Неизвестный Анищенко
После того, как сутки назад творчество Михаила Анищенко стало достоянием Вечности, я вспомнил незабываемые беседы с ним о нашем и потустороннем, о жизни и смерти, о Боге и дьяволе, Воланде и Булгакове.
Года 4 назад журнал «Русское эхо» опубликовал первую, и как теперь понимаешь, незаконченную часть его эссе-романа «Квадрат тумана». Прочитав, ахнул: сколь много общего с моими мыслями, выраженными в книге «В плену у Воланда или сны Маргариты» (2006).
А после того, как ее в прошлом году вторично начали выкладывать на сайте «Литературная губерния», первым откликнулся, конечно же, Михаил!
Между нами завязалась очень любопытная переписка, которую я из комментариев к моей книге перенёс в комментарии к фрагментам второй части анищенковского, того самого, «Квадрата тумана», публиковавшимся параллельно (!) главам моего «В плену у Воланда…». Вообще, в последнее время тема смерти занимала Михаила очень сильно, что особенно заметно на его страничке «Литературной губернии». Однако, «заигрываться» с этой «дамой» опасно. Смертельно опасно.
Ниже я привожу наиболее интересные места той нашей «переписки в унисон» (со всеми непричёсанными первородными «ашипками» инетовских комментариев и замечаний).
Перед нами не привычный Анищенко. Во всяком случае, не только великий поэт-в-рифме, а больше прозаик, публицист и философ (но опять же поэт-в-мысли). И это обуславливает, на мой взгляд, особую ценность данного творческого эпизода.
Впрочем, судите сами…
«В плену у Воланда или сны Маргариты»
Владимир Плотников (Самара)
Свой текст пропускаю без навязок...
Комментарии
1. Михаил Анищенко :
10.12.2011 в 15:17
Кажется, что слово «Воланд» уже до муки стёрто жерновами булгаковедения. Но у этого слова есть ещё один тайный смысл. Великий алхимик писал вот что: «Жизненный узел, соединяющий теогонический и космический миры включает в себя зодиакальный Солнечно-лунный «Та». Олицетворением «Та» является зодиакальный Лев, Тигр (или пантера) и, наконец, – вот оно самое невероятное! – ВОЛАНД – просветлённый жрец атлантов древней Америки».
Если рассматривать эту версию, то от многих книг записных булгаковедов останется один пшик. И никакого сатанизма в романе «Мастер и Маргарита» не останется. А то, что человека, способного путешествовать по мирам и пространствам, герои романа называют сатаной, – так мало ли кому и что приснится?!
А то, что весь роман М.А. – сновидение – так об этом уже и говорить не совсем прилично.
А не спим ли и мы вместе с героями романа?
Ответить
2. Владимир :
10.12.2011 в 18:30
Спасибо, Михаил, за ценный коментарий (эта интерпретация Воланда не заложена даже в вирто-сферу, заверяю как отвественный за программу «банальной эрудиции» версификатора). А вот про алхимиков разговор еще впереди, и не один, равно как и про сон, и про того, кому все приснилось. И опять же правы Вы в том, что засисные булгаковеды (как и прочие «… веды») до чертиков надоели со своими прямолинейными, приземленными, прокрустовыми, но весьма при этом кормными (пожизненно!), «исследованиями». Их-то здесь, в частности, и пародируют (как, впрочем, всех «терпимых и культурных» участников современных ток-шоу, прочих диспутов) устроители 3-дневного сеанса, а параллельно учат культуре дискуссии с вполне булгаковскими наказаниями за хамство и непочтительность. Да, собственно, и имена всех персонажей в моем скромном опусе с простенькой «алхимической начинкой».
Еще раз мерси. С уважением. Владимир.
Ответить
3. Михаил Анищенко :
11.12.2011 в 08:06
Есть у меня и другие интерпретации… Видимо, надо постепенно выкладывать свои наработки. Глядишь, что-то и получится из нас с вами, уважаемый Владимир…
Ответить
о Владимир :
13.12.2011 в 04:20
Спасибо, Михаил. Но, подозреваю, это не столько актуально для нас (что-то уже и получилось), сколько для тех, кто довольствуется чужой хлебной жевкой «чудаков» официального «булгаковедения» (С.Г. Кара-Мурза считает употребление жеваного хлеба обуславливающим фактором детской смертности в досовстской (немусульманской) России – 1/3 смертности до года).
Поэтому, коytчно, выкладывайте альтернативу жеваной пище.
С уважением, Владимир.
http://samaralit.ru/?p=15073
…………………………………………………………………………………………………………………………………
1. Михаил Анищенко :
18.01.2012 в 16:50
Читаю, читаю… Вот уже восемь лет вникаю, разбираюсь. И вдруг – отрубило. Не хочу больше.
Такое ощущение, что плыву на корабле. У меня сорок бочек чистого спирта и ни одной капли воды.
Или я завтра иду на Козье болото, или прыгаю с борта корабля, чтобы вплавь добраться до берега.
Прощай, Булгаков.
Страшно.
http://samaralit.ru/?p=15809
«Дальше тени от креста»
Автор: Михаил Анищенко (Подмосковье)*
С великим интересом читая в «Литературной губернии» Владимира Плотникова, я понял, что больше не должен молчать.
Много лет я был увлечён романом «Мастер и Маргарита». Блуждая в стихии загадочного романа, к великому своему изумлению я увидел то, что и не снилось нашим мудрецам. Это было так же, как с другими призванными людьми.
«Я захворал, и ночью, в жару, приобрёл некоторый опыт, в котором, конечно, большинство не усмотрят ничего, кроме бреда, но для меня – ужасающий по своему содержанию и безусловный по своей убедительности», – говорил Даниил Андреев, работая над своей мистической «Розой Мира».
