Мои женщины. Сентябрь. 1962. Первая школьная любовь.
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрации из открытой сети Интернет.
Продолжение: Мои женщины. Август. 1962. Фея Мэрилин Монро.
В конце августа 1962 года все мальчишки и девчонки, ребята с улицы и мои друзья вернулись из своих деревень, из пионерских лагерей, из гостей и других поездок.
Шумными кучками каждый день, когда не было дождя, ребята и девчонки собирались на улице для того, чтобы нетерпеливо, перебивая друг друга, рассказать о своих летних приключениях.
Я тоже дождался возможности рассказать истории о том, «как я провёл каникулы», но почему-то острого желания уже не было. Перегорел…
Тем более что-то во мне и в моих друзьях переменилось. Все как-то изменились, повзрослели, стали выше, крепче, изворотливее…
Все ребята летом занимались какими-то делами, помогали взрослым, даже работали и зарабатывали деньги. Кто-то хвалился новыми ботинками, кто-то кепкой, кто-то рубашкой или модной курткой.
Сашка, Колька и Толик Азаровы хвастались новым взрослым харьковским велосипедом «Украина», который немедленно стал всеобщим достоянием мальчишеской улицы.
Велосипед был не просто красивым, он был прекрасен!
Высокий, стройный, с лихо загнутым никелированным рулём и коричневыми резиновыми рифлёными ручками.
Со скрипучим чёрным кожаным седлом и скрипучей кожаной (очень твёрдой) сумочкой-кошельком под рамой (для инструментов).
С плоским багажником, который сверху зажимался специальным зажимом с тугой пружиной.
С гибкими крыльями над чёрными рифлёными туго надутыми колёсами с тонкими спицами.
С красивой «звёздочкой» и никелированными педалями, которые крутились, как пропеллеры, если их сильно крутануть…
Со специальными заострёнными упорами на подседельной трубе-раме для крепления насоса.
С цепью густо смазанной солидолом и задней звёздочкой, в которой был спрятан задний ножной тормоз. Он срабатывал, если нажать на педали против хода велосипеда.
С надписью золотой краской на трубе-раме «Украина» и маркой «В-120».
Даже с заводским номером, который был выбит на трубе-раме под седлом…
Да! Это была «вещь»!
(Через 10 лет про такие вещи будут уважительно и со значением говорить с ударением на «а»: «Фирма!»).
Все кто умел и не умел кататься на велосипеде, просили Азаровых дать прокатиться. Хоть разок!..
Усиленно сопя и выпучив глаза, все пытались прокатиться «на подножке», «под рамкой» или даже «на седле», если длина ног позволяла достать до педалей.
Кто-то падал сразу под ликующий ор и смех ребят. Кто-то катился несколько метров и тоже падал, соскакивая с велосипеда, если успевал. Кто-то катился долго и упорно до самого конца улицы и останавливался, чуть ли не врезавшись в забор дома семьи Азаровых.
Вскоре возникла новая игра с этим велосипедом…
Надо было въехать в дальний верхний конец нашей улицы, разогнаться оттуда вовсю мочь, быстро промчаться мимо толпы ребят и девчонок и лихо, с пылью из под заклиненных ножным тормозом колёс велосипеда, развернуться боком и затормозить прямо перед забором Азаровых. Главное, не врезаться в забор…
Лучше всего это получалось у моего брата. Он невозмутимо, под восторженными взглядами и криками ребят и девчонок, останавливался боком прямо перед самыми досками забора Азаровых. Все другие либо натыкались на забор, либо останавливались дальше от забора, либо ехали медленно.
Даже Сашка Азаров, хозяин велосипеда, не мог повторить трюк моего брата…
Зато он никому не доверял права помогать девушкам нашей улицы кататься на велосипеде.
Сашка Азаров с пунцовым от волнения лицом помогал девушкам забираться на сиденье велосипеда, ставил их ножки на педали, поддерживал их, чтобы не упали, показывал, как надо крутить педали и ехать и даже несколько метров бежал вместе с велосипедом и девушкой, поддерживая её равновесие.
Девушки смущались, визжали и желали, чтобы Сашка Азаров их всё время поддерживал…
Мой брат страдал до тех пор, пока не пригласил мою новую знакомую Людмилу (с которой мы наблюдали за НЛО) прокатиться вместе с ним на раме велосипеда.
