В верховьях Оби из сб. На рыбалке у реки-5

Валерий Федин
                В. ФЕДИН

                В ВЕРХОВЬЯХ ОБИ
                из сб. "НА РЫБАЛКЕ У РЕКИ"
 
   Еще одна памятная рыбалка случилась у меня через десяток лет, на Алтае. Моему  сыну оставалась неделя до поступления в школу, и мы с ним решили порыбачить на островах в верховьях Оби. Великая сибирская река Обь берет начало километрах в десяти западнее Бийска, от слияния Бии и Катуни. Это место так и называют слиянием, от него начинается Обь, сразу широкая и полноводная. Знатоки уверяли, что там на островах – лучшая в мире рыбалка. Они рассказывали чудеса о вот таких лещах, судаках, нельмах и тайменях.
   Мы запаслись бензином Б-67, баснословно дешевым в те времена развитого социализма и начала застоя, всего по 6,5 копеек за литр,взяли скромными самодельными рыбацкими снастями и всем, что понадобится на два-три дня привольной жизни на необитаемом острове посреди широкой Сибирской реки. Ровно в полдень, - на счастье, - мы спустили «Казанку» на воду, нагрузили ее своим имуществом, оттолкнулись от причала лодочной станции, я завел подвесной «Вихрь», и мы помчались вниз по течению навстречу увлекательным приключениям.
   Стоял обычный для Алтая яркий и теплый безоблачный день, на реке в этот рабочий день других лодок почти не встречалось, и мы наслаждались быстрым скольжением по воде, свежайшим воздухом и полной свободой. Слева промелькнул Бычий остров, - по легенде, на нем в начале века скапливались многотысячные стада монгольского скота, пригнанного на бийские мясохладобойни. Справа тянулся высокий песчаный обрыв с темно-зеленой полосой реликтового ленточного соснового бора. Вскоре показались домики лесоперевалки, тут от берега далеко в воду уходили связанные из бревен отбойники, внутри этих «карманов» необозримыми полями лежал на воде лес, сплавленный с верховьев Бии молевым способом.
   Почти сразу за перевалкой находилось слияние, впереди разливалась необъятная ширь Оби. Я взял ближе к левому Катунскому берегу. Там хорошо видно, как текут рядом, не перемешиваясь, мутно-бирюзовые воды Катуни и темно-зеленые Бии. На границе их раздела бушевали буруны, кружились опасные водовороты. Мы с восторгом промчались лихими зигзагами по этой бурной границе. Легкая «Казанка» прыгала по острым гребням волн и бурунов, водовороты пытались затянуть нас в свои бездонные воронки, брызги пены освежали наши мужественные обветренные лица.
   Примерно через километр водная стихия успокоилась, мы вернулись на фарватер к правому высокому берегу. Вот в пологой лощине показались останки бывшего немецкого селения под названием «Единство», - с ударением на «о». Мы миновали разрушенный и безлюдный бывший кордон и вышли на коренную Обь. Пора выбирать остров для становища. «Казанка» обогнула один остров, второй, третий. Ни один нам не подходил. На первом уже кто-то обосновался, там стояли две лодки, две палатки, и бронзовые люди играли на песке в мяч. Второй остров густо порос кустарником, там трудно подобраться к воде с удочкой, но зато полно комаров. Третий остров показался нам слишком маленьким.
Мы облюбовали четвертый остров. Он отделялся от  правого берега спокойной протокой метров в двести шириной, к протоке выходил его длинный песчаный берег, чистый от кустарника. Здесь можно наслаждаться ловлей рыбы без всяких помех. На левом берегу острова, обращенного к Оби, тянулись заросли кустарника. Они прикроют нас от нескромных взглядов лодочников с Оби и от недоверчивого рыбнадзора. С этой стороны острова шел фарватер, а левый берег Оби терялся вдали за островками.
   Как опытные путешественники, мы вытащили «Казанку» далеко на берег, закопали глубоко в песок якорь и на всякий случай привязали лодку длинной веревкой к кустам. На обских просторах случается всякое, частенько налетает бешеный верховой ветер из казахстанских степей, а нам не хотелось остаться без лодки. На тот же случай я вырубил в ивняке длинные колья для палатки и вогнал их глубоко в песок. Дрова для костра нам не требовались, я всегда возил с собой старый добрый латунный примус. Стоял полный штиль, но на случай возможных ветров я выкопал в песке неподалеку от палатки укрытие для примуса. Мы сварили кашу, вскипятили чай и отлично пообедали на свежем воздухе.
