Немецкий погром 1915 года.
Ну и ещё об одной «национальной» трагедии, которую очень не любят вспоминать историки, прославляющие «Россию которую мы потеряли».
О трёхдневном немецком погроме в Москве 27-29 мая 1915 г..
Эта тема заслуживает отдельного подробного разговора, здесь мы лишь коснёмся некоторых её обстоятельств.
Надо сказать, что со времён Петра Великого и Екатерины Второй немцы занимали особую роль в Российской империи и руководстве ее армии и флота.
«К лету 1914 года из 1,5 тысяч генералов Русской Императорской Армии этнических немцев было более 20 процентов. Треть командирских должностей в Гвардии занимали также выходцы из немецких знатных родов. Традиционно высокий уровень занимали немцы среди командного состава Императорского Флота (20 процентов). Даже в Свите Государя Императора из 117 человек 37 было немцами.
По подсчетам немецких историков, более 300 тысяч немцев, подданных Российской Империи, сражалось в рядах Русской Армии против армий Германии и Австро-Венгрии».
АБСОЛЮТНОЕ большинство «русских немцев» искренне любили Россию и верно служили ей. Вспомним лишь некоторые имена генералов и адмиралов русской армии времён Первой мировой войны.
Адмиралы Н.О. Эссен и Эбергардт, генералы П.А. Плеве, П.К. Ренненкампф, в начале войны командовали крупнейшими флотскими и армейскими объединениями. Не всем им, и не всегда сопутствовала удача на той войне, но уж и шпионами и предателями они ТОЧНО не были.
Можно добавить фамилии генерал-лейтенанта А.Ф. Бринкена (командира XXII Финляндского корпуса), генералов В.Е. Флуга, А.П. Будберга, знаменитого барона П. Врангеля и многих, многих других русских немцев. Это были прекрасные офицеры и патриоты, не опозорившие звание русского офицера, и ни в чём не уступавшие своим «истинно русским» коллегам.
Конечно, всегда существовали определённые трения между немецкой «диаспорой» и другими национальностями, но с началом Первой мировой трения нередко превращались во вражду, а вражда – в ненависть.
Довольно подробное описание тех событий имеется в статье С. Фомина «Уничтожение котелков». Приведём некоторые выдержки из неё, с небольшими комментариями).
Первые эксцессы произошли уже сразу же после объявления войны.
Петербургская публика (а отнюдь не одни т.н. «люмпены») при ПОЛНОМ попустительстве полиции разгромила и сожгла германское посольство на углу Большой Морской и Исаакиевской площади. Даже коней, стоявших на крыше посольства стащили и потом утопили в Мойке.
От внутреннего убранства помещений посольства остались одни лишь воспоминания»
Призрак будущей революционной анархии вышел в тот день на улицы русской столицы…
Но и это не всё:
- «Была запрещена немецкая речь. Нарушители подвергались весьма внушительному штрафу до трех тысяч рублей или трехмесячному заключению;
- Исполнение музыкальных произведений немецких композиторов считалось непатриотическим поступком.
- Носившие немецкие названия населенные пункты были переименованы.
Почти афористичная запись по этому поводу содержится в дневнике художника К. А. Сомова (19.8.1914): «Поражение наших войск, уничтожено два корпуса, убит Самсонов. Позорное переименование Петербурга в Петроград!»
«Скоро Мне Мой Петергоф назовут Петрушкин Двор»– отозвалась на это событие вдовствующая Императрица Мария Федоровна.
«Его переименовали, не спросясь: точно разжаловали», – писал уже в эмиграции управляющий канцелярией ведомства землеустройства и земледелия И. И. Тхоржевский. Именно в силу занимаемой должности он знал, что переименование произошло по предложению министра земледелия А. В. Кривошеина. Государь принял решение во время последнего его доклада (судя по Царскому дневнику, 11 августа).
А вот дневниковая запись З. Н. Гиппиус (29.9.1914): «Трезвая Россия – по манию Царя. По манию же Царя Петербург великого Петра – провалился, разрушен. Худой знак!»
