- Кончайте курить! Ваша муза меня задрала, честно говоря. Почему, как творческий человек, так должен быть обязательно полупьяный и ****овитый???
- Гриша, Гриша, не надо грубостей.
- Порядок и отсутствие окурков в сахарнице – только это спасет современную цивилизацию!
- Гриш, мы так, без окурков, превратимся в японцев. Места для загадочной русской души не останется.
Преферанс стало быть по пятницам. А также субботам, воскресеньям и средам. И уже под водку. Гришка сел в сырое кресло и просто замолчал. Что спорить – и не такие лучшие люди спивались или шли на каторгу из-за менее стоящих баб.
Он пах. Не сильно, но заметно для женского чутья. И они его не допускали в святая святых, страну «Любовь и Взаимопонимание». Нет, трах присутствовал и был нередок. Но… Женщина была каждый раз новая. Потом она мило смущалась, просила забыть произошедшее, также просила не подумать о ней чего-нибудь не того и…. Остаться друзьями.
Дружить Гришка умел. Он пек им, непутевым своим подружкам, пирожки и пришивал пуговицы, чинил сапожки. Они причесывали его, жаловались на мужчин. Их мужчины знакомились с ним как с братом, первое время опасаясь, а после привыкая, начинали описывать ему собственные жаркие ночи и дни. Потом измены. Потом разрывы. Потом они уходили и он оставался, постоянный утешатель, вытирал носы, приносил водички и бегал за сигаретами. Они, обсуждая его, говорили: «Он такой хороший. Он такой добрый». Но не любили. Не был он романтичным. Не был непредсказуемым. Почти не пил. Курил мало и только сигареты без фильтра. Бегал на лыжах. И рассказывал бесконечные истории о золоте, как его искать, как он его искал, как находил, как хвалил его Федорыч, как подарил свой спальник. Девицы Федорыча не знали. Золотом считали сережки, и, как существа в чулочках, не понимали лыжи, гири, «Приму».
Сережка купил продукты и красное вино. Интеллигентная его физиономия замерзла (до)и посинела. Ресницы смоклись. «Совсем похож на девчонку».
- Пригласил сегодня одну, классная тётка. Совсем ручная.
- Солома, как ты в них не путаешься?
- Я её обещал научить в преферанс играть.
- Так сегодня понедельник?
- Так что ж? Юрка и Банан согласны.
- Согласны??!! Они заболели?
- Нет, я её с ними познакомил тоже, поэтому и согласны.
- Что, длинноногая?
- Нет, бюст. Во- о- -о-т такой.
- И винца купил для взаимопонимания?
- Исключительно для разгона. Гриш…
Солома задержал дыхание, подкрадываясь к главной просьбе дня. Он ведь уже пообещал ей пирожки…
- Да?
- Испеки чего-нибудь?
- Нет, я пельмени сварю.
Гришка был, что ни говори, не лыком шит. «На моем горбу в рай не въедешь».
«Эх, Гриша. Так как же без пирожков? А, сойдет и так». Энергично убирая в потаенные места разбросанные по комнате шмотки, Солома запихал последний свитер под подушку. Цапнул гитару, станцевал в самой середке, прижимаясь. «После будет видно, а пока полежит на полу у кресла, довольно небрежно».
Гришка читал. Демонстративно – в очках, которых стеснялся и не носил. Стало сумеречно и он зажег лампу над головой. Всегда так: грусть о смерти дня, описанная всеми графоманами на Земле, охватила его. И захотелось пирожков. Скорее всего, Соломина жажда фрайернуться подействовала. Телепатически, так сказать.
«С капустой или с вареньем?».
- Серега, так с чем пирожки сделать?
« Вдохнул-выдохнул». «Есть!!!!» Это очень хороший признак.
- А что? Есть ли выбор у гусар?
- Она хоть не шалава?
- Гриша, так .. и о даме. Очень приличная девица. Несомненно, произведет на тебя впечатление.
- Ты.. тебе ведь она нравится?
- Да, но… я всегда готов уступить другу право первой брачной ночи.
Гришка, да.., Гришка! Не обижайся! Пожалуйста!
Гриш, за слова? Гриш?
- Неприятно видеть как поэт перерастает в свой член.
- Я, может и поэт благодаря ему.
- Надо чувствовать.
- Гриш, это тебя твои бабы совсем замордовали. Наслушаешься про их аборты и ощущаешь, что мы вот-вот вымрем. Авось не оскудеет земля русская.
- Что может собственных Соломов и быстрых разумом питонов российская земля рождать.
- Не уязвлен, попали Ваши стрелы мимо.
Мука и соль, немного дрожжей и сахара, поставить на батарею и ждать. Примять рукой, поставить снова и ждать. Так ждать. Ровные, отмеренные внутренним чувством, кусочки. Каждый в муку, растереть, обначинить и жарить.
Готовить и думать. Там, где тебе никто не мешает. На кухню заходили только взять что-то. В обычные дни. Во времена сабантуев все менялось. Здесь и там стояли сильно курящие девицы с плохими зубами. Басили. Частенько Солома пел для нынченочной феи. Потом утром искал пиво и рассказывал, как она ему отдавалась. Подробно до мелочей. И был без следа романтики и влюбленной дрожи.
Девушка оставалась до утра - пресытившийся Сережка ленился вести их домой.
Первое, что делала каждая очередная – приходила на кухню и пыталась там поубираться или поготовить – завтрак любимому в постель. Что Гришей не позволялось, в его идеальную чистоту с ободранным маникюром!!!
Женщины вели себя с утра всегда одинаково. Не было никакой разницы – разъяренную ли тигрицу, трепетную ли лань, ободранную бесцветную ли, полустарую кошку заманивал Солома с вечера, по утрам они все, не сговариваясь, шли, (как на эшафот), на кухню. «Ночь что ли не удалась». Гришка их не понимал. Пытались свою полезность еще в чём-то продемонстрировать? Сохранить отношения, вооружившись «Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок»? Кто же это сказал? Явно был не мужик.