   После еды мы занялись рыболовными принадлежностями. Пологий песчаный правый берег острова и обе его оконечности прекрасно подходили для рыбалки. Пока я расставлял закидушки вдоль берега, сын обследовал весь остров и с победными криками приволок из кустов брошенную кем-то корчагу. Неведомый умелец не пожалел труда и сплел ее из алюминиевой проволоки. Мы положили в корчагу остатки каши и поставили ее у левого берега.
До заката оставалось еще много времени, и мы принялись ловить на удочку чебаков с нижней оконечности. Здесь изогнутый острый песчаный мыс уходил далеко от острова и образовывал нечто вроде мелкого залива. Чебаки в это время дня клевали лениво, сыну это занятие быстро надоело, и он продолжил исследование острова. На длинном мысу он нашел на песке блесну с обрывком лески метра четыре длиной. Он тут же принялся по-ковбойски забрасывать ее в воду, со свистом раскручивая над головой. Когда блесна плюхалась в воду, он медленно вытаскивал ее за леску на берег. Этот спортивный способ ловли ему понравился, и он без устали кидал и вытаскивал блесну. Я продолжал ловить чебаков. За десять-пятнадцать минут попадался один чебак, и я надеялся на хорошую уху.
   И вдруг неподалеку раздался дикий вопль. Я чуть не свалился в воду. Первая мысль: сын с размаху зацепил тройчаткой на блесне сам себя. Если крючок вошел глубоко, вытаскивать его не просто. Я бросил удочку и помчался к сыну. А он скакал по песку и без перерыва вопил. Я подбежал и увидел, что он на свою примитивную снасть вытащил из воду полуметровую щучку. Что делал эта дура на мелководье, почему она польстилась на почерневшую от старости блесну, неизвестно.
   Щука билась и металась на песке, как сумасшедшая. А сын крепко держал обеими руками обрывок лески и скакал возле щуки, будто старался дублировать ее прыжки. Его лицо выражало полную гамму сильнейших чувств. Он поймал настоящую щуку! Сам! На блесну, как настоящий рыбак! Щука может сорваться и уйти! Щука может цапнуть его своими острыми длинными зубами! Счастье, гордость, восторг, радость, испуг, страх, боязнь! Набор этих чувств заставлял его скакать и вопить во все горло.
   Я никогда не взвешивал и не обмерял свою добычу, как делают рыбаки–любители из подвида серьезных, но такой щуки мне самому никогда не попадалось. Я иногда вытаскивал щурят-подростков, щучек-недомерков, но тут настоящая щука не меньше полуметра! Чувства и эмоции изливались из семилетнего сына как лава, пепел и камни из пробудившегося вулкана. Понятно, я не стал охлаждать его. Я оглушил щуку, снял ее с тройчатки и сунул в проволочный садок. Садок мы закрепили цепочкой на надежно вбитом в песок колу.      
   Когда сын немного отошел от  эмоций, мы пошли проверять алюминиевую корчагу. Я не поверил своим глазам и рукам, когда с трудом вытащил ее на берег. Она оказалась битком набитой чебаками. За один раз, без всяких усилий мы поймали почти пуд чебаков! Мой улов удочкой выглядел жалким по сравнению с этим изобилием. Сына же такой улов просто ошеломил. Он в оцепенении смотрел на корчагу с чебаками и только растерянно хлопал глазами. Признаться, я тоже слегка ошалел.
   При подготовке этой поездки я предусмотрел все мелочи. Кроме одной. Я не ожидал такого обильного улова и не подготовился к его сохранению. А ведь я знал людей, которые в отпуск выезжали на обские острова семьями. Ехали они туда с корзинами, бачками, банками, мешками и даже с бочками. Они жили на изобильном острове пару недель, а то и весь месяц и без устали собирали богатые дары природы. Они ловили рыбу и солили ее в бачках, а потом развешивали на проволоке и вялили на солнышке. Они собирали грибы корзинами, солили их в бочках и сушили мешками. Они собирали черную и красную смородину ведрами и прямо на острове варили варенье десятками трехлитровых банок и сушили избыток ягод на зиму.  Чтобы увезти домой заготовленное на всю зиму добро, им приходилось делать несколько рейсов на лодке. Я сам не раз видел с лодки такие семейные таборы на островах
   И вот я сижу перед кучей свежей рыбы и не знаю, что с ней делать. У меня всего два ведра, пятилитровый котелок и два трехлитровых бидончика. Надо что-то изобретать. Я принес на берег оба ведра, в одно набрал воды, и мы принялись сортировать чебаков. Мелких мы бросали в ведро с водой, а покрупнее откладывали в пустое. Ведро с водой быстро наполнилось мелочью, и сын с удовольствием стал выпускать чебачков-дурачков в Обь. Он выпустил на волю полтора ведра рыбьих недорослей. А крупных чебаков набралось почти полное ведро. Их я решил засолить для провялки.