Я никогда никому ничего не объясняю.
Я принимаю свою жизнь со всем, что в ней происходит. И если в ней существует бред – это тоже моя жизнь.
Сегодня я начинаю выдавать в сеть крупицы накопленного материала.
Давайте попытаемся вместе глядеть дальше, чем падает тень от креста.
«Роман «Мастер и Маргарита» создавался на протяжении многих лет. Менялись имена действующих лиц, сюжетный ход. И, тем не менее, Михаил Булгаков остановился именно на последней редакции, той, с которой сейчас знаком весь мир. Означает ли это, что даже имена всех героев не случайны и несут в себе определенный смысл?» – задаются вечными вопросами господа Бузиновские, и тут же пытаются ответить на них, считая, что М.А. многие строки романа писал не сам, а по подсказке свыше. Кто подсказывал? Всем писателям кто-нибудь подсказывает, диктуют. Но не все знают имена своих учителей. Анна Ахматова не знала. Она просто говорила: «Мне диктуют».
Конечно, можно подобно булгаковедам говорить о том, что все свои знания М.А. почерпнул из тех или иных, имеющихся в его домашней библиотеке книг. Но это утверждение не стоит и ломаного гроша.
Не пользовался Булгаков во время работы над романом, например, произведениями Китса или Скотта, а написал как раз то, о чем написали и они…
Очень любопытно стихотворение Китса «La Belle Dame Sans Merci».
«Зачем, о, мастер, бродишь ты,
Печален, бледен, одинок?
Поник тростник, не слышно птиц,
И поздний лист поблек.
Зачем, о, мастер, бродишь ты,
Какая боль в душе твоей?
Полны у белок закрома,
Весь хлеб свезен с полей.
Смотри: какая лилия в реке,
Твой влажен лоб, ты занемог.
В твоих глазах застывший страх,
И больше нет дорог».
«Я встретил деву на угу,
Она мне шла навстречу с гор.
Летящий шаг, цветы в руках,
Блестящий дикий взор.
Нашла мне садкий корешок
Дала мне манну, дикий мед.
И странно прошептала вдруг:
«Любовь не ждет!»
Ввела меня в холодный грот
И стала плакать и стенать.
И было дикие глаза
Так странно целовать.
Четыре раза с жарких губ
Сорвался поцелуй.
И понял я, что я не я,
А лишь стоячий х…
Она баюкала меня,
И в черной тишине
Я все забыл в холодном сне,
В последнем сне.
Мне снились рыцари любви,
Их боль, их бедность, вопль и хрип:
«La Belle Dame Sans Merci»
Ты видел – ты погиб!
Разве это стихотворение ни есть точная копия отношений мастера и Маргариты? Нет никаких сомнений, что все в этом мире повторяется бесчисленное количество раз! Булгаков, сам не зная почему, пересыпает свою книгу цифрой «четыре». Вот и здесь, у Китса, четыре поцелуя для Белой Богини!
«Почему четыре поцелуя, скажете вы, почему четыре поцелуя? Да потому что я хотел обуздать опрометчивую безудержную пылкость моей Музы, ведь она готова была сказать двадцать, не портя мне рифму, но мы должны держать Воображение в узде, как сказали бы Критики, вынося свой Приговор. Мне нужно было выбрать такое число, чтобы обоим глазам досталось поровну, и, если честно, по два – то, что надо. Представляешь, я бы сказал «семь», тогда получилось бы по три с половиной и было бы ужасно с моей стороны…»
Эта записка очень напоминает записки Булгакова. Стиль – как две капли воды. До самых тонких и характерных нюансов!
Хаусман предложил еще один способ распознать истинную поэзию: отвечает ли она фразе Китса: « …все, что напоминает мне о ней, проходит сквозь меня, как клинок».
А Булгаков при первой встрече с Маргаритой пишет, что встреча эта была подобна удару финским ножом.
Разве это не одно и то же?
«Все повторяется на этой Земле!
Время является нестабильно движущейся лестницей, как пытались в течение многих веков изобразить прозаически мыслящие люди, а непредсказуемым колебанием. В поэтическом мире время условно, и кое-что из будущего часто появляется в произведениях так же, как во сне. Это объясняет, почему первая муза греческой триады называлась Мнемозина (память): люди помнят о будущем точно так же, как и о прошлом. Память о будущем обычно называют интуицией».
Чем отличается история мастера от истории, которую в свое время поведал Вальтер Скотт, когда Томас был увезен КОРОЛЕВОЙ на молочно-белом коне в сад, где она накормила его хлебом и НАПОИЛА ВИНОМ…
У Булгакова так:
«Пей вино! Еще пей! Постарайся уснуть…»
«Выпей, выпей… Нет, нет. Не бойся…»
У Скотта так:
Напоила Томаса вином, укачала на своих коленях и одарила поэтической проницательностью, но предупредила, что его принесут в качестве жертвы в аду, если он ступит на дорогу, что лежит в стороне от склона горы.
У мастера тоже предупреждение. Все решено помимо его воли. Хотелось бы вернуться в дом скорби, да поздно: кони уже стучат копытами!
«Чем дальше, тем сильнее становится ощущение, что мы играем одни и те же роли бесчисленное количество раз».
И каждый раз пребываем в слепоте. К тому же земные кукловоды пытаются заморочить нам головы вздором и глупостями.
Практически все булгаковеды пытаются измельчить мастера до своего уровня и размера. Кто только не говорил о «неправильных» поступках мастера!
