В. ФЕДИН
ЛИЦКЕЗИЯ НА ЛОСя
После трех неудачных выходов на охоту, я уточнил свое место в классификации природолюбов и отнес себя к охотникам-любителям не просто несерьезным, но и глупым. Обидно, но истина стоит жертв. Окончательно отвратила меня от всяких мыслей об охоте с ружьем история, которая случилась с моим другом и коллегой. Вообще, среди моих коллег, приятелей, товарищей и друзей немало охотников-любителей серьезных. Трое из них в незабвенные годы развитого социализма и всеобщего дефицита неплохо снабжали свои семьи зайчатиной, козлятиной, кабанятиной и даже лосятиной, а летом, к тому же, – утятиной. Их по праву можно отнести к подвиду охотников-добытчиков. Один из них в те годы настрелял множество белок-телеуток и рыжих лис и справил жене и дочери отличные шубы. Шкурки он обрабатывал сам, получилось очень даже неплохо. Его жена и дочь на зависть женской части нашей фирмы щеголяли морозными сибирскими зимами в роскошных беличьих и лисьих шубах и шапках.
К чести этих моих знакомых могу сказать, что правила охоты они блюли свято и ни в чем правонарушительном отловлены не оказались ни разу. Возможно, мои знакомые охотники иногда впадали в браконьерство, но я уверен, что если такое случалось, то редко и нечаянно. Происходило это на благодатном юге солнечной Сибири. Лет прошло с тех пор немало, и тогда бесчинства браконьеров из новых русских и оборотней в погонах не привели еще к опустошению богатой дичью тайги.
Тот мой друг, история которого поставила крест на моих слабых устремлениях к охоте, при очень серьезном отношении к своему любительскому занятию, оказался неисправимым романтиком. Русские люди испокон веку славились романтическим отношением к окружающему миру, но эта черта сейчас стремительно исчезает. Тлетворное влияние меркантильного Запада убивает романтику в русских душах. Да и сама русская душа в результате многовекового притока инородной крови тоже заметно изменилась. Однако этот мой друг сохранил в своей душе неиссякаемые запасы романтизма. Его романтизм имел, по-моему, глубокую генетическую природу и передался ему от родителей. Они произвели его на свет в славные и трудные годы третьей сталинской пятилетки, когда романтика царила в молодых комсомольских сердцах. Только неисправимые романтики могли назвать своего первенца в честь великого немецкого мыслителя, основателя диалектики, Георга Вильгельма Фридриха Гегеля! Гегель - таково официальное имя моего друга.
Мой друг Гегель прожил долгую и плодотворную жизнь, он здравствует и поныне, сохраняет твердость памяти и трезвость рассудка. Все наши коллеги уважали его, и я ни разу не слышал ни от кого хотя бы хмыканья по поводу не совсем обычного имени. А ведь наш брат россиянин не отличается чрезмерной деликатностью. Малые дети с восторгом обыгрывают даже самые обычные имена своих приятелей. Одни знакомые мне молодые супруги решили было назвать будущего сына Сергеем. Но они очень своевременно услышали во дворе от играющих детишек обращение к какому-то малолетнему Сергею:
- Эй, ты, Серя!
Своего сына они назвали Владимиром.
Да что детишки. В нашей фирме работал добродушный и скромный сотрудник по фамилии Шепилов. К его несчастью, как раз в наши молодые годы Хрущев разоблачил антипартийную группировку Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова. После этого исторического события наш трудолюбивый коллега вынес столько насмешек, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А вот над Гегелем никто даже не пытался насмешничать. Гегель так Гегель, немного перестарались идеологически подкованные родители, ну и что? Гегель все-таки лучше гоголевского Акакия Акакиевича или Пантелеймона Митрофановича, нашего начальника Вохра.
