- Да шел бы он к тысяче тысяч чертей! - водитель наконец-то подошедшего иерусалимского автобуса семьдесят первого маршрута был взбешен. Несмотря на долгое ожидание, настроение у меня тут же улучшилось. Тем более, что на иврите это прозвучало совсем уж смешно – "к тысяче тысяч чертих". Или же водила и вправду намеренно посылал неизвестного мне проштрафившегося субъекта именно к чертихам, а не к чертям?
Расплатиться с ним не удавалось никак: из него продолжали сыпаться различные "нет, вы видели этого каскадера" и "я ж людей вожу, а не мешки с картошкой" – и он оборачивался назад, к на диво почему-то равнодушной сегодня аудитории за поддержкой. Там же по левой стороне, непосредственно перед средней дверью на выход сидела, призывно-нетерпеливо размахивая рукой, моя родная тетушка. Проехаться вместе мы договорились заранее: хоть каждой нужно было по разным своим делам, по удачному стечению обстоятельств, географическое направление этих дел оказалось тем же.
Фантастически изловчившись и все-таки расквитавшись с водителем за проезд, я, опасливо придерживаясь за поручни, двинулась прямиком к тетушке. В ту же минуту я встретилась взглядом с известным израильским переводчиком, притулившимся на одинарном сидении справа от прохода. Конечно, я его узнала: один из лучших переводчиков с русского на иврит… (Сейчас тетушке доложусь, она ведь, разумеется, его не заметила). Он же меня, по понятным причинам, узнать не мог. Может, через годик-другой…
Водитель продолжал свои языковые экзерсисы, с каждым следующим витком становившиеся все менее изобретательными и все меньше состоявшие из нормативной лексики. Сквернословя как-то уже совсем беспросветно, он заложил настолько крутой поворот вокруг районного центра абсорбции, что мне не осталось ничего другого, как, сквернословя вслед за ним, повалиться прямо на колени к тетушке. Ну, хотя бы не к известному израильскому переводчику…
Оправившись от не слишком изящного публичного приземления, в конце концов я устроилась у окна возле слегка мною помятой, но чем-то необычайно довольной тетушки.
- Да кто ж права такому…, - тут уже водитель перешел на арабский. Среди чужеродного словесного потока моему искренне веселящемуся уху удалось выхватить какую-то собаку с сыном, а также определенные части тела различных человеческих родственников.
Я раскрыла рот, чтобы сразить тетушку любопытным соседством, но она успела меня опередить:
- Вот видишь, как полезно для писателя в автобусе ездить – какой персонаж! – и она посмотрела на водилу с такой нескрываемой гордостью, как будто приходилась тетушкой не мне, а именно ему.
Внутри у меня все опустилось. Я воровато зыркнула в направлении известного израильского переводчика. Мне захотелось выйти, хоть он, вроде, и виду не подал, что заинтересовался моей вышеозначенной ипостасью. Делать тетушке страшные глаза смысла не имело из-за наглухо их закрывающих солнцезащитных очков. Поэтому я зашипела, как вышедшая из себя от обиды за отдавленный хвост змея:
- Ш-ш-ш, потише шуми-то, позорище кошмарное! – и дальше уж я мигом ей растолковала (с задействованием весьма хитроумного семейно-секретного лингва), почему, собственно, именно теперь и здесь не следовало шуметь. В качестве конспирации, наверно, время от времени она бросала благодушные взгляды на ничем не заслужившую такого внимания, сидевшую перед незаурядным нашим попутчиком бабку. А зря…
В дороге мы перебрали бессчетное число тем, начиная от кто что и при каких обстоятельствах сказал и кончая – кто что и при каких обстоятельствах, скорее всего, подумал. Говорили и о недавно проклюнувшемся моем увлечении – и в частности, о сотворяемой мною тогда истории про свихнувшегося беднягу-бедолагу мессию.
- Ну, ты так их и убьешь? Что ж ты за злюка такая?! – вернулась тетушка к вчерашнему разговору, - и тебе их нисколечки не жалко? Они же вообще живут в другом городе и ничему не мешают. Неужели нельзя как-нибудь иначе?