   Ловить рыбу – удовольствие, а потрошить ее – дело кровавое. Я отослал сына ловить щук на его блесну, и он умчался на свою отмель. А я занялся крупными  чебаками. Десятка два я почистил на уху, десяток – на жареху. Остальным разрезал брюшко и, не очищая от внутренностей, круто посолил, уложил в ведро и придавил тарелкой, на которую поставил бидончик с водой для груза. Завтра их можно развешивать на провялку.
   Поужинали мы отменно. Обильная густая уха, жареная рыба, горячий чай из листьев дикой смородины. К небу в неподвижном воздухе поднимается дымок костра. Негромко шумит мощный поток воды. Изредка плещется рыба в протоке. Мы наелись до отвала и завели беседу о звездах и космических путешествиях. Вскоре глаза у сына стали слипаться. Мы забрались в палатку и привольно развалились на упругом поролоне. От массы новых впечатлений, обильного ужина, чистого речного воздуха сын уснул, едва голова его прикоснулась к фуфайке, которая служила нам подушкой.
   Среди ночи я вылез из палатки проверить закидушки. Знатоки уверяли, что лещ берет ночью. Я осторожно потащил первую леску. Увы, закидушка шла легко, не чувствовалось ни малейшего сопротивления, только обычное трение свинцового грузила о песчаное дно. Я продолжал тянуть. Из воды появился один поводок с пустым крючком, второй, третий. На четвертом поводке я почувствовал какую-то помеху, как будто крючок подцепил тряпку или старую галошу. Поводок вышел из воды на берег, и по песку потащился здоровенный лещ! Таких лещей я еще не ловил. Плоский, широкий, почти круглый, как сковорода, он волочился по песку без малейшего сопротивления, даже хвостом не шевелил.
   Остальные крючки на этой закидушке оказались пустыми. Я дрожащими от азарта руками отцепил леща с крючка. Он пребывал в полной апатии, лишь несколько раз вяло шевельнул хвостом. То ли бедняга утомился еще в реке, когда несколько часов пытался отцепиться с коварного крючка, то ли у лещей такая манера непротивления злу. На вскидку лещ весил заметно больше полкило. Вот это да! Меня охватил щенячий восторг, эмоции требовали немедленной разрядки. Я с лещом в руках нырнул в палатку и растолкал сына.
   - Смотри, какой лещ! Ты посмотри!
Сын открыл глаза, сонно посмотрел на рыбу, повернулся на другой бок и продолжал спать. В глубоком разочаровании я вылез из палатки. Мне хотелось скакать, размахивать руками и кричать, как индейцу на военной тропе. Тут я вспомнил дикий танец сына на песке вокруг пойманной щуки, и заставил себя успокоиться. Леща я положил в ведро из-под ухи, его хвост свесился через край. Хватит эмоций, надо поставить эту закидушку и проверить остальные девять.   
   Три закидушки оказались пустыми, на пяти оказалось по лещу, почти таких же, как первый. А на последней сидели сразу два леща! Почти ни один лещ не оказал ни малейшего сопротивления, лишь один вяло помахал хвостом, перевернулся на песке с боку на бок и затих. Я обновил наживку, забросил все закидушки, сложил лещей в ведро. В ведре они не помещались. Я втыкал их в промежутки между соседями, и ведро стало напоминать клумбу из рыбьих хвостов. Есть о чем подумать, проблема серьезнейшая.
   Семь лещей заняли все ведро. Что же делать с ними? И еще на левом берегу лежит алюминиевая корчага, хорошо, что я не поставил ее на ночь. Соли у меня всего килограммовая пачка, но при  разумной экономии этого хватит. В книгах многие герои вялили рыбу на солнце вообще без соли. Но это, думаю, авторы хватили лишку, или их герои обожали рыбу с сильным душком. Мне такой экзотики не надо. Но в чем солить рыбу? Эх, тазик бы сюда банный! А еще лучше – пару бочек хотя бы по двадцать ведер. При таком улове две бочки вполне можно засолить и еще успеть отвезти сына в первый класс.