Например, на вопрос, почему Мастер (по мнению высших сил) не заслужил «света», следует почти незамедлительный ответ… Но, увы, каждый такой ответ уводит нас всё дальше от истины.
Очень близок к постижению Тайны Мастера Михаил Смолин, считающий, что герой не был наказан, когда ему было отказано быть «светом». Но далее идут красивые натяжки: «Что бы Мастер стал в этом «свете» делать, окажись он там? Ведь свет предполагает ясность и яркость, заставляя душу человека двигаться и радоваться. Ощущение счастья нельзя организовать по заказу, этого нужно захотеть самому, а вот с желаниями у Мастера как раз и существовали серьезные проблемы. Пустоту же души можно заполнить точно такой же пустотой, только идеально организованной…»
- Мы говорим с тобой на разных языках, как всегда, – отозвался Воланд, – но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак…
- Он прочитал сочинение Мастера, – заговорил Левий Матвей, – и просит тебя, чтобы ты взял с собою Мастера и наградил его покоем.
И вот главный вопрос: почему Левий просит наградить Мастера не «светом», а именно «покоем»?
Казалось бы, однозначного ответа нет…
Но в прекрасной книге Роберта Грейвса «Белая Богиня» есть загадочное место, о котором М.А. ничего не знал…
Вот это место:
«Иисус происходил из царской семьи; Он, согласно древней формуле, заключенной во втором псалме, был тайно коронован царем Израиля и ПОЛУЧИЛ ЯЗЫЧЕСКИЙ ТИТУЛ СЫНА БОГА-СОЛНЦА РА. Поэтому многие поэты и святые поклонялись Иисусу точно так же, как Дионису, Орфею и Осирису».
Его найдут.
Он явит чудо.
Он воцарится.
Он успокоится.
Он уйдет.
Речение, процитированное Климентом Александрийским из «Евангелия евреев», по-видимому, адаптация этой формулы к нуждам христианской мистики:
Пусть он ищет, пока не найдет,
Когда же найдет, явит чудо.
Явив чудо, он воцарится.
Когда он воцарится, он ОТДОХНЕТ.
«Поскольку мистик, – продолжает Роберт Грейвс, – отожествляясь с солнечным Иисусом во время причастия, разделял его триумф над смертью, то пятый этап инициации ему не потребовался. Иисус был уравнен с HESUCHIA, что обозначает «ПОКОЙ».
Стоит ли говорить о наказании Мастера, если он в действительности оказался рядом с Христом? А если и стоит, то только о равном наказании того и другого. А это уже совсем другая история.
И об этом очень много написано у Шекспира.
Не имея достаточных оснований и подготовки, чтобы в настоящее время «расшифровать» Шекспира, я все-таки замечу, что не только Шекспир мучился над темой «покоя», даримого Белой Богиней (она же богиня Мара, по утверждению академика Чудинова – самая древняя на земле богиня), но и наши современники, такие, например, как Евгений Головин, Майринк и Жан Парвулеско. Впрочем, разговор о них – впереди.
Продолжение следует…
Оставлено комментариев: 3
1. Владимир :
15.12.2011 в 08:46
Всегда интересны свежие интерпретации, уважаемый Михаил. Кстати, Бузиновские у меня еще будут, как и мистики-гностики или розенкрейцеры, но закончил я книгу по свежим следам «соцреалистической и, еще верней, антисталинистской интерперетации» В. Бортко (после чего этот мастер совершенно по-булгаковски скульбитил в… КПРФ!!! То есть это лето 2006 года. Все новое чрезвычайно интересно!
И еще вопрос. Года 3 назад в журнале «Русское эхо» я прочитал первую «подачу» Вашего, Михаил, превосходнейшего полижанрового романа «Квадрат тумана», увлекшись и по-хорошему удивившись близости тематики. К сожалению, окончание так и не попалось, равно как и книжное издание. Где и как можно исправить эту «беду»?
С уважением, Владимир.
Ответить
2. Михаил Анищенко :
15.12.2011 в 16:26
Владимир, с романом «Квадрат тумана» я поспешил, а потому все его продолжения превращались в «комментарии Галковского». Тысячи исписанных страниц – страшно ногой ступить, как в раскисшее поле. Не перейти. Наверное, и не надо. Но, кто знает, может быть, всё может быть.
Ответить
o Владимир :
16.12.2011 в 04:03
Вам , Михаил, как автору виднее. Воля автора, в конечном счете, становится для далекого непосвященного читателя «замыслом». Гоголь тоже знал, что делал. Булгаков не дописал, но теперь всем хватает и недонаписанного для трактовок. Во всяком случае, уже здорово, что от первой части остается такое впечатление.
С уваженим.
http://samaralit.ru/?p=15141
1. Владимир :
16.12.2011 в 06:18
Интересный ход редакции портала! И в итоге очевидно: разными путями в разных головах рождаются (или ретранслируются) версии, в которых не только есть (и не столько важны) точки совпадения, сколько есть и акутальны признание (и попытка доказательства) вредности и фальшивости надиктованных «канонов», а также официальных версий одномерного прочтения и дидактического преподнесения «Мастера и Маргриаты».
Конечно, многое нам раскрылось в последние 20 лет – после публикаций долго замалчиваемых Гермеса Трисмегиста и его последвателей, адептов, толкователей, после мировоззренчески революционной КОБы (Концепции общественной безопасности), после неординарных филологических и исторических расшифровок Вашкевича, Меняйлова, Чудинова, после логической социологии биолога С.Кара-Мурзы, литературной историографии Кожинова и т.д.
Очень интересно!!!