Очень точно написал об этом А. Керсновский:
«Венцом глупости было, конечно, требование переименовать Санкт-Петербург в Петроград — град Святого Петра в город Петра I. Невежество наших образованных кругов, от которых исходила инициатива, было поразительно. Петр I назвал основанный им город в честь своего святого — «Санкт-Питербурх» — на голландский, отнюдь не на немецкий образец и, конечно, не подумал назвать его в честь себя. Санкт-Петербург по-русски можно было бы перевести «Святопетровск». «Петроград» явился первым шагом к «Ленинграду». Одни варвары переняли у других. Одновременно с этим по всей стране началась охота на «немецких шпионов» — дикая травля ни в чем неповинных людей. С помощью услужливой печати, которой вдруг всюду померещились переодетые прусские ротмистры, серьезное и всенародное дело защиты России превращалось в уголовный роман».
Как известно, ничего хорошего не вышло и из «сухого закона» Николая Второго. Скакнули цены на спиртное, да расцвело самогоноварение в деревнях.
«Благородная» публика пила на банкетах водку из чайников, крестьяне – стали массово гнать самогон.
(До наркотиков тогда ещё на Руси, слава Богу, не докатились. Эта беда уже при Горби и его антиалкогольной кампании получила массовое развитие...)
Даже в царской Ставке шампанское и спиртное вполне легально периодически подавали к столу.
В тылу, в ресторанах и трактирах спиртное подавали в чайниках и почти открыто пили из чашек.
«Пределом жертвенности всей массы русской интеллигенции была посылка в Действующую армию кисетов с табаком, исполнение гимна в кабинетах загородных ресторанов и патриотические речи на бесчисленных «собраниях» (через 2,5 года ставших именоваться «митингами»)», - горько иронизировал А. Керсновский.
Теперь несколько слов о «священной частной собственности, которая-де была «неприкосновенна» при «батюшке царе:
«Законы от 2 февраля и 13 декабря 1915 г. предусматривали конфискацию около 6,2 млн. десятин хорошо обрабатывавшейся немецкими колонистами земли и передачи ее в пользу льготных категорий фронтовиков.
«Просим передать нашу просьбу Верховному главнокомандующему, – писали “русские женщины” из Новочеркасска, – о выселении немцев-колонистов из Волынской губернии и прилегающих к границе мест, так как они подали недавно просьбу разрешить им снять урожай и потому сидят еще на месте».
Генерал Янушкевич (тогда - начальник штаба Верховного) отреагировал немедленно: «Убрать тотчас же, лучше пусть немцы разоряться, чем будут шпионить».
«Отнять всё и поделить» – как видим это придумали вовсе не Троцкий с Лениным в 1918 году.
Задолго ДО революции у нас вовсю «дербанили» землю и имущество ни в чём не повинных (кроме того, что они немцы) колонистов
Однако крестьяне, как того и следовало ожидать, не остановились на достигнутом: вскоре они заговорили о своих «правах» не только на «немецкие», но и на помещичьи земли…
А вот как происходил сам московский погром.
Предвестником его были военные неудачи на фронтах и стремление правящей верхушки свалить ответственность за них на русских немцев.
А. Керсновский отмечал:
«Катастрофе в Августовских лесах суждено было иметь знаменательный и печальный эпилог. Ее не удалось скрыть от страны или замять, подобно самсоновской катастрофе, когда общественному мнению столь кстати был преподнесен Львов. По всей России поползли слухи, один тревожнее и нелепее другого. Невежественная толпа, не знавшая о ходе событий (что составляло государственную тайну), стала, как водится, видеть всюду «германских шпионов» и «темные силы».
Наиболее всё это ярко это проявилось в Москве.
С. Фомин так описывает произошедшие там события:
«17 мая 1915 г. главноначальствующим Москвы и начальником Московского военного округа назначили князя Ф. Ф. Юсупова (это его сынок в конце 1916 года будет участвовать в убийстве Г.Е. Распутина).
Назначение состоялось тотчас по возвращении его из поездки в Галицию, при поддержке Вел. Кн. Николая Николаевича.