Всей мебели и было – пара кроватей, разваленных еще до… Нашей эры. Шутники. Диван, два кресла. Классный, новый телик. Не новый видик. Много колонок и магнитофон. Бабинный – дань прошлого века. Одомашненный Григорий притащил в начале зимы ковер – мыл его и сушил с большим упорством, всего- то пару недель, но зато – уют!
Холодильник был в продуктах, чулан в овощах – это тоже все он, Гришка. Прозван был сожителями Юркой, Сережкой и Бананом «Наш Кормитель и Поитель». Банан был, что называется в миру Александр. Прозвище свое объяснял большой любовью к нему дамов ( и не дамов), соотносил его с непередаваемыми и незабываемыми размерами собственного эго. «Вы знаете, ЧТО ЭТО значит?»
Невероятно дружно жили, прославляли везде свое братство и независимость его по причине Гришкиной хозяйственности от женщин. На преферанс, например, прекрасные допускались только посмотреть, поболеть и заласкать победителя.
«Женщина не играет в преферанс по определению».
«Или это не женщина или она не играет в преферанс!»
Были уверены, что навсегда. Хотя всякая идиллия смертна. И очень-очень быстро смертна.
Сережка аккуратно (Пятка-Носок!) сложил сапожищи. Посмотрел на Гришкины и их тоже сложил. Нюханул пирожков и полулёг ждать. Юрка и Банан после работы должны были забрать её…
Низкорослый округлый колобкообразный. В распахнутые двери немного боком и в огромной рыжей куртке…. Неподходящий колорит для явления Прекрасной Дамы. И прекрасной не назвать. Синеватая кожа, под глазами круги. Поплыла и тушь и помада. Шапчонка. Гришка был, что и говорить, разочарован.
Однако юноши вовсю стелились и расстилались. А она милостиво куртищу свою с плеч обронила на руки протянутые. И ногу протянула, чтобы ботинок расшнуровали. И тут Солома рванул, опередил и Банана и Юрка, ножку – цап… И нога-то толстовата в щиколотке. Ведьма никак. Или они ослепли.
К даме было не пробиться. Все коронные истории и все козырные знакомства были вмиг раскрыты. Смех низкий, грубый, простуженный. Голос такой же.
Гриша в кухне чай заваривал. А она вошла. Традиции решила изменить и изначально кулинарные способности проявлять? С сигаретой.
- А тут есть пепельница?
- Запах какой! Пирог?
- Пирожки.
- Сладкие?
Глаза темные. Пожалуй, и хороша.
- Разные.
- А угостят?
- Как удостоитесь.
Усмехнулась и ушла.
Больше встревать не имело смысла. Эти, объевшиеся белены кобели, действительно ее учили играть в преферанс. И уже после третьей раздачи перестали посмеиваться. Или умная? Солома пел. В карты не смотрел. Поэтому прибавлял в гору. Юрасик в карты вроде смотрел, но дама нервировала, поэтому тоже неустанно лез в гору.
- Мизер.
- А ты уверена?
- Не совсем, я бы напополам с раздающим пошла…
- Ну, нет!
На прикупе сидел Банан и провокация не прошла.
В заполночь, после подсчета,(Ну и кто там выиграл? А догадайтесь!), ели пирожки. Гитару Солома перенастраивал в третий раз. Песни посвящал исключительно присутствующим и прекрасным дамам. То есть даме. Которая полуулыбкой соответствовала. Но и Юрку с Бананом не обижала: им улыбалась широко, во все зубы. Кстати, белые и ровные. Рассказала пару колоритных историй «про себя». Небедная биография, как-то уж очень молода для таких историй. В кухню тоже выходила трижды с Соломой. Выбор сделан?
Потом Гришка отвлекся, а вернувшись, даму не увидел. И Солому.
- В спальне?
Полушепотом, слышно ведь!
- А домой пошла! И все пирожки твои хвалила.
- А Солома? Провожать пошел?!
- Да, говорит, надежда последней замерзает.
- Так это два часа в один конец.
- А он, ты полагаешь, вернуться планирует?
Он-то планирует. Что в голове, черт бы их….
…Нынче ночью… Что конкретно было этой сраной ночью? Что конкретно было этой ночью с этой сраной ****ью мной? Вернулась трезвая. Играла в преферанс в одном милом мужском доме. Сережка заманил. Потом провожал и выпендривался. Потом мы поссорились, а я встретила знакомых. А они пригласили меня на чашку чая. Пили водку с пивом, а потом ликер «Амаретто». Это для покорения меня – вот какие мы широкие мужики – но я все равно пошла домой, нажила себе, таким образом, еще парочку неприятелей. А тут Сережка сидит на пороге и сверлит меня взглядом. А он тоже был где-то и пил…
- Я хочу в душ!
- Там холодная вода, почти пять часов утра.
- Я иду в душ
И вот я туда иду, Сережка плетется следом. Что думает, понятно – спина у меня просто дымится от его «светлых мыслей». В душе…. Не помню… Я упала, а он зашел? Или я упала и позвала его, а после он уже зашел? Нес меня на руках и целовал. Высушил мне волосы феном – я настаивала на этом. Пел колыбельную и читал стихи. И не трахнул. Удивительная история. Почему не трахнул? Поправилась? Была пьяна и пахла? Но ведь целовал и помнится, всю… Такой благородный? Что же было этой ночью? Я спиваюсь.
