В. ФЕДИН
ЗА ХАРИУСАМИ
из сб. "НА РЫБАЛКЕ У РЕКИ"
То лето выдалось у меня напряженным на работе, и я не успел сходить в отпуск. В начале сентября как-то в разговоре я пожаловался своему коллеге, Николаю Анискину, что не знаю, как быть. Сезон отпусков прошел, я устал как собака, а брать отпуск осенью вроде бы неприлично. Коллега посочувствовал, но от советов уклонился. Однако на следующий день он сам зашел ко мне на огонек и предложил съездить с ним в верховья Бии за хариусами. Я немного подумал и согласился, отдыхать все равно надо, а то и ноги недолго протянуть, к тому же я давно мечтал о хариусах.
Хариуса ловят в сибирских быстрых реках у бурных перекатов. Он по виду похож на помесь селедки с лещом, величиной с крупную селедку, но шириной почти с леща. У него очень нежное и вкусное белое мясо, но его надо съедать немедленно, хариус долго не хранится. Ловят его удочкой на муху внахлест, без грузила, но чаще используют самодур или кораблик. Это небольшие санки из пенопласта, вроде катамарана. Для осадки и устойчивости к полозьям-поплавкам снизу прибивают полоски свинца. К одному поплавку привязывают прочную длинную леску под углом в 45 градусов к продольной оси кораблика. На саму длинную леску привязывают поводки с крючками. Крючок снабжают искусственной мушкой – и снасть готова.
Кораблик пускают в воду у берега, течение подхватывает кораблик и за счет его положения наискось к течению относит перпендикулярно к берегу на длину лески, хоть к другому берегу. На сибирских реках по такому же принципу устроены паромы: могучее течение само несет паром по канату от берега к берегу за счет изменения положения длинного и широкого рулевого весла. Когда кораблик отойдет от берега, поводки на леске натягиваются течением, мушки скользят по поверхности быстрого потока, как настоящие насекомые. Ни один хариус не может устоять против соблазна. Он в прыжке набрасывается на наживку и надежно садится на крючок. Остается подтянуть кораблик к берегу и снять хариуса с крючка.
В наши бюрократические времена самодур считается браконьерской снастью. Но кто ловил хариуса таким способом, тот согласится, что это – самый увлекательный способ ловли рыбы, очень спортивный и азартный. Он очень похож на ловлю форели, описанную многими западными классиками. Основная хитрость при изготовлении кораблика – изготовление мушки. Для этого берут пучок волос и привязывают его яркой красной ниткой к крючку наподобие акварельной кисточки. Получается мушка, очень похожая на настоящую. Но если по простоту душевной вы срежете локон с головы, - на такую мушку хариус не попадется. Настоящий рыболов знает, что хариус берет только на мушку изготовленную из ваших волос, срезанных совсем в другом, определенном месте и нигде больше. У меня давно хранилась пара корабликов, готовых к употреблению. Естественно, мушки я изготовил с полным соблюдением народного рецепта.
Анискин объяснил, что я ему нужен как автовладелец. Он сам поедет к месту ловли на своей «Казанке», поедет налегке, без всяких обличающих улик, если нарвется на рыбнадзор. Я поеду к месту встречи на машине и повезу всю снасть и сопутствующие подозрительные для рыбнадзора предметы. Гаишники не интересуются рыболовами-браконьерами, и никаких осложнений у нас не будет. На месте мы разделимся, он будет ловить хариусов с «Казанки» у самого переката, а в моем распоряжении останется весь берег. После рыбалки я на машине отвезу всю снасть и добычу в Бийск, Анискин же вернется по реке на легкой «Казанке», как невинный любитель отдыха на свежем воздухе.
- Я всегда ходил на хариуса на «Казанке», - объяснял он. – Заякорюсь у переката, и тягаю одну за другой. На перекатах хариус звереет от воздуха, хватает не глядя. А сейчас туго стало. Ты на машине повезешь снасть и добычу, а я на пустой «Казанке» пройду без вопросов.
Он рассказал мне, что инспектора рыбнадзора сейчас оборзели до невозможности. Они в любом лодочнике видят своего классового врага. Прошлой весной он даже подвергся обстрелу ретивых инспекторов, когда возил семью на отдых на острова.
- Мы ехали себе домой уже под вечер. Мотор ревет, я ничего не слышу. У перевалки нас обгоняет лодка с двумя «Вихрями», там три инспектора. Машут мне, мол, остановись. Один винтовкой размахивает, «тозовкой». Естественно, я еду себе дальше. И вдруг этот гад стреляет. В лодке дырка, вода бьет струйкой. Жена и дети в крик,. Понятно, я сбросил газ. Эти подлетают к нам и давай орать, что я – браконьер, что они давно за мной гоняются. Сворачивай, орут, к берегу, мы обыщем лодку.