Ответить
2. Михаил Анищенко :
16.12.2011 в 14:03
Как хорошо, Владимир, аукаться через степь…
Да, вы правы. Если бы люди понимали, что рядом с нами живут гении, которые рождаются раз в тысячи лет! Если бы читали! Если бы в школе изучали Вашкевича и Чудинова, да и Меняйлова (что-то он замолчал) тоже!
Если бы да кабы…
А пока читаю ваши изыскания и поражаюсь плотности этого чудодейственного напитка. Это, как та самая преображённая вода, которую можно резать ножом. Спасибо. За то, что умно и красиво, за то, что не для всех. Но я знаю, что в поле, распаханном вами, взойдут цветы, о которых мы сейчас даже не мечтаем.
Ответить
o Владимир :
16.12.2011 в 17:47
Не буду скрывать радости в связи с Вашей оценкой, Михаил. Все-таки такие, слегка эзотерические, вещи (тут слово «сочиняются» не в кон) делаются, чего лукавить, именно ради Людей, умных и понимающих. Именно на нашей «провинциальной ЛГ-шной волне», как не удивительно, отыскались такие, причем из разных регионов и стран!
До «ЛГ» в 2007-м публиковался публицистический вариант инет-книги, сделанный по просьбе московского «патриотического» изательства, очего-то замолкшего сразу после пересылки им намеков на критику религии как института власти (тот вариант без лиц – и все же на ту версию нашлось 10 тысяч читателей), но драматургическая формо-фактура, конечно, выстраданная.
И Вы правы, все меньше людей, революционно отворивших створки Понимания. Меняйлов лет 6 назад в своих книгах жаловался на сердце, потом я читал, что он собирался приехать в Самару на полевой съезд КОБы, но, кажется, «не срослось».
За минувшие годы ушел могучий генерал космических войн К.П. Петров, лидер КОБы, разругавшийся чуть ранее с идеолгом всей концепции Зазнобиным и «отслоенцем» Задереем. Не хочу о плохом, но Меняйлова, правда, не слыхать.
Кожинов, Панарин давно уж среди Духов. Онако Идеи, посеянные Врастают…
С уважением!
3. Михаил Анищенко :
16.12.2011 в 14:48
Да, вот ещё что, Владимир… Все свои тексты я создавал в те времена, когда о компьютере страшно было подумать… Поэтому я не находил ответов на многие вопросы. Один из них не даёт мне покоя до сих пор. Может быть, знаете вы? Загадку задал «Стих о Голубиной книге» – поэма о сотворении и устройстве мира. Так вот, там есть диалог царя Давида и царя ВОЛОДА. Этот таинственный Волод (Воланд?) явно посланник бога Волоса (Велеса?). Этот ВОЛОД-ВОЛАНД напоминает мне ВОЛАНДА тех самых древних АТЛАНТОВ Северной Америки.
Не одного ли они поля ягодки?
А ещё мне вспомнился обряд, исполнявшийся Иваном Грозным. Царь с боярами пахал, сеял, а затем, нарядившись покойником, ходил на ходулях. То есть посеянное («погребенное») зерно должно было воскреснуть и вырасти. Поэтому в народе царя Ивана Грозного называли «волотом» (ВОЛАНДОМ?).
Вопрос: об этом у булгакоедов уже написано? Или – нет?
С уважением
Михаил.
Ответить
4. Владимир :
17.12.2011 в 19:21
Добрый вечер, Михаил.
Из того, что я в свое время читал у записных булгаковедов, «такое» (ровно как и реакция ученых на Вашкевича или Фоменко) – ниже «их высокблобий». Почему-то больше волнует «этимология прообразов» булгаковских персонажей в форме трафаретов для известных политфигуратов (чем зауживается масштаб романа и автора – мелкого мстителя на бытовом фронте), ну или всем известных ременисценций: Гете, Гофман,,.
Мистика господ волнует менее всего (Бузиновские, как авторы довольно серьезные и эрудированные, исчезающе малая величина среди доморощенных гуру, возглавляемых абсолютно снобистскими «академиками» типа Чудаковой и Соколова)…
Впрочем, не исключаю что за последние годы произошли подвижки. Сейчас в Самаре идет Вероссийская Православная ярмарка, где промеж кондовой евангелической литературы попадаются редкости. На одном сибирском лотке есть весь Воробьевский, «расологию и демонологию» коего я почитывал еще лет 10 тому в виде маргинальных статеек. Сейчая наблюдаю развал его книг. Взял самую большую «5-й ангел вострубил». Познакомлюсь, глядишь, что-то новое отыщется. В анонсах ее же прочитал, что из других книг «Русский голод» – по демонологии мировой культуры, а «Шаг змеи» – про диавола в истории человечества. Может, тоже приобрету. Даже, если здесь чистое «чертоборчество», автор оригинальный и смелый – вполне может попасться что-то оригинальное.
А ту, булгаковщину и герметическую литературу, которая была задета в моей книжке, я указываю в последней главе, где список использованной литературы. В книге 3 части по 7 глав (пушкинская матрица, и герои соответственно). Половину Владимир Александрович уже дал. Буду внмателно следить за Вашими публикациями.
С уважением, Владимир.
http://samaralit.ru/?p=15160
«Дальше тени от креста»
Автор: Михаил Анищенко (Подмосковье)
Все знают, что Воланд вернул мастеру сожжённую рукопись. Но сатана не был бы сатаной, если бы не отредактировал текст романа. А ошарашенный и одновременно подавленный мастер даже не перечитывает роман. Совершая тем самым роковую ошибку.
И вот прошли годы, и мастер вернулся. Теперь он пытается донести до нас, как всё было на самом деле. До сатанинской правки. В тексте, помещённом ниже, есть сотни отличий от текста ставшего каноническим. Попробуйте сравнить оба текста, и при этом избежать шока.