Зато поутру все мои общажные соседки видели, как из моего «дома» выходил главный хер нашей провинции Серега-Солома. Вразвалочку. И друзьям – подругам он скажет, что он меня того: два раза в лесу по дороге, однажды в холодном душе, и потом до утра 345 раз. А в прошлый раз от нас великосветских выходил Стася, тоже вразвалочку и тоже после не менее чем 345 го раза. А у нас, а у нас, а у нас в квартире газ….
… Холодно…. Холодно… Я замерзаю на третьей минуте. Мы с мамой осенью купили здесь жутко теплую по нашим туркестанским меркам куртку. Страшную!!!!!!!!!!!! Я после своего «золотого» года с казино и Володей, после всех своих итальянских ботинок и вышитых чулок, напялила это чудище и преобразилась мигом. Стала я баба местная – широкоспинная рабочая кобыла, пони, если опираться на рост. Ноги замерзают намертво. Как я их еще отрываю от земли. Как я вообще еще просыпаюсь, встаю, иду куда-то. Я пью. Я не помню себя, так у меня получается. Обрывки мелькают, а общая цельная картина мира ускользает. А ведь так никогда не было со мной…
..Когда-то… Мы были такие счастливые. Такие красивые! Да Альберты злые были и еще пара другая злодеев. Но это все оперетта. Бумажно-корабельные страсти. Как я люблю моих девчонок. Я отрезала их, одну в родном куске мира, вторую - совсем запредельно и далеко. Я пишу и звоню. Потом оплачиваю счета и не ем неделями, если вдруг кто-то добрый, обнадеженный моей свежей славой секс - примы не потратится. А.. они все же предо мной робеют, несмотря на куртку. Вот и начальство двери открывает, не дыша, а на его «мерс» пол - города слететься может. А говорили, что он жене не изменяет. Ха-ха, на мне всегда что-нибудь, да и кончится.
Леденею. Не дойду до своего псевдодома. А дойду, так напьюсь. С кем ? А мало ли!
Магазин. Дрожжей купить, пирожков напечь. Как у этого, у Гриши - имитация нормальной жизни. Наемся и лягу спать. Черт с ней, с фигурой...
Уральский Горный Институт и его пяти корпусное общежитие. Да, словами это не описать. Ну и глазами, сразу –то, не увидеть. Этот, апофеоз биения жизненного. Сгусток крови, зависти и фрикций доброты…. Водки, спирта, портвейна, коньяка, ликера, одеколона. В абортах, в изнасилованиях как в шелках. Ну, измены…Измен нет. Все спят вместе. А после с энтузиазмом обсуждают. Новенького, модернового тоже есть: героина, ханки, пластилина, травы. Кокаин, экстази и прочая интеллигентная наркота не «ходит» - денег на нее жалко. Как меня-то сюда занесло, пташечку-таракашечку? Разные могут быть мнения, зависимые от утренней снежной мути за окном. И от вечерней мути. Что пьем, тем и мутим. Захожу и до пятого этажа здороваюсь, согреваю мимические мышцы. Ногами притоптываю еле заметно, попой стараюсь шевелить и не оглядываться в ужасе, что хоть какой, а кусок льда и выпадет. Хм, Гриша, персоной собственной, сигарету слышно за версту. Пирожки.
- Гриша, какая встреча! На ловца обычно зверь и бежит.
- Здрст
- Гриша, знаешь ли, несмотря на более чем недолгое знакомство, неодолимая эксплуататорская мысль не покидает меня.
Удивлен во всем существе. Интересно, что подумал, как я его буду эксплуатировать.
-Пожалуйста, научи меня печь такие пирожки. Это фактически заменитель человеческого счастья. В моем понимании понятия…
Такие глаза. Зеленые. Правда, хороша. И просит изобретательно.
- Я буду самым старательным подмастерьем. Все, что потребуется, буду стругать и крошить. В пыль!!!
- Вот-вот сюда, пойдем.
- Здесь же Наташка жила?
-Да, она моя соседка, только уехала на каникулы домой. Неделю как нет.
- А ты на каком факультете?
- Я в университете, на биологическом учусь.
- Как же тебя к нам принесло?
Как, как! Несло и пронесло! Отсутствие прописки, сволочи-бюррократы, распад СССР. А кто еще помнит, как этот СССР был. Вот жили мы в славном Туркменистане и не чаяли прихода Баши. А Он пришел. И мой длинный язык сразу стал мне мешать. А моя переборчивая независимость мешала мне уехать. А потом я уехала, сама, к маминым родственникам, которые якобы все устроили: перевод в университет и общежитие. На деле же, я тут, без прописки, паспорта, денег, нормальной работы, мужчины, посреди чужого холода. В эпицентре уродливой зимы. Снег. От минус двадцати до тридцати пяти. Ботинки итальянские, на тонкой кожаной подошве.
Да… Пирожки.
Ловкие руки завершали круговорот теста и начинки прямо на сковороде. Гришечка старался. И я ему соответствовала. А почему двум взрослым людям не встретиться и не напечь пирожков? Не трогая прах Фрейда и не преследуя иную сексуальную цель?
«Ах, словоблудие мое меня погубит!»
- Гриша!
Он и смутился и отвлекся. Потом и обжегся. Все стало мешать и затруднять дыханье. «Шла бы ты, со своими пирожками!»
- Гриша!
Марина. Собственной персоной - раз. Со сдвинутыми бровями – два. Меня и не замечает – три. И как я умудряюсь наживать по недругу в час?
… Завитки. Она рыжая. Крашенная, конечно. А все равно, как настоящая. Даже еще лучше! Шелковая, атласная, мармеладная! Мариночка! Три веснушки (или родинки?) около носа…
«Он задыхается и готов меня убить, не меньше. О, да он - ее верный раб. А я, по обыкновению, везде и нагадила и обгадилась.»
- Что ты, Гришенька, ко мне и не заходишь? К чаю пирожки делаем?