С этого момента пришла пора краснеть и волноваться моему брату…
Людмила так смеялась, вскрикивала и ойкала, катаясь с моим братом на азаровском велосипеде, что все без исключения девушки и девчонки вдруг захотели того же.
Уверенная и лихая езда моего брата на велосипеде, видимо, пришлась по душе девчонкам. Они видели в нём умелого ездока-героя. Так оно и было…
Я пока мог кататься на взрослом велосипеде только «под рамку», потому что длины моих ног было недостаточно для свободного вращения педалей. Однако и такое кособокое катание было «здоровским»!..
Однако скоро увлечению велосипедом пришёл конец. Дядя Ваня, отец братьев Азаровых, придя с работы и увидев, как катаются его сыновья и ребята на его велосипеде, сильно разозлился и немедленно его забрал.
Действительно, если бы дядя Ваня этого не сделал, то в первый же день катаний от велосипеда остались бы только кучка спиц, обода колёс и рама, которая уже начала подозрительно скрипеть на резких поворотах.
Кроме этого пошли дожди…
Конец августа 1962 года был прохладным и дождливым. Начиная с 20 августа 1962 года, практически каждый день накрапывал или налетал косой ветреный дождь, а средняя температура воздуха не поднималась выше 15 °С.
Эти точные данные с гордостью и азартом сообщал всем нам дома и ребятам на улице мой старший брат, потому что папа принёс с работы и подарил ему на день рождения компактную школьную метеостанцию.
Этот решетчатый металлический ящик с дверцей вмещал в себя несколько приборов: барограф с барабаном, движущейся лентой и самописцем; стеклянный ртутный термометр в защитном кожухе, механический крыльчатый анемометр с флюгером; гигрометр и ещё какие-то приборы, до которых мне строго-настрого было приказано не прикасаться.
Особенно интересным был крыльчатый анемометр, который легко вращался, следил за направлением ветра и чутко реагировал даже на дуновение воздуха из моих губ. Это был классный подарок. Мой брат им очень гордился.
Теперь у нас была не просто игра, а настоящее дело. Каждый день утром, в полдень и вечером, мой брат бегал во двор к свой метеостанции и снимал показания приборов. Я тоже хотел в этом участвовать, но он не подпускал меня к своим приборам ни на шаг.
Так в нашей семье появился ревностный метеоролог, который регулярно сообщал нам о направлении и скорости ветра, атмосферном давлении, температуре воздуха на улице, относительной влажности воздуха, количестве выпавших осадков.
Я жутко завидовал моему брату и страдал оттого, что не могу сам открывать дверцу метеостанции и снимать показания приборов. Поэтому я стал помогать записывать эти показания в тетрадь. Так у нас образовалась своя летопись погоды на улице и вокруг нашего дома.
Все соседские ребята и девчонки сначала с робостью и почтением отнеслись к этой метеостанции, но вскоре она им надоела, да и брат тоже охладел к ежедневной беготне в любую погоду к своей метеостанции.
Таким образом, я получил полную свободу действий и продолжал снимать показания и записывать их в тетрадь, пока вдруг не прекратил писать самописец на барографе.
Мой старший брат решил выяснить, в чём там дело. Он разобрал этот несчастный барограф. За ним пришла очередь крыльчатого анемометра, который перекочевал сначала на крышу нашего дома, а потом в руки неизвестного воришки.
От окончательного разорения метеостанцию спас наш папа, который вновь отнёс её назад на работу и мы больше о ней не вспоминали.
Наступило 1 сентября 1962 года. Началась учёба в школе. Я пошёл в 3-«А» класс, а мой брат в 9-«Б» класс. Для него начался трудный учебный год в нашей городской средней школе №1.
В субботу 1 сентября 1962 года утром было всего 8,9 °С, днём воздух прогрелся до 13,3 °С, а средняя температура воздуха составила всего 10,4 °С. За день всего выпало 7,9 мм дождевых осадков.
Мама вырастила в палисаднике возле нашего дома чудесные цветы, сделала нам и всем нашим уличным друзьям и подружкам небольшие букеты и мы дружной компанией пошли в нашу школу.
На ступеньках крыльца школы, по бокам которого были установлены два огромных каменных шара, как всегда кучковались ребята и девчонки. Все празднично одетые в школьную форму. Ребята в белых рубашках, пионеры с красными галстуками, девчонки с белыми огромными бантами в своих косичках, комсомольцы с красивыми красными значками в виде красного знамени с профилем В.И.Ленина.