Михаил Анищенко
Владимиру Плотникову
Не дальше как ночью, со среды на четверг, когда Сева Пастушок вспоминал последнюю встречу с Сольвейг-Ассоль, произошло невероятное событие: в его жизнь, не спрашивая на то согласия, ворвались герои знаменитого романа «Мастер и Маргарита». Точно так же, как там, решётка беззвучно поехала в сторону и на балконе возникла таинственная фигура, прячущаяся от лунного света, и погрозила Севе Пастушку пальцем.
Сева Пастушок без всякого испуга приподнялся на кровати и увидел, что на балконе находится мужчина. И этот мужчина, прижимая палец к губам, прошептал:
- Ты узнаёшь меня, Ваня?
Странно, но Сева Пастушок сразу же узнал обросшего бородой человека.
- Ну, здравствуй, мой ученик! – Сева Пастушок протянул руку навстречу ночному гостю и жадно спросил: «Разве ваша история ещё не кончилась?»
- Конечно же, нет, – сказал мастер и тут же спросил: – Ты помнишь, Ваня, о чём мы говорили с тобой в клинике Стравинского.
- Помню, – сказал Сева Пастушок.
- Забудь, забудь всё, – твёрдо сказал мастер.
- Почему? – спросил Сева Пастушок, вглядываясь в карие и очень беспокойные глаза пришельца.
- В тот раз я очень много наврал, Ваня, – пришедший подмигнул Севе Пастушку. – Давай говорить снова.
- Ну что же, снова так снова, – сразу же согласился Сева Пастушок и тут же спросил: «Вы писатель?»
- Гость потемнел лицом и погрозил Севе Пастушку кулаком, потом сказал:
- Я так и знал, что ты всё забыл. Я – мастер, – он сделался суров и вынул из кармана халата совершенно новую красную шапочку с вышитой на ней зелёным шёлком буквой «М». Он злыми ненавидящими глазами просверлил эту шапочку насквозь, снова засунул её в карман и стукнул кулаком по колену. – Она своими руками сшила её мне. – И вдруг закричал. – Нет, нет, я не могу надеть эту митру на мою больную голову!
- Кто же вас заставляет? – всплеснул руками Сева пастушок. – Пусть лежит в кармане… А как ваша фамилия?
- У меня нет больше фамилии, я – нищий, – с мрачным презрением ответил мастер, – я отказался о фамилии, как и вообще от всего в жизни. Забудем о ней.
- По писанию нищим будет дарован вечный свет, – не ручаясь за точность цитаты, сказал Сева Пастушок.
- Ложь! – вскрикнул мастер. – Ещё одна ложь Евангелий от Воланда! Он исказил всё, многое уничтожил, а что не смог уничтожить, просто-напросто переписал на тарабарском языке, или же ещё проще: справа – налево.
- Странно, – сказал Сева Пастушок, – что-то я не могу припомнить, чтобы такие слова звучали в вашем романе! Вы что же, тоже хотите посмеяться надо мной?
- Всё было в романе, всё! – лицо мастера исказила гримаса. – А теперь ничего! Ах, Ваня, Ваня, почему же ты всё забыл? Ну ладно, я расскажу тебе всё заново, – сказал мастер. – Но не так.
- Я слушаю, – сказал Сева Пастушок.
- Извольте-с. Жизнь моя, надо сказать, сложилась не совсем обыкновенно, – начал гость. – По образованию я историк, но долгое время работал в одном из московских музеев, а кроме того занимался переводами.
- С какого языка? – с интересом спросил Сева Пастушок?
- Я знаю восемь языков, – ответил гость, – латинский, греческий, арабский, иврит, санскрит, английский, французский, немецкий, а в последние годы очень серьёзно занимался историей этрусков и древних ариев, я пытался проникнуть в тайны рунического письма.
- Ишь ты! – завистливо шепнул Сева Пастушок. – Проникли?
- К моему несчастью, да, я сумел убедиться, что вся человеческая история берёт своё начало с берегов Волги и Урала.
- Ишь ты! – снова позавидовал Сева Пастушок. – Мне бы такое несчастье!
- Бедный мой поэт, – улыбнулся незнакомец, – не дай бог вам приблизиться к тайнам русского народа. Никогда, слышите, не приближайтесь к ним на пушечный выстрел. Ваше счастье, что вы попали в сумасшедший дом, не успев написать ничего стоящего.
- Почему так?
- Потому что вы получили шанс не узнать, что такое писательская травля, когда неугодного пиита, словно несчастного Актеона, разрывают на части, одуревшие от вкуса крови, собаки.
- А вы, получается, знаете?
- Да, после того, как я заговорил о русских истоках и о величии русского духа, меня сразу же попытались уничтожить. Поэтому после этого мой историк стал жить совсем уже одиноко, ни с кем не общаясь и никого к себе близко не подпуская – здесь мастер посмотрел в окно, глубоко вобрал в себя лунное крошево и стал исповедоваться дальше. – И всё же, Ваня, не бывает худа без добра. Я нанял у застройщика, в переулке близ Арбата, две комнаты в подвале маленького домика в садике. Службу в музее бросил и начал, как я уже тебе говорил, сочинять роман о Понтии Пилате.