   До рассвета я больше не спал. Разрезал лещей, экономно посыпал их солью и сложил в то же ведро, сверху придавил самым большим камнем, какой разыскал в темноте. Вот не было у мужика хлопот, поехал мужик на рыбалку без тары! С одной стороны все прекрасно. Если проверять закидушки три раза в сутки, то за три-четыре дня я обеспечу себя вялеными лещами на пару лет вперед, не считая чебаков. А если вытаскивать алюминиевую корчагу с чебаками тоже раза три в сутки, - это же страшно подумать. Такое счастье идет в руки, успевай солить и развешивать! Вот тут-то и закавыка. Хоть плачь, хоть стреляйся из рогатки. Бывают же такие растяпы, - не взять на рыбалку приличную емкость!
    И тут меня осенило. Нет нормальной тары для засолки? Да ведь в носовом отсеке лодки лежат два пустых полихлорвиниловых мешка! Мешки старые, запах хлора из них давно выветрился. Набить их рыбой с солью, а вместо гнета закопать поглубже в песок! В два мешка я свободно набью чуть не центнер рыбы. Все! Мучительный вопрос решен. Надо прямо сейчас поставить корчагу и почаще проверять закидушки. 
   Я тут же поставил корчагу на левом берегу. В темноте разыскал в носовом отсеке пластиковые мешки, хорошенько прополоскал их в Оби. Веслом от «Казанки» выкопал глубокую яму в песке. Пересыпал соленую рыбу из обоих ведер в мешок, покрепче завязал его, уложил в яму и засыпал сырым песком. Проверил закуидушки, - еще шесть хороший лещей. Засолил их пока в ведре. Ну, теперь ловись, рыбка, большая и маленькая!
   Я вытащил корчагу. Стояла она всего с час, но в ней оказалось больше полведра хороших чебаков – ровняк, без мелочи. Я снова поставил корчагу, а чебаков засолил в ведре. Уже начинало светать, и я проверил закидушки. Пять неплохих лещей. Посолил их в ведре. Все, на сегодня хватит. Я сел на скамью в лодке, покурил, полюбовался бледнеющим небом, гаснущими звездами. Свежий воздух и легкий шум потока успокоили меня и наполнили душу умиротворением. Я представил необозримые просторы нашей страны на огромном пространстве Евразии.
   Здесь, почти в центре Азии, с незапамятных времен жили многочисленные и могучие народы монголоидной расы. Потом сюда пришли скифы со своей специфической, неповторимой культурой и неистребимой тягой к алкогольным напиткам. Они владели этой землей почти тысячу лет, натворили много дел, хороших и плохих, а потом растворились в местном населении почти без следа, как это происходило со всеми человеческими цивилизациями, кроме русской. Через полторы тысячи лет после скифов в эти места хлынули неудержимом потоком безжалостные полчища Чингиз-хана. Но прошло время, и от всемирной империи чингизидов, в которой «никогда не заходило солнце», тоже не осталось ничего. Прошло еще полторы тысячи лет и вот, - на острове посреди великой Сибирской реки сижу я и смотрю на звезды.
   За три тысячи километров отсюда на запад, там, где сияет Арктур, течет Волга, великая русская река, река моего детства и юности. Еще дальше к западу, за три тысячи километров от Волги шумят волны Атлантического океана. А между ними до самого Средиземного моря лежит земля далеких предков моего русского народа: этрусков, троянцев, пеласгов, критян и ликийцев. Три-четыре тысячи лет назад на тех богатых и благодатных землях звучал древний русский язык, прародитель почти всех современных европейских языков, лучше всего сохранившийся в ведическом санскрите и в современном русском языке.
   А в направлении созвездия Персея, в шести тысячах километров отсюда на восток бьются о берег волны Великого или Тихого океана. Еще дальше к востоку в безбрежной синеве его тропических вод лежат острова, о которых я мечтал в детстве и отрочестве.
   Далековато унес меня от материнского дома порыв комсомольского энтузиазма и зов молодой глупой романтики. Романтика здесь имеет место, природа тут очень красива, не надо никакой Швейцарии, но эти места так и не стали мне родными. Энтузиазм с годами развеялся, а люди везде одинаковы, с теми же повседневными мелкими заботами, с тревогой о завтрашнем дне. Кстати, о завтрашнем дне. Пора баиньки, а через пару часов – снова за рыбу. Я забрался в палатку и крепко уснул.