Учителя собирают ребят в классы, строят всех по линиям дорожек и цветочных клумб на торжественную линейку. Директор школы выглядывает из окна своего кабинета, завуч бегает, волнуется и торопит учителей, а те никак не могут справиться с галдящей, орущей, смеющейся, плачущей и зевающей толпой разновозрастных школьников.
Большие ребята и девчонки держатся подчёркнуто самоуверенно и небрежно. Ребята пихаются и обнимаются друг с другом и косо поглядывают на девчонок. Красивые и стройные девчонки-старшеклассницы тоже собираются группками, шепчутся, смеются, искоса кидают взгляды на повзрослевших ребят.
Отдельно, словно заворожённые, присмиревшие и ошалевшие от шума и гама, стоят первоклашки. Их лица застыли в немом ожидании и покорности судьбе. Позади них стеной толпятся счастливые и взволнованные дедушки, бабушки, папы, мамы, дяди, тёти.
Кое-кто из них пытается как-то помочь первоклашкам, но их уже охраняет и пестует первая учительница, которая с озабоченным выражением лица ходит вдоль линии своего класса и цепко следит за каждым из своих подопечных.
Я сходу, как мой брат, вклиниваюсь в свою часть школьной толпы и быстро нахожу своих. Меня тут же начинают тискать, бить ощутимо по спине и плечам, пихать и отнимать у меня мой букет.
Я тоже луплю по чьим-то спинам, делаю круглые глаза, отпихиваюсь от желающих отобрать у меня мамины цветы и с удивлением начинаю воспринимать, осмысливать и осознавать, что мои друзья, ещё недавно до летних каникул бывшие сильными, ловкими, нахальными, вдруг стали по сравнению со мной мелкими, хилыми и боязливо-осторожными…
Я не понимаю, почему так случилось, но вдруг отчётливо осознаю, что я на голову выше всех ребят и девчонок в нашем 3-«А» классе…
Только Сашка Кузнецов ростом был почти вровень со мной. Поэтому этот первый хулиган и задира с улицы, примыкающей к нашей школе, а потому, местный «хозяин» школьной территории, не так сильно, как других, хлопает меня дружески по спине и получает от меня такой же ощутимый (не больше!) шлепок.
До летних каникул я бы за такой шлепок немедленно получил бы от Сашки Кузнецова удар в челюсть. Он это мог сделать запросто…
Наконец с дружескими приветствиями ребят было покончено. Мы переключились на наших девчонок.
Наши девочки тоже удивительно изменились. Кто-то похорошел, как Валя Азарова, кто-то стал ещё больше походить на мальчишек, а некоторые девочки вдруг стали полненькими и округлыми.
Только теперь, когда я увидел девочек из нашего класса, я вдруг вспомнил о Вале Антиповой, которая в прошлом году пришла в наш класс и сразу мне как-то запомнилась и понравилась.
Её не было…
Я ощутил лёгкое и тревожное волнение. Это ощущение настолько оказалось необычным, волнующим и трепетным, что я невольно на некоторое время отключился от всего вокруг происходящего…
«Почему её нет с нами в этот день?» – подумал я отчётливо, слыша спокойный чей-то голос в моей голове. – «Странно».
Мне было ещё более странно, потому что я не мог понять, кто это говорит со мной в моей голове, как будто во мне был кто-то чужой или другой. Тем более голос внутри меня был спокойный, хладнокровный, твёрдый, мужской…
Словно во сне я послушно кивал головой брату, ребятам, нашей новой учительнице – классному руководителю, занимал отведённое мне место в линейке учеников, равнялся и гордо поднимал вверх подбородок по команде «смирно».
Словно во сне я видел, как какой-то доходяга и верзила десятиклассник рывком поднял на плечо испуганную первоклассницу и та стала неумело кивать тяжёлым школьным колокольчиком, извлекая жиденькое позвякивание.
Я видел, как десятиклассник, дрожа от напряжения и неловкости, взял руку первоклассницы и стал её трясти вместе с колокольчиком, а девчонка, поняв, что от неё требуется, вдруг вырвала у него свою руку и стала звонко трезвонить на всю площадь торжественной линейки.
Я слышал, как все загалдели, зашумели и стихийным потоком стали протискиваться в узкие школьные двери, которые опять, почему-то открыли только наполовину.
Все заторопились в свои классы и сотни каблуков застучали по ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж.
