленкоранской акации, роз; дополняются тонкими духами, лосьонами, различными маслами и кремами от солнца и для загара. Знакомства. Флирт. Истома. А здесь, высоко в горах, монах, борясь со страстями, шепчет молитву: «Боже, въ помощь мою вонми, Господи, помощи ми потшися».
Как мне вдруг жалко стало всех, кто внизу. Отсюда как бы лучше видно, что живём во мраке, в чудовищном обмане, грехе. Необходимо покаяние и неутомимое стремление к совершенству, к жизни по Законам Божьим… Об этом я и раньше думал, но сейчас тут, на Святой горе, остро и ясно прочувствовалось.
…Мы идём за Сергеем в церквушку. На деревянной двери – тончайшая резьба византийского орнамента. Крестимся, прикладываемся к иконам… Такая маленькая церковь, как часовенка, а всё как в больших храмах: алтарь, иконостас со средними – Царскими – Вратами, и боковыми дверями – северной и южной – диаконскими. Образа, аналои, подсвечники… Свод потолка выдолблен из скалы, пол выложен каменными плитами. В некоторых местах угадывалась на стенах древняя роспись. Как тут благодатно! Как умиротворяется душа… С утренней службы ещё слышится ладан.
Да, во мне происходит разрывание: нижняя половина меня удерживает, а верхняя устремляет ввысь. Я много сопротивляюсь низшему, но ещё больше, наверное, высшему. Как я всё-таки немощен! Ну исповедался, прощены все грехи, а дальше – опять. И так всё время. Может ли человек в миру, как монах в монастыре, стать ангелом во плоти? А ведь я должен, да и очень желаю быть таким, каким меня задумал Бог.
Не хочу уходить. Что там, за монастырём? Грехи мира…
– Вот бы тут остаться! – произнёс Андрей, как бы угадывая мои мысли. Не ожидал от него такого откровения.
Вышли из церкви. Наташенька, словно чувствуя наше, а точнее, Андрея настроение, как-то жалко, понуро пошла впереди. Серёжа провожал нас до выхода.
Вдруг я заметил другого монаха.
– О Господи! – тихо вырвалось у меня всуе. Я узнал в нём… «Не может быть, не может этого быть!.. Невероятно!..».
Мы спускались к машине. Николай весь издёргался, изнервничался, перекурился; магнитофон по-прежнему вопил. А я всё оборачивался на Святую гору, как будто что-то забыл…