Поединок

Глава 1

Удивительно и непостижимо! Прошло столько лет (это случилось в самом начале ХХ1 века), а я помню так, как будто всё произошло только вчера.

…Зелёный московский дворик. Приятный, уютный. Сколько я здесь просидела? Может, три, может, четыре часа. Наверное, нужно найти другое место. Мамы и бабушки, гуляющие с детьми, начали посматривать на меня с подозрением. Но где оно, это другое место? У меня, как после пожара, нет ничего: ни жилья, ни одежды, ни денег. И нет никого, кто мог бы мне помочь. Кто-то сказал, что нет безвыходных ситуаций. Но, наверное, всё-таки есть. Я не испытывала ни страха, ни отчаяния. Только странное безразличие и усталость.
Мимо меня прошёл высокий мужчина в джинсах и жёлтой майке с сумкой через плечо. Он бегло взглянул на меня и пошёл к дому. Потом остановился, снова взглянул в мою сторону и решительно направился ко мне.
- Вы хотите со мной поговорить? - спросил он, садясь рядом со мной на скамейку.
- Простите, я Вас не знаю…, - начала я, - и тут же осеклась, потому что  узнала его, хотя он переоделся и хотя у него теперь было совсем другое выражение лица. - То есть, я хотела сказать, - продолжала я невнятно, - что не ожидала Вас здесь встретить.
- Я здесь живу, - улыбнулся он. - А что Вы здесь делаете?
- Я? Отдыхаю.
- Как Вы себя чувствуете? Вы очень бледны. Может, вызвать скорую помощь?
- Нет, спасибо. Да меня и не примет ни одна больница. Нет ни прописки, ни страхового полиса.
- Вы действительно не продавали свою квартиру? - спросил он, пытливо  глядя мне в глаза.
- Нет, - ответила я, - у меня её просто украли. И квартиру, и имущество, и деньги: всё-всё. И Вы этому сегодня очень успешно помогли.
- Но мои клиенты ничего не крали. Они купили её.
- У меня?
- Нет. У других. У тех, которые купили её у Вас.
- Те, другие, просто её украли, пока я уезжала отдыхать. Я же объясняла в суде, как всё было.
- Но Вы не предоставили никаких доказательств. Это просто слова.
- Почему же "просто слова"? Договор купли-продажи я не подписывала. Там не моя подпись. Но суд отказал в моём прошении о назначении графической экспертизы. И Вы считали, что суд прав. Почему Вы были против экспертизы?
- Это бы только затягивало дело. Потому что по той закорючке, которая была на договоре, никакая экспертиза не дала бы категорического заключения.
- Но Вы же юрист и знаете, что "закорючка" не является подписью. А это значит, что договор не подписан. Не подписанный договор - не договор. Это всего лишь проект договора.
Адвокат опустил глаза. Потом спросил:
- Почему Вы этого не сказали в суде?
- Не знаю. Наверное, была в шоке.
- Вы можете обжаловать решение. Почему Вы не взяли адвоката?
Мне было стыдно сказать, что у меня нет денег. Я промолчала. Но он как будто услышал мои мысли:
- Не было денег?
- Да.
- Я, к сожалению, не могу Вам помочь написать жалобу. Это затрагивает интересы моих клиентов. Но я познакомлю Вас с адвокатом, который Вам поможет.
- Я не смогу ему заплатить.
- Это не важно. Как мне с Вами связаться? У Вас есть мобильный телефон?
- Нет. То есть телефон есть, но он не работает. 
- Пойдёмте, я положу на Ваш счёт нужную сумму.
- Что Вы, нет-нет.
- Вы со мной рассчитаетесь, когда всё уладится.
То что он сказал, было невероятно. Ещё несколько минут назад я знала, что никто и никогда мне не поможет. Что я одна в этом мире. Но я не одна! Тогда впервые я посмотрела ему в глаза и увидела внимательный и дружелюбный взгляд хорошего человека. У меня хлынули из глаз  слёзы. Всё, что накопилось за эти дни, вылилось в судорожные рыдания.
- Ну-ну, полно. Всё будет хорошо. - Он мягко обнял меня за плечи.
- Простите меня, - бормотала я.
- Вы умница. Я уверен, Вы победите. Главное - не сдавайтесь. Поверьте, человек может очень многое.
Когда через час мы расстались, у меня был работающий телефон и адрес приюта, где принимали попавших в беду женщин.
Даже если Вы никогда не попадали в критическую ситуацию, Вы не можете не представить, что значит для потерпевшей крушение женщины поддержка и помощь постороннего человека.
Я с волнением вошла в вестибюль двухэтажного здания приюта, похожего на советскую типовую химчистку. Сидящий за письменным столом упитанный мужчина, вероятно, охранник, спросил:
- Вы к кому?
- Я хотела бы пожить здесь некоторое время.
- Поднимитесь на второй этаж, комната 22.
- Спасибо.
Поднимаясь по лестнице, я слышала приятные звуки детских голосов, топот детских ножек, оклики и увещевания женщины.
Я подошла к двери комнаты, где было написано: "Северова Надежда Ивановна", и робко постучала.
- Входите, кто там?
Я приоткрыла дверь.
- К Вам можно? Меня зовут Ольга Игоревна Никольская.
- Входите. Пётр Леонидович звонил мне.
Надежда Ивановна, похожая на строгую учительницу, была не одна. У окна ее просторной комнаты стоял мужчина в тёмном костюме. Ему было лет сорок. Густые рыжеватые волосы ярко выделялись на светлом фоне окна.
- Присаживайтесь, - Надежда Ивановна указала рукой на стоящий у стола стул.
Я села, испытывая мучительное стеснение. Точно я нищая, пришедшая за подаянием.
- Пётр Леонидович рассказал о вашем неудачном процессе. Поскольку Вы оказались в таком положении, поживёте какое-то время у нас. Проживание бесплатное. Однако Вы должны соблюдать все наши правила, посещать занятия, ставить меня в известность о любых изменениях в Вашей жизни. А это - Олег Андреевич Поляков, наш юрист. Вера Ивановна плавным жестом указала на стоящего у окна мужчину.
Олег Андреевич подошёл ко мне и протянул руку:
- Пётр Леонидович поручил мне помочь Вам. Позднее мы подробно поговорим с Вами. Но я, с Вашего позволения, буду называть Вас просто Оля. А Вы меня - просто Олег. Согласны?
Я усиленно закивала.
- Я приеду в ближайшие дни, и мы поговорим. А пока устраивайтесь.
Надежда Ивановна позвонила по внутренней связи. В комнату заглянула худенькая пожилая женщина:
- Тётя Дуся, - обратилась к ней Надежда Ивановна, - это наша новенькая, Ольга Игоревна. Устрой её.
- Пойдём, милая.
Я поспешно вышла следом за тётей Дусей, едва успев кивнуть на прощание моим благодетелям.

В коридоре ключом кипела жизнь: ездили не велосипеде и бегали наперегонки дети, торопливо двигались туда и сюда молодые озабоченные женщины. Все с любопытством посматривали на меня. Я изо всех сил старалась приветливо улыбаться.
Комната, в которой предстояло мне поселиться, находилась в самом конце коридора. Тётя Дуся вынула из кармана ключ и открыла дверь.
- Заходи, милая, - сказала тётя Дуся. - Здесь вчера освободилась кровать. Это место счастливое: у всех бывших жиличек всё наладилось. Всё Слава Богу. И у тебя всё наладиться. Ты не горюй. Всё в жизни поправимо.
- С кем я здесь буду жить? - спросила я, просто, чтобы поддержать разговор.  Надо же было что-то сказать, как-то ответить на милую болтовню этой доброй женщины.
- Соседки твои замечательные. Раечка и Марина. Они сейчас на занятиях с психологом. Скоро придут. Сама увидишь. Постель я тебе поменяла. Если что понадобится, найдёшь меня. Ну, с Богом. - И тётя Дуся оставила меня одну в этой большой комнате с тремя железными кроватями по углам. Кроме кроватей, в комнате был шкаф, у окна - квадратный стол и три стула. И ещё три тумбочки. Бедно, уныло, но чисто.
Я присела на свою кровать, ожидая соседок. Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул мальчик лет четырёх. Он глядел на меня с любопытством.
- Ты кто? Как тебя зовут?
- Руслан, - бойко ответил он. - А тебя как?
- Тётя Оля. Заходи. Где твоя мама?
- Мама с папой по телефону ругается.
Мальчик смело подошёл ко мне и глядя тёмными блестящими глазами, сказал:
- Какая ты красивая. Можно я потрогаю твои волосы? - и он слегка подёргал прядь моих волос.
- Ты тоже очень красивый, - но  не успела я закончить фразу, как распахнулась дверь и в комнату влетела возбуждённая брюнетка:
- Ах, вот ты где! А я тебя ищу по всему этажу. - Она схватила Руслана за руку и потащила к двери. Потом остановилась, точно только теперь заметила меня, и сказала:
- Извините за вторжение.
- Мама, это тётя Оля. Она будет жить у нас.
Женщина впервые улыбнулась:
- Ещё вчера здесь была тётя Катя. Места здесь не пустуют. - И они оба исчезли за дверью.

Страшная усталость клонила мою голову к подушке. Не раздеваясь, я прилегла на тёмнокоричневое солдатское одеяло, вставленное в пёстрый пододеяльник, и мгновенно погрузилась в тягостный сон.
Проснулась я также внезапно, как и заснула. Было ранее утро. Солнце ещё не встало, и комнату наполнял мутный рассвет. Я села на кровати и только теперь увидела, что была укрыта таким же коричневым одеялом, только без пододеяльника. Господи, кто-то позаботился обо мне. Неужели это возможно?
Я огляделась вокруг. Теперь я была не одна. Две женщины, лиц которых я не могла разглядеть, мирно спали. Их спокойное дыхание наполняло комнату жизнью. Я быстро разделась и снова легла, чтобы не разбудить моих соседок. И снова мгновенно заснула.
- Ну и здорова ты спать, - услышала я весёлый голос. - Вставай, завтрак проспишь.
От неожиданности я испуганно вскочила. Рядом со мной стояла молодая  женщина с добродушной улыбкой на лице, с ласковыми карими глазами.
- Вставай. Давай знакомиться. Меня зовут Марина А это - Раечка, - кивнула она на молоденькую миловидную девушку, стоящую поодаль.
- Оля, - сказала я.
- Ну, Оля, вставай, умывайся и пойдём завтракать.
Так я познакомилась с моим новым Домом, с которым для какой-то неведомой цели свела меня судьба.


Несколько  дней я постигала мой новый странный Дом. Островок, где нашли пристанище тридцать женщин, выброшенных из жизни непредсказуемым и неумолимым течением. Дом напоминал казарму и общежитие благородных девиц одновременно. Здесь давали временное пристанище и учили ориентироваться в беспощадном, противоречивом, пронизанном криминалом и желанием постичь Бога, мире. С женщинами вели беседы психолог, священник, философ, юрист. Здесь ставился кем-то придуманный эксперимент. Кто ставил опыты над женщинами, кто финансировал этот эксперимент, какие цели он преследовал, никто из женщин не знал.
 Сначала, всё, что происходило в Доме, вызывало неосознанный протест, точно ты попал в секту. Казалось, что Дом хочет поработить наши души, подчинить нас своей воле. Но вскоре эксперимент начинал увлекать, вселять оптимизм, открывал новые силы у измученных женщин, и самое главное, они начинали осознавать смысл своей жизни.
Дом объединил женщин с разной судьбой. Они почувствовали, что не одиноки, жили в Доме единой семьёй. Собираясь в столовой, они рассказывали друг другу личные новости, обсуждали планы, мечтали о победе. Они не завидовали друг другу, не ревновали. Они искренне хотели друг другу добра.
 И я поняла, что судьба подарила мне ещё один шанс.

Психологический тренинг вёл молодой энергичный психолог, наделённый недюжинным артистическим даром. Он разыгрывал с нами тяжёлые унизительные сцены, объяснял мотивы такого поведения людей и показывал, как с достоинством и без затрат эмоций выйти из положения. Он тренировал нас, как войти в контакт с незнакомым человеком, как вызвать его симпатию, как отразить или притушить агрессию.
Главная мысль психолога выражалась в библейской истине: относись к человеку так, как тебе хотелось бы, чтобы он относился к тебе. И он учил нас, как донести своё позитивное отношение до незнакомого  человека, какими жестами, какими словами.
Он долго тренировал нас, как разговаривать с чиновниками, объясняя, что травмирующее поведение чиновников вызвано тем, что они, по роду деятельности, видят перед собой только просителей, и это с неизбежностью вызывает у них презрение к людям и комплекс своей чрезмерной роли в жизни общества.
Психолог учил нас строить отношения в семье так, чтобы  не растерять любовь и уважение друг к другу. Мы разыгрывали сцены ссор и примирений, учились слышать друг друга даже в самых критических ситуациях.   

