Разбросал я себя по россии

 

4. Разбросал я себя по России

Каждый день Юрия Борисова начинался со сложной пьесы, которую он непременно играл поутру, для разминки. Он стал гитаристом, полюбившим навсегда гитарную классику.
Он мог бы стать выдающимся гитаристом, живя он в другое время и в другом месте.
Но не стал им, хотя положил всю свою жизнь на алтарь творчества.
 Юрий своим трепетным отношением к музыкальному и поэтическому искусству, своему творчеству не вписывался в систему советского времени, где искусство было подчинено идеологии, не схожей с его представлением о свободной творческой личности, отчего у него не складывались отношения с властями предержащими. Как уже повелось, таких не щадят. И он это понимал.
Это понимание беспросветности, как ни странно, помогло ему сочинять прекрасные возвышенные песни, одна из которых называется «Всё богатство моё – песня да гитара».
«Всё богатство моё – песня да гитара,
Ласковые струны, да вечер синий,
А ещё заветная молитва, чтоб грехи забылись
Да сбылись надежды.
Надежд у меня всего четыре:
Летом я живу в надежде на осень
А когда с зимы я устану,
То вновь на весну надеюсь».
О чём эта песня? Обо всём, только нет в ней ничего материального: «песня да гитара», «ласковые струны да вечер синий», «заветная молитва» да четыре перехода от одной надежды к другим: летом в надежде на осень, с зимы - на весну. Это песня о надежде в его странной судьбе.
Но и сама Надежда у него не земная, здесь будни не имеют никакого значения. Такое ощущение, словно она живёт над обыденной жизнью и не в реальном времени. Эта надежда помогала поэту выживать.
Вот как отзывается о нём его друг, тонкий певец Валерий Кругликов:
"В быту Борисов был … как-то неудобен. Всегда или почти всегда он вызывал у меня конфликтное состояние. Его неустроенность вызывала у меня желание избавиться от беспокойства, какая-то опасность благополучию исходила от него».
 О чём это певец говорит? Что значит «как то неудобен», «желание избавиться от беспокойства», «опасность благополучию»?
А дело в том, что вся его жизнь превратилась в неустанное бегство от пошлости бытия в сферу нереальной романтической свободы. Вся духовная и душевная энергия Юрия Борисова была направлена на обретение этой недостижимой свободы. Он жил по логике сердца и хотел видеть мир в своей красоте через наивное детское его восприятие.
В этой реальной жизни он чувствовал себя неудобно и беспокойно, он боялся самого понятия благополучия, которое для настоящего поэта было равносильно смерти.
Юрий Борисов оказался в этом мире не равным самому себе, как телесному человеку, поэтому его бытовая социальность противостояла его нравственной и художественной приобщённости к миру.
Живя в эпоху почти всеобщей общественной покорности, Борисов ностальгически тянулся к своей свободной мечте.
 Отсюда у него рождались стихи, полные красок, света, лучезарных образов.
Только в стихах он был сам собой. Стихи и романсы как-то оформляли его жизнь, наделяли её смыслом, создавали ценностный горизонт в замкнутом, но страстном художнике.
Подтверждает правильность изложенных выше мыслей и ещё одна его песня «По лугам и лесам…»
Эту песню автор посвятил своему другу Петру Константиновичу Капустину. В то время он был его старшим другом с семилетней разницей в возрасте. Судьба тоже, говоря словами Борисова, «разбросала его по России».
Родившийся в Москве, закончивший художественное училище в Рязани, обучавшийся вначале на графическом факультете Ленинградского института имени И.Е.Репина, а потом в институте театра, музыки и кинематографии, он был одним из самых близких товарищей Юрия Борисова и Валерия Агафонова. На одном из своих немногочисленных концертов Юрий Борисов сказал:
-«В общем, это его песня. Пусть, когда он за границей будет, то вспоминает её».
По всей видимости, поэт не просто считал художника своим другом, но и причислял его к людям, разделяющим с ним поэтическое миросозерцание автора.
 Приведём текст этого стихотворения и одновременно заглянем между строк, попробовав ещё раз понять самого Борисова.
  По зелёным лугам и лесам…
По зелёным лугам и лесам,
По заснеженной царственной сини,
Может, кто-то другой или сам
Разбросал я себя по России.