Мы закурили, отхлебнули чайку, и Анискин продолжал.
- Я требую у них ордер, они машут винтовкой и ружьями. Семья почти в обмороке. Обыск мне не в жилу, у меня два десятка закидушек в носовом отсеке, а для них этого хватит. Я требую у них ордер и удостоверения. Наконец, один сунул мне под нос красную книжечку. Я схватил ее и отдал жене, сказал, что отдам только прокурору. Ну, они малость остыли. Мы еще поорали друг на друга, они отстали. Удостоверение я так и не отдал.
- А что прокурор? – поинтересовался я.
- А ничего. Они же все повязаны. Мне шили браконьерство и оскорбление при исполнении, я требовал для них статью за разбой, вооруженное нападение. Показывал следователю дырку в лодке от пули, он говорит, я сам ее пробил гвоздем. Пришить правоохранителю статью в нашей стране – пустой номер. Ну, нас развели за недоказанностью с обеих сторон. Нет, с органами лучше не связываться.
- Может, они просто вымогали взятку?
- Ежу понятно, они там все взяточники. А за что я им должен давать на лапу? Они же так любого могут прижать. Закон – законом, а прокурор всегда на их стороне. Хорошо, жена подняла баб в нашей форме, они засыпали все инстанции письмами от общественности. А то бы не выпутался.
Он собственноручно нарисовал мне детальный план места рыбалки.
- Как проедешь Бехтемир, там вправо спуск к Бии. На берегу из воды торчат сваи от бывшего парома. Не ошибешься.
Мы оформили отпуска и в ближайшую субботу пораньше утром отправились к назначенному месту встречи у Бехтемира, каждый своим путем. Николай поплыл вверх по Бие на «Казанке», а я повел машину по Солтонскому тракту на восток, в направлении Турочака. Правоохранительных органов я не боялся, машина моя только что прошла техосмотр, она в полном порядке, а больше гаишников ничего не интересует. Я ехал и радовался, что оказался в компании с таким опытным рыболовом. С ним мне обеспечен отличный улов. .
В отличие от большинства рыбаков, Николай никогда на хвастал своей добычей, скромно помалкивал. Однако народ знает все, от народа ничего не утаишь. Народ же говорил об Анискине, как об очень добычливом рыбаке, он не брезговал и мелким браконьерством. Отпуск он брал только в сентябре. По его словам, в это время рыба жирует, запасается жирком на зиму, и хватает все, что шевелится. Ни аврал на работе, ни мировой катаклизм не могли заставить Анискина отказаться от отпуска и осенней рыбалки.
Я долго не мог определить, к какой категории любителей отнести Анискина. К подвиду злостных браконьеров он не подходил по мягкости характера и высокой нравственности. Законы он соблюдал свято – почти все. От любителей несерьезных он отличался серьезным подходом к рыбалке и баснословными, по народным легендам, уловами. Но и к любителям серьезным я не мог его отнести. Он действовал всегда в одиночку, от бригадного лова решительно отмежевывался, ни с кем не кучковался, не обсуждал в компаниях качество снасти, остроту крючка, чувствительность кончика удилища и материал блесны. Всю свою снасть он изготавливал своими руками.
После многолетних размышлений я понял, что Анискин – это природолюб-гибрид. При всяком внутривидовом скрещивании может получиться как жуткий ублюдок, так и великолепный гибрид. Мой приятель оказался как раз таким удачным гибридом. Среди его предков наверняка затесался злостный браконьер, который наградил потомка тягой к одиночному промыслу, глубоким презрением к природоохранителям, молчаливостью и рыбацкой удачей. Какой-то предок из любителей серьезных обеспечил Николая серьезным отношением к рыбалке и редким упорством. А предки из любителей несерьезных дали ему легкое пренебрежение к результату рыбалки и нелюбовь как к злостным браконьерам так и к любителям серьезным. Сочетание же таких разнообразных генов и хромосом стало причиной его большой удачливости. К этим качествам добавлялось неиссякаемое чувство юмора, правда, довольно странного, с сильным английским оттенком.
Я без особых помех проехал по раздолбанной дороге 60 километров вверх вдоль Бии. Когда едешь по таким разбитым «трассам» в российской глубинке, то испытываешь горячее желание проклясть это наше общенародное бедствие. Но опытный автоводитель прекрасно знает, что даже такое подобие дороги – великое счастье. Самая разбитая асфальтовая дорога несравненно лучше и надежнее самой прекрасной грунтовки. Особенно это понимаешь на Алтае. Ехать здесь по хорошему асфальту – одно удовольствие, держись крепче за баранку и наслаждайся неповторимым пейзажем.