   Проснулся я поздно. Сын на своей отмели уже успел поразвлекаться с блесной, но удача больше не осенила его своим сияющим крылом, и он начал тормошить меня. Мы позавтракали и пошли проверять снасть.
   Корчага опять оказалась битком набита чебаками. Я вывалил рыбу на песок, снова поставил корчагу и принялся сортировать рыбу. Сын занялся благородным делом дарования свободы мелкой рыбешке. Я засолил в ведре крупных чебаков и отправился проверять закидушки. Один лещ, второй, третий, четвертый. На пятой закидушке сидели сразу два леща. Подошел сын, и я доверил ему проверить дальнюю закидушку.   
   Вскоре на дальнем конце острова раздался его крик, и он примчался ко мне с широко раскрытыми глазами.
   - Папа, там – акула…
На последнем поводке дальней закидушки сидела странная серо-черная рыба, сантиметров тридцать длиной, с острым длинным носом и акульим хвостом. Стерлядь! Сын недаром притих. Всем своим видом стерлядка очень напоминала мини-акулу. Вместо чешуи ее тело покрывали твердые и острые наросты, похожие на призмы. Круглый рот размещался далеко от кончика острого носа, почти у брюшка. Спинной плавник и особенно ассиметричный хвост – в точности акульи.
   Мы забросили закидушки, я засолил свежий улов, выкопал из песка мешок, высыпал в него всю нашу посоленную добычу и снова закопал его в сырой песок. В мешке уже находилось почти четыре ведра рыбы, пожалуй, больше ничего не войдет, пора набивать второй мешок.
Сын ушел с удочкой ловить чебаков с берега, а я занялся стерляжьей ухой. Для навара я сделал уху тройной: лещи, чебаки и стерлядка. Пока «царская» уха варилась, я подумал и решил не провяливать рыбу здесь, на острове, - она не успеет высохнуть. Соли у меня осталось меньше половины пачки. При таком улове нам через сутки надо отправляться домой, иначе вся богатая добыча пропадет. Оставаться тут без тары и без соли – одно расстройство, а это вредно для здоровья. Пусть рыба хорошенько просолится в мешках, а потом я развешу ее на зависть соседям на балконе.
   Царскую уху положено немного выдержать. Мы отставили ее до вечера, а пообедали жареными чебаками, бутербродами с колбасой и душистым чаем. Вторую половину дня мы не сидели без дела. Корчага, закидушки, засолка. Ужинали мы в сумерках. Полведра стерляжьей ухи исчезло незаметно. Осовелый от роскошной еды сын залез в палатку и уснул. А я продолжал снимать улов с нашей нехитрой снасти. Во втором мешке уже почти не оставалось свободного места. Завтра мы набьем рыбой оба ведра, и пора возвращаться. Как ни жаль, а послезавтра утром надо сворачивать лагерь в этом прекрасном месте. Увы, все хорошее рано или поздно кончается.
   Я вспомнил давнюю поездку в эти места с приятелем-браконьером и решил поставить нечто вроде продольника. Я нарастил одну закидушку, намял из белого хлеба нечто вроде колобов и забросил ее как можно дальше с нижнего мыса острова. После очередной проверки закидушек и корчаги я уселся на лодочную скамью покурить в покое на свежем воздухе. Уже стемнело, и над головой сияло бесчисленными огоньками звездное небо. Воздух на Алтае удивительно прозрачный, а мы к тому же находились почти на полкилометра выше уровня моря. Такого яркого звездного неба я не видел даже на Кавказе.
   Хотя зрение у меня уже ослабело, но здесь я хорошо различал овальное мутноватое пятно туманности Андромеды над хвостом Пегаса. Возможно, сейчас нашу Галактику пронизывают взгляды наших инопланетных братьев по разуму. С древнейших времен люди считают, что во Вселенной находится бесчисленное множество планет, населенных разумными существами. Но есть и альтернативное мнение, что разумная жизнь во Вселенной – явление случайное и чуждое. Я придерживаюсь этого пессимистического взгляда.
  Мы одиноки во Вселенной в любом случае. Даже если и существуют другие обитаемые миры, - это ничего не меняет. Слишком велики расстояния между звездами. Чтобы их преодолеть, требуются невообразимые, нереальные затраты энергии, чудовищные, бесконечные запасы энергоносителей на межзвездных кораблях. Я по своей профессии знаю, каких затрат энергии требует выведение даже на околоземную орбиту каждого лишнего килограмма груза. Что уж там говорить о полетах к другим звездам! Никакие достижения современной техники не в состоянии обеспечить путешествие даже к ближайшей звезде, Проксиме Центавра, в пределах существования целой цивилизации. Каждое человечество на своей планете безнадежно отрезано от всех остальных, даже от ближайших соседей, если они есть.