«Главноначальствующим Москвы, – читаем запись в дневнике известного искусствоведа бар. Н. Н. Врангеля, – недавно назначен князь Юсупов – один из глупейших людей Российской Империи, известный тем, что ему “удалось” полученные им за женой 50 миллионов рублей сократить более чем на половину. Будучи крайне скуп, Юсупов, желая увеличить упавшее ему с неба состояние его жены, пускался в разные аферы и, конечно, достиг результатов печальных.
Москва, столько лет прекрасно жившая без генерал-губернатора получила в подарок это сокровище, вероятно, лишь за то, что сын Юсупова женат на дочери Вел. Кн. Александра Михайловича и, несмотря на свою, всем известную, склонность к лицам одного с ним пола, ухитрился сделаться отцом.
За эти доблести отец “героя” и назначен искоренять крамолу москвичей и изгонять “немецкое засилье” разных московских Эрленгеров и Кнопов. Результаты такой деятельности уже сказались: московские хулиганы, подстрекаемые глупыми приказами нового начальника, начали громить немецкие фирмы, разграбили магазины и произвели постыдные безчинства».
Другой причиной назначения на этот пост была личная дружба, связывавшая супругу генерал-губернатора кн. З. Н. Юсупову с Вел. Княгиней Елизаветой Феодоровной, настоятельницей основанной ею Марфо-Мариинской обители в Москве.
С назначением кн. Ф. Ф. Юсупова антинемецкие настроения получили как бы поддержку свыше.
С первых дней своего правления кн. Ф. Ф. Юсупов пытался снискать у простонародья славу борца за их интересы. Германофобия самого Ф. Ф. Юсупова ни для кого не была секретом.
В ходе развернутой не без поддержки кн. Ф. Ф. Юсупова в Москве кампании «борьбы с немецким засильем», которой ловко воспользовались конкуренты с ненемецкими фамилиями, «московские немцы», прежде всего, были вытеснены из представительных органов делового мiра, а затем над возглавляемыми немцами фирмами был установлен правительственный контроль.
Координировал эти действия образованный в Петрограде Особый комитет по борьбе с немецким засильем.
«Обосновывалось» всё это очень просто. Как писал автор одной нашумевшей в то время книги, «немецкий шпионаж органически сросся с немецкой промышленностью…» Имея в виду предприятия, на которых на руководящих постах работали немцы, много говорили о «преднамеренном саботаже в пользу врага». Все это, в конце концов, создало «прецедент лишения частной собственности по признаку происхождения, национальности, вероисповедания и т. д., что стимулировало рост экспроприаторских настроений в низах общества».
Внешними причинами разразившегося в Москве погрома, как уже говорилось, были военные неудачи на фронте.
«Весной 1915 г, когда, после блестящих побед в Галиции и на Карпатах, российские армии вступили в период “великого отступления”, – вспоминал ген. А. И. Деникин, – русское общество волновалось и искало “виновников”, 5-ю колонну, как теперь выражаются.
По стране пронеслась волна злобы против своих немцев, большей частью давным-давно обруселых, сохранивших только свои немецкие фамилии. Во многих местах это вылилось в демонстрации, оскорбления лиц немецкого происхождения и погромы. Особенно серьезные безпорядки произошли в Москве, где, между прочим, толпа забросала камнями карету сестры Царицы, Великой Княгини Елизаветы Феодоровны…»
(Нынешние мифотворцы любят рассказывать, что москвичи чуть ли не боготворили в.к. Елизавету Феодоровну. Как видим, из нескольких источников следует, что её карету москвичи ЗАБРОСАЛИ КАМНЯМИ во время тех событий).
Об этом же, например, писал в своих мемуарах и жандармский генерал Спиридович: «В Петербург долетели слухи о том, что при погроме чернь бранила членов императорского дома.
Бранили проезжавшую в карете В. Кн. Елизавету Федоровну. Кричали, что у нее в обители скрывается ее брат Великий герцог Гессенский. Хотели громить ее обитель.
Помощника градоначальника торговки схватили на базаре, помяли, хотели убить и ему пришлось показать им нательный крест, дабы убедить, что он не немец, и уже после этого его спасли друзья в одной из соседних гостиниц».