В сухую погоду грунтовка доставляет еще большее удовольствие, и я предпочитал сворачивать с разбитого асфальта на параллельную грунтовку. Машина мчится с головокружительной скоростью в 60 километров по гладкой, благодатной для резины абсолютно ровной дороге, и ты продолжаешь наслаждаться окружающей природой. Однако даже на Алтае иногда случаются дожди, и вот тогда преимущества самого разбитого асфальта перед самой прекрасной грунтовкой становятся неоспоримыми. Стоит в сырую погоду съехать с асфальта, и пейзаж перестает тебя интересовать. Машина тут же садится в размякший от дождя чернозем по самое брюхо, и поездка на этом прекращается.Опытные водители знают, что самая плохая гравийка гораздо надежнее самой хорошей грунтовки
Сейчас я нашел спуск к реке у Бехтемира. Это бывшее селение, ныне покинутое жителями, еще одна жертва хрущевского укрупнения. Там я увидел приметы, указанные Анискиным: почерневшие и полусгнившие сваи от старинного паромного причала. Неподалеку нашлось отличное место для стоянки, скрытое от глаз сухопутного и речного наблюдателя густыми кустами и высокими деревьями. Я поставил палатку, спрятал нашу браконьерскую снасть в укромном месте в кустах, оборудовал кострище и принялся заготавливать дрова для костра на несколько дней. Дрова вокруг имелись в изобилии и отличного качества. В те годы лесорубы пускали свою продукцию вниз по Бие молевым сплавом, и берега реки усеивали отличные бревна хвойных пород и до звонкости просушенный на воздухе плавник.
День начинал клониться к вечеру, а Анискина все не было. Я не особенно волновался, течение на Бие сильное, на перекатах мощный «Вихрь» еле справлялся с сопротивлением воды. Я не раз ходил через перекаты и прекрасно запомнил удивительную картину. На перекате включаешь полный газ, двигатель ревет, нос «Казанки» режет стремительные волны и отбрасывает их в стороны, за кормой уносится назад белый бурун. Полное впечатление стремительного движения. Но через прозрачную воду виднеется дно, и ты не веришь собственным глазам: камешки на дне под твоей лодкой не меняют своего положения, лодка стоит на месте! Требуется немалый навык, чтобы пройти такие перекаты, и течение не отбросило тебя назад.
Я подкрепился всухомятку, - без компаньона не хотелось разводить костер и возиться с варевом, - взял свою испытанную трехколенную бамбуковую удочку и пошел ловить на червя чебаков и пескарей для вечерней ухи. Неподалеку от стоянки образовался небольшой заливчик со спокойным течением, и я за час поймал полтора десятка небольших чебаков и пару сорожек. В Сибири сорожкой называют крупную красноперку. Возможно, в ихтиологии сорожка и красноперка – совсем разные рыбы, но они сильно похожи, и я считал сорожку сибирской красноперкой.
Мне захотелось наловить еще и пескарей – для навара. Ловить пескарей очень интересно, мне ловля их тоже напоминала ловлю форели в описаниях западных классиков, только пескарей приходится ловить совершенно вслепую. Ты закидываешь донную удочку с тяжелым грузилом. Быстрое течение тащит грузило по дно, оно довольно быстро цепляется за каменистое дно, и леска натягивается как струна. Тебе остается спокойно сидеть на берегу и ждать. Скорее рано, чем поздно, леска резко дергается, натяжение ее ослабевает. Ты уверенно вытаскиваешь пескарика, и повторяешь все с начала.
Я почистил чебаков и пескарей, развел костер, повесил ведро с водой для чая, и тут сквозь рев и шум Бии на камнях и на перекате послышался треск лодочного мотора. Из-за каменистого мыса показался облупленный нос «Казанки» с белой пеной встречных волн, и вскоре усталый, но довольный Анискин уселся у костра. Любой из моих знакомых после такого непростого плавания тут же принялся бы рассказывать о пережитых опасностях и своей героической борьбе с ними, но Николай не таков. Он только спросил меня:
- Все нормально?
В этих словах он сконцентрировал множество вопросов: как я доехал, не проверяли ли машину на дороге, легко ли я нашел это место, не докучали ли мне любознательные граждане из органов, нет ли в окрестностях чего подозрительного. Я ответил, что все в норме, мы попили готового чаю с бутербродами и занялись подготовкой к лову хариусов.
Светлого времени оставалось еще достаточно. Мы приготовили свои кораблики, Николай осмотрел и одобрил моих мушек, еще раз проинструктировал меня, и мы разошлись по рабочим местам. Он оттолкнул от берега «Казанку», забрался в нее, завел «Вихрь», и пошел к шумному бурлящему перекату прямо напротив стоянки. Там он предусмотрительно укрылся за небольшим скальным островком, так что с берега его стало почти не видно. Вскоре в его руках блеснул первый хариус.