- Ах, это был золотой век! – блестя глазами, шептал мастер. – Совершенно отдельная квартирка, и в печке у меня вечно пылал огонь! Но внезапно наступила весна, и сквозь мутные стёкла увидел я сперва голые, а затем одевающиеся в зелень кусты сирени. Я открыл оконца и сидел во второй, совсем малюсенькой комнате, – гость стал отмеривать руками, – так вот – диван, а напротив другой диван, а между ними столик, а в первой комнате – громадная комната, четырнадцать метров, – книги книг и печка. Кстати, вы знаете, что таит в себе цифра «четырнадцать»? Я тоже не знал. А теперь, поздно, поздно, но знаю. Эта изумрудно-зелёная цифра рождается в зелени ранней весны, от неё веет тревожным запахом Лилит и неудержимой страстью Венеры; под её знаком летят воробьи, голуби и лебеди, расцветают волшебные розы, таинственный митр, гордый амарант и божественный клевер, называемый растением Иисуса. Эта цифра скрывает в себе любовное зелье, настоянное на безудержной похоти, так же она символ обмана, жертвы и вечного человеческого искушения, во все времена вопящего: «Дай! Дай! Дай!». Другими словами, мой несчастный поэт, всё было создано гораздо раньше, чем я мог себе представить. Но тогда я был весь в ожидании чуда и запах сирени, простоявший всю ночь у закрытого окна, был сильнее вселенской темноты. Если бы вы знали, как необыкновенно пахла моя сирень! Так сильно ощущать запахи жизни, наверное, могут лишь люди, которых приговаривают к смерти и ведут на плаху! И голова моя становилась лёгкой от утомления, и Пилат летел к концу…
- Белая мантия, красный генеральский подбой! Понимаю! – воскликнул Сева Пастушок.
- Именно так! Пилат летел к концу, к концу, и я уже знал, что последними словами романа будут: «И теперь Пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат был обречён на любовь заблудшего человечества! ». Ну, натурально, я выходил гулять. Или отправлялся обедать в какой-нибудь хороший ресторан. На Арбате был чудесный ресторан, не знаю, существует ли он теперь.
- Существует, – сказал Сева Пастушок и спросил: – Скажите, мастер, вы случайно, простите меня, не забыли текст своего великого романа?
- Я помню его наизусть! – Тут глаза гостя широко открылись, и он длинным взглядом устремился к луне.
- Но ведь ваш Пилат обречён вами на вечные страдания! – закричал Сева Пастушок.
- Это не я! – тут же отрезал мастер. – Это сделала она.
- Маргарита? – ужаснулся Сева Пастушок.
- Ведьма! – лицо мастера стало похоже на портрет Дориана Грея. – Она переписала и изменила в романе всё, что ей хотелось! Кстати, Ваня, ты помнишь, как я познакомился с ней?
- Да.
- А кто сжёг мой роман, тоже помнишь?
- Конечно, – вздохнул Сева Пастушок. – Вы собственными руками и сожгли свой роман.
- Ну-ну, – мастер скрипнул зубами. – Но я знаю наверно, что он ничего сам не сжигал!
- Странно, – Сева Пастушок насторожился. – Почему вы говорите о себе в третьем лице?
- Да потому, что мне казалось, что это не я, а она пишет мой роман! – после некоторого замешательства вскричал мастер. – Порой она и спала не со мной, а с ним, лаская его во сне и целуя. Она сулила славу, она подгоняла его и вот тут-то стала называть его мастером. Она нетерпеливо дожидалась обещанных уже последних слов о пятом прокураторе Иудеи, нараспев и громко повторяла отдельные фразы, восхищалась добродетелями Воланда и говорила, что в этом романе – её истинная жизнь, и что она так ясно видит звериное лицо Понтия Пилата, что могла бы вцепиться в него всеми своими ногтями.
Запустив в мои волосы тонкие с остро отточенными ногтями пальцы, она без конца перечитывала написанное, а перечитав, шила вот эту самую шапочку.
Роман был дописан в августе месяце, и она в предвкушении будущей и скорой нашей с ней славы стала убеждать меня выйти в свет. Я же всё это время жил в ужасных предчувствиях, чувствуя всей своей плотью, что этот роман, как Кощеево яйцо, будет раздавлен и ничего кроме смерти мне не принесёт. Она напротив считала, что в романе дожидается своего часа наше счастье, слава и даже бессмертие и потому, напоив меня вином, торжествующая и гордая, тотчас отправилась к знакомой машинистке, и та перепечатала роман, как мне стало известно, в шести экземплярах.
- Ранее, вы говорили, что в пяти, – робко сказал Сева Пастушок.
- Это не очень-то и важно! – воскликнул мастер. – Главное таится в другом! И тогда моя жизнь кончилась. Нарушив все свои принципы, я попытался дважды войти в одну и ту же воду, и теперь, когда жизнь моя не имеет никакого смысла, я вспоминаю те дни с ужасом! Да, она чрезвычайно поразила меня, ах как поразила!
- Кто?
- Моя любовница! Ах, Марго! Когда на меня обрушился град отравленных стрел, когда меня объявляли чуть ли не врагом советского народа, когда я, не просыхая пил водку и мечтал о побеге или смерти, она видела меня распятым на кресте мучеником, и это очень даже нравилось ей! Прости, Ваня, мне моё безумие, ради всего святого прости, но я не могу забыть её лицо с хищным оскалом. Мне казалось, что она просто купается в моей крови и любит меня тем больше, чем меньше во мне остаётся желания жить. О нет! Даже копьё Лонгина не могло бы причинить мне большей боли, чем та, которую мне доставляло её счастливое лицо! Я и сейчас помню её глаза, ненасытные как огонь преисподней! Боги мои, боги! Каждый день шли косые дожди, я тоже был косой, как заяц, и всё больше запутывался в паутине её намёков и недомолвок. Это было отчаянье! Я не мог ничего изменить и не мог защитить себя. Она целовала меня и прибивала меня к кресту…. А ненавидел её, я ни в чём не винил её, о нет, не винил!
