Инсектофобия.
Кандидат биологических наук, известный энтомолог Федор Петрович Комаров по пятницам читал лекции в педагогическом университете. Вот и сегодня, двадцать девятого декабря, он как обычно вещал с высокой кафедры о вещах, для него простых и привычных, а для студентов – непонятных и скучных, что-то про ганглиозные утолщения в нервной системе хруща майского (Melolonthini Melolontha). Звонок оборвал очередную фразу на середине, и, поскольку в аудитории сразу стало шумно, Федор Петрович, повысив голос, произнес:
- Старосты с журналами, ко мне! А всех остальных поздравляю с Новым годом, желаю успешно сдать сессию. Не забывайте, зачет ставлю только тем, кто присутствовал на лекциях.
Около кафедры уже топтались две девочки с журналами – старосты групп. Федор Петрович расписался, где надо, поставил «н/б» отсутствующим, отпустил девочек занимать очередь в буфет, сложил в портфель свои бумаги и совсем уже собрался уходить, как вдруг заметил прямо перед собой какого-то молодого человека.
- Кажется, я Вас где-то видел?
- Да, Федор Петрович. Я – Ваш студент, Иван Жуков. Вы уж простите, я сегодня только во второй раз попал на Вашу лекцию, и мне так понравилось, как вы все рассказывали. Можно мне задать Вам вопрос?
- Ну, пожалуйста… Хотя, молодой человек, ваше отношение к предмету представляется мне несколько опрометчивым. Как вы собираетесь сдавать зачет?
- Федор Петрович, я перепишу, я выучу, я обещаю. Но можно мне спросить: сколько насекомых вы убили в своей жизни?
- Что значит убил? Если вы имеете в виду экземпляры для коллекции, то я их не убивал, а усыплял. А если вообще всех насекомых, то кто же их считает. Может быть, вам еще сказать, сколько я всего усыпил членистоногих? Или сколько за 62 года жизни видел автомобилей красного цвета? Вы что себе думаете? Что я буду запоминать такие мелочи? Что мне – делать больше нечего?
- Вы простите, Федор Петрович, я не хотел Вас обидеть. Я просто хотел узнать, вы никогда не испытывали угрызений совести, отнимая чью-то жизнь? Вы не боитесь, что в следующей жизни за все придется платить? И что плата будет несоразмерна содеянному? Вы не боитесь их мести?
- Вон! Вон отсюда! И запомните, как вас там, зачет ты у меня на коленях вымаливать будешь, тоже мне защитник природы выискался, «гринпис».
- Я уже ухожу, Федор Петрович, уже ухожу. Но Вы подумайте над моими словами. Вам ведь, я знаю, уже недолго осталось на этот свет любоваться.
У Комарова от гнева потемнело в глазах и сперло дыхание. А когда пелена прояснилась, в аудитории уже никого не было.
«Нет, ну и наглец! Что за наглец!» Федор Петрович попытался успокоиться, но только еще больше распалял себя. Он уже чувствовал огонь на щеках, свинцовый привкус во рту, коричневый туман в глазах и острую раскаленную иглу, вонзившуюся чуть пониже левой лопатки. Боль в сердце была настолько сильной, что Федор Петрович чуть не упал. Он стоял, держась за край стола, и тяжело дышал. Затем трясущейся рукой полез в карман пиджака и достал трубочку нитроглицерина. Проглотил безвкусный красный шарик. Однако боль и не думала отпускать. Пришлось тащиться, с трудом переставляя ноги, на первый этаж, в медпункт, потом на третий – в деканат, отменить все лекции на сегодня, и, наконец, снова на первый. Выстоять очередь в гардеробе, долго ждать на промерзшей остановке автобус, а затем пихаться в переполненном салоне, где каждый, видя твою слабость, норовит наступить на ногу или заехать локтем в живот.
Вернувшись домой (лифт опять не работал, и на четвертый этаж пришлось подниматься пешком), Федор Петрович выпил сразу несколько выписанных врачом таблеток, с трудом разделся, останавливаясь отдышаться после каждого мышечного усилия, разобрал диван и рухнул на него, уже совершенно не чувствуя своего тела. Только непрекращающуюся боль в области сердца, больше ничего.
- - - - - - - -
Открыв глаза, Комаров даже не сразу сообразил, где находится. Не сообразил и чуть погодя. Он почему-то лежал на небольшом, поросшем осокой островке посреди болота, простиравшегося во все стороны до самого горизонта. И нигде не было видно ни деревца – сплошные кочки, перемежавшиеся затянутыми тиной бочагами.