А я пошел чуть ниже по течению, нашел неподалеку чистый от кустарника участок берега и впервые в жизни, с трепещущим от рыбачьего азарта сердцем запустил свой кораблик. Стоит ли говорить, с каким волнением я готовил свой кораблик к спуску на воду? Отойдет ли мой кораблик от берега к середине реки? Удержу ли я его на таком страшном течении? Соблазнят ли мои самодельные мушки привередливого хариуса? Как я узнаю, что хариус схватил наживку? Как я вытащу его на берег?
Чтобы леска и поводки на ней не запутались при хранении и транспортировке, ее наматывают на уток, - деревянную дощечку в полметра длиной с вырезами на торцах. Я отмотал несколько метров лески, освободил все крючки с мушками. Остальная леска осталась намотанной на уток. Дрожащими руками я спустил кораблик на воду. Уток я держал в левой руке, а кораблик – в правой. Быстрый поток потащил мой кораблик вниз, вдоль берега. Все пропало, - мелькнула страшная мысль. Я неправильно рассчитал угол атаки, и мой кораблик не отойдет от берега.
Однако все получилось прекрасно. Течение подхватило пенопластовый катамаран, леска натянулась, и кораблик пошел к середине реки прямо перпендикулярно к берегу. Я осторожно разматывал тугую леску с деревянного утка, и мои замечательные мушки заскользили по быстрой воде. Искусство ловли на кораблик состоит в том, чтобы мушки не прыгали по воде, а скользили. Я размотал метров пятьдесят лески, кораблик послушно удалялся от берега прямо передо мной, и вот все мои десять мушек заскользили по воде, а за ними оставался ровный двойной след.
Хариусы не сразу оценили мою наживку, и я прошел по камням немного вверх по течению, потом вниз. Кораблик послушно перемещался по реке вслед за мной, и леска оставалось перпендикулярной к берегу. И тут чуть ниже одной из мушек из воды стремительно выпрыгнула серебристая рыба, я почувствовал легкий рывок лески, и мой кораблик стало сносить по течению. Есть! Я быстро стал наматывать леску на уток, и кораблик послушно пошел к берегу. Хариус сидел на крючке крепко, и от сопротивления его тела кораблик стало немного сносить вниз. Чтобы не терять времени, я перестал наматывать леску на уток, а принялся вытаскивать ее на берег руками, как закидушку. Я подтянул добычу к берегу и вытащил из воды своего первого в жизни хариуса. Он оказался довольно крупным, по длине как очень большая селедка, но значительно шире, хотя и не такой широкий, как лещ.
Однако долго любоваться экзотической рыбой недосуг, меня обуял рыбацкий азарт. Я пустил хариуса в проволочный садок, проверил мушки и снова запустил кораблик. Передо мной между перекатом и берегом со страшной скоростью несся мощный широкий поток. От напора посреди потока вода даже вспучивалась продольным горбом. Снова и снова я пускаю кораблик в этот поток, леска туго натягивается, кораблик послушно отходит от берега к середине потока, мушки ровно скользят по воде. Плеск, блеск чешуи, легкий рывок, я снова сматываю леску, снимаю с крючка очередного хариуса и пускаю его в садок. В азарте я скакал по каменистому берегу, спотыкался и чертыхался, а сердце мое ликовало.
Я так увлекся, что не сразу заметил, как удлинились тени, и солнце скрылось за соснами на другом берегу Бии. Стало трудно различать поводки, а я все не мог оторваться от этого занятия, пока меня не хлопнул по плечу Анискин.
- Кончай ночевать, - весело сказал он, - пошли чай пить. В темноте хариус не берет.
У костра мы пересчитали добычу. За три часа я поймал 14 хариусов, Анискин же 26, - почти в два раза больше. Николай выглядел довольным.
- На перекате лучше берет, - сказал он. – Там течение несет всякое добро, хариусы стоят под перекатом и хватают все съедобное. Если так дело пойдет, дня через два смотаем удочки.
Он сложил хариусов в бачок из нержавейки, пересыпал их солью, придавил тарелкой, на тарелку положил тяжелый камень.
- Больше трех суток хариуса нельзя держать даже в соли. Испортится, нежная рыба.
- А потом как? – разочарованно спросил я.
- Я мариную. Рассол, уксус, лаврушка, укроп, - и в банки. Если обеспечить герметичность, - на месяц хватит.
Мы поужинали ухой из моих чебаков и пескарей, выпили по паре стопок , долго наслаждались горячим чаем у костра. Заметно похолодало, я начал ежиться в штормовке. Николай посмотрел на часы.
- Как раз девять, - заметил он. - Ну-ка, вруби приемник, Послушаем погоду на завтра.
