Завтра Россия осознает, что ушёл ГЕНИЙ.
Великим русским поэтом его называл Евтушенко.
Сегодня ему должны были вручить премию. Всероссийскую. Вернее, не ему – автору хорошего критического разбора о НЁМ. Мы все ещё удивились, что не пришел. А он умер. О чём узнали через час!
Поэты, если есть у вас капля уважения, встаньте: умер ПОЭТ РУСИ!
«Так положено на Руси…»
Автор: Михаил Анищенко (село Шелехметь, Самарская область)
***
А ещё золотое колечко — носи!
В. Боков
Вот избушка.
Лес да кукушка.
Хлам наворочен
Возле обочин.
Ну а если на небе луна,
Падают звёзды
Справа и слева,
Появляется тут же она,
Королева.
Она дует в пастушью дудку,
Открывает собачью будку.
Улыбается мне: «Вассал,
Что ты нового написал?»
А потом говорит: «Да, да,
Снова та же с тобой беда».
И даёт мне ошейник – носи.
Так положено на Руси.
***
И я начинал понимать напоследок,
Как любит солома лобзанье огня.
Любовь, как деление раковых клеток,
Во мне умножалась, съедая меня.
Вот так наступала пора для признанья,
Что жизнь, как и прежде, скудна и сера,
Что я марширую по плацу незнанья
Всё в той же потешной шеренге Петра.
Ветер
Один, на рассвете, с тоскою ворон,
Беснуется ветер на сорок сторон.
Играет ладами кромешной тоски
Над долгими льдами кричащей реки.
Ломает суставы промокших лесов,
Сметает заставы уснувших богов,
Беснуется узник над крышей тюрьмы,
Где шариком в лузе качаемся мы.
Срывает одежды, бросает в гробы
Осколки надежды, обрывки судьбы;
Уносит, что было, потёмки и рань,
Вселенское быдло, да богову срань.
Он мстит и карает, клянётся в любви,
И лёд отрывает, как тромбы в крови.
И вновь, без вопросов, как боль или стон,
Двенадцать матросов идут за Христом.
***
Вечером квасу спросила,
Лук полила на окне…
Всё напоследок простила
Родине, Богу и мне.
Так и остыла под пледом.
Господи, что тут сказать!?
Завтра с поддатым соседом
Буду я доски стругать.
Буду я стыть у овина,
Возле кнутов и подпруг.
Будет всю ночь домовина
Пахнуть, как скошенный луг.
Тесно, но ширится память,
Колется, словно жнивьё.
Мне теперь падать и падать
В бездну прощенья её.
Кладбище, гроб да могила,
Грустный помин при луне…
Всё напоследок простила
Родине, Богу и мне.
Овод
Автор: Михаил Анищенко (село Шелехметь, Самарская область)
Берёг ли честь я смолоду,
Сгорал ли, как звезда…
Но жить подобно Оводу
Хотелось мне всегда.
Безумно и отчаянно,
Пустив страну на дно,
Мы прокляли Корчагина,
Прославили Махно.
Душа ли стала плоскою,
Но впали мы во грех,
И славу краснодонскую
Сменили «Руки вверх!»
Медведь, не знавший голода,
Смотри через очки:
На смену русским оводам
Приходят собчаки.
Вороны чистят пёрышки,
Обман вершит стежки.
Ликуют перевёртыши,
Но сохнут корешки.
О, нет! Я не воинствую,
Не злюсь, как атеист.
Я постигаю истину,
И я душою чист.
Томлюсь духовной жаждою,
Смотрю в глаза людей…
Господь ведь любит каждого,
Но каждого сильней!
И на крыльце из золота,
Держа в руке мацу,
Христос читает «Овода»
Небесному Отцу.
И мир земной качается,
И тихо плачет Мать…
И слепоту Корчагина
Грешно нам проклинать.
Бездна Блейка
Вольные переводы
1. Религия
Я вернулся на родину детской любви,
И глазам был поверить не в силах.
Там стоял ослепительный храм на крови,
Там стояли кресты на могилах.
Я увидел лишь сумрак и дым впереди,
И не знал, сколько это продлится.
Всюду были таблички: «Не смей!», «Не входи!»,
Всюду были погасшие лица.
Там на троне сидел торжествующий князь,
В поднебесной короне и в гриме.
Там стихи мои были затоптаны в грязь,
И стоял я, убитый, над ними.
2. Маленький бродяга
Матушка, в церкви темно, как на дне.
Может быть, истина только в вине?
Может быть, матушка, только в пивной
Будет хоть кто-то считаться со мной?
Ходит священник неслышно, как вор.
Не похмеляет церковный кагор.
Надо бы бочку вина на алтарь,
Чтобы нам маем казался февраль.