- Это Аня теста купила и начинки. Меня попросила ее научить.
- А где это она твои пробовала? Она у нас пятый день живет только!
- Да, нет, больше, Стасик у нее уже два раза ночевал.
«А это прелестное созданье – Вера. Что называется «next door». А я попала в кучу. Дерьма, Эх-ма!»
- Девочки, может за чаем и обсудим мою нравственность. Приглашаю!
- Спасибо.
«Без восторга, но хоть не отказались» Проходим, раздеваемся.
- Аня, а как тебе Солома?
«Я вам, суки! Суки! С кем вы связываетесь!»
- В смысле? Мне – Солома?
«Глаза сделаю такие большие – утонешь в них, коза»
- У вас роман?
- У нас товарищеские отношения.
- А, ну эттти отттношения у Соломы со всеми.
«Мы, значит, фактически, товарищи по несчастью. Солома подлый нас того и после этого ни «гого» и ни «гугу». Шучу всегда. Везде. Та-та.Та-та. И в … Та-та-та-та.»
- Гриша, Наташка все равно уехала, оставайся у меня?
- Нет, я пойду.
- Поздно. Холодно. Печально. Оставайся!
- Да я не хочу у тебя оставаться!
«Впервые вижу, как человека кондрашка хватает от радости непомерной. Маринка, дыши глубже, глаза красивые выпадут!»
- Да, ладно, Гришка, останься, в честь вчерашнего!
Дамы поднялись и вышли.
- Ты очумела! Ты… Зачем сделала это??!!
- Что?
- Кого ты лечишь? Я тебе не идиот!
- Ну, раз ты такой умный. Я тебе рейтинг у нее подняла.
- Я сейчас – враг номер раз тут. И теперь, после моего такого неприкрытого интереса, она тебя вернет. Возвращаться не советую, кстати. Так….
- Да пошла ты!
И он ушел. Не едать мне боле пирожков таких на воле. Горе мне, а я все рифмую….
… Какая…..Какая… Сволочь!!!!! Слабый пирожковый запах затихал. «Трахается тут со всеми…» В поворот вписаться удалось, но за поворотом было еще хуже. Рыжая Марина и некоторые дамы, а также некурящий Шура стояли. Смотрели. Да не по сторонам, а прямо в цель. В него, Григория Коломийцева, год рождения 1972, род занятий: «Студент вечный», ориентации – традиционные.
- Что ты быстро так со всем справился, Гриша?
- Да что ты! Я ее едва знаю, так по случаю столкнулся.
- Да-да, тут многие с ней по случаю сталкиваются.
- И что Солома ее уже к вам водил? И как она там? Стонала?
- …..
Шура ежился, корчился, но промолчать не смог.
- Маринка, по-моему, она - неплохая девчонка.
- А ты проверь, а то только ты и не будешь знать наверняка.
Гришка стонал. Про себя. Дотронуться бы. Такая красивая. Золотая моя девочка. Я бы целовал твои ладошки. Набрать воздуха. Все будет, как ты хочешь.
- ****ь она, я это сразу понял.
- Гриш, подбей мне сапог, а?
- Конечно, Марина, я мигом.
Маринка и дамы ушли, точнее Маринка ушла, а остальные утянулись за ней, шлейфом.
Шура головой крутил.
- Что тут у вас? Давно не был, все нити потерял.
-Да, народ волнуется. Интеллектуальная элита в напряге – Анька тут всех взбаламутила.
- Что, она спит со всеми? Кого это удивляет?
- Да спит, но мне нравится все равно. Попрошу закрыть тему. А Солома что?
- Ушел ее провожать вчера, вернулся утром, сказал, родинки на спине прикольные.
- А я не верю, что она с ним.
- А ты не верь. Она, несомненно, новое воплощение девы Марии. Умудренная опытом и с лесбийскими наклонностями.
- Тебе то она что уже сделала? Не дала?
- Отстань, дай лучше … для сапог. Эти… Ну…
Сижу, смотрю в окно. Лекция. Ничего не слышу. Надо уйти. Городская администрация работает до двух, иду пешком, потому как денег нет. А это сорок минут. Не пойду – здесь тепло.
У толстой-претолстой, обитой ватой-войлоком двери стоял человек. Дубленка –класс. И даже запах туалетной воды не замерзал.
- Почему Вас не было на работе? За что только Вам платят деньги?
- Макс, можешь не выделываться, мне было холодно и у меня была интереснейшая лекция по.... Эволюции человека.
- Мне все равно, я тебя увольняю.
- Так вот, стою я на панели – эволюцию человека учу: до чего же человек человеку вредное существо. И... Работу я все равно прогуляла, какие будут предложения?
Среди зимы. В самое замерзшее и затихшее нутро. Почти коньяк. Почти моей страны. Господи-господи... что такое, что... что со мной.
Кафельная стена накренилась и заползла на свернутый вправо кран. Сашка бросился вперед и подхватил упавшего. Упавшую. Ее.
Мне так муторно и плохо. Вырвать бы. Говорила мне мама – не пей на голодный желудок. Слава.....
Сотрясаясь от рвотных спазмов, она пыталась его благодарить. Он не мог ей ответить, и даже не слышал слов. Только ее руку – ледяную и дрожащую – чувствовал в своей руке и мокрые волосы.
Что я делаю? Порчу человеку жизнь.
- Я беременна, Саша, и собираюсь сделать аборт. Надо было лучше предохраняться и поменьше трахаться. Спасибо, Саша, дальше я сама как-нибудь.
Рука выскользнула. Так и не согрел. Не уходи!
«Дорогие Горняки! Приближается восьмое марта! И народ собирается в поход. Кто хочет присоединится - обращайтесь клуб «Альпинист» или к Виктору Пестрикову – 5-ое общежитие, комната 61»
Смайлик, смайлик и солнышко. Надо обязательно обратиться.