Молодой священник, одетый в чёрное, был очень красив: чёрные волнистые волосы, мировая скорбь в больших тёмных глазах, низкий приятный голос. Он рассказывал нам о православной вере и о Христе так проникновенно и возвышенно, что все женщины неизменно плакали чистыми светлыми слезами.

И только философ был уже преклонного возраста. Лицо его с маленькой бородкой, тронутой сединой, выпуклые глаза в больших роговых старомодных очках, неторопливая беседа, завораживали. Он рассказывал нам о смысле человеческой жизни, о том, как много может сделать человек, поняв, для чего он живёт. "Несомненно, - говорил он, - что поиск смысла жизни скорее вызывает внутреннее напряжение, чем приводит к равновесию. Но именно это напряжение является предпосылкой  психического здоровья. Я утверждаю, - говорил он, - что только уверенность, что смысл жизни существует, помогает человеку справится с самыми неблагоприятными условиями". И все мы были с ним согласны.
После занятий мы собирались в холле и обсуждали, как, наконец, течение нашей жизни взять в свои руки.

 Раз в неделю к нам приходил адвокат Олег Андреевич Поляков. Когда я беседовала с ним в первый раз, он подробно рассказал мне о жилищном законодательстве и помог написать кассационную жалобу на решение суда по моему делу. Когда в суде у меня отказались принять жалобу, ссылаясь на то, что я не приложила к ней документов, подтверждающих мои доводы, Олег Андреевич ознакомил меня с гражданско-процессуальным кодексом, и объяснил, как нужно разговаривать с секретарём суда, когда он действует неправомерно. Пользуясь его инструкциями, я без проблем передала жалобу в канцелярию суда.
Так Дом, как детей, учил нас жить и побеждать.
И вот настал день, когда я вышла самостоятельно сражаться за себя в этот враждебный мир.


Глава 2.

Мою кассационную жалобу суд рассмотрел только через три месяца. За это время моя квартира была перепродана четыре раза. И суд, отказывая мне в удовлетворении мой жалобы, ссылался, в основном на это обстоятельство. Решение суда меня не удивило. Я знала, что суд мне откажет, я уже начинала понимать, как работает судебная система. Законное требование потерпевшего удовлетворялось только тогда, когда суд не мог поступить иначе: если с обиженной стороной было опасно связываться, если суду по какой-то причине это было выгодно, или когда речь шла о близких и известных людях. Иначе говоря, у суда должны быть для этого побудительные мотивы, не имеющие ничего общего с законом и законностью.
Но меня это не обескураживало. Теперь я верила в себя и твердо знала, что дорогу осилит идущий. Я записалась на прием к председателю Городского суда. Это было непросто. Но я была спокойна и настойчива, сыпала цитатами из законов, постановлений пленума Верховного суда и всяких инструкций. Всему этому меня научил наш юрист Олег Андреевич и наш психолог. Я просто поразила в суде всех своей осведомленностью и безапелляционностью. И, видимо, в суде меня отнесли к категории лиц, с которыми лучше не связываться.

Так я попала на прием к председателю Городского суда Евгению Васильевичу Яковлеву. Была уже глубокая осень. Я понимала, что должна быть классно одета, иначе, как бы я ни старалась, меня выкинут из «льготной категории». Тетя Дуся, у которой я теперь снимала угол, посоветовала взять напрокат костюм «леди» в театре, где ее внучатая племянница Леночка работала костюмером.
Леночка, миловидная молодая женщина, услышав мою историю, загорелась желанием сделать из меня «даму из высшего общества». Она подобрала мне шикарный жемчужно-серый костюм со светло-розовой блузкой, в уши и на шею нацепила искусственные бриллианты, на ноги – темно-серые  сапожки на высоких каблуках. Прическу и макияж мне сделала ее приятельница, гримерша Галя. Когда работа над моим внешним видом была закончена, обе женщины удовлетворенно заулыбались:
-Такой даме отказать невозможно, - сделала вывод гримерша.
- Нет, невозможно, - подтвердила Леночка.
К Городскому суду меня подвёз на «мерседесе» Володя, муж Леночки, работавший шофёром у руководителя крупной фирмы. Подъехав к зданию суда, Володя изо всех сил старался изобразить из меня важную птицу: поспешно выскочил из машины, открыл мою дверцу и помог мне выйти, потом, изображая охранника, проводил меня до двери председателя суда и галантно распахнул ее передо мной.
- Меня не жди, - бросила я Володе небрежно. – Я тебе позвоню, когда подъехать.
 В суде я сразу поняла, что наша игра не осталось незамеченной. Секретарша была сама любезность.
- Садитесь, прошу Вас, - лебезила она, с интересом разглядывая меня.
Я надменно уселось на стул, закинув ногу на ногу, и нетерпеливо постучала  наманикюренными пальцами, унизанными кольцами, по лежащей на коленях папке с документами.
 - Евгений Васильевич сейчас освободится, подождите минуточку, - рассыпалась в любезностях секретарша.
Я не удостоила ее ответом.

 В большом, стандартно обставленном начальственном кабинете за огромным столом сидел маленький человек лет пятидесяти с облысевшей головой в модных очках в тонкой оправе. Я не сказала ритуальное « к Вам можно?», и помня наказ психолога, по-хозяйски, точно не я, а он пришел ко мне на прием, зашагала ему навстречу. Выражение моего лица было адекватно его. Я видела, как менялась его мимика: из высокомерно-брезгливого лицо сделалось чрезвычайно любезным. Я тоже улыбнулась.
- Добрый день, Евгений Васильевич, - эту свою улыбку английской королевы я долго репетировала перед зеркалом.
- Добрый день, Ольга Игоревна, - и он встал, протягивая мне руку. Я любезно, кончиками пальцев ответила не его довольно крепкое рукопожатие. – Прошу Вас, присаживайтесь. Я села за маленький столик, буквой «Т» стоящий у его стола и небрежным жестом положила на него мою папку.
- Слушаю Вас, Ольга Игоревна. – Его тон стал снова привычно-стандартным. Таким тоном просителям всегда отказывают. Но я не проситель, я работодатель. И я недовольна работой подконтрольного ему суда. Этот суд не справляется со своими обязанностями.
- Районный суд, рассмотревший мое дело, проявил некомпетентность, - сказала я холодно. – Он не справляется со своими обязанностями. Такой суд не может решать судьбы людей.
Я почувствовала, как возмутила его моя наглость.
- Вопрос о качестве работы суда решают не стороны в процессе, а квалификационная коллегия специалистов. Поэтому давайте поговорим, что Вас не устраивает в решении суда по Вашему конкретному делу.
- Суд, который цинично игнорирует законы, который в своем решении не только не отвечает на доводы истца, но даже не упоминает о них, хотя доводы основаны на законе и свидетельствуют о неправомерности действий ответчика, такой суд либо ангажирован, либо абсолютно некомпетентен. И то, что Городской суд оставил такое решение без изменения  меня удивило. Он что не знакомится с материалами дела? Просто штампует отказы? Почему Ваш суд так поступил?
- Вы беретесь рассуждать на такие темы, в которых, извините, не разбираетесь. - Я видела, что он просто кипел от возмущения. – И если у Вас нет дополнительных доводов к отмене решения, то мне не хотелось бы у Вас отнимать время. Я могу Вам только обещать, что мы еще раз  внимательно посмотрим Ваше дело. В порядке надзора.
- Это заблуждение, Евгений Васильевич, что стороны не разбираются в законе. Законы пишутся не только для юристов. В такой же мере они пишутся и для граждан. Иначе, как граждане будут их исполнять? Скажите мне, как можно построить правовое государство, если его граждане не способны понять суть законодательства?
- Однако, согласитесь, что правоприменительная практика требует специального познания. Судья должны иметь юридическое образование и опыт работы.
- Я и не собираюсь работать в суде. Но я из тех граждан, которые жаждут жить в правовом государстве, которые прекрасно знают свои права и обязанности и которые способны их защитить. Вы же не станете отрицать, что только умение граждан защищать свои интересы заставит чиновников соблюдать законы.
- Вы простите меня, но это демагогия.
- Демагогия не имеет сущностного содержания. Это всего лишь фразы, сублимирующие суть. А соблюдение закона – это основа основ существования общества и государства. Скажите, неужели руководителям правоохранительной системы не хотелось бы жить в правовом государстве? Ведь сегодня - Вы руководитель, а завтра – нет. И у Вас есть близкие. Сегодня они защищены Вашим положением, а завтра – нет.  Созданная Вами система пожрёт своих родителей в первую очередь. Вспомните историю.
Он молча смотрел на меня неподвижным тяжёлым взглядом и, казалось, не знал, что ответить на мои инвективы.
- Хорошо, - сухо сказал он, наконец. – Мы еще раз изучим Ваше дело и дадим Вам законный и обоснованный ответ.
Я насмешливо улыбнулась:
- Благодарю Вас, Евгений Васильевич. Приятно было с Вами познакомиться. – Но он не ответил любезностью на мою любезность.
Когда я прикрывала дверь, выходя из приемной, я услышала, как по громкой связи Яковлев прорычал:
- Срочно истребуйте из суда дело Никольской.


Глава 3.

Всю дорогу до Театра, куда я должна была сдать мой реквизит, мы с Володей смеялись, вспоминая наше представление.
- Станиславский был бы доволен, - хохотал Володя.
- Не произносил бы своё сакраментальное "не верю" - поддакивала я.

Но в глубине души мне было совсем не весело. Я устала. Мир чиновников производил тягостное впечатление. В этом мире было неуютно не только просителям, но и самим чиновникам, этим маленьким людям за большими столами, в сущности, таким же беззащитным, "халифам на час", от которых не зависело даже их собственное благополучие.
Я представила, как Евгений Васильевич, полистает мое дело, увидит его тенденциозность и вопиющую  незаконность и, может, даже почувствует, что всё это, пожалуй, уж слишком цинично и непристойно, но чутьём опытного хищника поймёт, что назад пути нет. Для участников процесса дело давно закончено. Они действовали по правилам, принятым в их среде, и Евгений Васильевич не может изменить эти правила, потому что сам ими всегда руководствовался.

Костюмерша Лена и гримёрша Галя встретили нас радостными улыбками и вкусным обедом. Мы сидели в маленьком закуточке, окружённые манекенами, ели щи и картошку с котлетой  и рассказывали о нашем успешном  представлении. Было удивительно хорошо с этими добрыми бескорыстными людьми.

Домой я приехала часов в семь вечера. На улице было темно и холодно. В своей тоненькой курточке, доставшейся мне из пожертвований, которые привез недавно Олег Андреевич, я изрядно промерзла. Тётя Дуся встретила меня, как припозднившуюся дочь.
- Оля, ты что так долго? Мне стало страшно, вдруг тебя арестовали за твои смелые речи.
 - Мы у Леночки засиделись, - с удовольствием оправдывалась я.
 - А у нас хорошие новости. Завтра в Доме будет работать комиссия по трудоустройству. Может, устроят тебя на хорошую работу. Это же не дело, что ты с высшим образованием за копейки моешь лестницы в ЖЭКе.
- Что за комиссия?
- Будут устраивать на работу всех женщин, которые окончили наши курсы.
Эта была неожиданная и действительно замечательная новость. Милый Дом не забыл о нас, не бросил на произвол судьбы. Может, мне предложат приличную работу. Я смогу арендовать пусть маленькую, но отдельную квартиру. Освобожу, наконец, тётю Дусю. За то, что я жила в её квартире, она не брала с меня ни копейки. И я старалась, как могла, помогать ей: делала уборку квартиры, стирала, готовила. Мы имели общий бюджет, жили, как одна семья. Но я чувствовала, что она устала от присутствия постороннего человека, хотя ничем это не выказывала.

На следующий день мы проснулись раньше обычного. Пока я принимала душ, тётя Дуся вскипятила чайник и поджарила гренки. Мы редко завтракали вместе, потому что тётя Дуся в восемь утра уже уезжала на работу. Дом обслуживали всего два человека: Надежда Ивановна и тётя Дуся. И ещё охранник, сидящий в вестибюле. Как могли эти две женщины выполнять такую работу, которую обычно делал большой коллектив, было непостижимо. И при этом они никуда не спешили, не выглядели утомленными и раздраженными. В Доме царил порядок и ни разу не было никаких сбоев.
Сегодня мы с тётей Дусей уходили из нашего жилища вместе, так как Комиссия должна собраться в десять часов, и мы считали, что лучше придти пораньше.