Вопрос подразумевал родителей моего героя, от которых мне, равно как и от жены его, тем или иным способом, по замыслу, необходимо было избавиться. Избавиться для того, чтобы оставить несчастного на Святой Земле в полном, за исключением меня, одиночестве. Ощущение, надо заметить, не из приятных. Распоряжаться чьей-то жизнью – поступками, чувствами, СВОБОДОЙ… Хотя бы даже и на бумаге. То есть, конечно, если бы моим героям было свойственно бороться и не сдаваться на пути к высокой, общепризнанной цели – покорять космос или, на худой конец, разделывать под орех всяческих там изощренных правонарушителей... Так нет же! Почему-то мои персонажи все, как на подбор, неполноценные, патологические – словом, всерьез обиженные СОЗДАТЕЛЕМ личности.
- Конечно, жалко. Но у меня, знаешь ли, нет выбора. Страна у нас маленькая. Более того, я их уже убила, причем, в силу возраста, мне удалось сделать это минимальными средствами.
Что, кстати, было правдой. Как раз накануне я накропала небольшой абзацик, где, действительно, в нескольких строчках отправила ни в чем не повинных родителей к пращурам.
Не думаю, чтобы мы разговаривали громко. Тем более, что вторично срамиться перед ехавшим рядом с нами известным израильским переводчиком в мои планы не входило. Мы миновали мельницу Монтефиоре. На ближайшей остановке тетушка, как и намеревалась, вышла. За ней следом подготовительные к выходу пассы стал проделывать и наш примечательный спутник. Украдкой поглядывая в его сторону, я с некоторым удивлением подметила, что упомянутая уже мною выше бабка просто не сводит с меня глаз. Что такое? Кажется, я ничего в автобусе не ела, перемазаться, стало быть, не могла. Одета прилично. На всякий случай, я даже извлекла из сумки зеркальце, чтобы самоосвидетельствоваться. Вроде бы, все в порядке. Ну, и фиг с ней. Через остановку и мне выходить.
Спрыгнув на тротуар, я резвым шагом припустила в направлении Бен-Йеуды и по ней, почти бегом, дальше вниз. Заскочила на секунду в соответствующий магазинчик – купить пару-тройку блокнотов и ручек для записи бесконтрольно и безвозвратно разбегающихся мыслей. Долетев до самого основания Бен-Йеуды с тем, чтобы повернуть на Яффо в сторону Старого города, я притормозила. Живописная группа каких-то латиноамериканских индейцев в национальных костюмах от души наяривала на своих разнокалиберно-экзотических музыкальных инструментах. Эти ребята в самом деле заслуживали внимания. Несколькими минутами позже, когда я выпрастывалась из окружившей их мини-толпы, мое и без того отменное расположение духа вскарабкалось еще на ступеньку-другую выше.
- Геверет*, - как водяная бомбочка взорвалось прямо перед моей улыбающейся физиономией. Неужели это адресовано мне? Вряд ли. На мой взгляд, между мной и этим обращением нет ничего общего. Оно может относиться к теткам, женщинам, дамам, дамочкам… дородным, сухопарым, религиозным, светским, курящим, питающимся проросшим овсом, привлекательным, безобразным, старым, даже молодым… Но не ко мне! И кроме того, что-то в нем есть эдакое отвратительное, если не сказать оскорбительное – фонетически неблагозвучное и обезличивающее.
- Геверет, - я обернулась назад в поисках подходящей званию кандидатуры, но за неимением таковой постаралась сосредоточиться на самом источнике звука. Передо мной стояли двое полицейских, причем довольно, как мне показалось, карикатурного вида. Один маленький, толстенький и смугленький, второй – высокий спортивный блондин славянского типа. Из-за спины славянина выглядывала давешняя автобусная бабка. Я ее сразу узнала – у меня вообще хорошая память на лица, имена, номера телефонов. Интересно, что им от меня нужно?
- Геверет, - оратором был коротышка, похоже, как старший по званию, - у нас есть информация, вернее, подозрение… Вернее, подозрение, основанное на полученной информации, - он почесал макушку, - то есть, вы подозреваетесь в совершении убийства.
Его партнер патетически кивнул и тут же поспешно – неправильно, по всей вероятности, истолковав для себя выражение моего лица – зачастил по-русски:
- Вы все поняли? Мы должны вас задержать. Для допроса. Здесь недалеко. Вон машина, - на этом его словесный поток иссяк, и он еще раз кивнул, на сей раз своему напарнику. Бабка за его спиной тоже закивала, да еще, вдобавок, забормотала что-то мало членораздельное, сквозь которое мне, однако, удалось уловить слово "роцеах"**.