Я сходил к машине, включил приемник. Уже передавали последние известия. Диктор торжественно вещал о том, что все прогрессивное человечество мира горячо обсуждает очередную историческую речь товарища Леонида Ильича Брежнева на очередном историческом пленуме ЦК КПСС. Мы, два коммуниста, переглянулись и одновременно поморщились.
- Делать ему больше нечего, прогрессивному человечеству. – пробурчал Николай.
Наконец, раздалась приятная мелодия, сопровождающая прогноз погоды. Завтра на юге Западной Сибири не ожидалось никаких погодных пертурбаций. Снова зазвучала мелодия.
- Песня «Дождик», - со знанием дела пояснил я. – Красивая музыка. Французский композитор Легран. Знаменитость на загнивающем Западе. Мне нравится.
И я со всей доступной музыкальностью пропел:
А память бессмертна,
Как отблеск манящего огня.
Прощенья, прощенья
Теперь проси не у меня.
- Ха, знаменитость, - пренебрежительно проговорил Анискин. – Может и знаменитость, а эту музыку он украл у нас.
- Все серьезные достижения Запада – ворованные у нас, - засмеялся я. - Это нам еще в школе говорили.
- Нет, правда, украл, - с некоторой обидой повторил Николай. – Это марш эскадры Рождественского. Они шли на дальний Восток к Цусиме не торопясь, останавливались в каждом европейском порту. Ну, и, наверно, давали концерты. Вот кто-то записал музыку, а потом твой Легран из этого марша сделал свой шедевр. Как принято у них – без ссылки на настоящего автора. Вот послушай.
И он старательно, но не совсем музыкально пропел:
Эскадра, эскадра,
Уходим мы на смертный бой.
Эскадра, эскадра,
Не все вернемся мы домой.
- Ну, есть разница? Конечно, он украл.
- Очень похоже, - согласился я. – Может, и правда украл,
Мы поговорили о музыке, о беспринципности западных дельцов, о вековечном российском низкопоклонстве перед Западом.
- Наши композиторы тоже не промах, - заявил я. – Многие песни о гражданской войне они писали на мелодию старых русских песен. Вот, например:
Сотня юных бойцов
Из буденновских войск
На разведку в поля поскакала.
- Тут мелодию взяли из старой тюремной песни:
На тюремном дворе
Слышен звон кандалов,
Это ссыльные в путь собираются.
- Да, похоже, - согласился Николай.
- Даже музыку Гимна Александров взял из старого «Гимна ВКП(б)». В детстве я слушал эту пластинку. В нашем Гимне мы поем:
Славься, Отечество наше свободное
Дружбы народов надежный оплот…
- Ну, и так далее. А в старом «Гимне ВКП(б)» пели:
Славой овеяна, мудростью спаяна,
Славься и крепни во веки веков,
Партия Ленина, партия Сталина,
Мудрая партия большевиков!
-Один к одному, - подтвердил Николай.
Мы еще немного порассуждали о странностях истории. Потом оба начали зевать.
- Спать, спать, по палаткам, - по-пионерски пропел мой напарник.
- Уснем как убитые, - предположил я. – Бия так уютно шумит.
- А я не люблю спать на берегу, - заявил Анискин. – Лежишь, как возле испорченного унитаза, всю ночь: буль-буль, буль-буль.
Мы залезли в палатку. Многоопытный Анискин натянул на себя два толстых свитера, меховые штаны мехом внутрь, две пары шерстяных носков, а поверх всего надел полушубок.
- Отличная вещь, - похлопал он по штанам. – Можно зимой в сугробе ночевать.
Я надел свитер, штормовку, телогрейку, закутался в байковое одеяло и быстро уснул. Однако блаженствовал я недолго. Ночной холод свободно проходил сквозь мое одеяние. Я начал вертеться и вполголоса чертыхаться. Я немало побродил по Алтаю, считался опытным туристом, но так и не привык к здешним перепадам температуры. Наверное, сказывалось природное легкомыслие. Мне всегда казалось, что если днем стоит жара, на небе сияет солнышко, и в воздухе разливается благодать, то и ночью ничего страшного не произойдет. И при выезде на природу я каждую ночь отчаянно мерз в легкой одежде и клялся, что уж в следующий раз… ! Однако в следующий раз все повторялось.
Вот и сейчас я понадеялся на испытанную телогрейку и байковое одеяло, но сентябрьской ночью в предгорьях Алтая этого, конечно, оказалось недостаточно. Анискин спокойно похрапывал, а я искал новые способы утепления. Я надел вторую рубашку и вторые штаны, обул резиновые сапоги. На некоторое время это помогло, но вскоре холод снова стал донимать меня. Я вертелся, складывался клубком и клялся самыми страшными клятвами, что уж в следующий раз… !