Все женщины, выпускницы курсов, уже собрались в конференц-зале. Так высокопарно мы называли помещение на втором этаже, отгороженное от коридора фанерной перегородкой. Здесь проводились наши занятия, устраивались собрания, отмечались праздники. Женщины были радостно взволнованны, все были уверены, что получат хорошую работу.
В десять часов к нам вышла Надежда Ивановна и объявила, что комиссия по трудоустройству собралась. Она объяснила, что нас будут вызывать по алфавиту в её кабинет, где комиссия будет решать, что кому предложить.
- Будут учитывать Ваше образование, Ваши успехи на курсах, - ответила она на вопрос Раи, по какому принципу  предлагается работа.
– Я советую, девочки, соглашаться на предложение комиссии, даже если вам хотелось бы чего-то другого, - продолжала Надежда Ивановна, - главное зацепиться,  а там будет видно. Я уверена, что большинство из  вас останутся довольными, - закончила она на оптимистической ноте.
Пока шёл весь этот разговор, в конференц-зал вошла тётя Дуся и попросила Надежду Ивановну вернуться в кабинет:
- Комиссия начинает работу, - торжественно объявила она. - Первой приглашается Аверина.
Маша Аверина, учительница младших классов, вскочила со своего места, поспешно поправляя юбку и причёску, и радостно побежала вслед за тётей Дусей. Все женщины напряжённо смотрели ей вслед. В конференц-зале воцарилась тишина. Время тянулось медленно. Все напряжённо ждали возвращения Маши Авериной. И когда терпение женщин иссякло, и они стали беспокойно перешёптываться, наконец, появилась Маша. Все в едином порыве кинулись к ней, но  тётя Дуся уже приглашала на комиссию Киру Баранову. Между тем, Маша Аверина выглядел довольной. Ей предложили работу учительницы в хорошей школе и зарплату, которая её устраивала.
Вскоре появилась Кира, тоже вполне довольная. Она будет работать секретаршей на фирме. А на комиссию уже спешила Ася Виноградова. Прошло чуть больше часа и вот уже подошла моя очередь. Однако, когда вернулась Морозова, тётя Дуся пригласила на комиссию Орлову. Я хотела спросить, почему не приглашают на комиссию меня, но тётя Дуся явно избегала разговора со мной.
Дальше вызвали Романову, Трофимову, Уварову. Женщины поглядывали на меня с сожалением. Теперь всем стало ясно, что со мной комиссия разговаривать не хочет. Я сидела в уголочке зала, ждала, когда вызовут последних трёх женщин: Фёдорову, Фокину и Янченко. После них я сама пойду на комиссию и выясню, какие у меня проблемы.
Едва Лия Янченко появилась в конференц-зале, я  вскочила и бросилась к двери кабинета Надежды Ивановны. Я, возможно, излишне резко распахнула дверь, и решительно вошла внутрь. В кабинете сидели хорошо знакомые мне  люди: Надежда Ивановна, Олег Андреевич, Константин Николаевич, наш психолог. И только один мужчина был мне незнаком. Он сидел спиной к окну, и его лица рассмотреть я не могла.  Как только я, незваная, появилась в кабинете, все замолчали, глядя на меня, а Надежда Ивановна сказала:
- Оля, подождите, пожалуйста, пару минут, мы как раз обсуждаем Ваш вопрос.
Я поспешила выйти. Что за «мой вопрос» они обсуждают? Неужели для меня не нашлось работы? Я стояла у двери, прислонясь спиной к стене, на душе было погано.
Вдруг, как из-под земли, появилась тётя Дуся:
- Ольга Игоревна, проходите, - так официально тётя Дуся не обращалась ко мне никогда. Я послушно открыла дверь кабинета. Теперь было видно, что меня ждут. Все смотрели на меня с таким выражением, словно им не терпелось увидеть мою реакцию на их сюрприз. Но я не доставлю им этого удовольствия. Что бы мне ни предложили, я не покажу им своих чувств.
- Садитесь, Ольга Игоревна, - Надежда Ивановна неестественно улыбалась. Я села, ожидая, что будет дальше.
 – Я хочу представить Вам руководителя  товарищества, которому принадлежит наш Дом. Пётр Леонидович Барков, - она плавным движением руки указала на мужчину у окна. Я перевела взгляд на Баркова, пытаясь его рассмотреть, но лучи солнца из окна не давали этого сделать.
- Мы знакомы. Надеюсь, Вы меня не забыли, Ольга Игоревна? - отозвался Барков.
Я вскочила с места, всем корпусом, повернувшись к нему. Это был тот самый адвокат, который защищал интересы моих ответчиков. А потом почему-то помог мне.
- Рада Вас видеть, Пётр Леонидович, - это всё, что я смогла сказать.
- Ольга Игоревна, у Петра Леонидовича появилась вакансия, и он предлагает Вам должность заместителя директора.
- Что скажите, Ольга Игоревна? – вмешался Пётр Леонидович.
- Это шутка? – я старалась показать, что чувством юмора не обделена.
- Какие могут быть шутки. Может, дать Вам время подумать?
- Если это не шутка, то я отвечу прямо сейчас, и ответ мой банален: я согласна.
- Вот и славно. Завтра, часов в девять утра, приедете ко мне в офис, и мы всё оформим. Вот мои координаты, - он протянул мне свою визитку.
Когда я выходила из кабинета, то спиной чувствовала, как пять пар глаз впились в мою спину. Но я была хорошей ученицей у нашего психолога. И моя спина меня не подвела. Она была прямой, горделивой и уверенной в себе. Психолог мог мною гордиться.

В конференц-зале меня ждали все наши женщины. Едва я появилась,  они окружили меня плотным кольцом:
- Ну, говори же, что тебе предложили? - И разноголосое «о-о-о!» вырвалось одновременно из тридцати ртов.

В тот же вечер я, по настойчивому требованию тёти Дуси, отправилась в ЖЭК подавать заявление об увольнении. Пожилой начальник ЖЭКа, работавший здесь, я думаю, ещё при социализме, был огорчён.
- Я не понимаю, зачем Вам увольняться. Это же очень хорошая работа, очень удобная для женщины: вымыла подъезд – и целый день свободна. Чем она  помешает Вашей новой работе?
- Новая работа потребует от меня много времени. Я не успею вымыть подъезд, жильцы будут недовольны.
- Да, что там мыть? Махнул тряпкой – и делу конец, - уговаривал меня начальник ЖЭКа. – И какая такая  эта  работа, что даже убрать подъезд не успеете?
- Зам. директора фирмы, - скромно ответила я.
- А-а, тогда понятно. Для этой работы нужно, чтобы руки были красивыми. Очень жаль, - бормотал он. – Очень жаль. Я был доволен Вашей работой. Если что на новой работе не сладится, приходите назад. Я Вас всегда с радостью приму.
- Спасибо Вам большое, - растроганно благодарила я его.


Глава 4.

Утром я проснулась с ощущением праздника. Было так рано, что тётя Дуся ещё спала. Я тихонечко, чтобы её не разбудить, встала с моей раскладушки и пошла в ванную  «работать над собой».  Медленно и тщательно вымылась под душем, одела самое лучшее моё бельё, расчесала влажные волосы. У зам. директора должна быть строгая элегантная причёска. У меня будут прямые волосы до плеч и феном уложенная выпуклая чёлка.
Потом я примерила  тёмно-синий костюм с белой блузкой, которые отыскала в куче благотворительного секонд-хенда, покрутилась перед зеркалом в прихожей.
- Олечка, что ты такую рань поднялась? – тётя Дуся, позёвывая вышла из комнаты и придирчиво осмотрела меня в моём новом туалете. – Хороша-а, ничего не скажешь.
- Подождите, я ещё сапоги на каблуках надену. Ну как? – я изобразила модель на подиуме.
- Просто картинка, - восхищалась тётя Дуся.

Дом 19 на Революционной улице я нашла без проблем. Дом красивый, с архитектурными излишествами. Значит, фирма солидная. Даже в самых смелых мечтах я не могла себя представить зам. директора такой фирмы. Однако табличка у входа меня обескуражила: это было вовсе не товарищество, как сказал на Комиссии Пётр Леонидович, а адвокатская контора.
Девушка-секретарь была очень любезна.
- Вы к Петру Леонидовичу? Простите, как Ваша фамилия? Никольская? Пожалуйста, комната 8. Пётр Леонидович ждёт Вас.
Я пошла по длинному коридору, высматривая комнату № 8. Вот и нужная мне дверь. Я постучала.
- Входите, - крикнул мужской голос из-за двери.
Пётр Леонидович сидел за столом, стоящим под окном, спиной к окошку. Я заметила, что он любит вести разговор, когда физиономия собеседника хорошо освещена, а сам он при этом остаётся в тени.
- Доброе утро, Ольга Игоревна. Вы пунктуальны. Это хорошо. Присаживайтесь, - говорил он, по-видимому, пристально глядя на меня. Но выражения его глаз я не видела, так как свет из окна ослеплял меня. Это раздражало. Точно на допросе у следователя, когда тебе в лицо направляют яркий свет лампы.
- Доброе утро, - я старалась быть любезной. – Вы специально поставили стол так, чтобы собеседник не видел Ваших глаз? Мне представляется, что это эффективно только при допросе.
- А Вы – язвочка, - и он заразительно расхохотался. Потом вскочил со стула и, взяв меня за руку, пересадил за маленький столик, по бокам которого стояли два небольших кресла.
- Так удобнее? – говорил он, садясь напротив.
- Да, спасибо.
- Теперь мне понятно, каким образом Вы нагнали шороху в Городском суде.
Ничего не понимая, я смотрела в его глаза. Они были зеленовато-карие, дружелюбные и весёлые:
- На-днях, - продолжал он, видя моё недоумение, - меня пригласили в Городской суд к Евгению Васильевичу Яковлеву.  Яковлев собственноручно изучил наше дело, и напал на меня с резкими выражениями, что дело поверхностно подготовлено, заволокичено и всё такое прочее. Как будто это я был судьёй по делу.
- А Вы? Что Вы ответили на это?
- Я ответил, как положено: что-де всё в соответствии  с законом, что жалоба Никольской не обоснована.
- Как Вы могли такое сказать?! Впрочем, что это я? Решение-то вынесено в пользу Ваших клиентов… И что же Яковлев?
- Он сразу успокоился, остыл. И мы перешли с ним к обсуждению другой темы.
- Значит, Вы помогли Яковлеву, у которого, возможно,  проснулась совесть, отказать мне.
- Милая Ольга Игоревна, запомните раз и навсегда: совесть – категория идеалистическая. Её к делу не пришьёшь. Чиновники руководствуются совершенно другими критериями. А про квартиру свою забудьте. Её Вам никто никогда не вернёт. Это невозможно, как невозможно вернуть съеденный бифштекс.
- Ни за что! Я дойду до Конституционного суда!
- А вот это правильно. Нужно немножко пошевелить эту "могучую кучку". Только так они поймут, что чрезмерный цинизм им не на пользу.
Я смотрела на Петра Леонидовича: всё-таки он какой-то странный. Необычный. Отличается от всех, кого я знала. Мне не понятно, что у него на уме. Зачем я ему? Что он от меня хочет? Но я его не боюсь. Мне с ним приятно. Мне с ним хорошо. Так хорошо, что я расслабленно откидываюсь на спинку кресла, гляжу в его глаза и, наверное, глуповато улыбаюсь. И он улыбается мне в ответ.
- Ну, что ж, - говорит он, - а теперь давайте поговорим о нашей работе.
- Да,  - спохватилась я, вспомнив, зачем пришла. – А почему мы встретились здесь, а не в офисе нашей фирмы?
- Потому что у нашей фирмы нет никакого офиса.
- Как? – удивилась я. – Фирма есть, а офиса нет?
- Юридический адрес, конечно, есть, а вот офиса нет. Он нам не нужен. У нас на фирме всего пятеро сотрудников: Надежда Ивановна и тётя Дуся работают в Доме, а я, Вы и наш программист Дима работаем везде, но главным образом – на своей квартире, потому что мы работаем с компьютером.
Меня его сообщение убило наповал. Он это сразу заметил.
- Я Вас огорчил? Вы любите работать в коллективе?
- Господи, о чём Вы? Вы же знаете, что у меня нет  квартиры, у тёти Дуси мне негде поставить компьютер.
- У Вас будет квартира. Вернее, она у Вас уже есть.
- Какая квартира? Я Вас не понимаю…
- Квартира двухкомнатная, в новом доме, на Планетной  улице. Это служебная квартира, предназначенная  для такого случая. В дальнейшем, если мы сработаемся, Вы сможете выкупить её у товарищества. А сейчас мы с Вами поедем её посмотреть. Мы купили её совсем недавно. Я и сам её ещё как следует не рассмотрел.