Это было настолько глупо, что я потеряла дар речи. Возможность реагировать каким-то другим способом я тоже, кажется, утратила. Очнулась я от удара, когда толстячок запихивал меня в патрульную машину, так некстати дежурившую сегодня на Кикар Цион. Прямо как в американских фильмах, предохраняя мою голову от столкновения с крышей, он в аккурат саданул ею о дверцу чертова драндулета.
- Да как вы сме… Что все это зна… Я буду жа…, - стукнутая голова рождала одни лишь давным-давно дискредитировавшие себя штампы. Но даже и в этой противоестественной ситуации мне все же хотелось их избежать. Я мобилизовалась, - объясните мне, пожалуйста, еще раз, куда и зачем мы едем?
Повторное разъяснение, ничем, впрочем, не отличавшееся от первоначального, меня удовлетворило слабо. Какое убийство? Я даже правил дорожного движения обычно не нарушаю… И главное – неужели фантазии какой-то ополоумевшей бабки могут быть достаточным основанием для задержания ни в чем не повинного человека? Кого же, любопытно узнать, я убила?
А вот и полицейский участок – в голове промелькнула абсолютно идиотская мысль: может, именно здесь меня поджидает нечто, как скажет моя тетушка, весьма полезное для писателя?.. Что за глупости? Для такого случая я вполне готова довольствоваться и собственным своим воображением.
В полицейском участке на Русском Подворье мне никогда раньше оказываться не приходилось, как, впрочем, и в любом другом полицейском участке. Теперь же, с неминуемой передачей Русского Подворья России, надеюсь, что такая возможность будет утрачена мной навсегда. Чего, к сожалению, не скажешь с уверенностью о прочих подобных ему заведениях.
В общем, внутри мы разделились: высокий повел бабку куда-то дальше –вероятно, в отдел, занимающийся добропорядочными гражданами, а меня коротыш усадил на отвратительный жесткий стул посреди коридора – ждать следователя. Сам он пристроился рядом. В коридоре было довольно уныло: никаких достойных внимания начинающего литератора персонажей в тот момент там не наличествовало. Мой конвоир тоже заскучал:
- Тебя как звать? – начало показалось мне слабым.
- Хм... Вы меня задерживаете по обвинению в убийстве и даже не знаете, как меня звать… У меня, кстати, были другие планы на сегодняшний день...
- А ты не переживай. Сейчас следователь придет и разберется. Ты сколько времени в стране?.
- Достаточно.
- Достаточно для чего?
- Достаточно для того, чтобы не задавать мне таких вопросов.
- Да не сердись ты – следователь разберется, - красноречие, видимо, было не его сильной стороной.
Но тут до меня донеслись какие-то неприятные звуки, характерные для весьма-весьма насильственных действий, вдобавок, обильно сдобренные нецензурной бранью. Ну, брань я сегодня, положим, уже слышала, и значительно более замысловатую, а вот потасовку… Кстати, интересно – можно будет черкнуть что-нибудь для памяти, если, конечно, понадобится? Блокноты с ручками я наконец-то купила.
По коридору мимо меня проволокли настоящего, если судить по наручникам на руках, преступника. На ногах же аналогичных приспособлений у него не имелось, и он с большим коэффициентом попадания, матерясь на чем свет стоит, лягал с полдесятка волокущих его стражей порядка.
- Вот видишь, - подытожил произошедшее мой маленький, хорошо упитанный цербер. Что он имел в виду? Что и со мной могли бы так обращаться? Но ведь я никому не сопротивлялась, и не брыкалась и, к удивлению своему, даже не сквернословила. Да что уж там – я вообще ничего противозаконного не совершила. Ну откуда, спрашивается, народились у бабки эти небылицы – придумала бы уж что-нибудь поскромнее, а соответственно, и поправдоподобней...
Не успела я достаточно развить эту мысль, как в коридоре в сопровождении блондина появилась и сама чокнутая параноичка. Физиономия ее светилась, люминесцируя от сознания выполненного долга, а рот находился в постоянном движении. У-у... а ей не приходит в голову, что виновность моя еще никем не доказана и доказана не будет? И по прошествии пары часов, выйдя на свободу, я отыграюсь на сознательной пенсионерке? Тем или иным способом… Или она настолько в моей виновности уверена? Веские же у нее должны иметься основания на этот счет. Честное слово, любопытно даже. Куда же это следователь-подлюка запропастился?