Подчеркнём, что ОТНЮДЬ НЕ БОЛЬШЕВИКИ хотели громить (!!!) обитель в.к. Елизаветы Федоровны, а обычные православные московские жители. Вот ТАКОЙ был уже тогда «градус ненависти» в народе!
Вернёмся к деталям московского погрома.
««Во второе лето Великой европейской войны, в конце мая 1915 года, в Первопрестольной столице бывшего Российского государства, в Москве, произошел грандиозный погром. Били немцев», – так описывал эти события действительный статский советник Н. П. Харламов, посланный в 1915 г. во вторую столицу для официального правительственного расследования.
…Часть тех рабочих, манифестировавших с Царскими портретами и национальными флагами, ворвались сначала в квартиру директора-распорядителя этой фабрики, уже выселенного с нее, германского подданного Германа Янсена, а затем в соседнюю квартиру русской подданной, потомственной дворянки Бетти Энгельс, два сына которой состояли прапорщиками Русской Армии. В квартире Энгельс пряталась жена Янсена – Эмилия Янсен, его сестра Конкордия Янсен – голландская подданная и теща – Эмилия Штолле – германская подданная. Все четыре женщины были схвачены, причем двух из них – Бетти Энгельс и Конкордию Янсен – утопили в водоотводном канале, а двух остальных избили так сильно, что Эмилия Янсен умерла на месте избиения, а 70-летняя старуха Эмилия Штолле скончалась в больнице, куда была доставлена отбившею ее полицией.
Фабрику Шрадера толпа разгромила, а квартиру Энгельс подожгла, причем прибывшей пожарной команде не давали тушить пожара, а полиции убирать трупы убитых женщин. По словам полицейского пристава Диевского, пережившего ужасы московского вооруженного восстания 1905 года, он “ни тогда, ни вообще когда-либо в жизни не видел такого ожесточения, разъярения толпы, до какого она дошла к вечеру 27 мая. Это были точно сумасшедшие какие-то, ничего не слышавшие и не понимавшие”…»
Вечером 27 мая градоначальник ген. Адрианов распорядился удалить с московских фабрик всех немцев, расценив действия погромщиков следующим образом: «толпа хорошая, веселая, патриотически настроенная» и вообще ничего особенного в городе не случилось, разве что «обычное уличное буйство, которое теперь и прекратилось»
Однако на следующий день, 28 мая, забастовали все заводы Москвы. Толпы были еще гуще. Несли национальные флаги, Царские портреты, пели народный гимн. Кричали «Долой немцев!» «Да здравствует Государь Император и Русская Армия!»
Под предлогом проверки документов врывались в квартиры, и не дай Бог, если у проживавших там были немецкие фамилии…
При этом, однако, евреев, например, не трогали (чем и объясняется «заговор молчания» по поводу событий в Москве прессы). «Это подтверждается, – пишет современный немецкий исследователь, – как многочисленными заявлениями свидетелей, так и заключениями сенатской комиссии, отметившей только антигерманскую направленность движения. Один из очевидцев так описывает поведение толпы, дискутировавшей по поводу определения национальности жертвы: “В толпе, собравшейся у магазина Левинсона, шли горячие споры, кто такой Левинсон – еврей или немец. Убедившись, что он еврей, толпа проходила мимо, но подходила новая манифестация, и все начиналось сначала…”
Отмечен только один преднамеренный случай разгрома дачи у еврея – барона Гинцбурга – “единственного на всю Россию еврея-барона”, так как толпа просто не поверила, что баронский титул мог быть присвоен еврею»
Попустительство властей породило чудовищный слух. «В народе идет молва, – заявил депутат Н. И. Астров на экстренном заседании городской Думы, – что на четыре дня разрешено предаться грабежу. Этого мало. Говорят также, что в Москве будет Варфоломеевская ночь…».
Число погромщиков в самый пик погрома, 27-28 мая, превышало 100 тысяч человек...