- И куда же мы идем?
- Меня пригласили на свадьбу.
- А как же я? Сережка, не уходи, а? Пожалыйста, дарагой человек....
- Хочешь со мной?
- Да-да, всегда всегда!
- Не прыгай, порвешь, отстань, я сказал.
- А там кормят?
- Обещали
- Ты в этом пойдешь?
- А что? Мне не идет?
- Это - студенческая свадьба, мы нищие и молодые, а не старые мажоровые херы, которым ты виагру заменяешь в этом платье.
- А я все равно пойду так.
- Тебе всегда надо выпятить себя во всех смыслах.
- Сережа, я...
- Идем уже, ненавижу опаздывать, хватить, у тебя столько волос нет, сколько ты их расчесываешь!
В холле четвертого общежития была полная илюминация. То есть все-все разбитые лампочки вывернули и ввернули новые, а также штук пять или шесть новогодних елочных огней – для более праздничного и прелестного колориту. Столы стояли буквой «П». Ура, еда и алкоголь! Впервые за два последних дня.
Невеста в белом ( уже выпила, чтобы не стать ненароком Льдинкой) и жених в сером костюме и в красном коротком галстуке ( на резинке?) светились щастьем и были полны уверенности, что жизнь их пройдет уж как нибудь не хуже, чем у других.
Еда и алкоголь! Первое закончилось, но второго было вдоволь. Что ж , неполезные калории, видел бы меня мой тренер, удавился бы. И кто со мною на брудершафт?
Похорошело. Брудершафты – великое изобретение человека.
Молодцы! Пятерка! На платье обернулись все. Все-все-все. Я – самая –самая-самая!
Группа из трех человек. Не обернулись. Даже украдкой.
Логово врага.
Монументально рыжая Марина стояла, положив руку на плечо и даже слегка приобняв это самое плечо, интимно сопя прямиком в эротически чувствительные уши моего молодого человека, Сережи Соломы Младшего ( легенды утверждают , что был почти такой же лет 8 назад). Рядом стоял Гриша и на нем не было лица. Глаза его не хотели видеть. И дышать он забывал.
Мое место – рядом с ним. И я туда иду. Медленно. Собирая всех, до кого могу дотянуться своей бедой и своим платьем . И декольте. Я прибываю. Белая королева. Прекрасная дама. И даже гда-то Настасья Филиповна. За мною свита. Я готова к греху.
- Оооо, какие люди! Сколько лет, сколько зим! Мариночка, потрясающе выглядишь! Скажи мне , чем ты волосы красишь – такой необыкновенный цвет, яркий...
- По моему, праздник только начался, а некоторые уже вышли на окололунную орбиту.
Гриша, принеси мне пирог. Сережка, пойдем танцевать?
- Вообще-то, мы на минутку, и уже собирались уходить.
- Да, и я не догадывался об этом и поэтому иду танцевать с Мариной. Вопросы есть у ВАС? Ты что-то еще хотела?
- Нет, я очень устала сегодня и наверное зря пришла. Практически никого тут не знаю.
- Ну это тебе не промешало выпить за их здоровье.
- Да и им не помешало, хоть выпито немало было, и закусь жидкою была...
- Поэтессссссса
Змеи шипят. А люди не должны так. Холодно. Ночь и тихо. И холодно. На хрена я в этом платье. Одела бы свитер и было бы в кайф.
Шаги. Маньяк! Господи! Бежит! Нет, он! Передумал и идет за мной....
Ха-ха-ха-ха-ха-ха, дубленка у жениха была много повидавшая в отличии от костюма, серого, который ничего не видел в этой жизни, так как лежал где-то на почетном месте в самом большом чемодане на самом большом шкафу. Часа ждал своего. И дождался! Морда жениха была глупая и...
Нормальное у него лицо. Абсолютно. Он просто никогда не видел таких ****ей как ты. Не живал в столицах и не строил из себя высшего человека. Которому в данный момент нечего есть. Несмотря на платье.
- Что-то случилось? Я забыла шапку?
- Нет, можно я вас провожу?
- Вернитесь сечас же, ваша жена наверное уже больницы обзванивает. Что же вы так, как же можно быть таким безответственным? Вы же взрослый порядочный человек!
Порядочный негодяй ты – побежал за первой же полуголой бабой, за три часа соскучился уже по холостой жизни.
- А можно я завтра к т.ебе .. Вам ... приду?
Убирайся!!!!!!!! Ненавижу!!!!!!!
За что я его так. Совсеам он и ни причем. Буря эмоциональная имела другого адресата и разразилась зря. Заснуть бы....
Синяя краска не идет моему жилью. Свет какой убогий! И нет сигарет.
Она сидела на корточкая у темного окна в углу, между синей стеной и просто стеной. Дверь в общую кухню прикрывала ее с третьей стороны. Как в домике из диванных подушек, только подушки были зелеными с черными вкрапинами похожими на малахит. Неожиданно он ее увидел. А шел просто попить водички. Или, набрать в чайник. И где чайник, и зачем идти на другой конец коридора, если вода у тебя прямо напротив – в туалетной комнате. Потому как хотел увидеть. Что? А дверь, ее дверь, может и услышать чего, кашель например или плач.... Что ж она ерзает все время - не ее поза – скручивает ночную сорочку. Бессоница, наверное. А может тошнит, она ведь беременная. Ух ты, да это вечернее платье. Откуда такое? Ну почему сидит в нем ночью, одна?
- Яблоко хочешь?
- Хочешь пошутить « а нету»?
- Какие шутки в праздничную ночь! Сейчас принесу....
Бежать бегом быстро. Яблока захотелось ... Ева...