Сам энтомолог был, как ни странно, одет в свой лучший костюм, при галстуке и… в фате. «Сон, - сообразил Федор Петрович. – Страшный сон. А может быть, и не страшный». Кандидат наук на всякий случай ущипнул себя, но не проснулся. «Ну и ладно. Посмотрим, что дальше будет».
Где-то через полчаса бездумного сидения на кочке Комаров решил пойти прогуляться. Куда глаза глядят. Перепрыгивая с кочки на кочку, он смотрел только себе под ноги. Поэтому раздавшийся вдруг громкий, резкий голос напугал его. Федор Петрович поднял голову и увидел перед собой длинный стол, покрытый зеленым сукном. За столом сидели слева направо малярийный комар (Anopheles Maculipennis), рыжий муравей (Formica Rufa) и обыкновенная оса (Vespula Vulgaris), только раз в двести крупнее, чем им положено быть. Голос принадлежал именно осе:
- Кто ты?
Вот тут-то Федор Петрович впервые по-настоящему, нет, не испугался – удивился. Он отчетливо слышал голос. И не где-то внутри головы, как любят описывать свои ощущения очевидцы встреч с различными летающими тарелочками. Нет, Комаров слышал ушами. Причем артикуляция жвал совпадала с произносимым текстом, хотя Федор Петрович как энтомолог точно знал, что издавать звуки ртом веспулы не способны.
- Ты что стоишь столбом? Мне в третий раз повторить?
- Что вы, собственно, имеете в виду?
- Вы признаете, что являетесь Федором Петровичем Комаровым, энтомологом, кандидатом биологических наук? – вмешался в разговор комар.
- Ну, да…
- Вы присутствуете на Страшном суде, который ждет после смерти каждого человека. Мы, судейская коллегия, от имени всех членистоногих обвиняем вас в убийстве 42 857 представителей насекомых, 7 223 представителей паукообразных, убийстве и (или) поедании 2 191 представителя ракообразных. В разрушении 15 317 жилищ и других сооружений. В геноциде, направленном против личинок и яиц. Что вы можете сказать в свое оправдание?
- Да вы что, издеваетесь? Какой суд? Это просто смешно! Что я, считал, сколько там раздавил тараканов или прихлопнул комаров? Вот вроде вас!
- Прошу секретаря зафиксировать неуважение к суду.
Муравей резво зашевелил лапками, что-то записывая в лежащий перед ним на столе лист бумаги. Комар тем временем продолжал:
- Поскольку вы не признаете себя виновным, суд выносит решение подвергнуть вас мучительной казни 67 588 раз. Не переживайте. Вы уже умерли. Поэтому вас легко будет снова оживить и после первого раза, и после второго, и после энного. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Решение суда привести в исполнение незамедлительно.
Представитель рода anopheles вдруг резко подскочил, расправил крылья, взлетел и бросился на Федора Петровича. Тот, не удержавшись на ногах, рухнул на спину. Комару того и надо было. Злорадно зажужжав, он вонзил свой длинный и толстый как дюймовая труба хоботок прямо в сердце энтомолога.
----------
Федор Петрович Комаров резко открыл глаза. Сердце бешено колотилось. Все тело было покрыто липким холодным потом. Он лежал в своей кровати. Вокруг была кромешная тьма.
«Хоть бы фонари включили на улице. Нет, ну приснится же такое. Смерть, Страшный суд. А все этот студент, как его, Жуков, что ли… Он у меня теперь зачет вообще не получит. 67 588 раз будет пересдавать. А все-таки хорошо, что это только сон».
От размышлений Федора Петровича отвлек какой-то звук, раздавшийся со стороны кухни. Звук напоминал цоканье собачьих когтей по линолеуму. Однако собак энтомолог никогда не держал.
«Что бы это могло быть?»
Комаров попытался встать, но сбившееся одеяло никак не хотело его выпускать. И вдруг в темноте зажглись красные глаза. Восемь штук. В их свете Федор Петрович разглядел, что то, что он принял за кровать, вовсе ей не является. Он, как муха, был завернут в паутину, а с той стороны, которую он принял за направление на кухню, приближается огромный, не меньше теленка, паук-крестовик (Araneus Diadematus). Глаза принадлежали ему. Так же, как и хелицеры, издававшие, жадно щелкая, тот самый, так удививший энтомолога, звук. И тогда Комаров истошно закричал, но, кроме паука, слышать его крик было некому.