Прекрасное видение создал Юрий Борисов, охватившее теплоту зелёных лугов и лесов одновременно с холодным пространством «заснеженной царственной сини», по которой может кто-то другой или сам «разбросал ( он)… себя по России».
«…Кто-то другой или сам…» - это о ком? Думаю, что виновниками этого могло быть как политическое время, от которого он прятался на лагерных лесоразработках, так и его творческое устремление в красоту земли, имя которой Россия.
  Разве это не было высоким его патриотическим чувством,  которого, кажется, никогда не было у власти предержащих.
Я живу за верстою версту,
Моё детство прошло скоморохом,
Чтоб потом золотому Христу
Поклониться с молитвенным вздохом.
 Первые две строчки превращаются в намёк на земной маршрут автора, по которому он проехал тысячи вёрст от Уссурийска до Ленинграда, от Липецка до Средней Азии ко многим казённым невольным учреждениям.
Но он не воспринимает эти обстоятельства как трагедию, нет, он воспринимает это философски спокойно. Более того, две последующие строчки стихов выражают его молитвенное понимание самой такой жизни.   Это молитвенная любовь, любовь самоотречения от практической материальной жизни.
Моя радость под солнцем росой
Засверкает в нехоженых травах,
Отгремит она первой грозой,
Заиграет в глазах браговаров.
Он видит через этот «молитвенный вздох» радость будущего, которая «под солнцем росой засверкает в нехоженых травах». Но и эта радость «отгремит …первой грозой» и «заиграет в глазах браговаров».
Вот и итог всей радости, красота времён меняет свои свойства, перевоплощается,  выявляя особую щедрость, какой-то лёгкой игры в глазах. Так хорошо становится человеку от выпитого вина, не случайно автор употребляет множественное значение слова «браговаров». Здесь цветущие явления природы превращаются в плодоносящие. Пусть «браговары» создадут такое настроение, когда «тёплым вечером млеет заря над берёзой у сонной дороги».
Моя щедрость – на зависть царям,
Как награда за боль и тревоги.
Теплым вечером млеет заря
Над березой у сонной дороги.
Но эта не просто щедрость, а особенное свойство природы выражать себя «на зависть царям», как «награда за боль и тревоги».
Я тоску под осенним дождем
Промочил и снегами забросил,
И с тех пор мы мучительно ждем,
Долго ждем, когда кончится осень.
Свою ненависть отдал врагу,
Сад украсил я нежностью легкой,
А печаль в деревянном гробу
Опустил под “аминь” на веревках.
Всё то, что мешает такому томительному восприятию природы, он отметает напрочь.
«Свою ненависть» он отдаёт врагу и «печаль в деревянном гробу опустил под «аминь» на верёвках», взамен чего он свой сад украшает «нежностью лёгкой».
Моя жизнь, словно краски холста, -
Для того, чтобы все могли видеть.
Оттого, моя правда чиста:
Никого не забыть, не обидеть.
И жизнь его становится похожей на яркие «краски холста», чтобы их «все могли видеть», а смысл чистой правды заключается в том, чтобы «никого не забыть, не обидеть».
Мое счастье в зеленом пруду
Позапуталось в тине замшелой.
Я к пруду непременно приду
И нырну за ним с камнем на шее.
И всё же его мечты останутся мечтами, как и «счастье в зелёном пруду», позапутавшееся «в тине замшелой».
Результатом же всего этого остаётся слияние автора с природой. Он и к пруду идёт не любоваться, а нырнуть за счастьем, но «с камнем на шее».
Интересно, что в стихотворении, там, где автор выступает только от себя,  стихи звучат оптимистически, а где звучат множественные нотки, они выражают прямо противоположное настроение.
  Какое праведное сердце, оказывается, билось у автора в груди, хотя в жизни в силу характера и обстоятельств он громко, как это делал Агафонов, высказывать не мог.
Всё стихотворение воспринимается как гимн природе, светлой и полнокровной. Этого автор добивается яркими метафорическими образами, которые поражают своим количеством и оригинальностью. Вот некоторые из них: «По заснеженной царственной сини», «Моя радость под солнцем росой Засверкает в нехоженых травах», «Теплым вечером млеет заря», «Я тоску под осенним дождем Промочил и снегами забросил», «Сад украсил я нежностью легкой», «Моя жизнь, словно краски холста», «Моё счастье в зеленом пруду Позапуталось в тине замшелой».
Это несомненно очень талантливое стихотворение, от которого на душе становится легко и проникновенно.
Весь пафос внутренней жизни Борисова – интимное таинство границ между двумя мирами. Борисов и был человеком, живущим на грани миров.
Такой видит автор свою родину – Россию, и разбросал он по ней образы своей внутренней красоты, чуткой и трогательной силы духа петербургской поэзии.