Бежать бегом быстро. Уйдет? Нет, не успеет, я ее перехвачу у комнаты. Быстрее.
Ух...
- А почему ночь-то праздничная?
- Счастливые часов не наблюдают. Уже как четыре часа 23 февраля.
- А, и все защитники отечества празднуют. Вот мне и странно было, что пусто, никто не слоняется.
Протянула руку и забрала яблоко. Пальцы, ладонь и запястье. Она такая маленькая!
Двое у окна. Она и он. Уверенная ночная амазонка и Студент. Очки только не на носу, а в кармане брюк. Один против другого. Стоят и смотрят. Ночь. Дальше все не так как в романах – холодно, грязь, тусклый может утренний, а скорее еще полуночной свет, все кажутся старше и старее. Они грызут яблоки. Она стукнула его яблоко своим. «Будем!» Тост прямо подходящий к проблеме: как мы будем, кем мы будем. Он засиял.
- Я наверное пойду спать – мне завтра и работать и учиться. Спасибо большое за яблоко.
- А приходите еще – у меня есть даже блинчики на завтрак!
- Александер, вы буржуй. Вас, Шура, народ не пробовал раскулачить? И откуда такие непомерные средства в наше непростое время?
- А я подрабатываю, у нас вся семья по камню работает, все что есть, малахиты, турмалины, делаем всякие фигурки, украшения.
- Ювелир?
- Что-то вроде,...
- А я люблю персти с огромными камнями.
Может теперь уйдет? Чувствую себя отвратительно, глядя как он радуется и верит, и надеется. Хороший все таки мальчик. Как бы сказала любимая мама « а нам такие даром не нужны, зачем нам хорошие-то, нам только гадов подавай». Погрустнел. Вот, нечего радоваться, мы звери опасные, Львы, как никак.
- Я ведь Лев, и Тигр. А мы все любим большое, дорогое, чтобы соседи от зависти погибли.
- И я – Лев и Тигр. А когда у тебя день рождения?
- 16 августа, только не говори, что и у тебя, а то попрошу документы показать!
- Я сейчас....
Вприпрыжку бежать по коридору. "Не уходи!!!"
Уйди, нет, дождись, зевни, скажи "Ааааа" и "Покедова"...
Что только было в этой комнате, ушло. Остался человек без души. Один штука. Кровать с панцирной сеткой и тумбочка. Яркий синий торшер, покрытый кружевной накидкой, уже унесли. Его Гришка успел починить и только вчера принес.
Две последнии недели агонии он метался по городу и университету, был показанно весел и каждый день ходил то в кино, то на концерт. Билеты покупал он, брал подружек Маринкиных с собой, чтобы только места не осталось для разговора. А вечером исчезал грузить вагоны. Только чтобы не сказала ничего, чтобы не успела. Когда же утром, истерзанный холодом и ящиками, он возвращался, то варил Маринке какао и оставлял деньги на проезд и завтрак, будил ее и самым радостным голосом собщал "Пора идти учится!" и моментально заваливался спать и как-бы засыпал. Даже похрапывал для достоверности и впитывал сквозь щелочки глаз Ее. Как она подтянулась, а потом опустила глаза. Вот уже одевает перчатки, такие модные, лаковые, скрипучие. Ватный приглушенный дверью голос.
- Серега, я уже готова, пойдем быстрее
- А что это такое вкусное ты ешь,
- Фу! Гад, ты же всю мою булочку сожрал!
- Я отработаю.
Накануне вечером к нему подошел Сашка. Было так неудобно, что он не мог дыхнуть. А Сашка и не дышал и не пытался. Памятник мольбе.
- Знаешь, она беременна и у нее денег на аборт нет. Передай ей пожалуйста. Я не могу. Я уже трижды хотел. Я не могу. Скажи, что отдавать не надо. Скажи, что хорошим людям надо помогать. Просто подсунь в сумку!
- Сам вот и подсунь!
- Я не могу! Я деревенею. Помоги. Помоги мне. Не могу смотреть, как она мучается. Она уже кольцо продала!
- А ты ребеночка-то и усынови. Шура, сам знаешь, я с Маринкой, а они – враги.
Сашка сунул деньги ему в ковшик ладони над сигаретой и глаза его были полны.
- Нет
Сашка развернулся и убежал.
- Привет.
- Что ж, неожиданно, но тем более приятно. Чая нет, только душица. И сахара нет, зато всякими байками могу побаловать. Меня уволили и пообещали, что я буду на большой дороге стоять, знаешь, у въезда в город. Вот там мое место и есть.
- Я пришел с миссией.
- Провозгласить меня врагом рода человеческого общежития номер 5?
- Не столь кардинально. Меня Саша попросил передать тебе деньги на аборт. Я и не знал, что ты у нас собираешься... ой точнее, не собираешься стать матерью.
Даже посерела. Никогда бы не подумал, что дети могут быть ей важны. И слезы в глазах. Может действительно, не надо тут никакого аборта, Сашка малыша усыновит, эта бросит пить и заживут они славно, в малахитовых горах.
Господи, бедный мальчик. Прости меня, я никогда не буду больше. Что же я в своей злобе и тоске делаю!
- Гриша, я думаю ты знаешь, но все равно хочу тебе сказать: Маринка спит с Соломой, все знают и смеются. Я понимаю тебя, но ты должен взять себя в руки, и может быть ситуация повернется в твою сторону.
- Марина – моя девушка, а с Сережей они учаться в одной группе.
- Тогда пока.
Зачем же прощения просила и обещание дала. И тут же Гришку по щекам отхлестала. И по правой и по левой. Пойду в поход. К Пестрикову, в комнату 61.
- Понимаешь, мы идем с ночевкой. А у тебя палатки нет. Спальника нет. Ты замерзнешь, а мне отвечать за тебя.