Сейчас Гегель – известный и уважаемый в отрасли человек, доктор наук, профессор, руководитель небольшой собственной фирмы. А в те годы он, скромный кандидат наук, работал в нашем НИИ начальником химической лаборатории. По выходным в охотничий сезон он неизменно отправлялся на охоту в тайгу. Он не признавал компаний, охотился в одиночку. В пятницу после работы он уезжал на машине в какую-нибудь отдаленную деревню, напрашивался на ночевку у отзывчивых селян, а утром оставлял машину у них во дворе и уходил на лыжах в тайгу на весь день. Нашего Гегеля не слишком волновал результат охоты, он находил удовольствие в процессе выслеживания дичи и одновременном наслаждении окружающей природой. Он хорошо владел фотографией и приносил из своих походов великолепные снимки. В каждом походе он отстреливал одного зайца, не больше и не меньше.
Поначалу он много курил, и мы с ним частенько встречались в курилке. Но как-то я заметил, что он перестал туда заглядывать. Оказывается, он, как и многие в то время, бросил курить. Силы воли у него хватило, и он совсем отказался от сигарет. Однако года через два я снова увидел его в курилке с сигаретой. Я спросил, почему он опять курит.
- Неинтересно без курева, - ответил он. – Я привык: возьмешь зайца, сядешь на пенек, закуришь. И приходят всякие возвышенные мысли. А без сигареты – как кровавый убийца. Никаких возвышенных мыслей, голый материализм. Пришлось снова начать.
Смешная история произошла с ним в период заката застоя, когда всем уже стало ясно, что в нашей державе происходит что-то серьезное не то. Как обычно, Гегель в зимний вечер отправился на уикэнд в тайгу. Охотник он весьма серьезный, его выбрали каким-то начальником в общественном охотничьем контроле, он обзавелся пятизарядным карабином. Переночевал он в далекой деревушке на берегу Оби у добрых людей, а утром на лыжах ушел в тайгу. Бродил он долго, потом взял одного зайца, посидел над ним на пенечке, покурил, поразмышлял о возвышенном и отправился в обратный путь.
И вдруг на одной полянке он увидел, как пятеро мужиков свежуют лося. А на лося охота запрещена, лося можно отстрелять только по лицензии, и достать эту лицензию простому охотнику практически невозможно. Гегель встал за елочку, проверил карабин, несколько раз аккуратно сфотографировал браконьеров за работой над лосем и очень вежливо спросил:
- Уважаемые граждане, я – общественный инспектор. Есть ли у вас лицензия на отстрел лося?
А те мужики дружно и очень невежливо отвечают, мол, иди ты со своей лицензией куда подальше, пока цел, плевали мы на лицензию и на всяких инспекторов, да знаешь ли ты, кто мы такие?
Гегель снова очень вежливо переспросил мужиков насчет лицензии. Тут те совсем озверели. Один кинулся к ружьям, которые пирамидой стояли у сосны. Гегель заранее встал поближе и этим ружьям. Он высунулся из-за елочки с карабином в руках, пять патронов в магазине, один патрон в стволе, и все так же вежливо предупредил:
- Спокойно, мужики, давайте без эмоций. У меня пятизарядка, шестой патрон в стволе. Вас тоже пятеро. Вяжите друг другу руки, я вас отведу в деревню, тут недалеко, сдам милиционеру, а там разберутся, кто вы такие.
После небольших, но бурных дебатов Гегелю пришлось сделать один выстрел в воздух. Мужики притихли и связали друг друга на совесть. Последнего Гегель положил мордой в снег и связал сам. Потом он разрядил их ружья, отобрал все патроны, раскидал их подальше в сугробы, нагрузил браконьеров пустыми ружьями, лыжами и повел в деревню. Идти им пришлось километра четыре. Гегель на широких охотничьих лыжах шел легко, а те барахтались по пояс в снегу со связанными руками. Матерились они жутко и все грозили Гегелю страшными карами.
В деревне он сдал браконьеров тамошнему милиционеру, как общественный инспектор написал протокол о задержании. Он сам позвонил в районную милицию, вызвал наряд. Часа через два приехал милицейский желто-синий «бобик», браконьеров погрузили в кузовок и увезли. А Гегель с чистой совестью сел в свою «Ниву» и поехал к любимой жене. В городе он доложил о происшествии в отдел милиции, приложил к своему заявлению фотографии браконьеров за работой над убитым лосем, отчитался в своем охотничьем обществе.