Следователя – форменного редкостного подлюку пришлось ждать еще довольно долго, но когда он наконец-таки появился, я поняла, что лучше бы он не появлялся вовсе. Злобный, как тысяча тысяч чертей, к которым кто-то кого-то нынче, помнится, посылал, он, с одним-единственным словом "ДОСТАЛИ" на устах, вломился в ближайший к нам кабинет и остервенело стукнул за собой дверью.
- Не повезло тебе, он чего-то не в настроении, - порадовал меня незамысловатый мой страж.
Неоправданно спокойное расположение духа начало скукоживаться... В голове закопошились построения из возможных дальнейших действий...
- Ну-у-у!!?! – раздался из кабинета ужасный, разъяренный рев следователя. По реакции незлобивого моего надсмотрщика это обозначало "входите". Протолкнув меня внутрь, он, однако, задерживаться не стал:
- Мы тут с Алексом… нам, ну-у… в общем, если чего… я на связи, - и он, довольный собой, оставил меня наедине с этим держимордой.
Терпеть не могу, когда на меня кричат. Тем более в такой чуждой, непостижимой, бредовой ситуации. Я приготовилась.
Но следователь с головой погрузился в какие-то бумаги, бездарно-показно не замечая своей узницы. Сам кабинет меня не заинтересовал. Кроме беспорядка и пыли, решительно ничего стоящего в нем взгляда не привлекало. Однако только я принялась за изучение своих пальцев…
- Значит, так и будем молчать? – рявкнул следователь без предупреждения. От неожиданности я даже поперхнулась и затем ошалело уставилась на него. Примечательной наружностью он, как и его кабинет, не отличался. То же ощущение встрепанности и запыленности. Откуда только у него такой голос?
- Ну-у-у!!?! – видимо, именно это обращение воспринималось им как наиболее действенное.
- Мне кажется, вы меня еще ни о чем не спрашивали, - я призвала на помощь скудные свои вокально-театральные данные, чтобы мой голос звучал холодно и презрительно.
- Тебя не спросили, - злобно окрысился он.
- Да вот и я о том же...
- Документы, - не менее громогласно он решил подойти к вопросу с другой стороны. Еще бы… Ведь, как мне было известно, они даже имени моего не знали.
Я извлекла из сумки удостоверение личности. Еле взглянув на него, но похоже, вполне удовлетворившись увиденным, следователь продолжал:
- Вы подозреваетесь в совершении убийства, - тоже мне горячая новость, может, хоть теперь мне удастся узнать, кто же жертва, - поэтому советую не тянуть резину и без выкрутасов во всем признаться.
Наконец-то... - Не будете ли вы так любезны и не поделитесь со мной – в убийстве кого именно я подозреваюсь? – мне показалось, яду в моем голосе было достаточно.
- А вот это мы как раз сейчас и узнаем! Умничать не позволю! – скривившись от злости, он даже привстал над столом в моем направлении.
- И все-таки у меня нет ни малейшего представления, о чем вы со мной говорите.
- Прекрасно, - следователь схватил со стола какую-то бумажку и, сощурив один глаз, стал скверно зачитывать по-русски, - "более того, я их уже убила, причем, в силу возраста, мне удалось сделать это минимальными средствами" – ну, твои слова?! – он снова загрохотал на иврите.
Господи, какой бред. Такого бреда я и представить себе не могла. Просто не верится.
- Это совсем не то, что вы думаете, - ничего более определенного мне сразу же в голову не пришло. Впрочем, для того, чтобы следователь рассвирепел еще на полдецибела, много не требовалось.
- "Не то, что ты думаешь" будешь мужу заливать, когда он в койке тебя не с собой застукает, - фу, как грубо. И тут меня осенило: муж-адвокат – для чего-то он ведь, наверно... так именуется!
- Перестаньте на меня кричать! А по поводу убийства – я говорила о рассказе, над которым сейчас работаю. С вашего позволения – да и без него – я пишу, творю. Сочиняю!
Следователь с отвращением посмотрел на меня – оказалось, ничего ровным счетом от моего признания не изменилось.
- Значит, писательница, - продолжил громыхать он, - не читал. - Для пущей убедительности он стукнул кулаком по столу. - Сочинительница – это верю. Сочиняешь и не краснеешь. И что думаешь, хорошо сочинила?.. Хрен тебе… А теперь спрашиваю еще раз – где трупы?