Вот уж поистине: умный делает каждый раз новую ошибку, а дурак все время повторяет одну и ту же. Я вспомнил, что опытный полярник Пири, который провел во льдах больше двадцати лет и открыл Северный полюс, говорил, что человек может привыкнуть ко всему, не может он привыкнуть лишь к холоду.
Часа в два ночи я изнемог в неравной борьбе с холодом и сдался. Я вылез из палатки, забрался в «Жигули», прогрел двигатель и включил печку. От тепла меня потянуло в сон, но надо беречь бензин. Впереди обратный путь по раздолбанной дороге на второй передаче, а заправок до самого Бийска еще никто не построил. Я выключил двигатель, уселся поудобнее и принялся размышлять о возвышенном.
И тут мне в голову пришла просто отличная мысль. А что, если попытаться поймать тайменя? Таймень – рыба ночная, он прекрасно берет ночью на мышь. Для его ловли используют обычный спиннинг, только вместо блесны забрасывают искусственную мышь. Таймень знает, что мыши частенько переплывают реки, и хватает наживку.
Долгими зимними вечерами я смастерил себе две прекрасные мыши из норковых мордочек, натянутых на выточку из пенопласта. Пенопласт я вырезал по форме мышиного туловища, а для остойчивости приделал снизу свинцовые грузила. Мыши мои получились много лучше настоящих. У них оказались уморительные мордочки с носиком, ушами и глазками. А мех норки не идет ни в какое сравнение со скромной серой мышкой. Из обрезка норковой шкурки я даже приделал своим мышкам хвостики. Под хвостиками я с изощренным коварством привязал крючки-тройчатки.
Правда, ни я, ни Анискин не захватили с собой спиннинга, но у меня есть второй самодур. Я привяжу на крепкий поводок свою мышь, - и держись, таймень! Сказано, сделано. Я отвязал поводки с мушками от второго самодура, а вместо них привязал на поводки из крепкой лески обеих своих мышек. Уж не на одну, так на другую таймень обязательно попадется. Не устоит он против норковой шкурки!
Я запустил кораблик с двумя мышками, а сам уселся на камень и закурил. Но долго рассиживаться не пришлось. Кораблик не мог выдержать сопротивления воды от двух мышек, и его медленно сносило по течению. Я пытался регулировать его положение натяжением лески, но тогда кораблик прибивался к берегу, и его приходилось запускать снова. Я попробовал медленно передвигаться по берегу вниз, вслед за корабликом. Это оказалось удобнее, но теперь мне пришлось постоянно курсировать по полоске свободного от кустов берега. В конце пути я подтягивал кораблик к берегу, возвращался к исходной точке и начинал все сначала.
Пару часов я скакал по камням туда-сюда и хорошо согрелся. Мыши мои прекрасно чувствовали себя в воде, ни один таймень не мог бы отличить их от настоящих, однако закусить моими мышами таймени пока не собирались. Небо на востоке, в стороне Телецкого озера, стало понемногу светлеть. Я постепенно терял интерес к ловле тайменей. Бегаешь, бегаешь, и все впустую. Как петух из анекдота: не догоню, так согреюсь. Ладно, решил я, сделаю еще пять рейсов и вернусь в палатку к Анискину. Авось, немного посплю.
Я заканчивал второй рейс, как вдруг леска сильно рванула уток из моих рук. И тут же я услышал тяжелый плеск. Ура! – чуть не завопил я, но спохватился. А леска натянулась так, что потащила меня к воде. Я изо всех сил уперся ногами в камни. Леска натянулась струной, уток рвался из моих рук. За леску я не боялся, при толщине 1,2 миллиметра она выдержит любой груз. Но как подтянуть рыбину к берегу, если я сам еле удерживаю равновесие?
Таймень, если это он заглотил мою мышь, начал метаться из стороны в сторону. Я вспомнил советы из умных книг и при каждом ослаблении лески старался намотать слабину на уток. А неутомимая рыбина то рвала леску из моих рук, как бешеная лошадь, то ненадолго ослабляла ее.
Метр за метром я подтягивал тайменя к берегу. Вскоре кораблик оказался метрах в десяти от меня, а рыбина металась где-то между нами. Вдруг натяжение лески резко ослабело. Кораблик метнулся вниз по течению. У меня все оборвалось внутри. Ушел! Проклятый таймень сорвался с тройчатки и ушел! Теперь мне никто не поверит. Я буду показывать знакомым, что вот такой таймень сорвался, а они будут снисходительно посмеиваться и лицемерно сочувствовать. А счастье было так близко, так возможно!