Всю дорогу я молчала. Я была в шоке. Пётр Леонидович, напротив, весело болтал, но о чём, я не помню.
Планетная улица находится в прекрасном районе, недалеко от Тимирязевского парка. Я этот район хорошо знала, так как в детстве жила в этих краях. Новый дом, высокий и нарядный, как рождественская ёлка, был заселён не более, чем на треть. В доме стояла неестественная тишина. Взглядом профессиональной уборщицы я сразу отметила, что моя коллега потрудилась здесь на славу: идеальной чистотой блистали и лестница, и лифт.
Когда мы подошли к двери одной из квартир на четвёртом этаже, и Пётр Леонидович открыл её своим ключом, меня охватила нервная дрожь. На ватных ногах я вошла в просторный холл, из которого направо и налево вели в комнаты красивые двойные стеклянные двери. Большая комната слева соединялась с кухней, отгороженной легкой раздвигающейся перегородкой. Комната справа была поменьше, с глубокой нишей в стене, где отлично могла разместиться кровать. Из маленькой комнаты окно выходило в большую застеклённую лоджию. Словом – это была сказка.
- Боже! – вырвалось у меня, - Пётр Леонидович, Вы кто - добрый волшебник или змий-искуситель?
 - Конечно, искуситель. Быть искусителем гораздо интереснее.
- Ну тогда начинайте искушать. Говорите честно, что я должна делать в роли заместителя директора? Грабить? Шпионить? Или даже убивать? Что?
- Только много и вдохновенно работать. У Вас огромный потенциал. Я в этом убедился. И мы втроём: Дима, я и Вы можем просто-таки переделать Россию.
- Эка Вас занесло! Вы революционер? Уж кто только не  пытался переделать бедную матушку-Россию, а она какой была, такой и осталась.
Пётр Леонидович весело рассмеялся:
- Ох, и язычок у Вас, Ольга Игоревна! Впрочем, Вы правы:  переделать невозможно. Я сказал глупость. Но помочь ей очиститься от скверны – это в наших силах. Я поборник теории "малых дел". Капля, как известно, точит камень.
Шутил он или говорил серьёзно, понять было невозможно. Может, он шизофреник со своей "сверхценной идеей"? Я настороженно уставилась на него, но сразу же успокоилась: его взгляд был такой же, как у моего папы, когда мы с ним однажды встретились после долгой разлуки: добрый и чуть насмешливый.
- Да ладно Вам, - махнула я рукой, - издеваетесь! Что ж издевайтесь, имеете полное право, Вы же большой начальник, а я всем Вам обязанная маленькая подчинённая. - И я радостно помчалась по квартире, открывая и закрывая двери комнат, заглядывая в туалет и ванную. Пётр Леонидович сидел на подоконнике в большой комнате и благодушно улыбался.
- Приказ о Вашем назначении на должность я подписал.  Что ж Вы не спросите об окладе?
- Я спрашиваю.
- На первых парах пятьдесят тысяч в месяц. А там будет  видно. Согласны?
- Ещё как согласна! Вот это сон, так сон! Только бы не  проснуться на самом интересном месте.
- Бухгалтерии у нас нет. Откроете счёт в банке, и я буду  перечислять зарплату на этот счёт.
- Как же без бухгалтерии? А баланс, а налоги? Это всё Вы?
- Нет. Для этого мы приглашаем высококлассного бухгалтера, и он выполняет всю работу за несколько дней. Всё же компьютеризировано. И если не мошенничать и не воровать, то работа бухгалтера много времени не занимает. А Ваша задача, как можно быстрее оборудовать себе рабочее место и приступить к делу. Чтобы Вы могли купить мебель, я выдам Вам аванс. Устроиться Вам поможет Дима.
- Но что я должна буду делать? В чём состоит моя работа?
- Дима составил для Вас программу. Он всё Вам  расскажет,– тут Пётр Леонидович взглянул на часы, - Ого, уже почти шесть. Мне пора. Я Вас подброшу до метро. До дома не успеваю. Вот Вам ключи. Если хотите, оставайтесь здесь и посмотрите всё более внимательно.
- Да, я ещё здесь побуду. Спасибо Вам, Пётр Леонидович! - и я, переполненная чувством радостного возбуждения,  поцеловала его в щёку. Он молча усмехнулся.


Глава 5.

Тётя Дуся, услышав мою фантастическую историю, просто застыла на месте, открыв рот, сверкающий металлическими коронками.
- Господи, Боже Милостивый, - очнувшись запричитала  она, истово крестясь и кланяясь на маленькую иконку в углу комнаты, - благодарю Тебя, Господь Милосердный. Молись, Олечка, - повернулась она ко мне. – Господь облагодетельствовал тебя.
Я неловко перекрестилась.
- Завтра мы сходим с тобой в церковь.  Господи, как  хорошо! – и тётя Дуся фартуком вытирала бегущие из глаз слёзы.
 
 На следующий день, в субботу, это был тёти Дусин выходной день, мы поехали с ней в церковь, молились и благодарили Бога за его милость ко мне, которую я ничем не заслужила.   
Дома мы сидели с ней за столом, пили чай с прошлогодним засахарившимся вареньем и говорили о жизни и о Боге. Вернее, говорила она, а я слушала. Я слушала и смотрела на её милое доброе лицо, ставшее мне таким близким за эти полгода. Какие удивительные бывают женщины, родившиеся и выросшие в русской деревне. Встретив её на своём пути, я поняла, что такое христианская любовь к людям. Но сама я никогда не испытала этого божественного чувства. 

Всю следующую неделю, я точно в лихорадке, бегала по мебельным магазинам. Выбирала минимально необходимое, чтобы можно было переехать на новую квартиру и приступить, наконец, к работе.
Рабочие, доставившие мебель, слегка пьяненькие и весёлые, за сотню каждому, охотно передвигали мои шкафы, столы, кровать и диван, поскольку я никак не могла решить, где что поставить. Наконец, мебель была расставлена, рабочие уехали, и я осталась одна. Усевшись на диван, я любовалась моим новым жилищем, а в душе у меня бушевало чувство благодарности и любви к Петру Леонидовичу. Если бы он в этот момент заехал ко мне в новую квартиру,  я бы бросилась ему на шею, я бы сделала всё, что он мне приказал, я была бы его рабой. Но, к счастью, он не появился, и даже не позвонил мне. 
Вечером ко мне приехала тётя Дуся. Она бродила по квартире, охала и ахала, глаза её сияли, точно это она обрела такое сокровище.
- Как же хорошо, Олечка, - говорила она. – Господь любит  тебя. Никогда не забывай, что Господь для тебя сделал.
- Тётя Дуся, переезжайте ко мне. Нам же хорошо было  вместе даже в Вашей однокомнатной квартире. А здесь тем более будет здорово.
- Ну уж нет, - засмеялась она. – В гостях хорошо, а дома  лучше. Но знаешь, девочка, я очень благодарна тебе за добрые слова.

Теперь, когда прошло много лет, и я по возрасту уже  догнала тётю Дусю, я понимаю, какую роль в нашей судьбе играла эта женщина. Её любовь к нам преображала наши ожесточённые души. И то, что выпускники Дома оказались способными делать мир, с которым они соприкасались, добрее, главная заслуга не только психолога, юриста или философа, но священника и тёти Дуси.

Программисту Диме я позвонила сразу же, как только оборудовала мой рабочий кабинет. Он откликнулся весело и заботливо, как старый друг.
- Оля, куда Вы пропали? Я давно жду Вашего звонка.
- Я устраивалась на новой квартире.
- Почему без меня? Как Вы одна справились?
- Прекрасно справилась. Вы же знаете, наша женщина, если только захочет, коня наскоку остановит. Когда Вы сможете ко мне подъехать? - Сегодня, часа в четыре Вас устроит?
 - Было б здорово.
- Тогда договорились. 
Дима приехал точно в назначенное время.  Его звонок в дверь застал меня на кухне, где я жарила бифштексы, чтобы накормить его ужином. Я знала, что он жил один, поэтому едва ли уделял внимание своему питанию. Даже не сняв свой фартук, я кинулась к двери и с любопытством уставилась на моего нового сослуживца. Это был высокий белобрысый парень моего возраста. В руках он держал большую коробку.
- Пр-ропустите!
Я отскочила в сторону, и Дима уверенно потащил свою коробку в мой кабинет. Без лишних слов вынул из коробки новенький компьютер и установил его там, где я хотела.
- Ну, вот и всё, - и он только теперь с любопытством посмотрел на меня. – Знаете что, давайте сразу перейдём на «ты». Так удобнее. Ты не против?
- Конечно, не против. Я сама хотела тебе это предложить. А теперь  иди мой руки и пойдём поедим.
- Прекрасная идея! – Он двигался по квартире очень уверенно.
- Ты здесь уже бывал?
- Конечно. Мы с Петром Леонидовичем вместе её покупали. Тебе нравится?
- Очень нравится! А теперь расскажи мне поподробнее о нашей фирме, и чем я должна заняться в первую очередь.
- Фирма создана два года назад. Основатели – Пётр Леонидович, Надежда Ивановна и я. До тебя здесь работала ещё Кира Григорьевна, но ей это было неинтересно. И она уволилась. Очень надеюсь, что тебя наши идеи увлекут.
- Какие идеи?
- Ну, если сказать коротко, то это идеи альтруизма.
- Альтруизма? А нельзя ли поподробнее?
- В общем, много заработать, разбогатеть, работая на нашей фирме, нельзя. Она некоммерческая. Но мы все верим, что значение её огромно. Без этой веры работать здесь нельзя.
- Ладно. Пока не очень понятно. Что-то уж очень возвышенное. Лучше ты скажи мне, что я должна делать конкретное, помимо веры в значение альтруизма?
Моя ирония Диме не понравилась. Он презрительно усмехнулся:
- Ты что, материалист-прагматик?
- Да нет, Дима, не обижайся.  Я совсем не прагматик. Я же выпускница Дома.  А там нет материалистов-прагматиков.
- Человек познаётся в работе. Там посмотрим, кто ты есть на самом деле.
- Надеюсь, ты не разочаруешься.  


Глава 6.

Спать я улеглась около 12-ти. Новая кровать, которая  стояла в нише кабинета, оказалась удобной и уютной. Угнездившись на мягком матрасе, я закрыла глаза и почему-то сразу вспомнила присказку моей покойной бабушки: "на новом месте приснись жених невесте". И тотчас заснула. Утром я тщетно пыталась вспомнить мои спутанные сны. Но я знала, что сны были приятными, потому что проснулась с ощущением праздника на душе.
Я вскочила с постели, натянула спортивный костюм и отправилась в лоджию делать зарядку. Внизу на стоянке у дома я насчитала не больше десяти машин. Значит, дом действительно был ещё не заселён. На горизонте чернел Тимирязевский лесопарк. Сегодня в "обеденный перерыв" разведаю, можно ли там устраивать утренние пробежки.
 После душа и утреннего чая я разрешила себе, наконец, сесть за компьютер. Шаг за шагом, не позволяя себе спешить, я изучала Димину программу. Вчера он подробно объяснил мне принципы построения программы и хотел, чтобы я сама, без подсказок её освоила.  Он считает, что специалист должен учиться сам. Только тогда можно ощутить сладостное чувство победителя.   
Я просидела за компьютером несколько часов. Время промелькнуло, как одно мгновение. Если бы не эгоистическое требование желудка, я бы не вспомнила об обеде. Впрочем, не об обеде, а уже - об ужине.
В шесть вечера позвонил Дима.
- Оля, привет. Как успехи? Разобралась?
- Потихоньку разбираюсь. Должна тебе признаться, что это ужасно интересно.
- Может, мне приехать?
- Нет, пока я сама. А потом, конечно, нужно будет о многом поговорить. - Мне хотелось спросить о Петре Леонидовиче. Ведь это не честно, что он даже ни разу не позвонил. Но я почему-то не решилась.
- Ну тогда - пока. Звони, если что. – И Дима отключился.