Я тоже вместе со всеми ринулся в наш новый класс, стараясь не отстать и занять какое-нибудь «хорошее» место.
«Хорошим местом» в классе были парты не близко и недалеко расположенные от стола учительницы. Лучшее место то, за которым можно было спрятаться от взгляда учительницы за спинами впереди сидящих учеников.
В класс я не мог пробиться в числе первых, потому что некоторые ребята заранее договорились, как они будут штурмовать двери класса и парты, а также потому, что не хотел участвовать в этой гонке за «лучшим местом под солнцем»…
Главное, я не хотел сидеть с какой-нибудь девчонкой…
По опыту учёбы в первом и во втором классах я уже хорошо понимал, что мне с ними немного скучно, неловко и неудобно. Не знаю почему, но я никак не мог наладить отношения или дружить с кем-либо из девчонок из класса или в школе.
Я не хихикал с ними, не сплетничал, не делился всякими секретами, не ходил с ними в кино и не провожал их до дома. Может быть это оттого, что на нашей улице, где мы жили, не было никого из девчонок из нашего класса?
Дождавшись, пока все займут свои приглянувшиеся места, я вразвалочку пошёл в дальний конец первого ряда парт (от входа в класс) и занял предпоследнюю парту. Один.
Наша новая учительница и классный руководитель сначала попыталась было пересадить нас по принципу «мальчик-девочка», но у неё ничего не вышло. Поднялся такой гвалт и ор, что вскоре пришла завуч школы, строго всех осадила и приструнила, а потом приказала продолжить урок и решить вопрос «о пересадке» позже.
После этого начался первый урок. Мы вновь услышали взволнованный рассказ нашей новой учительницы о нашей стране, о Советском Союзе, о советском народе, народе-победителе, о Владимире Ильиче Ленине, который завещал нам самое главное, что есть в нашей школьной жизни: «Хорошо учиться, учиться и учиться».
Новая учительница сказала нам, что в этом году «кто-то из нас, кто хорошо будет учиться, станет пионером и получит право носить алый пионерский галстук и пионерский значок».
Во втором классе мы все стали октябрятами и нам торжественно вручали красивые большие алюминиевые красные звёзды с выпуклым изображением юного В.И.Ленина, но теперь все встревожились, когда учительница несколько раз повторила, что пионерами могут стать только «достойные, хорошо учащиеся и послушные ребята и девочки».
- Чтобы стать пионером, надо это право заслужить хорошим поведением и учёбой, - сказала твёрдо учительница. – Я уверена, что вы все, как один, заслужите это право и все станете пионерами, если кто-то из вас не останется на второй год.
Вот это «если» сразу повисло в классе, как тяжёлая гиря, потому что кое-кто из нас учился не очень-то успешно, а вёл себя уж совсем по-хулигански…
Однако праздничное настроение ещё не совсем погасло. Мы только весело и тревожно переглянулись и самоуверенно заулыбались. Будет то, что будет…
От непривычки долгое сидение на жёстких холодных свежеокрашенных сиденьях за партами стало почти невыносимым и многие из нас, особенно девчонки в коротких платьицах стали ёрзать, переминаться с боку на бок, проситься выйти в туалет.
Прошло всего двадцать минут первого урока, а нам уже хотелось бежать вон из школы, спрятаться в кустах и за деревьями школьного сада и цветника, шалить, бегать и дурачиться.
В 3-«А» классе, как и во всей школе, вновь стало нарастать напряжение и возбуждение, послышались смешки, шептание, возня и учительница уже сменила воркующе-ликующий голос на привычные строгие замечания и хождение по рядам класса.
Мне тоже уже надоело сидеть за своей партой и мне тоже захотелось на улицу, домой, к моим делам и играм, к моему альбому для рисования. Мне вдруг захотелось нарисовать всё то, что я сегодня увидел на торжественной линейке – ребят, девчонок, шары на крыльце, первоклашек и их родителей, девочку на плече десятиклассника, звонкий школьный звонок-колокольчик с длинной деревянной ручкой.
Напряжение в классе вот-вот должно было как-то взорваться. Тут дверь в класс открылась и вновь вошла наша высокая худая и строгая завуч школы.
Следом за ней в класс робко вошла… прекрасная девочка… моя Фея красоты и страсти… Валя Антипова…
Я не только застыл. Я перестал дышать. Во мне остановилось сердце. Прекратились всякие ощущения.