   Надежды фантастов на новые источники энергии и на новые способы преодоления пространства пока беспочвенны. Если бы хоть одна цивилизация в нашей Галактике овладела принципиально новым видом энергии, которая позволила бы тому человечеству вмешаться в космические процессы или преодолевать межзвездные простанства, она бы превратилась в сверхцивилизацию. Тогда результаты ее сверхчеловеческой деятельности мы бы наблюдали собственными глазами в небе. Не знаю, в чем выражалась бы эта деятельность: изменение очертаний созвездий, отклонение движения звезд от расчетных траекторий, появление новых, неведомых ранее галактических объектов, или мало ли что придет в сверхчеловеческую голову.
   Пока же за всю историю земного человечества никто не видел следов такой разумной галактической деятельности. Все, что мы видим в Космосе, вполне надежно объясняется известными законами физики и химии. Если и встречается иногда что-то неведомое ранее, то не надо спешить кликушествовать о пришельцах, о Божественном вмешательстве или о мировом сверхразуме, а хорошенько подумать и как следует вспомнить точные науки. Значит, в нашей Галактике сверхцивилизаций нет. И каждое разумное общество на своей планете практически одиноко, оно не может протянуть другому человечеству руку дружбы. А это и есть наше безнадежное одиночество в Космосе, даже если возле других звезд и существует разумная жизнь. 
   На третий день мы проснулись поздно. Сын тер глаза и зевал, я тоже чувствовал некую разбитость в теле. Возможно, сказывались сильные рыбацкие потрясения. Мы заварили чай покрепче и позавтракали жареной рыбой и бутербродами. Как ни привыкли мы к рыбному изобилию на этом острове, но утренний улов потряс нас. Чебаки набились в корзину до отказа, буквально, как сельди в бочку. Пришлось сортировать их очень пристрастно, и сын выпустил на свободу больше половины добычи. На каждой закидушке сидели по два, а то и по три леща, а на продольник попалось пять крупных рыб, из них два язя с крутыми горбатыми спинами.
   Мы посовещались, почесали в затылках и решили корчагу больше не ставить. Я засолил в ведрах рыбу, забросил закидушки и принялся ревизовать наши припасы. Да пришла пора сматывать удочки. Хлеб мы съели почти весь, сахар кончился. Соли осталось на донышке пачки. Я нашел три  пачки сухой гречневой каши в брикетах, две банки кильки в томатном соусе. Наживка для закидушек еще есть, но черви начали пованивать. Делать нечего, к вечеру надо покидать наш удивительный остров.
   Я вышел на берег к «Казанке» и обратил внимание, что погода меняется. Поднимался северо-восточный ветер из казахских степей, он гнал из «гнилого угла» пока еще легкие облака. Но на горизонте уже теснились серые тучи, это предвещало непогоду. Я посмотрел на юг, там далеко за низким левым берегом Оби виднелись синие цепи гор. А это уже верный признак непогоды. В хорошую погоду горы не видны, их скрывает обычная дымка. А вот когда ясные дни заканчиваются, и на смену им идет дождь, тогда горы вдруг вырисовываются за 60 километров на юге неровной синей грядой.
   Умные люди давно заметили, что фраера губит жадность. При таких явно неблагоприятных приметах надо быстрее сниматься и мчаться к Бийску против течения на полном газу, пока на полил дождь, и, что страшнее, пока низовой ветер не превратился в ураганный и не поднял крутую, опасную волну. Против мощного течения нам добираться до лодочной станции не меньше трех часов, в крайнем случае, немного промокнем под дождем. А вот если низовой ветер разведет волну, - тогда совсем другое дело, лучше сидеть на острове и не рисковать.
Я понимал, что надо сворачивать лагерь. Но сын самозабвенно забрасывал свою блесну по-ковбойски на излюбленной отмели. И у меня сработало великое русское «авось». Авось-небось, ничего страшного не случится за несколько часов. А сыну через неделю надевать школьную лямку, и – прости - прощай вольная жизнь. Впереди 10 лет школы, пусть напоследок подышит свежим воздухом. Выйдем ближе к вечеру, еще  успеем засветло.   