Мы встретились с Димой через два дня. Я хорошо подготовилась к этой встрече. Мне хотелось, чтобы Дима похвалил меня и, может быть, сказал об этом Петру Леонидовичу. Для меня было очень важно, чтобы Пётр Леонидович понял, что не ошибся, назначив меня своим заместителем.
Дима приехал оживлённый и голодный.
- Как вкусно пахнет! - первое, что сказал он, войдя в квартиру. Мне было приятно слышать его восклицание, потому что это был запах обеда, который я приготовила специально для него.
- Мой руки и будем обедать, - строго распорядилась я.
- С удовольствием. Я как раз не успел пообедать.

Не прошло и получаса, а мы уже сидели за столом, и я с удовольствием смотрела, как Дима с аппетитом ел суп, котлеты и пил компот. Несмотря на то, что он был, по-видимому,  голоден, ел он очень красиво, умело орудовал ножом и вилкой в левой руке, изящно пользовался салфетками. Было видно, что он вырос в интеллигентной семье, и мама научила его держаться за столом. Во время обеда мы говорили на всякие светские темы: о новом спектакле во МХАТе, где модный  режиссёр по-своему прочёл пьесу Горького "На дне"  ( "До чего же интеллектуальное "дно"! - восхищался Дима), о новой книжке Сорокина ( "Как это всё вторично!"),  и ни слова о работе. Потом посидели в гостиной с чашечкой кофе. И я почувствовала, что душа Димы приоткрылась и соприкоснулась с моею. Теперь можно было начать серьёзный разговор.
Первым прервал нашу приятную беседу Дима:
- Ну что, Олечка, разобралась в моей программе? Вопросы есть? Поняла, что есть наша фирма?
- Юридическую основу поняла, поняла источники финансирования, поняла задачи. Но, наверное, не поняла главного, то о чём говорили ты и Пётр Леонидович. Не поняла идею, замысел, определяющий все эти задачи.  Ведь наш Дом не просто благотворительная ночлежка. Это что-то очень серьёзное. Мне хотелось бы, чтобы ты посвятил меня в существо вашей задумки. О чём вы думали, что обсуждали, когда принимали решение о создании фирмы.
Дима задумался.
- Я не знаю, как всё это сформулировать. Ты должна прочувствовать это душой.
- Я не понимаю, почему ты не можешь сказать то, о чём ты сам думаешь.
- Ну потому, что слова ничего не значат, они опошлены современной культурой.
- Нет, ты не прав. Всегда можно найти нужные слова.
- Увы, не всё можно облечь в слова. Есть вещи, для которых слов не осталось.  Наша эпоха, отменившая добро и зло, выражает свою сущность только с помощью мата.  А вот слова высокого смысла осмеяны, и не вызывают адекватных чувств. Даже у тебя. Помнишь наш разговор, когда я спросил, разделяешь ли ты наши идеи, и каким смешным и пошлым показался тебе мой вопрос. Так что попытайся понять без высоких слов, так как они нынче отменены. Ну а матом я с тобой говорить пока не решаюсь.
Его слова меня поразили. Я раньше об этом никогда не думала. А ведь он прав. Я вдруг вспомнила, как  заподозрила, что Петр Леонидович страдает шизофренией, когда он заговорил со мной о возможности очистить Россию от скверны.
- Ты прав Дима. И это страшно.
  Дима засмеялся:
- Не боись, Олечка, просто сейчас высокие понятия вытеснены реальными приземлёнными потребностями, прагматизмом. Такое наступило время. Но оно же не вечно. Оно уходит. В России прагматизм всегда был на вторых ролях. И надолго он не удержится.

 Когда Дима собрался домой, я, как будто невзначай, спросила его:
- А куда пропал Пётр Леонидович?
- Он в Бельгии, защищает интересы одного нашего бизнесмена. Приедет не раньше, чем недели через две.
- К его приезду я должна буду расшифровать все ваши загадки и предстать перед ним единомышленником.
- Да. Он на это очень надеется.

Лёжа в постели, я долго думала о странностях своей судьбы. Мои родители разъехались, когда я была ребёнком, а меня отдали на воспитание бабушке. В дальнейшем никто из них не проявлял интереса к моей жизни, хотя я очень о них скучала, мечтала, что придёт время, и мы будем жить все вместе. Но такое время не пришло. Бабушка старалась заменить мне родителей, однако, это было не в её силах. В том году, о котором мой рассказ, я закончила экономический факультет МГУ, и летом отправилась с друзьями в Крым. Несколько раз я звонила бабушке, но она не отвечала. Странно, что меня это ничуть не встревожило. Вот уж воистину: если бог хочет наказать, то отнимает разум. Я веселилась и развлекалась, а в это время дома происходили трагические события. Скоропостижно умерла бабушка, и некая риэлторская фирма сфальсифицировав документы завладела нашей квартирой и нашим имуществом.
Пётр Леонидович мне сказал, что квартиру я не верну никогда. А кому же, как ни ему, знать всю эту кухню.

Но отступать я не умела. И вот лёжа в постели в моей новой квартире, я строила планы, как разгромить это гнездо жулья и их пособников. Две задачи стояли передо мной. Они были смыслом всей моей жизни: быть достойной доверия Петра Леонидовича и, если не вернуть моё имущество, то хотя бы наказать моих обидчиков.


Глава 7.

После довольно изнурительной зарядки, душа и завтрака я почувствовала себя в полной боевой готовности. План работы мне составил Дима. Я подготовила договоры с нашими инвесторами, не проставив в них суммы. Теперь мне надо было с ними встретиться, представиться и подружиться. И договориться о финансировании.

Я начала с нашего главного благотворителя, генерального директора фирмы "Омега", занимающейся сотовой связью.
Станислав Михайлович оказался на месте.
Я представилась и попросила аудиенции.
- Приезжайте прямо сейчас, - Станислав Михайлович был любезен.
- Я смогу быть у Вас часа через два. Это возможно?
- Да. Я буду на месте.
Два часа - это минимум. Мне нужно "поработать над собой" и не меньше часа добираться до фирмы.
Когда я была почти готова, позвонил Дима.
- Оля, ты ведь водишь машину?
-Да.
- Я сегодня утром подогнал к твоему дому наш "форд". Поедешь к инвесторам на нём. Ключи у тебя под ковриком. - И Дима назвал номер машины.
- Димочка, спасибо тебе, милый! Я еду к Станиславу Михайловичу через полчаса.
- Удачи тебе. Он мужик не простой. Завоевать его доверие не просто.
- Буду стараться.

Помня, что точность - вежливость королей, я старалась не опоздать. К счастью, пробок удалось избежать.
Стандартная секретарша сразу же доложила ген. директору обо мне, и я,  помня тренинги психолога легко и уверенно вошла в начальственный кабинет.
Станислав Михайлович оказался представительным мужчиной средних лет. Он встал, приветствуя меня, и я почувствовала, что произвела на него впечатление.
- И где же Пётр нашёл себе такого заместителя? - он широко улыбнулся. - Вы просто Клеопатра из американского фильма.
Видимо, он имел в виду мою причёску: каре с чёлкой до бровей, чёрные волосы и светлые глаза. Его фамильярность меня покоробила. Но я не показала виду, ведь я пришла за деньгами. Однако он это почувствовал:
- Я Вас не обидел?
- О, совсем нет. Клеопатра, так Клеопатра. Лишь бы не тётя Клёпа. - говорила я, крепко пожимая его руку.
Он весело рассмеялся. И я рассмеялась в ответ.
Через несколько минут, мы, сидя за кофейным столиком, обсуждали мой проект договора.
- Скажите, Станислав Михайлович, для Вас обременительна сумма, которую Вы  ежегодно перечисляете нашей фирме? - спрашивала я.
- Нет, отнюдь. Наше сотрудничество выгодно и для меня. Выпускники ваших курсов - замечательные работника. Они создают прекрасный микроклимат. Они, должен признаться, изменили атмосферу на фирме. Теперь у нас никаких склок, никакого наушничания. Я никогда бы не поверил, что несколько человек могут так оздоровить коллектив.
- И сколько наших выпускников работают у Вас.
- С прошлого выпуска - пять, с этого выпуска - трое. Жаль только, что одни женщина.
- Именно об этом я и собиралась с Вами поговорить. Мы хотели бы расширить наше предприятие. Помогать не только женщинам, но и мужчинам, не нашедшим себя в этой жизни.
- Что ж - святое дело. Сколько Вам для этого потребуется денег?
- Я могу Вам назвать очень приблизительную сумму, так как Петра Леонидовича сейчас нет в Москве. Но лишнего мы не возьмём.
- Об этом можете не говорить. Ваша фирма даёт всем подобным учреждениям замечательный пример. Если раньше они создавались исключительно для перераспределения доходов успешных фирм, по принципу "делиться надо", то теперь это стало дурным тоном.
- Значит, Вы согласны?
- Конечно, согласен. Но я думаю, что Вам нужно улучшить быт Ваших подопечных. Поэтому я познакомлю Вас ещё с тремя фирмами, которые охотно примут участие в Ваших начинаниях.
Мы прощались, как старые добрые друзья. Станислав Михайлович поцеловал мне руку и спросил, испытующе глядя мне в глаза:
- Неужели и Вы выпускница курсов Петра Леонидовича?
- Да, - ответила я, - и я тоже.
- Финансирование курсов мы увеличим обязательно.





Глава 8.

Дима приехал вечером и не с пустыми руками. Он купил мяса, овощей, фруктов и бутылку красного вина. Всё это богатство он выложил на стол и объявил, что готовить будет сам.
И надо признаться, что он приготовил прекрасный ужин: вкусное жаркое, салаты, в вазу красиво уложил яблоки, груши, апельсины, виноград. Мы накрыли стол в гостиной, и уселись радостные и счастливые.
- Ну, Олечка, - провозгласил Дима первый тост, - за тебя! Ты сделала почти невозможное. С первого захода покорила всех наших инвесторов.
- У тебя в этих фирмах агенты? Кто тебе рассказал о моих успехах?
- Не поверишь, но мне все они позвонили сразу после твоего ухода. Они от тебя в восторге. Как ты умудрилась охватить их всех за один день?
Мы шутили и смеялись и строили грандиозные планы.
- А Пётр Леонидович давно не звонил? - решилась я, наконец, задать свой главный вопрос.
- Дня три.
- А обо мне спрашивал?
- Конечно. В основном о тебе и говорили. Я рассказывал о твоих успехах. Он был доволен. Ну, а когда узнает о том, что нас просто засыпали деньгами, то вообще сделает тебя своим преемником.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Он давно собирался заняться другим делом, но не мог найти того, кому можно было бы передать свое детище
Я так и застыла с открытым ртом, держа в руке вилку с куском мяса.
- То есть как, он уйдёт? Куда? Он мне ничего такого не говорил, когда предлагал работу.
- Ты чего испугалась? Это просто моё предположение.
Но вечер был испорчен. И как Дима ни старался убедить меня, что это была всего лишь шутка, что ведь не он решает подобные вопросы, я никак не могла успокоиться. Мысль о том, что Пётр Леонидович меня предал, засела в моей голове.

Между тем работа требовала энергичных действий. Как только деньги поступили на наш счёт, мы с Димой приехали  в Дом, чтобы обсудить ситуацию с Надеждой Ивановной и тётей Дусей. Я дала всем задание искать новое помещение, где можно было бы с большим комфортом разместить женщин, а также помещение для мужчин. Мы также пришли к выводу, что курсы необходимо расширить, чтобы дать возможность некоторым нашим слушателям получить профессию.

 Возможность внести в нашу работу что-то новое возбудила до крайности всех наших работников. Надежда Ивановна с тётей Дусей энергично приступили к поискам нового помещения. Каждый день они предлагали нам с Димой что-нибудь новое, и нам уже было из чего выбирать.
 Мы же с Димой пригласили всех наших преподавателей, чтобы посоветоваться, каких ещё специалистов было бы целесообразно иметь на курсах. После бурных обсуждений мы, наконец, решили, что следует пригласить преподавателя информатики и программирования и преподавателя менеджмента. А также преподавателя физкультуры. Наш психолог убедил нас, что без физической нагрузки, без совместных мероприятий: соревнований, танцев и тому подобное, трудно изменить жизненные установки людей, потерпевших тяжёлые жизненные неудачи.