- Витенька! Ну неужели никто из твоих альпинистов не приютит такую девушку в своем спальнике на одну то ночь??!!
- У меня двойной спальник.
- Спасибо Макс! Вот видишь и все легко решилось. Записывай меня!
Два свитера, носки, еще носки и майка. Зашить дыру на джинсах. Сухари и повидло. Воды не надо - есть снег.
Десять минут назад слова рассыпались в полупустой комнате. Тумбочка и торшер уже переехали, только кровать и матрас еще оставались тут да занавеси из клеенчатой ткани ( можно мыть и перекрашивать).
- А поход? Я уже билеты на электричку купил
- Гриша. Я не могу. Я давно хотела это тебе сказатть, но все суета и суета. Сережа тоже хотел с тобой поговорить, ему вообще неудобно, вы ведь друзья.
Мой друг Сережа. Как же так! Марина вздергивала голову и рыжая грива подпрыгивала. Казалось, что она фыркает по кошачьи на каждое слово. И губы ее сжатые, бледные, почти не шевелились, когда она говорила все эти слова, которые были не нужны. Только она вступила на порог, а он уже понял, что сегодня. Его жизнь закончилась сегодня.
- А я книжку эту прочитал, могу тебе ее одолжть на пару дней.
- Ой, спасибо, по книжкам я скучаю
- А что это за цветы,
- Орхидеи, Аньке Виталик приволок, на 8-ое марта.
- А где сама Анька?
- Уходит в поход, в Каменск-Уральский, на скалы.
Шесть часов утра и первая электричка. Максик, широко улыбаясь, сообщил, что нам он взял отдельную палатку. Твою мать. Чтобы отсохло у вас у всех все там навсегда! Наплевать. Засну и пошел он в синую даль.
А красиво, хоть и серым бело. Нет тут двуногим варварам места. Лед на ветках наклоняет их к земле. И ни души. Только высоко какая-то птица (не даром Брауде зачет мне не поставил – не знаю я птичек). Сказки сразу вспоминаешь и песнь Сольвейг, вскрики флейты, холодная страсть. Кому я могу это рассказать? И как я могу прикинуться, что я об этом не думаю? А думаю скажем о том, какие замечательные бицепсы у Виталика. Или вспоминаю, выключила ли я утюг. Черт, не выключила я утюг. Надеюсь, Наташка проснется, когда подстилка прогорит. Этот запах даже такую ленивицу и соню должен ну хотя бы приподнять с кровати. На фига я поперлась в этот поход. Очень ведь холодно. И все мне ясно дают понять, что я не их компании, а сама по себе. Девушка-мишень. Человек.
Станция Каменск-Уральского была похожа на Челябинскую и Миасскую. А все они были маленькими такими вокзальчиками немецких захолустий. У русского человека страсть к порядку неудолетвореннная. Поэтому немцев, хоть и ссорились с ними, любят. Немец – надежно. Надежда. То чего нам не хватает.
Два лыжника бежали вдоль реки к спуску, большие рюкзаки и черные ватники, просто два ворона. Если пересечь реку по льду, можно успеть попасть на стоянку до темноты. Если только они пошли на стоянку, а не поменяли план в процессе и не свернули куда, не знаю куда. Лыжник потолще не слышал ничего, и второму, потоньше и повыше, пришлось схватить его за рукав, чтобы он увидел это место. Идеальное место для переправы – толстый лед, ровный, ни одной полыньи и слой нетронутого, жесткого, замерзшего снега. Когда они спустились на лед, тонкий пошел первым и оборачивался на плотного, чтобы тот не отставал и не приближался. Не мог поверить, что тот понял его краткую речь. Река быстро закончилась и они вступили в лес. Тропы в этом месте не было и они пошли напролом, без лыж. Совсем немного и впереди дым. Первая стоянка у куличевских шахт. Все тунеядцы туристы и искатели ее знают: большая круглая площадка, с трех сторон лес, а потом родник и скала-пропасть над рекой. Альпинисты эту скалу просто обожают – отвесная, как будто специально для их удовольствия здесь поставленная. В теплые весенние дни не менее трех паучков на веревочках тут висит. Но до теплых весенний дней еще дожить надо. Еще тут полукривая и очень старая сосна, крона которой вместо правильного конуса расшербленна на три – картинка в природоведении – сосна в лесу и на равнине.
И дух. Дух захватывает. Мороз и тишина или летний соленый травный вкус, вроде и не далеко до первого жилья (поэтому и зверье здесь не ходит), а благодать.
Костер был только один – значит только наши сегодня на стоянке. Четыре палатки, одна стоит особняком, красная, полукруглая, настоящее снаряжении, не советское веревочное привязное. Такая и в метель и в дождь надежно укроет. Макс. Что это он тут? С любителями он не ходит. А для скалолазанья еще не сезон.
Молния красивой палатки разомкнулась и сначала лохматая знакомая голова, а потом и рыжая бесформенная куртка выкатились наружу. Ай да Макс!
Саша побелел и опустил рюкзак на снег. Не смог ничего сказать и посмотреть в ТУ сторону. Стыдно то как, заныло в животе и лицо заболело, натянулась замерзшая кожа и шерсть, чуть оттаявшая от дыхания и дыма, запахла неуютно.
Сашка! Как замечательно! И только он и нужен.
- Сашка! У тебя палатка есть? А спальник у тебя есть? А ты со мной будешь спать? А то мне не удобно Макса стеснять. Сашка. Не молчи. Я не храплю, только чихаю, у меня аллергия на шерсть, особенно мокрую. И у меня есть одеяло из верблюда – колючее, но теплое. Сааашка!
Выдохнуть и остановить время. Вдохнуть и взять за руку.
- Сашка. Давай палатку ставить, я умею, у меня дома такая же была, зелененькая. Таак ты со мною спать будешь или нет?