Я ничего не слышал, не видел и не ощущал, кроме того, что передо мной, как в замедленном кино, с потупленными вниз длинными чёрными трепетными ресницами, мягко волнующимися локонами русых завитых волос, тонкими и испуганно сжатыми губками, робкими и скованными неслышными движениями рук и ног двигалась в воздухе девочка удивительной красоты…
Она плыла в воздухе, как фея, совсем не касаясь досок пола. Её тонкие ручки с ещё более тонкими пальчиками плыли в воздухе по бокам её талии так, будто она пыталась сохранить в своём полёте равновесие…
Её хрупкие остренькие плечики двигались в такт её движению, и я отчётливо видел, как пульсирует у неё на шее голубые ниточки кровеносных сосудов…
Её пышные завитые волосы, украшенные двумя огромными полупрозрачными белыми бантами, невесомо колыхались у неё на головке, на затылке и на спине…
Она плыла и перебирала воздух своими ножками, обутыми в белые туфельки на небольшом каблучке и на её ножках были красивые тонкие ажурные белые носочки-гетры…
Это была Она…
Я её сразу узнал и мой внутренний голос, уже не такой спокойный, хладнокровный и самоуверенный сказал мне тоже самое…
- Это она, - сказал мне мой голос. – Ты узнал её. Ты вместе с ней был поставлен во главе группы детсадовских мальчиков и девочек, когда вас вели из детского сада в школу в первый класс. Помнишь, ты ещё дёргал её за руку, когда она отставала от тебя и спотыкалась на дороге?
Я смутно помнил эту дорогу холодным сентябрьским днём 1 сентября 1960 года, когда мы маленькой колонной шли по главной улице Строителей, а вокруг нас шумели, кричали и чему-то радовались ребята и взрослые.
Тогда я не обратил на эту девочку никакого внимания. Второй раз я увидел её и почувствовал что-то неладное во втором классе, когда она впервые пришла к нам. Теперь она была совсем другой…
Она была Феей…
В полнейшей тишине завуч довела Валю до места у школьной доски и обратилась к нам с короткой речью.
- Вот, дети, - сказала завуч. – Вы знаете Валю Антипову и знаете, почему она пропустила много дней учёбы во втором классе. За время летних каникул она не только догнала вас в учёбе, но и перегнала вас и теперь знает все предметы на «пять». Уверена, что Валя будет примером для многих из вас, поможет вам, а вы, поможете ей вновь окунуться в школьную жизнь и приключения.
- Только помните, - строго добавила завуч. – Валя перенесла тяжёлое заболевание и нуждается в дружеской помощи и участии. Очень надеюсь, что вы не будете обижать её, а наоборот поможете её сердечку справиться со школьной нагрузкой. Поняли меня?
Мы ничего не поняли и не знали о Вале, но все дружно кивнули головой и с любопытством воззрились на робкую красивую девочку, которая сразу же стала вдруг самой красивой девочкой в классе.
Это ощутил и заметил не только я один. Это, наверно, поняли все – и ребята, и девчонки.
Завуч и наша учительница о чём-то стали шушукаться, а Валя вдруг медленно подняла свои длинные пушистые ресницы и взглянула на нас на всех…
У неё оказались чудесные чуть-чуть выпуклые блестящие глаза с карими зрачками и искрой смешинки во взоре. Она чуть-чуть насмешливо и дружелюбно остро взглянула на нас на всех и мы, вернее, я, почувствовали, что она не такая уж робкая и смирная, как кажется…
Завуч и наша учительница подошли к первой парте у учительского стола и попросили ученика уступить своё место Вале. Тот немного замешкался, потом насупился, молча встал и, отвергая предложенное ему другое место, пошёл в дальний конец класса на задние места.
Завуч и учительница перенаправили его и предложили перебраться ко мне. Я не был против этого. Так я обрёл моего школьного друга – Славку.
Валя Антипова, как мне показалось, победно улыбнувшись, грациозно и гибко, поправив сзади юбку школьной формы, легко, как пушинка, села на освободившееся место.
Нам со Славкой хорошо было видна копна её пышных волос, которые вдруг стали светиться на фоне большого школьного окна. Это на улице сквозь дождевые облака выглянуло солнце и весь класс осветился солнечными лучами.
Мы переглянулись со Славкой, и я увидел, что не одинок в своих ощущениях и впечатлениях от этой красивой и совершенно незнакомой девочки-феи.