- Кажется, мне положен телефонный звонок, - подала я тошнотворную киношную реплику.
- Что-о-о?!?! – черт бы его побрал с его криком.
- Звонок. Телефонный. Адвокату. И мужу. В одном лице, - перефразировала я свою предыдущую формулировку.
- Ах, звонок… Ну, конечно! Кто ж тебе мешал звонить, пока ты меня здесь дожидалась? – логично... Я задумалась.
Но тут задудел избитый до неприличия сигнал телефона – к сожалению, не моего. Гробовое почти что молчание господина-следователя и доносившиеся из трубки малоразборчивые вопли со временем меня утомили – вспыхнувший ажиотаж от смены обрабатываемого криком объекта остыл до обидного скоро. В конце концов разговор все-таки себя исчерпал, и я моментально вернулась к размышлениям о своем неотъемлемом праве на звонок. Однако мой истязатель неожиданно сам упростил мне задачу. Абсолютно без толку перерыв через один ящики своего стола и с такой же для себя пользой перетасовав лежащие тут и там папки, он встал.
- И не смей без меня здесь ничего трогать, - бросил он уже несколько менее громогласно и вышел за дверь.
Вот это везение! Теперь я беспрепятственно могла позвонить! Кому следует!
И тут оказалось, что кое-что в своих построениях я упустила. Как ни крути, но для того, чтобы поговорить с кем-нибудь по телефону, позвонить недостаточно – кто-то ведь должен еще и ответить. А вот с этим как раз у адвоката-мужа всегда были серьезные сложности. Что за пакостное свойство? Почему, за какие такие мои грехи?..
"Вы попали в почтовый ящик", - удивляться, конечно, нечему. Но что же теперь делать дальше? Скоро, наверно, вернется горлопан-следователь и тогда… Без особой надежды я нажала на кнопку повтора. Результат тот же. Больше звонить было некому. Зачем попусту нервировать свое ближайшее окружение?
Мое удостоверение личности осталось лежать на столе, и я подумала: а может, мне просто взять его и уйти? Подозреваю, что данных моих следователь, скорее всего, не запомнил. А если все-таки запомнил? Нет, законопослушные граждане и в такой ситуации подобным образом, пожалуй, не поступают.
От невозможности что-либо предпринять меня стало клонить в сон. Похоже, я даже задремала, так как неожиданный грохот распахиваемой двери буквально вырвал меня из какого-то погранично-замутненного состояния. Как в детстве, я тут же попыталась скрыть приключившуюся со мной оплошность и с преувеличенной сосредоточенностью, не мигая, уставилась прямо перед собой. На сей раз мне это, вроде бы, удалось.
- Ну, так на чем мы остановились? – голос его звучал зычно и зло, но мысли, казалось, были заняты чем-то другим.
Афишировать свою неудачу со звонком мне не хотелось:
- Вам виднее, - фальшиво-безразлично произнесла я.
- Хамить не позволю! – возопил он как-то уж чересчур знакомо, но тотчас же углубился в исследование раскиданных вокруг по комнате бумаг и папок.
Нужный документ, по-видимому, не давался – следователь постоянно чертыхался, поминая по очереди разных, не известных мне действующих лиц. Не успела я порадоваться, что обо мне снова забыли, как вдруг:
- Черт бы побрал ТЕБЯ с твоим этим… как его…, - слова не находились, - ну на кой черт ТЫ мне сейчас…, - и оторвавшись от своего занятия, он уперся взглядом в мою физиономию.
Мое лицо приняло предельно ангельское выражение. К сожалению, растрогать сию держиморду могло разве что с неба свалившееся внеочередное повышение в должности. В бешенстве он выдернул из лотка принтера листочек бумаги (один) и звучно впечатал его предо мною в стол. К нему он добавил кем-то обглоданную ручку и в очередной раз зашелся своим отвратительным воплем:
- Признание!!! И немедленно!!! Чтобы к моему возвращению было готово! Времени у тебя минут пять – не больше! – и он снова покинул помещение, теперь уж не позабыв при этом оглушительно хлопнуть дверью.