- Это что было? – спросил Сева Пастушок. – Это что морок? Гипноз?
- Это – Воланд! – ответил мастер, шмыгая носом и подкашливая. – Он контролировал мою жизнь с самого рождения. Это он устроил ту страшную ночь, что окончательно погубила меня. В ту ночь, Ваня, мне было плохо, как не было до этой поры никогда. Маргарита, прощаясь со мной накануне той ночи, умоляла меня не бояться ничего, много не пить, а если так случится, то ни в коем случае не топить печку после двенадцати часов ночи. Заметь, Ваня, последнюю фразу она повторила три раза!
- Три раза?
- Вот именно: три раза.
- Понимаю… – вздохнул Сева Пастушок. – Князь Мышкин тоже разбил вазу в подобной ситуации… Правда?
- Это было в сумерки, в половине сентября. И она ушла. Помня её просьбы, я выпил совсем немного водки, лёг на диван и заснул, не зажигая лампы. Проснулся я от ощущения, что в мою каморку пробрался огромный невидимый спрут, и его щупальца-присоски уже завладевают всем моим телом. Я встал и, шаря в темноте, еле сумел зажечь лампу. Карманные часы показывали 23 часа 55 минут. Я лёг заболевающим, а проснулся больным. Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стёкла, вольётся в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах. Я встал человеком, который уже не владел собой. Я вскрикнул, и у меня явилась мысль бежать к кому-то, хотя бы к моему застройщику наверх. Я боролся с собой как безумный. У меня хватило сил добраться до печки и разжечь в ней дрова. Когда они затрещали и дверца застучала, мне как будто стало немного легче. Я кинулся в переднюю и там зажёг свет, нашёл бутылку белого вина, откупорил её и стал пить вино из горлышка. От этого страх притупился несколько – настолько, по крайней мере, что я не побежал к застройщику и вернулся к печке. Я открыл дверцу, так что жар начал обжигать мне лицо и руки, и шептал: «Догадайся, что со мною случилась беда…. Приди, приди, приди!..» Но никто не шёл. В печке ревел огонь, в окна хлестал дождь.
Здесь мастер буквально захлебнулся своими воспоминаниями, словно умирающий кит – северным ледовитым океаном. Он кашлял, качал головой, пытался что-то говорить, но губы не подчинялись ему. И тогда Сева Пастушок решился продолжить рассказ мастера словами знаменитого романа.
- Тогда случилось последнее, – трагическим голосом сказал он. – Я вынул из ящика стола тяжёлые списки романа и черновые тетради и начал их жечь. Это страшно трудно делать, потому что исписанные бумаги горят неохотно.
- Ложь! Ещё одна ложь от Воланда! – закричал мастер. – А вы проглотили её и не поперхнулись! Совки! Вы что, принимаете меня за урода? Я вам что – гоголь-моголь, яйцо всмятку? Нет, господа-товарищи! Всё было не так, совсем не так! Запоминай, Ваня, получше запоминай! Я дальше говорить буду. На самом деле, дабы снова не впасть в отчаяние, я решил допить всё оставшееся вино и, пошатываясь на непослушных ногах, направился в переднею, но только я вошёл туда, распахнулась входная дверь и в помещение, как листопад в образе человека, растрёпанная и мокрая, вбежала моя возлюбленная. «Ты звал! – закричала она, обливаясь слезами. – И я пришла!» – «Я звал, звал, – я тоже плакал и протягивал к ней руки, словно пытался убедиться, что это на самом деле она, а не плод моего расстроенного сознания». Между тем она прошла мимо меня и стала вытаскивать из ящика стола списки романа и пухлые, беременные моей неудавшейся славой, черновые тетради. «Всё! – снова закричала она. – К чёрту славу и суету! К чёрту доблести и подвиги! Я поняла, я всё поняла! Сказано, Бог – это вечный покой! Ничего не надо! Только ты и я! Только мы с тобой! Да здравствует наш славный заветный подвал и наш старый скрипящий диван! Всё, всё в огонь! Пусть горит страдание!» – «Пусть! Пусть!» – ответил я и начал бросать в печь славу, суету, доблести и подвиги! Это было страшно трудно делать, потому что исписанная бумага горит неохотно. Ломая ногти, я раздирал тетради, стоймя вкладывал их между поленьями и кочергой трепал листья. Она стояла рядом на коленях и изо всех сил раздувала пылающие угли. Пепел по временам одолевал нас, душил пламя, но я боролся с ним, и роман, упорно сопротивляясь, всё же погибал. Знакомые слова мелькали передо мной, желтизна неудержимо поднималась снизу вверх по страницам, но слова всё-таки проступали на ней. Они пропадали лишь тогда, когда бумага чернела, и я кочергой яростно добивал их.
В то время в окно кто-то постучал. «Кто это?» – с испугом спросила она и стала яростно заталкивать в печь последнюю тетрадь. «Не знаю, – прошептал я. – Посмотреть?» – «Не надо!»
В окно опять постучали. «Не ходи!» – снова крикнула она с исказившимся лицом, но я, сорванный с места страшным смятением чувств и мыслей, бросился отворять. Кирпичные ступеньки вели из подвала к двери на двор. Спотыкаясь, я подбежал к ней и тихо спросил: «Кто там?» – И голос, её голос, ответил мне: «Это я…»
Не помня как, я совладал с цепью и ключом. Лишь только она шагнула внутрь, она припала ко мне, вся мокрая, с мокрыми щеками и развившимися волосами, дрожащая. Холодок пробежал у меня по спине, потому что за нею, за моей несчастной спиной, возле печки сидела ещё одна такая же мокрая и жалкая женщина. «Похоже, что я окончательно спятил», – подумал я. «Ты звал! – закричала она. – И я пришла! Что с тобой? Ты плакал? Ты весь пахнешь горем и дымом?» – она быстро освободилась от пальто и метнулась в комнату, я последовал за ней и опешил: комната была пуста! В ней никого не было!