На перемене парту, где сидела Валя окружили девчонки и стали наперебой спрашивать её о болезни, о том, где и с кем она училась, почему она нас «перегнала» и как собирается жить.
Валя со всеми общалась, всем отвечала, но так, что никто из мальчишек ничего не слышал и не понял.
Кое-кто из ребят попытался переспросить, но на него закричали, зашикали и затопали девчонки. Мы поняли, что в классе появился новый лидер.
Даже Сашка Кузнецов растерялся и не знал, что делать…
Он как-то рассеянно покрутился по классу и с опаской пару раз прошёлся мимо места, где кучковались вокруг Вали девчонки. Было видно, что он что-то пытается придумать, чтобы вернуть к себе внимание, но у него ничего не получалось.
Тогда он вдруг дал по шее своему другу и адъютанту Витьке Ряшину и приказал ему идти за ним в школьный коридор.
Прозвенел звонок и начался второй урок. Снова мы начали знакомиться с новым учителем, новой программой, расписанием уроков. Снова мы стали писать себе в дневники задания на дом, достали учебники и тетрадки, и снова началась наша трудная учебная жизнь.
В короткий перерыв, пока учительница нам что-то рассказывала, я успел набросать на заднем листе своей тетради первый свой рисунок Вали Антиповой.
Я нарисовал её так, как видел со своего места, сзади…
Получилось, что на фоне рамы большого школьного окна, обозначенного на рисунке только лёгкими полупрозрачными штрихами, чётким контуром нарисована спина и талия девочки, одетой в школьное платье-форму. Её плечи украшают воланы белого школьного фартука, а пышные воздушные волосы – большие банты.
Я не рискнул нарисовать лицо Вали в тот момент, когда она, окончательно освоившись и осмелев, стремительно поворачивалась в мою сторону, чтобы пообщаться с кем-то из девчонок. Я не мог уловить её стремительное и живое выражение лица…
Оно, как вспышка, как молния, как лучик света появлялось передо мной и у меня на секунду замирало всё – дыхание, сердцебиение, движения, восприятие…
Я злился на себя за такое ощущение, но ничего не мог с собой поделать. Даже тот, другой или второй во мне молчал и не подавал голоса. Поэтому я сам себе сказал почти вслух: «Спокоен. Я спокоен. Я удивительно спокоен».
Странно, но это помогло, и я действительно успокоился…
Теперь я уверенно нарисовал в локонах причёски только маленькое ушко Вали и овал её щеки и виска.
Рисунок получился удивительно прозрачным. Штрихи и линии простого карандаша вдруг стали объёмными и передо мной на клетчатом листке тетради была и жила девочка Валя, готовая немедленно вдруг обернуться и взглянуть на меня…
Я невольно оробел и толкнул в бок моего нового товарища – соседа по парте. Славка взглянул на мой рисунок и весь как-то немедленно подобрался, расправил плечи и одновременно съёжился в тугую пружину.
- Отдай его мне, - горячо зашептал мне в ухо Славка. – Отдай…
Я пожал плечами и от неожиданности согласился. Славка осторожно вырвал последний листок из моей тетради и бережно вложил мой рисунок в свой учебник.
Он много раз за время оставшихся уроков заглядывал в этот учебник, смотрел на рисунок, сравнивал его с оригиналом и жарко шептал мне в ухо, что я «настоящий художник», что я «нарисовал картинку, которая вот-вот оживёт и Валя на рисунке вот-вот обернётся»…
Я всё больше и больше чувствовал расположение к своему новому товарищу и соседу по парте, но мне было несколько неловко оттого, что он так волновался и нервничал, так часто смотрел на мой рисунок Вали и на неё саму. Чувствовалось, что он запал на эту красивую девочку…
Мне она тоже сразу понравилась, но я почему-то стал сопротивляться этому возникшему во мне волнению и интересу к ней. Поэтому, наверно, я без особого сожаления подарил Славке свой рисунок Вали и теперь со стороны чуть недоумённо смотрел, как он ёрзает и старается уловить момент, когда Валя обернётся в нашу сторону.
Валя Антипова действительно стала чаще оборачиваться в нашу сторону и взглядывать на нас двоих…
Я не знал, на кого она смотрит, - на меня, на Славку или на нас обоих, но мне уже было неприятно, что она нами заинтересовалась.