   Я снял с закидушек еще восемь лещей, насадил на крючки аппетитными гроздьями всех оставшихся червей и снова забросил закидушки. Рыбу без соли засунул в один из закопанных в песок мешков, там соли хватит на всех. Через пару часов сниму закидушки, и – в путь дорогу.
   В обед мы до отвала наелись ухи и жареных чебаков. Три брикета каши, три банки кильки в томате и последнюю луковицу я сложил в рюкзак, - это наш НЗ на непредвиденный случай. Можно укладываться.
   А низовой ветер все усиливался. По реке пошли белые барашки на мелких пока волнах. Тучи с северо-востока закрыли уже чуть не половину неба. Мы стащили «Казанку» на воду и стали укладываться. Ветер крепчал на глазах. Еще когда я варил уху, ветер стал уже, как говорят моряки, свежим, и я порадовался, что не поленился и устроил надежное ветровое укрытие для примуса, иначе порывы ветра задули бы пламя. Сейчас сильные порывы ветра прижимали лодку бортом к берегу. С верхушек волн срывались брызги и орошали нас не хуже дождя. Пока я устанавливал понадежнее канистры с бензином, то вымок с ног до головы.
   Это заставило меня призадуматься. Сильный низовой ветер сам по себе не опасен, он дует в спину и прибавит нам скорости. Но он давит на поверхность воды против течения и поднимает высокую волну. Его можно сравнить с человеком, который гладит кошку или собаку против шерсти. Уже сейчас идти по широкой реке по такой крутой волне не очень приятно. Вымокнешь сам, и придется все время вычерпывать воду из лодки.
   Я с неудовольствием понял, что упустил время. Если бы снялись часа три назад, без обеда, без последнего улова, - то сейчас уже подходили бы к Бийску. Самый опасный участок пути – по широкой Оби, до слияния. Бия намного уже, и на ней не бывает таких высоких волн. А на Оби в сильный низовой ветер почти ежегодно гибнет кто-то из рыболовов или охотников. Лодка переворачивается на крутой высокой волне, и люди в тяжелой одежде тонут. Будь я один, я бы отправился в путь, но рисковать сынишкой не мог. Теперь нам не остается ничего иного, как переживать бурю на нашем острове. Будем «пурговать», как говорят сибиряки. Засядем в палатке, будем экономно питаться килькой в томате без хлеба и грызть кашу в брикетах.
   Ко мне подошел озабоченный сын. Он почувствовал опасную перемену погоды и спросил:
   - Мы поедем домой?
   - Нет, - ответил я. – В такую погоду выходить на лодке на открытую воду нельзя. Давай-ка укрепим получше палатку, залезем в нее и будем пурговать.
   Мы снова разгрузили лодку и полностью вытащили ее на песок подальше от воды.  «Вихрь» я отнес к палатке, завернул его в кусок брезента и  придавил им две самых опасных наветренных растяжки. Я имел представление о бешенстве ураганов, которые налетают сюда из бескрайних степей Казахстана. Лучше всего лодку бы перевернуть, тогда ветер не унесет ее, а волны не смоют. Но для этого надо выкопать в песке яму под ветровое стекло, чтобы не сломать его, и тогда после урагана мы крепко повозимся, чтобы откопать лодку, запрессованную ураганом в мокрый песок. Поэтому я покрепче запутал якорную цепь в кустах ивняка и для страховки длинной веревкой привязал к кустам корму. После этого мы снова сложили в лодку весь груз, чтобы утяжелить ее. Сверху я прикрыл лодку брезентовым пологом и понадежнее закрепил его бечевками и обрывками веревочек.
   А ветер все усиливался и стал почти ураганным. На Оби поднялись крутые волны с белыми гребнями, в протоке тоже бесновались волны, но тут все же мне показалось спокойнее. Я проверил все растяжки у палатки. Хорошо, что я поставил палатку вдоль острова, по ветру. Хорошо, что нарубил такие длинные колья и целиком забил их в песок. Можно надеяться, что ветер не вырвет их. К счастью, палатка стояла почти на середине острова, и я полагал, что ее не зальют волны. На всякий случай я нарубил еще несколько кольев, однако все толстые лозины я уже срубил раньше. 
   Тучи уже закрыли почти все небо, вокруг заметно потемнело, хотя еще не настал вечер. С обеих сторон острова шли крупные волны с белыми гребнями пены, ветер дул с такой силой, что волны будто стояли на месте. Мы вытащили закидушки. Увы, на этот раз нам попался всего один лещ-подросток, явно глуповатый. Стоило из-за него задерживаться здесь! Теперь понятно, почему нам так повезло с уловом в первые два дня. Рыба заранее чувствовала серьезное изменение погоды и хватала все, что шевелится. А сейчас она ушла в глубину и затаилась там. 