И вот настал день, когда вернулся из командировки Пётр Леонидович.
Я несколько дней готовилась к этой встрече. Купила и повесила шторы в новую квартиру, ковёр в гостиную. Всё вымыла до блеска. Сходила в парикмахерскую,  сделала новую причёску. Купила прекрасный брючный костюм. Мне наивно казалось, что это поможет задержать Петра Леонидовича от ухода на другую работу. Однако ничего не помогло.
Он приехал чуть похудевший, весёлый и очень красивый. Так казалось мне. В тот же день он попросил всех собраться у Надежды Ивановны и с удовольствием выслушал все наши новости. Он поддержал все наши планы и сказал, что у него есть знакомый - прекрасный преподаватель физкультуры и танцев. Он пообещал договориться с ним о работе в Доме. Дима нашёл преподавателя по информатике, молодого любителя экспериментов. Осталось найти специалиста по менеджменту. Пётр Леонидович взял это на себя.
Затем мы обсудили, какие помещения арендовать. По совету психолога, пришли к выводу, что мужчинам и женщинам лучше находится в отдельных зданиях, но для удобства администрации близко расположенных друг к другу. Для обслуживания мужчин нам было необходимо пригласить на работу ещё двух человек: немолодых женщин, сильных духом и энергичных. Образование не имело для нас большого значения.
В заключение, Пётр Леонидович поблагодарил нас за работу и сказал, что он через некоторое время собирается нас покинуть, так как ему предложена работа за рубежом.
И я поняла, что все мои жалкие потуги задержать его, провалились с треском.

Когда мы закончили наше совещание, Пётр Леонидович, который не обращал на меня особенного внимания, хотя, по моему мнению, должен был, так как я всё-таки его заместитель, и у меня были кое-какие успехи, подошёл ко мне и  ласково глядя, сказал:
- Ольга Игоревна, мне необходимо с Вами поговорить. С Вашего разрешения, я подвезу Вас до дома.
По дороге он рассказывал мне о стране, в которой побывал. Подшучивал над моими успехами у инвесторов. Говорил, что за оставшееся у него время он должен ввести меня в круг своих профессиональных друзей.
Я молчала. Я понимала, что это невежливо, но в горле стоял комок и хотелось плакать.
- Вы всё отлично устроили, - говорил он, обходя мои владения.
- Хотите кофе, - выдавила я, наконец, из себя.
Когда мы сели в гостиной к столу, Пётр Леонидович сказал:
- Я вижу Вы расстроены. Но я уверен, что Вы прекрасно справитесь, возглавив наше товарищество.
И тут меня прорвало:
- Как Вы могли так со мной поступить? Вы же ничего мне не сказали, когда предложили должность своего заместителя! Вы бросили меня одну. - Я почувствовала, что слёзы заволокли мои глаза.
Пётр Леонидович взял меня за руку, и совсем так же, как год назад на скамейке в маленьком московском дворике, ласково сказал:
- Ну полно, всё будет хорошо. Я знаю Вы справитесь и даже превзойдёте своего старого директора, потому что Вы не только умны, но и прекрасны. А помните, как говорила Раневская: "Красота - страшная сила". - И он улыбнулся.
Как я любила его в эту минуту! Как мне хотелось броситься к нему на шею, прижаться к его груди. И я видела, что он читал мои желания в моих глазах. Но я не чувствовала в нём ответной реакции. Он тепло, по-отечески, обнял меня.
- Я всегда буду с Вами, Ольга Игоревна. Всегда буду помогать Вам. Ведь я соучредитель нашего товарищества. Так что я никуда не денусь. Я заинтересован в Вашем успехе.
- Пётр Леонидович, я люблю Вас! - вырвалось у меня, вопреки моему желанию.      
- И я люблю Вас, Олечка, -  говорил он, поглаживая мои плечи. - Вы для меня - моя любимая дочь, на которую я очень надеюсь и в которую я очень верю.
Сейчас, когда прошло уже много лет с того дня, я снова вижу его дорогое  лицо и понимаю, что никого я больше так не любила. Потому что для меня он был не только любимым человеком, но и отцом, которого меня лишила судьба. И я так и не узнала, почему он не захотел ответить на моё чувство. Простую мысль, что он никогда не испытывал ко мне особенных чувств, а просто захотел отдать сироте свой тяжкий долг, я навсегда прогнала с позором.


Глава 9.

В пятницу я получила, наконец, ответ Верховного суда на мою жалобу на решение суда по делу о мошеннической продаже моей квартиры и всего имущества риэлтерской фирмой "Ваш помощник". И, конечно, это был немотивированный отказ. В понедельник я записалась на прием к заместителю Председателя Верховного суда, так как Председатель был в отпуске.  Перед тем, как встретиться с чиновником, я переговорила с Петром Леонидовичем  и нашим юристом, Олегом Андреевичем. Я тщательно проработала юридическую базу жалобы и продумала эмоциональные доводы.

Заместитель Председателя, Николай Николаевич Крапивин, чем-то, наверное, выражением лица, и манерой держаться, напоминал Евгения Васильевича Яковлева, председателя Городского суда. Поначалу он был очень любезен, и мне почему-то казалось, что Яковлев проинформировал своего начальника о "склочнице Никольской".
Я начала с того, что очень разочарована  работой Верховного суда, который обязан быть преградой для неквалифицированной или ангажированной работы нижестоящих судов. Однако, он эту обязанность не выполняет. "Это может означать - дерзко резюмировала я - недостаточную квалификацию судей Верховного суда, либо отсутствие правосудия в стране. Что страшно. Что означает распад".
К моему удивлению, Крапивин выслушал мою филиппику совершенно спокойно.
- Ваше поражение в судебном процессе - ещё не конец света, - хладнокровно парировал он.
- Увы, это именно конец, если не света, то российского правосудия. Иначе говоря, - это начало конца России.
- Неужели? - он отвратительно усмехнулся.
- А Вы как думали? Если суды всех инстанций не признают российских законов, а решают дела, как сами считают нужным - это трагедия. В моём деле  суд нарушил абсолютно все законы, регулирующие данные правоотношения. Но Вы это не считаете предосудительным. Нарушение законных прав Никольской - не конец света, - считаете Вы. А когда по этой же логике нарушат права Ваших близких или Ваши? Вы считаете, что такое невозможно? Очень даже возможно! Как только Вы закончите свою карьеру, то это коснётся Вас и Ваших близких в первую очередь, потому что в стране, в которой уничтожено правосудие, очень не любят "бывших". Неужели Вам, вершащим правосудие, это никогда не приходит в голову? Неужели наша история ничему не учит?
- Вы слишком самоуверены. - Я поняла, что своими доводами я ничуть его не убедила. - Дело в том, что у суда другая точка зрения. Это право суда на своё толкование закона.  - Он смотрел на меня с холодной насмешкой. Он унижал меня, как могут молча, одним взглядом, унижать высокие чиновники.
 Но с нашим психологом мы "проходили" на курсах этот метод чиновника отбиться от слишком настырного жалобщика. Поэтому я ни на минуту не смутилась. Я точно так же, как и он, холодно и даже презрительно усмехнулась:
- Прежде всего, господин юрист, - сказала я высокомерно, - хочу Вам напомнить, что  суд обязан толковать закон только буквально.  Закон запрещает суду добавлять к правовым формулировкам свои измышления. Уже одно это является безусловным основанием к отмене решения. Если же он правильно истолковал и применил закон, Вы обязаны со ссылкой на соответствующую статью, опровергнуть мои доводы. Мне хотелось бы услышать от Вас, почему мои возражения на судебное решение не приняты во внимание. В чём я не права? Какие у суда основания отказать мне? В своём ответе Вы даже не потрудились обосновать свой отказ.
Он смотрел на меня жёстким неподвижным взглядом.
- Вы юрист? - спросил он.
- Это не имеет никакого значения, - ответила я. - Я уже говорила Вашему коллеге в Городском суде, - что законы пишутся не только для юристов, но в первую очередь, для граждан, которые должны их исполнять. Поэтому всё, что касается моих прав и обязанностей, я знаю не хуже юриста.
Я чувствовала, что ему хочется закончить этот неприятный разговор. И его концовка была точно такой же, как у председателя Городского суда:
- Ну что ж, - сказал он спокойно, - я лично посмотрю Ваше дело. Ваша убеждённость не может оставить равнодушным.
На этом мы распрощались. Я оценила его выдержку. 


Глава 10

Наша работа кипела. Мы не знали ни выходных, ни праздников. Осмотрев множество помещений, мы, наконец, выбрали трёхэтажное здание бывшей школы, которую, правда, нужно было основательно отремонтировать. Школа нам понравилась тем, что имела три выхода, и мы решили разделить её на три отсека: левый - для женщин, правый - для мужчин, а в центре - кабинеты администрации, то есть мой, Надежды Ивановны, Димы и комнатка для тёти Дуси и для её будущей напарницы. Преподавателям мы отвели общую большую комнату, поскольку они приезжали только на свои занятия, и вместе собирались редко. В центре здания располагался физкультурный зал  и конференц-зал на 80 мест. Занятия решили проводить для всех наших подопечных одновременно. Штаты решили не расширять, так как Надежда Ивановна считала, что она прекрасно справится одна, а тётя Дуся пусть подберёт себе помощницу сама, если сочтёт это необходимым.

Пока в школе делали ремонт, мы комплектовали свой контингент, подбирали новых преподавателей. Первым Дима представил нам преподавателя информатики и программирования, Льва Евгеньевича. Молодой мужчина лет тридцати, высокий, спортивный, светловолосый, нам понравился. Он работал программистом в крупной фирме и сказал, что договорился с гендиректором, поработать ещё и преподавателем три часа в неделю. По-видимому, он был таким же альтруистом, как и Дима.  Во всяком случае он сказал, что зарплата не имеет для него решающего значения, ему просто интересно помогать попавшим в беду людям. Это звучало бы высокопарно и, я бы сказала, не совсем уместно, если бы так говорил кто-нибудь другой. Но в устах Льва Евгеньевича, столь возвышенная фраза звучало совершенно естественно. Он выглядел интеллигентом в старом понимании этого слова. В общем, в нём всё было прекрасно: и лицо и мысли и одежда. До сих пор я даже и не подозревала, что в наше время ещё есть такие молодые люди.
На следующий день Пётр Леонидович познакомил нас со своими протеже: преподавателем менеджмента, Владимиром Ильичом, работающим в одном из коммерческих ВУЗов Москвы, и преподавателем физкультуры, Борисом  Аркадьевичем, в своё время известным фигуристом. Владимир Ильич был респектабельный мужчина средних лет, а Борис Аркадьевич, симпатичный, весёлый  и заводной. Он просто излучал энергию.

В общем, всё складывалось, как нельзя лучше. Мы назначили преподавателям изрядную зарплату. И коллективно определили, сколько будет получать гендиректор и остальные сотрудники. Пётр Леонидович считал, что справедливая  система оплаты труда, при которой высоко ценится не только начальственный труд, как нельзя лучше стимулирует качественную работу.

Весной вся подготовительная работа была закончена, наш новый дом заселила первая группа мужчин и женщин, которым мы должны были помочь, найти новый путь в их неудавшейся жизни.
И именно в это время Пётр Леонидович объявил, что уходит от нас и уезжает работать юрисконсультом в посольство Бельгии.
Хотя мы давно были готовы к этому событию, всё равно оно показалось всем неожиданным и вызвало чувство глубокого уныния. Что касается меня, то я вообще впала в транс, плохо спала, на душе было чувство невосполнимой утраты. Я была уверена, что больше никогда не увижу Петра Леонидовича.
 То, что я сделалась генеральным директором уважаемой фирмы, меня не только не обрадовало, но напротив, повергло в депрессию. Милый Пётр Леонидович всячески старался взбодрить меня, однако мысль о том, что я навсегда расстаюсь с самым близким для меня человеком, угнетала. Я была безутешна.