В это время Маргарита голыми руками выбросила из печки на пол последнее, что там оставалось, пачку листов, которые я не успел растрепать кочергой. Дым наполнил комнату сейчас же. Я ногами затоптал огонь, а она повалилась на диван и заплакала неудержимо и судорожно.
Когда она утихла, я сказал: «Я возненавидел этот роман, и я боюсь. Я болен. Мне мерещится чертовщина. Мне страшно. Я сжёг дьявола, и уже за одно за это Господь простит меня и наградит покоем». Она поднялась и заговорила: «Боже, как ты болен! Что с тобой, Боже? Что творится в твоём мире? Видишь ты? Знаешь? За что это нам? За что?» – «Да, да, – пробормотал я, думая что она разговаривает с Богом. – Он действительно болен, он очень и очень болен, а поэтому и мы тоже». – «За что? За что? – снова плакала она и целовала меня с головы до ног и шептала: – Я спасу тебя, я тебя спасу!»
Я видел её вспухшие от дыма и плача глаза, чувствовал, как холодные руки гладят мне лоб. «Я тебя вылечу, вылечу, – бормотала она, впиваясь мне в плечи, – мы будем жить долго и счастливо и умрём в один день».
Неожиданно она оскалилась от ярости, что-то ещё говорила невнятное. Затем, сжав губы, она принялась собирать и расправлять обгоревшие листы. Это была глава под названием «Извлечение мастера». Она аккуратно сложила листки, завернула их в бумагу, перевязала лентой. Все её действия показывали, что она полна решимости и что она овладела собой. Она потребовала вина и, выпив, заговорила спокойнее. «Вот как приходится платить за ложь, за сговор, – говорила она, – и больше я не хочу лгать. Я осталась бы у тебя сейчас, но мне не хочется это делать таким образом. Я не хочу, чтобы у него навсегда осталось в памяти, что я убежала от него ночью. Он не сделал мне никогда никакого зла… Его вызвали внезапно, у них на заводе случился поджёг. Но он вернётся скоро. Я объяснюсь с ним завтра утром, скажу, что люблю другого, и навсегда вернусь к тебе. Ответь мне, ты, может быть, не хочешь этого?» – «Бедная моя, бедная, – сказал я ей, – я не допущу, чтобы ты это сделала. Со мною будет нехорошо, и я не хочу, чтобы ты погибала вместе со мной». – «Только это причина?» – спросила она и приблизила свои глаза к моим. – «Только эта».
Она страшно оживилась, припала ко мне, обвивая мою шею, и сказала: «Я погибаю вместе с тобою. Утром я буду у тебя».
И вот последнее, что я помню в моей жизни, это – полоску света из моей передней, и в этой полосе света развившуюся прядь, её берет и её полные безумия глаза. Ещё помню чёрный силуэт на пороге наружной двери и белый свёрток.
Я проводил её до выхода из двора, хотя уже не в силах был делать это с прежним удовольствием, и здесь сказал: «Дальше я не пойду. Я боюсь». – «Не бойся. Потерпи несколько часов. Завтра утром я буду у тебя». Это и были её последние слова в моей жизни… Когда я вернулся в дом, светопреставление продолжилось: вы не поверите, и я бы никому не поверил, но в моей комнате возле печки сидела она и что есть силы дула на остывающие угли. «Где ты так долго пропадал? – спросила она сердито. – Смотри, как я без тебя обожгла руки! Видишь?» – «Вижу», – пролепетал я и, не знаю, откуда у меня взялись силы, бросился бежать. Вот так, Ваня.
- А дальше, что было дальше? – спросил Сева Пастушок. – Умоляю вас, говорите дальше!
- Дальше можно прочитать в романе, – сказал мастер и вздохнул: – Ах, вот и луна ушла! Свежеет. Ночь валится за полночь. Мне пора.
- Скажите мне, чем же закончился ваш роман, умоляю, я хочу знать.
- Он не закончился. И никогда не закончится.
И раньше, чем Иван опомнился, закрылась решётка с тихим звоном, и гость скрылся.
Продолжение следует…
Оставлено комментариев: 1
1. Владимир :
25.12.2011 в 18:15
Уважаемый Михаил, большое спасибо за неожиданность подключения моего имени. Сколь занимательно, идти разными путями, но с близким нащупыванием чего-то общего, не совпадающего с реал-тривиалом официозной «критики».
У Вас отменная Версия. Конечно, Маргарита – не то простенькое любящее существо, о коем чудаковато поют записные булкакоЕды. У меня далее будут свои (плюс чужие и на них отреагированные ) версии, но в целом – Удивляюсь!!!
И еще четка диагностика, самая беспощадная к Писателю Вообще и всегда: «Потому что вы получили шанс не узнать, что такое писательская травля, когда неугодного пиита, словно несчастного Актеона, разрывают на части, одуревшие от вкуса крови, собаки».
Да не постигнет нас участь сия, как МАБ.
С огромным интресом и почтением! Владимир.
http://samaralit.ru/?p=15339
* Несколько месяцев поэт, всё бросив в Шелехмети, обитал в Подмосковье, но чувствовал там себя изгоем, чужаком, мучился от безденежья. В общем, не срослось, домой прибыл опустошённый, а скоро наступил финал.