   Кажется, сделано все возможное, чтобы пересидеть непогоду. Остается надеяться на удачу, на Бога, на везение. Сын без уговоров нырнул в палатку. Я захватил свой верный примус, влез за сыном и крепко затянул стяжки полотнища входа.   
   Мы лежали и слушали вой ветра и плеск волн. Одно счастье уже выпало нам. Я совершенно случайно поставил палатку «головой» к ветру за большим кустом ивняка. Сейчас этот куст брал на себя основную ярость ветра. Если бы палатка оказалась на открытом месте, да еще боком или входом к ветру, ураган вполне мог сорвать ее.  Но и сейчас полотнища палатки то вздувались пузырем, то опадали. Я надеялся, что смогу развести примус и вскипятить чай, но понял, что это невозможно. Полотнища, как огромный дамский веер, поднимали в палатке ветер, который мог натворить бед.
   Мы с сыном предались любимому занятию, - стали распевать героические военные песни. Уже на четвертой песне сын стал зевать, тереть глаза и уснул. В палатке стояла темень, будто ночью. Я попытался зажечь свечу, но ветер от полотнищ задувал даже огонек спички. Я долго лежал без сна и перебирал возможные аварийные ситуации. Самое страшное – если ветер сорвет палатку. Среди ночи мне показалось, будто одна растяжка ослабла. Я осторожно расстегнул полотнища входа и выполз на волю. Там творилось что-то невообразимое. Ветер достиг такой силы, что воздух казался плотным, он не давал мне подняться на ноги. Я на четвереньках пополз вокруг палатки. Все растяжки и колья оказались в полном порядке, - спасибо кусту! Сильный ветер не давал тучам собраться, и в просветах сияли звезды. Я забрался в палатку и уснул.
   Весь следующий день мы просидели в палатке. Килька в томате и брикеты пшенной каши – не самая изысканная еда, но от голода мы не страдали. Хуже оказалось с питьевой водой. У меня перед ураганом хватило ума занести в палатку чайник с остатками кипяченой воды, но он пустел быстрее, чем хотелось. Впрочем, рядом с полноводной Обью мы бы не умерли от жажды.
    Днем мы несколько раз выползали из палатки. По обеим сторонам острова бешеный ветер гнал крутые пенные волны высотой не меньше метра. Сын веселился на свой лад: он открывал рот навстречу ветру, и тот раздувал ему щеки, как паруса. Однако ураган уже разогнал тучи, на небе сияло солнце и неслись с невероятной скоростью маленькие клочья облаков.
   Непогода продолжалась весь день и всю следующую ночь. Утром второго дня нашего палаточного заточения ветер начал стихать, и к полудню заметно ослабел. Однако по реке еще катились огромные волны с острыми пенными гребнями. О плавании нечего и думать. Я вытащил примус, под прикрытием куста выкопал в песке ямку для защиты от ветра. Мне удалось в несколько приемов вскипятить чайник и зажарить соленых лещей из ведра.
   К вечеру волны успокоились. Мы стащили «Казанку» на воду, быстро набросали в нее все барахло, выкопали из песка мешки с соленой рыбой. В последнюю очередь мы сняли нашу испытанную, надежную палатку. Я завел «Вихрь», мы помахали на прощанье приютившему нас островку с богатой рыбалкой и под косыми лучами вечернего солнца пошли в долгий путь против течения.
   В Бийске я узнал, что в эту бурю утонули два рыбака-любителя из нашей фирмы. Они рыбачили на Катуни, и когда поднялся ветер, пошли на лодке в Бийск вокруг длинной стрелки на слиянии. Их перевернутую «Казанку» нашли через несколько дней на одном их островков около слияния. Любители-аквалангисты неподалеку от островка обнаружили труп одного утонувшего. Второй рыбак исчез бесследно.
   Жена второго утонувшего работала в моем отделе. Почти год она ничего не знала о своем муже. По нашим законам она и двое ее детей не получали за него пенсию, ибо он считался не погибшим, а пропавшим без вести. Труп его нашли только на следующую осень, когда Обь в своем верховье немного обмелела. Распухшее тело запуталось в кустах ивняка на островке неподалеку от слияния. Только после опознания трупа его вдове и сиротам назначили пенсию.