Пить бы вино под святые псалмы
После помоек, тюрьмы и сумы.
Свечи – погасли. Иконы – слепы.
Пейте, бродяги! Пляшите, попы!
Бог возликует от пляски такой
И распрощается с вечной тоской.
Спустится к нам он, как солнце во мгле,
Реки вина потекут по земле.
То-то бродяги его окружат,
Медные кружки во тьме задрожат.
Выпьет Господь два стакана до дна,
«Где же, – он скажет, – мой брат, Сатана?
3. Лондон
Нет у меня ни меча, ни щита.
Темза кричит, как открытая рана.
Господи, ты ли моя нищета,
Тлен и разруха, тюрьма и охрана?
Кто ты? О, Боже! Бездельник? Злодей?
Как же ты выдумал эти законы?
Сто миллионов пропавших людей
Пылью легли на святые иконы.
Нет нам надежды, и нет нам любви.
Бросил давно Ты и лейку, и сито.
Не от того ли, в невинной крови
Царства купаются, как лейкоциты?
Девочка плачет и мальчик кричит,
Словно их режут железные пилы…
Страшно мне, Господи, слышать в ночи,
Как торжествуют Твои педофилы.
Что же Ты мечешься, тучи клубя,
Что же пророки молчат и предтечи?
Боже! За всё, что идёт от Тебя,
Ты мне ответишь при первой же встрече!
4. Дитя
Звёзды плакали во мгле.
Я родился на Земле.
Как начало всех начал,
Я в руках отца кричал.
Я и в теле, и в дому
Видел тёмную тюрьму;
И, скрывая злой оскал,
Груди матери кусал.
5. Древо яда
Это забытая пошлая повесть.
Друг разошёлся в ночи, словно совесть.
Бил меня друг ни за что, ни про что.
Я не посмел даже крикнуть: «Почто?»
Только под утро сказал: «Уходи!
Ты распахал мне равнину в груди!»
Друг улыбнулся. Свечу погасил.
Я же слезами поля оросил.
Сколько я плакал тогда и потом,
Трудно сказать мне. Но дело не в том.
Боль моя древом чудесным взошла –
Выше любого вселенского зла.
К дереву друг мой пробрался тайком.
Плод в его горле застрял, словно ком.
Мёртвым нашли его утром в саду.
Я вспоминаю об этом в аду.
6. Заблудший сын
Все игрушки свои исковеркав,
От грядущего пятясь, как рак,
Я не верил в лукавую церковь.
Верил Богу. Но как-то не так.
Говорил я ему: «Святый Отче,
Здесь попы и молитвы не те!
Почему Ты молчишь, словно прочерк
Между дат на могильной плите?»
Но однажды священник случайно
Краем уха услышал меня;
И предстала великая тайна
Перед взором прохожего дня.
Зря просил я: «Не надо! Не надо!»,
Поп кричал, прерывая обряд:
«Этот мальчик – исчадие ада,
В нём отборные бесы сидят!»
Я заплакал в пределе кромешном,
Под ногами слезами звеня.
Но и мама, и папа поспешно
Отходили уже от меня.
И костёр разгорался всё злее,
Заглушая мой гибельный стон…
Ну и что, тебе стало теплее,
В ту холодную ночь, Альбион?
7. К Фирце
Вот и кончилось лето. Аминь.
Горизонт, как утопленник, синь.
Гол мой садик в конце октября.
Что мне, жено, теперь до тебя?
Да, конечно, я помню: в саду
Нас водил на цепочке Господь…
Я в тебе побывал, как в аду,
И теперь моя проклята плоть!
И теперь мы с тобой на Земле
Спим на сломанном божьем крыле,
И туманное слово «судьба»
Понимаем уже по губам.
И опять та же самая плоть…
Что мне делать-поделать, Господь?
Только в небо смотрю я, скорбя.
«Что мне, жено, теперь до тебя?
Перевод Михаила Анищенко
РОДИНЕ
Автор: Михаил Анищенко
Я ступаю по тонкому льду
Над твоею холодной водою.
Только чувствую — эту беду
Не утянешь на дно за собою.
Впереди — беспросветная ночь,
За спиною — полоска разлада.
Дорогая, хорошая! Прочь!
Ничего от тебя мне не надо!
Я прощаюсь с твоей красотой,
С незадачей твоей избяною…
Я не знаю, что стало с тобой,
Ты не знаешь, что будет со мною.
Мне теперь — что назад, что вперед,
Спотыкаться, скользить и кружиться…
Но на веру твою, как на лёд,
Я уже не могу положиться.
Оглянусь — ты стоишь у плетня,
Ожидая, что всё-таки струшу…
И жалеешь, и любишь меня,
Как свою уходящую душу.