Все эти яркие мысли пронеслись за долю секунду. Леска снова рванула уток из рук, и я еле-еле удержал его. И тут же леска ослабла. Я успел сделать три витка на уток, как вдруг в туче брызг из воды выпрыгнула здоровенная рыбина и тяжело плюхнулась в воду совсем рядом с берегом. Я лихорадочно наматывал леску на уток. Таймень еще раз попытался стащить меня в воду, но я вцепился в дощечку мертвой хваткой и стал пятиться подальше на берег. Мне удалось втащить рыбу на камни у воды, и она затихла. В бледном полумраке я видел, как широко раздуваются и опадают огромные жабры. Таймень еще раз подпрыгнул и оказался у моих ног. От неожиданности я отшатнулся, поскользнулся, споткнулся и упал боком прямо на тайменя. Уток из рук я не выпустил. Подо мной что-то пискнуло, хрустнуло, и таймень затих окончательно. Наверное, я сломал ему что-то жизненное важное.
Я поднялся с утком в руках и оттащил тайменя подальше от воды. Он неподвижно лежал на боку у моих ног, как обрубок дерева. Его жабры медленно раздувались и опадали, хвост поднялся вверх и мелко дрожал. Видно, я все таки сломал ему позвоночник, когда рухнул на него. Изо рта у него тянулась леска и виднелся кончик хвоста моей мышки. Возня с тайменем так утомила меня, что я даже не мог радоваться. Я намотал леску на уток, положил на дощечку камень, на всякий случай сам сел на этот камень и закурил. Руки мои заметно дрожали.
Можно торжествовать крупную победу. Таймень напоминал небольшого крокодила или каймана средних размеров. Не считая двух упущенных нельм, такой добычи мне никогда не попадалось и вряд ли попадется впредь. Жалко, нет фотоаппарата. А так вряд ли кто поверит. Обидно-с.
Нет, все-таки рыбалка с Анискиным получилась на славу. И ведь попался не какой-нибудь плебейский сом или тривиальная щука, а благородный таймень, красная рыба из семейства лососевых. Такой красавец! Его даже жалко есть. Может, заспиртовать? Или снять шкуру и сделать чучело? Эх, где же гром литавр и блеск салюта? И никто не видел, как я героически бился с ним насмерть в ночной темноте.
Послышался стук сапог о камни, и около меня вырос Анискин. Наверное, шум смертельной битвы вырвал его из крепкого сна.
- Ого! – уважительно проговорил он. – Вот это да! Не меньше пуда будет. А то и полтора. На мышь?
Я издал невнятный звук и кивнул головой. Анискин с завыванием широко зевнул.
- Все равно пора вставать. А ты молоток. Тащи его к костру, у меня есть весы и рулетка.
Я с трудом поднял длинное туловище тайменя, прижал его к груди, как чурбак, и потащил к палатке. Хвост тайменя свешивался почти до земли и путался у меня в ногах. Анискин быстро оживил костер, сбегал к лодке и принес пружинные весы и рулетку. Пружинные весы на двадцать килограммов зашкалили. Мы вдвоем с трудом держали на весу тайменя за кольцо весов.
- Полтора пуда, - уверенно сказал Анискин. – Хорош зверюга. Ну-ка, положи его, я замерю длину. Ого, сто сорок семь сантиметров! Ну, ты гигант, отец русского рыболовства!
- Что будем с ним делать? – спросил я.
- Хозяин – барин, - засмеялся Анискин. – Можно набить чучело в назидание потомкам. Можно нарезать и посолить, - отличная красная рыба. Решай сам.
- До дому дотерпит?
- Если прямо сейчас выехать. А через сутки начнет пованивать. Лучше расчленить тут, не отходя от кассы.
- Ладно, - решился я. – Давай голову и хвост пустим на уху, а остальное нарежем и посолим. Дома разделим по-братски.
- Еще чего, - возмутился благородный Анискин. – Таймень твой, законный.
- Без разговоров, - отрезал я. – Мы договаривались добычу делить поровну. Половина тайменя твоя. А то выброшу в Бию.
- Уговорил, - засмеялся явно довольный Анискин. – Меня легко уговорить, на том и горю всю жизнь. Ну, спасибо, вот уж спасибо! Тогда давай варить уху. Не забудь мышу с тройчаткой вытащить.
Он захохотал, довольный своей шуткой, а еще больше – моим предложением. Он с воодушевлением начал разделывать тайменя тяжелым охотничьим ножом. Такие ножи продавали в магазинах по разрешению милиции, но вряд ли Анискин брал разрешение. Он с профессиональной ловкостью выпотрошил тайменя, отрубил голову и хвост. Вместе с печенью он отдал мне эти части на уху, а сам стал резать туловище поперек на тонкие пласты. Потом он обвалял пласты в соли и перце, и стал укладывать их в ведро.
За это время я развел большой огонь, повесил над костром ведро с водой, почистил и нарезал картошку и лук, положил в ведро хорошую горсть вермишели, добавил соль и лавровый лист. Потом взял в руки тяжелую рыбью голову. Она весила килограмма два и по величине почти не уступала моей.
