Куркули

 
Весна 1957 года  выдалась ранняя и тёплая.  Закадычные друзья Борис и Дмитрий, демобилизованные из армии, на литерном поезде добирались из Забайкалья домой на вятскую землю. Цвели черёмухи, страна праздновала 12 годовщину Великой Победы над немецко-фашистскими захватчиками. Эшелон с солдатами встречали на каждой станции, по доброй памяти, как поезд с победителями. Дарили солдатам цветы, угощали нехитрой снедью и чаркой водки. На перроне заливалась соловьём гармонь, лихо отплясывали русского дембеля с девчатами, вызывая ревнивые взгляды местных парней. Но до разборки дело не доходило. Звучал протяжный  гудок паровоза и состав, медленно набирая скорость,  продолжал свою гонку с линией горизонта по бескрайним просторам многострадальной российской земли, постепенно расцветающей новостройками городов и посёлков, аккуратно очерченными прямоугольниками ухоженных полей.
Через пять суток пути замелькали перед взорами друзей знакомые, милые места родной сторонки: Котельнич, Даровица, Ацвеж… Скоро и Шабалино, близка минута расставания. Борису -  в Семёновское, а Дмитрию -  в Высокогорье, дома уже ждут.
-Слышь, Борь, а поехали ко мне, в Денисёнки,- говорит Дмитрий,- у нас хорошо, родители живут богато, с сестрёнкой познакомишься. Полинка – красавица, я тебе фотографию показывал. Друзья стояли в дверях вагона-пульмана, опершись  на  доску ограждения и покуривали «Беломор». Борис сделал последнюю затяжку, поплевал на окурок и швырнул его под откос. Резко взмахнув рукой, сказал:
-А поехали! Мамаша дома подождёт, да и тесновато, наверное, у них, сеструха вышла замуж, племяшу уже два года скоро уже будет, так что не очень – то меня и ждут.
Литерный останавливался только на станциях районного значения. Получив у старшего по команде документы, прихватив самодельные дембельские чемоданы, друзья сошли в Шабалино. Им повезло, Дмитрий быстро отыскал попутку до Высокогорья. Полуторка местной МТС как раз следовала туда с грузом запчастей к тракторам. Пора весенняя, посевная в разгаре.
Из Высокогорья до родной для Дмитрия  деревни Денисёнки их подбросил бригадир колхоза. Борис был удивлён добротности деревенских домов, которые стояли, как сказочные терема, окружённые вековыми сосновыми лесами.
По старинному русскому обычаю истопили баньку с дороги. В это время родные суетились, накрывая на стол, а родных было почитай пол деревни. Богатая закуска, четверти с самогоном…-  И - загуляли наши дембеля на целую неделю. Вечером – на танцы. В ладно подогнанной форме, крепенькие Борис и Дмитрий выглядели боровичками и не раз ловили на себе застенчивые взгляды девчат, мило и призывно улыбающихся исподтишка. Но приглянулась Борису Полина, а ей он: весёлый, заводной, ласковый. Они быстро поладили между собой на огромном сеновале, наполовину заполненном прошлогодним, но изумительно душистым сеном. Через месяц сыграли свадьбу, и снова гуляли целую неделю. Но праздники кончаются и начинаются будни, полные забот и нелёгкого крестьянского труда. Тесть, несмотря на свою инвалидность, кроме работы в колхозе ещё зашибал хорошие деньги и на сборе живицы. Огромное хозяйство:  две коровы, нетель, пара телят, свиноматка, хряк, трое поросят на откорме, овцы, куры, гуси,-  требовало  неимоверных усилий всей семьи.  Тесть сообщил, что уже присмотрел лес на строительство дома. Борису пришлось включиться в эту тяжёлую работу сразу, и он не выдержал, сбежал, как предатель с поля боя, бросив свою красивую жену на девятом месяце беременности.
***
Детская память на первых годах жизни весьма избирательна, но мне запомнился вечер, когда за большим деревенским столом собралась вся семья за ужином. Уплетая отварную картошку с капустой и солёными грибами, закусывая всё душистым  деревенским хлебом, Борис рассказывал о том, как его чуть было не загнали до смерти работой мироеды -  тесть с тёщей. «И Полинка туда же, кулацкое отродье,- сокрушался он. – В общем, никакой жизни у этих куркулей нет – всё работа и работа». После ужина Борис с отцом закурили «Беломор» и сидели у буржуйки, стряхивая пепел в ящик с песком, в котором стояла тонкими ножками страшная, раскалённая печка из железа, называемая странным словом «буржуйка».  Борису приглянулся новый овчинный полушубок отца, ноябрь выдался морозный.
-Послушай, Толя, дай мне полушубка на вечёрку сходить.
-Ну, возьми,- нехотя ответил тот и вопросительно взглянул на маму. Она сделала вид, что её это не касается. Но ночью, а спал я с родителями на большой русской печи, куда вела широкая, казавшаяся мне громадной, лестница, я сышал, как мама шёпотом выговаривала отцу:
-Да, что же это будет-то, явился, как король о работе даже не заикается, с кровати нас выжил, мама на лавке, как неприкаянная спит, ещё и полушубок с тебя снял. Чего ты, не мужик что ли, на место его поставить не можешь?
Поздно ночью с вечёрки вернулся Борис, пьяный. Бабушка зажгла лампу, помогла ему раздеться, разуться и уложила на кровать. Пьяно коверкая слова, он пытался с нею скандалить:
-Все вы против меня, не любите, я знаю! Все вы кулаки и кулацкие морды, ну, погодите, покажу я вам!
Но постепенно затих, и разразился храпом.
Утром родители рано ушли на работу, до разъезда было километров пять, бабушка на маленьких ручных жерновах молола зерно для коровы на кухоньке, а я скакал на ящике от комода, как на лошадке, и размышлял о происхождении грома.
-Бабуля, а почему на небе гремит летом? Там что, тоже кто-то жернова крутит?
-Да, милок, да. Ты, потише скачи на своей  коняшке.
Как будто услышав её, Борис полуобернулся на кровати и взъелся на меня:
-Что ты тут скачешь, выродок чёртов, поспать не дадут. Вот встану да как взгрею. –И он погрозил мне страшным солдатским ремнём, с блестящей, как самовар, жёлтой бляхой, украшенной замысловатой звёздочкой с серпиком и молотком.
Я спрятался за бабушку и, глядя на дядьку исподлобья, думал своим детским умишком:
-Если он такой злой и нехороший, и так ругает куркулей и кулаков, так, наверное, они хорошие и порядочные люди. И чего это он так боится работы, ведь мои папа и мама работают с утра до ночи, а он только спит, ходит на вечёрки и пьёт самогонку.
Александр ЛЫСОВ