Прощальный банкет мы заказали в уютном ресторанчике на окраине Москвы. Гостей было много: все наши преподаватели были приглашены с дамами, инвесторы  и друзья Петра Леонидовича также пришли не в одиночку. То есть всего было около шестидесяти человек. Я знала, что должна быть в форме, так как Пётр Леонидович собирался представить меня всем собравшимся как нового генерального директора. Я старалась изо всех сил, но печать горького прощания не могла стереть со своего лица.
На банкете я впервые увидела жену Петра Леонидовича. Я знала, что он женат, но почему-то не могла даже представить, что рядом с ним всегда была его женщина. Она казалась какой-то абстракцией, к которой невозможно было его ревновать. И вот я встретилась с ней лицом к лицу. Пётр Леонидович подвёл меня к женщине средних лет, с приятным милым лицом, элегантно одетую и красиво причёсанную, беседующую с одним из наших инвесторов: 
- Верочка, - сказал он, обращаясь к ней, - я хочу тебе представить нового генерального директора нашего товарищества, Ольгу Игоревну. - И повернувшись ко мне, улыбаясь, продолжал: - Ольга Игоревна, это моя жена, Вера Всеволодовна.
Вера Всеволодовна с доброжелательной улыбкой протянула мне руку, и я пожала её тонкие пальцы. 
- Рада познакомиться, - сказала она негромким мелодичным голосом. - Пётр Леонидович рассказывал мне, что нашёл, наконец, достойного преемника.
- Спасибо, - сказала я растеряно.
Милый Пётр Леонидович прекрасно понимал, что я чувствовала в этот момент. Он легонько взял меня под руку:
- А теперь, Ольга Игоревна, я хочу познакомить Вас с моими друзьями и соратниками, которые помогут Вам в трудную минуту. Извини, Верочка, - снова он обратился к жене, - я оставлю тебя ненадолго.
- Конечно, конечно, - ответила она, приветливо улыбаясь.
Наверное, именно в тот момент я поняла, как это прекрасно быть замужем за любимым человеком, какая замечательная вещь - семья.
За столами, поставленными буквой "П", расселась наша шумная компания. Рядом со мной оказался  новый преподаватель по информатике, Лев Евгеньевич. Он пришёл один, без дамы.
- Лев Евгеньевич, а где же Ваша дама? -  начала я нашу светскую беседу.
- Увы, пока мы с ней не встретились,  - засмеялся он. - Вы не возражаете, если я буду ухаживать за Вами? Ведь и Вы без кавалера.
- Конечно, не возражаю.
- Спасибо, Вы очень добры, - смеялся он.
С Львом Евгеньевичем оказалось удивительно легко. Он был весел, рассказывал комические истории, приглашал меня танцевать.
Должна признаться, что пользовалась успехом не только у Льва Евгеньевича. Все инвесторы наперебой приглашали меня, вежливо прося у Льва Евгеньевича разрешения. И он великодушно разрешал.
 Я выпила, пожалуй, лишнее, потому что осмелела настолько, что пригласила на танец Петра Леонидовича. Я заметила, что Веры Всеволодовны с ним рядом не было.
У него  было беззаботно-радостное настроение, глаза сияли. Было видно, что он рад перемене своей судьбы.
- С удовольствием, - говорил он, взяв меня под руку.   
Оркестр заиграл старинное танго "Утомлённое солнце". Я прильнула к его груди, он крепко обнял меня за талию, наши руки сплелись, передавая друг другу невысказанную нежность. Он молча смотрел в мои глаза, я смотрела в его.
- Я только сейчас заметил, какие красивые у Вас глаза: голубые и задумчивые, - сказал он. Я прижалась к нему ещё теснее. Я знала, что первый и последний раз я могу ощутить его так близко. И это останется во мне навсегда.

 Провожать нашего генерального директора, теперь уже бывшего, в аэропорт мы поехали всем коллективом. Он был взволнован, смотрел на нас с грустью, когда же объявили посадку, тётя Дуся заплакала, а Надежда Ивановна, я и все наши мужчины плотным кольцом окружили Петра Леонидовича, целовали его и жали ему руки. Наперебой желали успехов. Наконец, он освободился из наших объятий, и, обращаясь к  каждому из нас по очереди, пожелал нам успехов, пожал руку и поцеловал. Ко мне он подошёл к последней, взял мои руки в свои, и поцеловал меня в губы. А потом, обращаясь ко всем, попросил помогать мне в работе, потому что я только начинаю этот путь.
Мы, как заворожённые, молча смотрели ему вслед, пока он и его жена не скрылись за стойкой паспортного контроля.

Меня проводил до дома Лев Евгеньевич. Оказывается, он давно знал Петра Леонидовича, так как тот много лет назад, в молодости,  работал под началом его отца, тоже юриста.
Я пригласила моего нового друга к себе, потому что мне неудержимо хотелось говорить о Петре Леонидовиче. Но Лёва мало, что знал, потому что был намного моложе его, и старые друзья отца его мало интересовали. Тем не менее он кое-что вспомнил. Он рассказал, как Пётр Леонидович в те годы приходил к ним в гости с женой, как они с отцом прекрасно пели дуэтом старинные романсы, а Лёва им аккомпанировал.  Я робко спросила Лёву о жене Петра Леонидовича, и он охотно рассказал, какая она была красивая и милая женщина.
Рассказы Лёвы смягчили мою печаль, и я была ему очень благодарна. Я достала из шкафчика бутылку вина, фрукты, и мы  выпили сначала за здоровье и благополучие семьи Барковых, потом - "на брудершафт". Когда мы, как положено в этом ритуале, поцеловались, оба почувствовали, как хороша жизнь. Лёва обнимал меня  и целовал всё жарче, и я нисколечко этому не противилась.
Утром мы проснулись счастливыми.
- Олечка, - говорил Лёва, - давай будем жить вместе. Ну хотя бы поживём несколько дней, а потом решим, как быть дальше.
 Я согласилась.
 

Глава 11.

Через несколько дней после отъезда Петра Леонидовича, я получила письмо из Верховного суда. Это был стандартный отказ в удовлетворении моей жалобы. Никаких следов, свидетельствующих о том, что я была на приёме Крапивина, и что он обещал лично посмотреть моё дело, в письме не было. Впрочем, я иного и не ожидала. Я сунула письмо в письменный стол и задумалась. Что же дальше? Может, бросить всё это? Я вспомнила, как Пётр Леонидович мне говорил, чтобы я не надеялась вернуть квартиру, потому что невозможно вернуть съеденный бифштекс.
Но чувство неприязни, если не сказать, ненависти, к этим ненасытным людям, заставило меня продолжать свои жалкие попытки поставить их на место.

Я села за компьютер, и составила просьбу к Квалификационной коллегии рассмотреть, профессиональную пригодность к работе в судебных органах районного судьи Поздняковой А.Д., и председателя Городского суда Яковлева Е.В., подробно обосновав своё требование. Я понимала, что это был дерзкий вызов судебной системе, но остановиться уже не могла. Лёву я решила не посвящать в свои проблемы. Может быть потом, но не сейчас, когда мы переживали наш медовый месяц.

Ответ из секретариата Квалификационной коллегии пришёл на удивление быстро. Мне любезно сообщили, что моя просьба не основана на законе, поэтому рассмотрена быть не может
Я внимательно изучила закон "О статусе судей" и с удивлением узнала, что безграмотность судьи или его ангажированность, выражающиеся в неправосудных решениях, не является основанием для приостановления или прекращения его деятельности, если против судьи не возбуждено уголовное дело.

Так что круг замкнулся. Значит, надо требовать внесения изменений в закон О статусе судей. Я долго и старательно составляла соответствующее прошение в Государственную Думу. Получилось письмо на нескольких листах. Зато юридически обоснованное и эмоционально очень убедительное. Так казалось мне.

Однако через несколько дней после отправления этого письма, моя жизнь резко усложнилась.  На нашу фирму обрушилась лавина проверок. Дима и Надежда Ивановна, работавшие на фирме с начала её основания, заявили, что такого не было никогда. Проверки парализовали жизнь фирмы. Нарушилась система подготовки наших подопечных, проверялись все наши договоры с обслуживающими нас организациями, проверялись балансы сразу за несколько лет работы фирмы. "Проверяльщики" -  наглые горластые женщины средних лет, прекрасно подготовленные для создания обстановки нервозности, натасканные умению походя унижать достоинство уважаемых людей, презрительной манере разговора, нас совершенно доконали.

Когда закончилась проверка, мы собрались в моём кабинете, чтобы обсудить случившееся. Все были очень расстроены, и я чувствовала, как всем нам не хватало Петра Леонидовича. Уж он-то сумел этих женщин поставить на место. А я оказалась неспособной выдержать первое же испытание.
Мы с трепетом стали ждать Акт проверки. Ничего хорошего он нам не сулил.

Лёва утешал меня, как мог. Он пытался вдохнуть в меня уверенность и оптимизм. В эти дни мы как-то особенно сблизились, и Лёва сказал:
- Давай поженимся. И нарожаем кучу детей. Это будет "наш ответ Чемберлену".
- Давай, - согласилась я.
Мы договорились, что в ближайшее воскресение Лёва представит меня своим родителям. Однако встреча не состоялась. В субботу Лёва пришёл мрачнее тучи. Тяжело заболел его отец. Ночью у него был тяжёлый сердечный приступ и его госпитализировали в больницу. И врачи поставили страшный диагноз - обширный инфаркт.
- Понимаешь, - Лёва был вне себя от случившегося, - какая-то сволочь вот уже почти год преследует отца.
- Как преследует? - изумилась я.
- Добивается его увольнения с работы.
- И что, от этой сволочи что-то зависит?
- Нет, конечно. Мой отец известный уважаемый человек. А это - какая-то шизофреничка. Ничего от неё не зависит. Но ведь отец живой человек. Её жалобы и письма по инстанциям, уносят его здоровье. Ты же понимаешь, что нет ничего гаже, чем доказывать, что ты не верблюд. 
- А что она хочет от твоего отца? Он где работает? - тихо спросила я, уже понимая, каким будет ответ.
- Отец - председатель Городского суда. А дама недовольна судебным решением. И неустанно бомбит письмами все судебные инстанции, обвиняя отца в некомпетентности и ангажированности. Это моего отца! Честнейшего, принципиальнейшего человека! Признанного профессионала!
Руки Лёвы дрожали.
- Лёва, Лёвочка, - я обняла его и поцеловала ( "поцелуй Иуды" - пронеслось в моей голове) - пожалуйста, не расстраивайся, всё будет хорошо, вот увидишь.
Лёва прижал меня к своей груди и заплакал. Никому, даже своему врагу, я не пожелаю пережить подобную минуту.
Когда Лёва успокоился, я сказала:
- Знаешь, сейчас не время решать нам с тобой личные дела.  Поезжай домой. Ты нужен маме.
Лёва согласился. Он забрал свои вещи и уехал.

Оставшись наедине с собой, я тоже горько заплакала. Я знала, что это было последнее наше свидание.
Неожиданный звонок в дверь меня испугал.
- Кто там? - настороженно спросила я, поспешно вытирая глаза.
- Откройте, - попросил мужской голос. - Я друг Петра Леонидовича. Пришёл, чтобы помочь Вам.
Я открыла дверь. Это был незнакомый мне мужчина лет пятидесяти, интеллигентной наружности. Я пригласила его в гостиную.
- Вы одна? - спросил он. - Наш разговор конфиденциальный.
- Одна, - ответила я, не понимая к чему он клонит.
- Пётр Леонидович просил меня, помочь Вам,  если Вы по молодости начнёте делать ошибки. Я ему обещал. Правда, не думал, что такой момент наступит так скоро.
- Что Вы имеете в виду? - меня начала колотить нервная дрожь.
- Прежде всего прекратите засыпать власти жалобами. Вы ничего не добьётесь, но можете многое потерять.
- Что потерять? Вы угрожаете мне?
- Вы уже многое потеряли: уважение своих сослуживцев, доброе отношение Льва Евгеньевича, и потеряете ещё больше.
- Вы считаете, - выкрикнула я, - что защита себя от судебной машины, - это нечто недостойное! "Смирись, о гордый человек!" Так, что ли?
- Не кипятитесь. Вы, конечно, ещё молоды, но не настолько, чтобы не понять, что крайности недопустимы. Приверженность к крайним взглядом - это ведь экстремизм в чистом виде.
- Вы обвиняете меня в экстремизме, за то, что я обжалую незаконное решение суда? На мой взгляд, именно Вы демонстрируете экстремизм чиновника. Раз отказали все судебные инстанции, то смирись и не жалуйся - вот ваша логика. Но я с этим никогда не соглашусь.
- Послушайте, разумному человеку свойственно анализировать ситуацию. Такой человек никогда не идёт на пролом, если это бессмысленно. Он ищет другие пути и способы решения проблемы.
- Какие, например? Дать взятку - и проблема будет решена? Вы это хотите сказать?
- И это тоже. Но не только это. В жизни не бывает прямых путей. В каждом отдельном случае разумный человек находит разумное решение.
- Так зачем Вы пришли? Чтобы сказать мне, какие решения в моей ситуации можно считать "разумными"? Так какие?
- Во-первых, прекратите писать жалобы. Не превращайтесь в кляузницу. Наш народ всегда презирал склочников и сутяг. Во-вторых, свяжитесь с Григорием Яковлевичем  Бородиным. Вы с ним познакомились на проводах Петра   Леонидовича. Вот его визитка. Он Вам подскажет, как урегулировать ситуацию. И помните, что прямолинейность никогда не была добродетелью.
Он ушёл, а я не раздеваясь, легла на диван и заснула тяжёлым сном.


Глава 12.