- Не влезет в ведро, - засомневался я.
- А мне тоже ведра не хватает, - пожаловался Анаскин.
Голову пришлось рубить пополам. Одну половину я пустил на уху, а вторую половину и печень отложил на потом.
- Ну, Николай, есть уху придется по-стахановски, - заметил я.
- Выстоим, - бодро отозвался Анискин.
Решился вопрос и с засолкой. Николай приволок из лодки пятидесятилитровую алюминиевую флягу с двумя ручками и узкой горловиной. В таких обычно возят молоко. Он переложил ломти тайменя во флягу, сверху набил полиэтиленовую пленку и придавил ее камнями, которые проходили через горловину.
Завтракали мы уже при полном утреннем свете. Как ни старались, а съели только половину ведра. Правда, половину тайменьей головы мы съели полностью.
- Не будем мелочиться, - сказал Анискин. – Выльем уху на прикорм, а вечером сварим свежую. Я пошел на перекат, а ты покемарь пару часов, - заслужил.
Анискин уплыл в лодке на перекат, а я подумал, и решил не спать. Отосплюсь ночью. После схватки с тайменем мне сейчас все равно не уснуть. Я взял свой хариусный кораблик и пошел на лов.
Удача редко задерживается на одном месте. За целый день я поймал всего семнадцать хариусов. Может, мушки мои потеряли аппетитный вид, может, что-то изменилось в реке или в атмосфере. 17 штук за восемь с лишним часов – это одна поклевка в полчаса. Очень азартная рыбалка. К тому же меня клонило в сон, и голова работала плоховато.
Анискин привез с переката пятьдесят семь хариусов – он вытаскивал по рыбе каждые девять минут.
- Я взял с собой нашу уху и сливал ее помаленьку в речку. Посижу, - плесну кружечку. Хариус с ума сходил, уха ему понравилась. Давай, разводи костер.
Мы сварили уху из второй половины тайменьей головы. Анискин предварительно разрубил ее ножом на четыре части.
- По куску съедим сейчас, а два оставим на утро. Завтра, кровь с носу, надо съесть хвост и печенку.
Ночью я спал как убитый, потому что кроме одеяла укрылся чехлами с сидений. На третий день удача опять не снизошла ко мне. Я поймал двадцать два хариуса за девять часов. Анискин же с трудом вытащил из лодки полный садок, мы насчитали шестьдесят четыре хариуса.
Вечером мы долго сортировали рыбу, - не хватало емкостей. Двадцатилитровый бачок из нержавейки мы забили хариусами до отказа. Хитроумный Анискин вытащил камни и пленку из фляги и высыпал на ломти тайменя еще два ведра хариусов.
Мы доедали у костра вареную печень тайменя, - почти по полкило на брата, - и размышляли, что делать завтра. У нас оставалось немного места во фляге, да еще два пустых ведра. Если подтянуть пояса, то можно порыбачить еще денек, хариус на перекате берет отлично.
- Утро вечера мудренее, - философски заметил Анискин. – Завтра посмотрим. А вообще, - жадность фраера сгубила.
В эту ночь я спал почти нормально, хотя раза четыре просыпался от холода. Видно, температура еще больше понизилась, все-таки стоял сентябрь, в предгорьях это почти зима. А утром мы вылезли из палатки и увидели, что все вокруг покрыто снежком сантиметров в пять толщиной.
- Вот и определились, - бодро проговорил Анискин. – Пора собираться.
Флягу и бачок с хариусами мы старательно замаскировали в багажнике «Жигулей». Туда же сложили свою браконьерскую снасть. Сверху все это накрыли палаткой, а на палатку я в живописном беспорядке бросил ватник, сапоги, чехлы от сидений, пустые ведра, лопату, топор и сумку с инструментами. Крышка битком набитого багажника захлопнулась с трудом. Я включил двигатель для прогрева. Анискин посмотрел на заснеженный подъем по высокому обрыву и сказал:
- Ты поднимайся. Я подожду тут. Если забуксуешь, помогу толкать.
«Жигули» немного поюзили по снегу на подъеме, но на первой передаче выбрались на ровное место. Я выключил двигатель, вышел из машины и посмотрел вниз на берег. Анискин помахал мне рукой, оттолкнул лодку от камней и запрыгнул в нее. Стремительное течение быстро отнесло «Казанку» к середине реки. Он дернул шнур стартера, мотор взревел, и лодка помчалась вниз по течению.
Я снова включил двигатель, и «Жигули» неторопливо поскакали по разбитому проселку к не менее разбитой асфальтовой дороге. До Бийска мы оба добрались без приключений. Добычу разделили по-братски.