Через неделю он получил повестку с вызовом к следователю краевой прокуратуры. А краевая прокуратура – в краевом центре, за 150 километров. Гегель, как человек законопослушный, отпросился с работы и поехал в край. А там следователь без долгих разговоров предъявил ему ордер на арест.
- За что!? – изумился Гегель.
- Вы обвиняетесь в разбойном нападении на заместителя прокурора края и других должностных лиц краевого уровня при исполнении ими служебных обязанностей.
Потом выяснилось, что из тех пятерых браконьеров один оказался местным егерем, а четверо – очень важными персонами краевого масштаба. Гегеля заточили в следственный изолятор, и началось следствие.
Еще Ленин писал в своей знаменитой работе «Развитие капитализма в России», что в нашей державе чем глубже в провинцию, тем диче нравы. Гегель на свой шкуре испытал справедливость ленинских слов. Провинциальная советская номенклатура энергично защищала своих собратьев по классу от гнусных домогательств не в меру инициативных рядовых граждан. При обыске браконьеров в районном отделении никакой лицензии на отстрел лося у них не обнаружили, о чем милиционеры составили протокол. Однако следователь на допросе показал Гегелю лицензию на отстрел лося, оформленную на имя заместителя прокурора края со всем законными подписями и печатью, оформленную, конечно же, задним числом. Так в деле «о разбойном нападении» оказались рядом обе эти исключающие друг друга бумажки.
Гегелю грозил полновесный срок, и оправдываться оказалось очень трудно. Уважаемые высокопоставленные лица краевого уровня по лицензии, на законных основаниях отстрелили лося. А этот бандит Гегель с заряженным пятизарядным карабином в руках напал на них, безоружных, палил направо и налево из карабина, угрожал расправой. Все это он вытворял, конечно, из хулиганских побуждений с корыстной целью забрать лося себе.
Мало того, в СИЗО Гегель оказался в одной камере с настоящими уголовниками. Те обобрали его до нитки, содрали приличную одежду и выдали взамен невообразимые лохмотья. Гегель мгновенно превратился из приличного, солидного интеллигента в грязного оборванца явно преступного вида. Когда он попытался жаловаться, сокамерники крепко побили его.
Когда Гегель в намеченный срок не вернулся домой, жена его забеспокоилась. Умная женщина, она сразу сообразила, в чем дело. Еще когда Гегель рассказал ей о своем приключении с браконьерами, она пожурила его, что он действовал неосторожно, и это может навлечь на себя беду. И беда нагрянула. На следующий день после исчезновения мужа к ней на квартиру явились компетентные лица с понятыми и с ордером на обыск. В ходе обыска правоохранительные граждане изъяли обнаруженные негативы и фотографии браконьеров. Позже эти улики никто никогда нигде больше не видел.
Однако верная жена не потеряла присутствия духа. Она отыскала своего мужа в краевом СИЗО, добилась свидания с ним. По советским законам, защитника разрешалось привлекать только при передаче дела в суд. Подследственному защитник не полагался. Но жена подняла на ноги всю городскую общественность. Она нашла фотографии браконьеров в городском охотничьем обществе, куда Гегель успел передать их. Она не поленилась съездить в райцентр, где охотился муж, и добилась невозможного: получила копию протокола обыска браконьеров, с записью, что лицензии на отстрел лося у задержанных не обнаружено. Она размножила снимки, копию протокола и от имени всех наших городских общественных организаций разослала их с соответствующим заявлением во все мыслимые инстанции, включая всесоюзное женское общество во главе с летчицей-космонавткой В.В.Терешковой.
Ее энергичные меры подействовали. Даже всевластная провинциальная номенклатура боится излишней огласки. Гегеля для начала выпустили из СИЗО под подписку о невыезде. Дело тянулось больше полутора лет. Закрыть его и снять с Гегеля пятно пребывания под следствием помог наш директор, Герой социалистического труда. Он тоже принял весьма действенные меры. К тому же у Гегеля за высокие научно-производственные достижения оказались две правительственные награды. После долгих переживаний и сильной нервотрепки дело закрыли «по примирении сторон».
На этой печальной истории я окончательно убедился, что любительская охота с ружьем в руках в нашей стране – не для простого человека. Даже в благодатные советские времена, когда мы все были равны перед законом.