На следующий день я села рядом с телефоном, и просидела так не менее часа, никак не решаясь позвонить Бородину. Я смутно припомнила его среди гостей Петра Леонидовича. Такой пожилой, рыхлый и приторно любезный. Ничего хорошего от него я не ждала. Но мне нужна была информация, чтобы принять правильное решение. В конце концов, я решительно набрала нужный номер. Мне показалось, что Бородин ждал моего звонка. Его медоточивый голос вызывал у меня отвращение.
- Ольга Игоревна, - он говорил с лёгким одесским акцентом, - что же это Вы наделали столько ошибок?
Я не понимала, о каких ошибках он говорил, но вопросов не задавала. Пусть выскажется.
- Молодость, молодость, - продолжал он, притворно вздыхая, - молодые всегда хотят всё и сразу.
Эта его фраза вообще была не в струю. Видно, он держит меня за дурочку. Я по-прежнему молчала. Он тоже замолчал, потом спросил другим тоном:
- Алло, Вы меня слушаете?
-  Да, я Вас слушаю, - ответила я холодно. Мне показалось, что мой тон его несколько обескуражил. Я уверена, что он ожидал просительных интонаций.
- Ольга Игоревна, - он переменил дурашливый тон на жёсткий и раздражённый, - я не буду отнимать у Вас много времени, просто хочу Вам сказать, что Вам необходимо подать прошение об отставке. Результаты проверки работы фирмы говорят о том, что Вы не справляетесь с работой.
- Я этого не сделаю, - ответила я в таком же тоне.
- Очень жаль. Тогда Вас уволят члены товарищества в установленном законом порядке.
- Хорошо, пусть уволят, если найдут законные основания, и если захотят это сделать.
- На этот счёт не беспокойтесь. - И он бросил трубку.

Итак, чёрная полоса жизни опять навалилась на меня. И опять я была совершенно одна. Конечно, я знала, что члены товарищества, а это - Надежда Ивановна, Дима и тётя Дуся, не предадут меня. Но всё равно я понимала, что проиграла поединок. И прежде всего потому, что мне уже не хотелось биться дальше. Вспоминая Лёвиного отца, Евгения Васильевича Яковлева, я теперь была не уверена, что правда всецело на моей стороне.

Акт проверки фирмы не заставил себя ждать. Здесь чиновники сработали очень оперативно. Когда мы с Димой прочитали эту бумагу, то пришли в ужас. Она была составлена в обычной для тогдашней бюрократии манере, когда ответить на обвинения просто невозможно. Потому что описательная часть представляла ничем не подтверждённый набор зловещих фраз, а выводы по своей зубодробительности напоминали приговор.
Мы договорились, что завтра поедем к авторам бумаги и серьёзно с ними поговорим.
- Неужели мы, действовавшие только по закону, не сумеем доказать абсурдность акта? - оптимистично резюмировала я. Дима был со мною полностью согласен.

На следующий день мы поехали по указанному адресу. Чиновничьий коридор был до отказа забит взволнованными и измученными людьми. Нигде не было никаких указателей, и мы никак не могли добиться, у какой комнаты нам следует занимать очередь. Нас гоняли из кабинета в кабинет, рычали и кричали, что мы мешаем работать, и никто из женщин, сидящих в кабинетах,  не считал себя обязанным дать хоть какую-нибудь информацию. Это была просто сюрреалистическая картина, изощрённое издевательство, демонстрация ненависти к людям, не работающим в таких же кабинетах.
- Слушай, - сказал Дима, - я, кажется, знаю, как пробить эту стену?
- Как?
- Подожди, сейчас увидишь. - И он выскочил на улицу. Через несколько минут он вернулся с букетом цветов и красивой пластиковой сумкой в руках.
- Идём искать начальника этой конторы.
Увидев в Диминых руках роскошный букет, бюрократки-чиновницы сразу же вспомнили, где находится кабинет их начальницы.
Дима решительно открыл дверь, и, изобразив на лице радостную улыбку, протянул букет сидящей за столом полной женщине, удивительно похожей на гоголевского Собакевича, только в юбке.
- Это Вам, - сказал Дима, лучась любовью.
С начальницей произошла невероятная метаморфоза. Она заулыбалась и прямо на наших глазах превратилась в обычную усталую женщину, очень довольную вниманием молодого мужчины.
- И это тоже Вам, - продолжал Дима, и положил на стол яркий пакет.
Начальница, даже не заглянув в пакет, быстро и ловко спрятала его в своём столе.
Не дожидаясь приглашения, мы с Димой уселись перед начальницей на стоящие у стола облезлые стулья, и Дима коротко изложил суть нашей проблемы.
И снова, как по мановению волшебной палочки, начальница превратилась в Собакевича. Она вынула из среднего ящика своего стола Акт, и бегло взглянув на меня, спросила Диму
- Ваша фамилия и должность?
Дима, радостно улыбаясь, представился и сделал попытку представить меня.
- Я буду говорить только с Вами, - отрезала начальница.
- Но это наш гендиректор, Никольская Ольга Игоревна,  - начал Дима, однако начальница его бесцеремонно перебила:
- Гражданка Никольская, с точки зрения закона, не является гендиректором товарищества.
- Не понимаю, - растерялся Дима.
- Нет протокола собрания членов товарищества, на котором якобы была избранна Никольская.
- Я передала этот протокол ревизором, - попыталась я вставить слово.
Начальница на меня даже не взглянула:
- Поэтому буду разговаривать только с Вами.
И я с позором была изгнана из кабинета.
Я ждала Диму в машине очень долго. Наверное, часа два. Наконец, он появился, замкнутый и молчаливый.  Он сел за руль и, не глядя на меня, сказал:
- Завтра соберёмся на выборы.
- Но у нас есть оригинал протокола, - сказала я.
- С ними не поспоришь, - мрачно ответил Дима.

Вся наша боевая команда собралась на следующий день в моём кабинете. Все молчали. Никто не глядел в мою сторону. Дима коротко доложил ситуацию. Я добавила, что у меня есть оригинал протокола о моих выборах. Однако никто на мои слова не отреагировал.
Вдруг со своего места поднялась Надежда Ивановна и, коротко взглянув на Диму, сказала:
 - Я предлагаю на должность генерального директора избрать Дмитрия.
Дима красноречивым молчанием выразил своё согласие.
Я не поверила своим ушам и с изумлением смотрела на своих товарищей. Однако команда демонстрировала сплочённость. Только на глазах тёти Дуси я увидела слёзы.
- Это что, заговор? - спросила я. - Я что-то не так сделала?
- Понимаете, Ольга Игоревна, -  поджав губы, продолжала Надежда Ивановна, - мне звонили наши инвесторы и заявили, что прекратят финансирование, если Вы останетесь руководителем фирмы. Так что ничего не поделаешь, хотя, конечно, нам всё это крайне неприятно.

Теперь мне всё стало понятным. Это было не просто моё поражение. Это был разгром. Но я ещё не выслушала моих товарищей до конца. А конец был таким: Дима официальным тоном, называя меня только по имени-отчеству, объявил, что мне придётся освободить квартиру, так как это служебная площадь.
- Но я же её частично выкупила.
- Вот именно "частично".
- Тогда верните мне выплаченные деньги, - растерянно бормотала я.
- Как же мы можем их вернуть? На основании чего? Вы ведь не заключили договор с товариществом   о покупке квартиры в рассрочку. Нам ревизоры не разрешат это сделать.
- Но мне некуда идти.
- Сначала поживёте у тёти Дуси. А там как-нибудь решите проблему. Другие же как-то выходят из положения.
- А Вы согласовали ваше решение с Петром Леонидовичем? - это был мой последний козырь.
- Не хватало только беспокоить Петра Леонидовича по всякой ерунде, - был ответ.

Я пришла домой в свою квартиру, в одночасье ставшую чужой. Так моя жизнь, сделав круг, вернулась в исходную точку. Я сидела с ногами на диване и просто смотрела в стену, не думая ни о чём.
Вдруг я услышала, что кто-то открывает ключом входную дверь. Но я даже не повернула головы в сторону прихожей. Мне было безразлично, кто и зачем ко мне пришёл.
- Олечка, - услышала я родной голос, - мне позвонил Дима. Не расстраивайся, любимая. Всё это ерунда. Мы пока будем жить с моими родителями, а потом купим свою квартиру. Лёва крепко обнял меня и позволил выплакаться на своей груди.
- Ты прости, что я долго не давал о себе знать: папе было очень плохо. Но теперь всё позади. Ему лучше. Опасность миновала. А сегодня он попросил, чтобы я привёз тебя к нему в больницу. Он хочет тебя увидеть. Так что собирайся. Поедем знакомиться с моими родителями.
- Нет, Лёва, сейчас не время. Ты видишь, как ужасно я выгляжу, - я просто не знала, что мне делать, как поступить. Я понимала только одно, что сказать правду Лёве я не в силах. Но и уйти от расплаты мне не удастся. Что ж, пусть всё будет так, как будет.
- Ладно, - согласилась я, - едем.

Никогда я не забуду  гулкое биение своего сердца, когда мы с Лёвой входили в палату Евгения Васильевича.
Он лежал на высокой медицинской кровати, бледный и слабый. Но его глаза, обращённые ко мне, заговорщицки смеялись. И губы тоже растянулись в улыбке.
- Лёва, - обратился он к сыну, - пойди, поищи маму, она, кажется, у главврача. А мы пока с Олечкой  познакомимся.
Как только Лёва вышел, Евгений Васильевич, протянул мне свою бледную сухую руку и, продолжая улыбаться, сказал:
- Вот ведь, как в жизни бывает.
Я бережно взяла его руку и поднесла к губам:
- Простите меня, Евгений Васильевич, - говорила я. - Если сможете.
- Тебе не за что извиняться. Ты молодец. Я уважаю бескомпромиссных сильных людей. Просто ещё не пришло их время.  Я рад, что судьба свела вас с Лёвой.
- Спасибо Вам, - говорила я, переполненная чувством благодарности к этому человеку. - Очень прошу Вас только об одном: не говорите Лёве. Мы любим друг друга, и пусть ничто не омрачит наши чувства.
- Об этом не беспокойся. Уж если я не рассказал жене, от которой скрыть ничего невозможно, то о Лёве вообще нечего говорить, - засмеялся Евгений Васильевич.
Он сделал мне знак рукой, который я истолковала, как его желание  поцеловать меня. Я наклонилась к нему и поцеловала моего нового отца.


Эпилог

Много лет прошло с того времени, которое я описала в своей повести. Я ничего не приукрасила, но многое, конечно, не рассказала, потому что жизнь любого человека настолько сложна, что описать её во всех подробностях невозможно. Да и не нужно.
Сейчас за окном уже 2025 год. Давно нет с нами  наших дорогих родителей, Евгения Васильевича и Белы Павловны. Скончалась незабвенная тётя Дуся. Никогда больше мне не довелось встретиться с Петром Леонидовичем. О судьбе Димы и Надежды Ивановны я ничего не знаю, так как их судьба мне совершенно неинтересна. Знаю только, что  Дом не смог жить без Петра Леонидовича, и через год после его отъезда прекратил своё существование.
С тех далёких времён жизнь, конечно, изменилась. Но мне кажется, что в главном она осталась той же. Так же все недовольны работой чиновников.  Так же невозможно противостоять сплочённой власти. И так же непонятно, нужно ли ей противостоять, если смена власти не делает жизнь лучше.
Но мой муж, Лев Евгеньевич Яковлев, неожиданно нанёс этому  "символу вечности" сокрушительный удар. Возглавляемая им группа программистов разработала компьютерную программу, полностью заменяющую чиновничьей аппарат. Теперь функции чиновников всех мастей мог успешно выполнять компьютер. Власти  долго не замечали важности разработки. Но когда за неё Лёве присудили престижную международную премию, замалчивать стало невозможным. Сначала попробовали заменить одно совершенно бесполезное министерство. Эффект оказался потрясающим. Пришлось ликвидировать и некоторые другие. И тогда чиновники с ужасом увидели, что дело идёт к их полной ликвидации. Эксперимент тут же без лишних слов прекратили, министерства восстановили, а Лёву, чтобы он не вздумал сопротивляться, завалили административной работой: его избрали Президентом  Академии наук. Так был проигран и этот поединок.
Однако наш сын считает, что в будущем, политические и экономические решения в государстве будет принимать совершенный суперкомпьютер, и тогда, наконец, люди станут по-настоящему равны и свободны.
Но я-то знаю, что ни равенства, ни свободы на земле достичь   невозможно. Поэтому не хочу дожить до того времени.

Постскриптум. Все события и герои, описанные в повести, являются вымышленными, и возможные жизненные совпадения совершенно случайны.
Автор.