Мне стало совсем муторно. Однако рука как-то смиренно потянулась к жалкому обглодышу (факт наличия в сумке новеньких, только что приобретенных канцтоваров остался ею почему-то проигнорированным), и я, против воли, вывела в самом верху выданного мне листа бумаги сегодняшнюю дату. Но дальше даже рука не знала, что нужно делать. В разных уголках предполагаемого документа начали появляться всевозможные песики, кубики, не связанные друг с другом, но эффектные сами по себе буковки знакомых мне алфавитов. Тишина вокруг действовала успокоительно. В какой-то момент, любуясь одним на редкость удавшимся мне животным внизу страницы, я вдруг опомнилась – листочку впору было принять участие в совместной детско-родительской выставке старшей группы детского сада. Опасливо оглянувшись, я потянулась к принтеру за новым…
Звон, гром… – паника низвергла меня обратно на мое место, но оказалось, что это всего лишь навсего телефонный звонок. От мужа. Адвоката. Поразительно. Не прошло и…
- Слушай, ты хотел бы еще увидеть меня в своем уме? Если да, то тут же без зависания…, - и я излила на него всю немыслимость этого злополучного дня, после чего нутро мое ощутило заметное облегчение.
Я бесстрашно достала из принтера чистый лист бумаги и заново украсила его сегодняшним числом. Дальше писать все равно было нечего.
Пять отведенных мне минут давно прошли, но следователь до сих пор отчего-то не появлялся. Чтобы чем-нибудь себя занять, я решила обновить свое недавнее приобретение, а именно блокнотики для записи мыслей. Мысли-не мысли, а беглый конспект последних событий набросать было не лишне.
Когда снова зазвонил мой телефон, я не сразу осознала, где нахожусь. Господи, да это брызжущий жаждой свершений муж, молниеносно сгонявший домой и с личным моим компьютером наперевес прибывший в пункт назначения. Не прошло и пары минут, как он уже открывал дверь искомого кабинета.
А потом мы сидели там вдвоем. Сидели и ждали следователя. Сидели и перемалывали, что и как ему скажем, чтобы закончить наконец с этим затянувшимся до неприличия бредом.
За окном стало смеркаться – зима как-никак. Помимо всего прочего, прилично хотелось есть. Похоже, о нас окончательно забыли. Мысль о том, чтобы никого не спросясь покинуть осточертелый участок, напрашивалась сама собой. Отважившись, я накрыла рукой свое так и лежавшее на столе удостоверение личности и тихонько смахнула его в сумку. Муж воровато выглянул в коридор – убедиться, что все чисто.
Все и на самом деле было чисто, и поэтому буквально через секунду возникший на пороге кабинета следователь поверг нас в абсолютное смятение. Муж-адвокат схватился – одной рукой за бумажник, таящий в себе членский билет коллегии адвокатов, другой – за принесенный компьютер; я – кажется, за сердце.
Мой страшный сон еще на протяжении многих и многих ожидающих меня ночей открыл рот и…
- Ну, а это еще кто? – выдавил он из себя хмуро и почти неслышно.
- Адвокат …, - скороговоркой представился муж, - и муж. В одном лице.
- А-а-а…, - незаинтересованно протянул следователь.
- Я принес с собой личный компьютер моей подопечной – или жены, то есть... Тут вы найдете неопровержимое доказательство того, что выдвинутое против нее обвинение основывается исключительно на ложно истолкованной информации. Вот, взгляните, пожалуйс…
- Да отстаньте вы все от меня! Почему я должен в конце концов всей этой дрянью…, – знакомый голос опять загрохотал, но вдруг снова потух – как будто сменившись чьим-то совершенно другим. Тихо, но, тем не менее, вполне членораздельно следователь произнес:
- А катитесь вы к тысяче тысяч чертей, - и не оставляющим никаких сомнений мелким помахиванием кисти, как будто отгоняя назойливое насекомое, он указал нам на дверь.
В коридоре мы очутились за считанные на пальцах одной руки доли секунды. На улице – за не намного больший отрезок времени. Истолковывать произошедшее, разумеется, нам было не к спеху.
Перевести дыхание я рискнула лишь затерявшись между кафе-ресторанчиками Нахалат Шива. Да, потребность перекусить заявляла о себе во всеуслышанье. Даже не перекусить...
Мы дошли до ресторана Эль-Гаучо и сделали заказ. Впереди нас ожидало хорошее латиноамериканское мясо. Много мяса. Бытие снова улыбалось.
_____________
* Геверет (ивр.) - общее обращение к женщине (госпожа, сударыня).
** Роцеах (ивр.) - убийца (муж. род).