- Я могу с Гришей вместе , если тебе неудобно.
- Везде одни меньшинства. Я не хочу чтобы ты с Гришей, я хочу чтобы ты со мной. Понятно?
- Я буду спать у костра.
- И отморозишь себе яйца, потом я их на кафедру отнесу и заспиртую – григорианские человеческие отмороженные, экспонат такой-то. Григорий, ты нам не помешаешь, и даже если ты храпишь, в чем я фактически не сомневаюсь, все равно ты у нас желанный гость. Саш, а ничего что я местами в твоей палатке распоряжаюсь? И вообще. Почему еще никто картошку не чистиит? Вы чем закусывать будете? Чистым морозным воздухом? Девочки, быстренько!
- Перестань щекотиться, ты Гришку разбудишь..
- Ты зачем наврала про аборт?
- Чтобы ты отстал от меня. А теперь хочу чтобы пристал, наоборот. Не боишься? Тебя Макс обязательно побьет. А я тебе повяжу свой платок на кровавые раны ну и в спальнике потащу тебя с поля боя. Может километра три протащу. Потом придется бросить – больно тяжелый.
- Гришка, между прочим, все подслушивает, завтра всем расскажет
- Гришка ничего не слышит, но с удовольствием вас бы придушил – спать мешаете!
Еще двадцать минут беспрерывного хихиканья и возни. И опять хихиканья. Такие знакомые звуки, как нечленораздельное "це" требующее срочно логопеда. Врача! Пожарных! Они подходят друг другу – оба совершенные идиоты.
- Ты теплый, я об тебя ноги буду греть..... Идем курить?
- Да я вообще то не курю....
- Шура, я у тебя последние два месяца сигареты стреляла.
- Я их для тебя и покупал
- Тогда курить не пойдем, а с завтра я брошу.
- Зачем, мне не мешает....
Утром она принципиально чистила зубы и пила чай. И похмелья не было у нее одной, и у Шуры, который и не ел даже. Все кто смотрел в их сторону, хмурились. Гришка чистил ботинки. Себе, ей и Шуре. Шура складывал палатку.
- Витек, ты прогноз слышал? Похолодание и осадки. Надо бы сматываться отсюда.
- Ээй, орда, доедаем и до дому геть.
Муравейник. Только муравьи жирные и неуклюжие, каждый со своим баулом и бегают по-тараканьи "где мой ножик" и "кто видел мою чашку, такую синенькую, эмалированную". Но совсем недолго и вот, черные пятна на снегу поредели и сбежались в пятнадцать рюкзаков разной надутости. Длинная цепочка заскользила к лесу.
- Господи, как же ты сюда дошла то? Ты же вообще на лыжах не стоишь.
- Все повеселились, не сомневайся.
- Гришка, иди вперед , мы вас догоним потом.
- Ой блин. Я забыл веревку.
- фиг с ней. Я куплю тебе новую.
- Нет, это очень хорошая веревка вощенная и крепкая.
- Хорошо, мы тебя подождем.
- Не надо. Вы и так до послезавтра будете на станцию идти. 25 километров – это вам не шуточки.
- Давай, только мухой. Не знаешь какой народ сейчас по лесу шатаеся.
Прошло два часа. Лыжи и рыжая куртка вроде бы помирились и поковыляли ровнее. Все-все –все уже давно пили чай на станции.
- Саш, Гришка должен был уже вернуться.
- Да он пока веревку свою не найдет, не вернется.
- А что это он такой обсессивный?
- Его Маринка бросила и официально к Соломе переехала.
- Саша, идем туда быстрее, Саша!
- Зачем это. Мы назад не успеем!
- Веревка! Веревка! Сашенька, ну пожалуйста. Поторопись!
Последние километры она бежала без лыж и падала постоянно. Рюкзаки они бросили еще в начале. Пятый час по-полудни – почти полная тьма в уральских горах весной. На реке они упали вместе и Сашкина лыжа сломалась. Потом лес. Потом поляна. И проклятая равнинная сосна. На нижнем уродливом конусе висел мешок.
"
- Гриша! Сашка, лезь быстрее – пили веревку, Сашенька быстрее!
Медленный, будто спящий Шура закрыв глаза, причитал
- Поздно, Анечка, поздно....
- Лезь!
Толстый ствол с обрубленными сучками ( проклятые ленивые туристы!) не поддавался. Шура трижды соскальзывал вниз. А потом смог. Лег на нижнюю ветвь и полез, мокрым животом елозя по змеиному. На ощупь это была отличная веревка, прорезиненная, толстая, как у парашюта и туго натянутая. Просто парашют запутался в ветвях и летчик обрубит веревки и пойдет дальше. Он пилил ее своим карманным ножом, которым любил обстругивать щепочки, а она уже только тихо скулила внизу. " О, Господи, Гриша, Гришенька".
Из ватника, "не трогай!! Ему не холодно уже" он соорудил волокушу и они по очереди то тянули то толкали ее. Шура пытался тянуть быстрее, чтобы чуть легче было ей. А она была похожа на смерть – синеватая кожа и черные провалы глаз. Ночь, как и обещали была морозная, но снега и ветра не было почти. Да и мороза они не чувствовали.
"Твари, безбожные твари!" Милиционер только приоткрыл ее туркестанский паспорт и забыл немедля про холодного Гришу и запричитал, заохал: "А где прописка? Непорядок, а как у вас с трудоустройством?".
Сашка вытащил все деньги. Она достала из-за пазухи кольцо. Мент наконец закрыл рот и стал писать.
- Коломиец Григорий Александрович, 1972 года рождения.
- Коломийцев
- Студент Горного Института, отделении геологии.
- Причина смерти.....
И всегда наступает утро. И все оживает.