Мне почему-то стало страшно оттого, что ребята, девчонки и Валя вдруг узнают, что я нарисовал её с пышной воздушной светящейся причёской и подчёркнуто тонкой гибкой талией…
На моём рисунке, хотя Валя была одета в школьное платье-форму, но со спины было понятно, что я изобразил её голой…
Я не нарисовал вертикальную спинку скамейки парты, только её горизонтальную доску-сиденье. Поэтому на рисунке угадывалась не только спина, но и попа девочки. За такое, если это увидят взрослые или моя мама, мне не поздоровится…
Поэтому я постарался напустить на себя вид спокойного, прилежного и внимательного ученика, действительно стал слушать учителей и выходить из класса на переменах. Потом после окончания уроков не стал особо задерживаться, а поспешил домой.
Я хотел всё хорошенько обдумать…
Дома нас с братом ждал праздничный ужин и жаркие расспросы родителей.
Мы рассказали маме, что её букеты цветов были самые красивые, пышные и богатые среди всех, что наша учительница из всех цветов именно её букет унесла с собой домой.
Это была чистая правда, но мама не узнала, что часть цветов из её букета была подарена нашей учительницей девочкам из нашего класса, в том числе и Вале Антиповой.
Папа усиленно расспрашивал нас о том, что говорили и чему учили нас сегодня учителя, но мы совершенно ничего не помнили и несли ему всякую чушь. Папа расстроился, но мама налила ему бокал вина и он смирился.
Папа очень хотел, чтобы его сыновья учились, учились и учились, как он жадно учился перед войной…
Чуткая мама спросила меня, какая из девочек мне сегодня понравилась, но я её не признался ни в чём, потому что сам ещё не понимал, что же произошло сегодня в школе и классе…
Вечером я не стал смотреть передачи по телевизору, а сел за рабочий письменный стол моего брата и, прислушиваясь к разговору родителей и звукам телевизора из большой комнаты, достал свой альбом для рисования.
Я хотел повторить свой рисунок Вали Антиповой, но только цветными карандашами.
У меня ничего не получилось…
Рама большого школьного окна получилась слишком резкой и жёсткой. Не было прозрачности и воздушности стёкол. Фигура девочки получилась с излишне тонкой талией и совершенно без прозрачности еле видных воланов школьного фартука и бантиков в волосах. Сами волосы тоже получились тяжёлыми, коричневыми, а линия щеки и ухо – нарочитыми, грубыми…
Попытка стереть лишнее и неправильное сухой резинкой только испачкала рисунок и нарушила структуру бумаги. В сердцах я вырвал и разорвал в клочья свой рисунок.
Мне стало одновременно плохо и хорошо…
«Что ты молчишь?! – гневно спросил я мысленно свой внутренний голос. – Что же ты скажешь на это?».
Голос во мне ничего не ответил…
Я снова уставился на новый белый лист альбома. Желание нарисовать по памяти Валю Антипову не пропадало.
Я взял красный карандаш и вдруг, повинуясь чему-то непонятному, совершенно бездумно большими буквами написал на листе: «Валя. Я тебя люблю. Давай с тобой дружить».
Я уставился на лист и надпись, ощущая холодный трепет тревоги. Сначала голос во мне, а теперь рука сама по себе написала то, о чём я даже не подозревал ещё секунду назад…
Я смотрел на эти буквы и слова, вчитывался, перечитывал и вновь читал их, смаковал, как смакуют вкусную шоколадную конфету и с каждой секундой понимал, что ко мне пришло что-то такое, чего не было ещё никогда.
Я опять заволновался, Мне стало жарко и внизу живота снова что-то пробудилось. Зашевелилась писка, стала напрягаться, а в виске, потревоженном ударом трубой в деревне, завибрировала жилка.
«Валя. Я тебя люблю. Давай с тобой дружить»…
Я смотрел на эти слова, и во мне поднималась-загоралась жгучая радость.
Я вдруг ощутил себя моим братом, который также загорался каждый раз, когда видел и встречал красивую девушку.
Я тоже влюбился! Я тоже стал взрослым! Я тоже могу теперь думать о ней, мечтать о ней, желать с ней встретиться!
Я теперь всё могу!
Потому что я – влюбился!..
(В этот жгучий и счастливый момент я даже не подозревал, сколько сладких мучений, страданий, приключений, испытаний и радости принесёт мне моя первая настоящая школьная любовь…).