Публика, сначала стоявшая поодаль и наблюдавшая всё со стороны, стала, наконец, испытывать чувства радости. Впоследствии, по свидетельству очевидцев, активное участие в беззакониях принимали представители средних городских слоев: интеллигенция, мелкие служащие, чиновники, студенты. В грабежах были замечены также солдаты, в том числе находившиеся на излечении в московских госпиталях раненые и даже …сестры милосердия, а в насилиях над немцами – и офицеры.
Награбленное впоследствии «всплыло» в подмосковных деревнях, а также во Владимире, Рязани, Туле. В Москве возникли даже импровизированные базары, на которых открыто торговали этими позорными «трофеями» народного неистовства.
Лишь прибывшие в город, по решению Московской городской думы, рано утром 29 мая регулярные воинские части прекратили погром.
Отправленный для расследования обстоятельств погрома государственный чиновник так описывает свой въезд в Москву 2 июня 1915 г.: «Проезжая с Николаевского вокзала, я был поражен видом московских улиц. Можно было подумать, что город выдержал бомбардировку вильгельмовских армий. Были разрушены не только почти все магазины, но даже разрушены некоторые дома, как оказалось затем, сгоревшие от учиненных во время погрома поджогов. В числе наиболее разгромленных улиц была между прочим – Мясницкая, на которой, кажется, не уцелело ни одного магазина, и даже с вывеской русских владельцев…»
В ходе погрома было убито 5 человек немецкого происхождения, четверо из которых были женщины. Разгромлено 732 отдельных помещения, в число которых входили магазины, склады, конторы и частные квартиры. Официально было зафиксировано более 60 возгораний. Приблизительная общая сумма убытка – более 50 миллионов рублей. Учитывались лишь только те убытки, о которых заявили потерпевшие. Погрому подвергались даже те фирмы, которые исполняли военные заказы. Расследование установило, что в результате трехдневных безпорядков пострадали не только 113 германских и австрийских подданных, но и 489 подданных Российской Империи с иностранными и 90 с чисто русскими фамилиями.
То была своего рода репетиция революционных погромов, грабежей и вымогательств, правда, тогда под управлением генерал-адъютанта Его Величества и русского князя.
Однако майские события в Москве имели под собой и иную подоплеку. Вот в этом смысле несколько весьма примечательных записей французского посла М. Палеолога:
«В течение последних нескольких дней Москва волновалась. Слухи об измене ходили в народе; обвиняли громко Императора, Императрицу, Распутина и всех важных придворных».
«Московские волнения носили чрезвычайно серьезный характер, недостаточно освещенный отчетами печати.
На знаменитой Красной площади, видевшей столько исторических событий, толпа бранила Царских Особ, требуя пострижения Императрицы в монахини, отречения Императора, передачи Престола Великому Князю Николаю Николаевичу, повешения Распутина и проч.
Шумные манифестации направились также к Марфо-Мариинскому монастырю, где игуменьей состоит Великая Княгиня Елизавета Феодоровна, сестра Императрицы и вдова Великого Князя Сергея Александровича. Эта прекрасная женщина, изнуряющая себя в делах покаяния и молитвах, была осыпана оскорблениями: ПРОСТОЙ НАРОД В МОСКВЕ ДАВНО УБЕЖДЁН, что ОНА НЕМЕЦКАЯ ШПИОНКА, и даже, что она скрывает у себя в монастыре своего брата, Великого герцога Гессенского... (!!!!)
Судя по тому, что об этом инциденте с закидыванием москвичами камнями в.к. Елизаветы Феодоровны, вспоминают и начальник царской охраны, и простой фронтовой командир пехотной бригады А.И. Деникин, и французский посол М. Палеолог, история эта была широко известна в стране и горячо обсуждалась в самых разных кругах тогдашнего общества.
«Эти известия вызвали ужас в Царском Селе. Императрица горячо обвиняет князя Юсупова, Московского генерал-губернатора, который по своей слабости и непредусмотрительности подверг Императорскую Семью подобным оскорблениям».
Немецкая открытка времен ПМВ:
Царь спрашивает: "Мой дорогой Распутин, почему немцы всегда побеждают?"
Продолжение: http://www.proza.ru/2012/11/27/634