В мае 1942 года советские войска сдавали Керчь. Второй раз с начала войны.
Отходили беспорядочно, побросав оружие, боеприпасы, пушки, оставив на
произвол судьбы людей.
В коллективном письме Верховному Главнокомандующему группа
политработников 51, 47-й и 44-й армий писала: "… В основном вся техника и
транспорт, и склады всех трех армий остались у врага. …Никакого руководства
отходом не было, кто куда смог, тот бежал, а в первую очередь генералы.
На переправах лежали раненые, и их топтали ногами, не оказывали никакой
помощи. Красноармейцы строили плоты на камерах из автомашин, на
которых многие тонули, а часть из них унесло в Черное море. Отход наших
войск не прикрывался ни авиацией, ни полевой и зенитной артиллерией,
что дало возможность врагу беспрерывно бомбить войска уже на Таманском
полуострове и в море наши суда. На всей площади переправы и косы было
устлано трупами наших бойцов, командиров и политработников. Это все
произошло благодаря предательскому командованию Крымского фронта,
иначе считать нельзя…".
Из материалов Википедии: «Операция «Охота на дроф» (нем.Trappenjagd),
7-15 мая 1942г. - операция 11й армии вермахта против Крымского фронта
РККА. Закончилась поражением Крымского фронта и его последующей
ликвидацией»…
Штаб полка, в котором служил мой отец, в полном составе и с сохранившимся
полковым знаменем отправили в Тбилиси. Большую часть раненых удалось
погрузить на катера и вывезти с полуострова на косу Чушка - через Керченский пролив.
Кубанские казаки побросали коней, оружие, обмундирование, переоделись в
гражданское и уплыли на лодках и баркасах местных рыбаков. Остальные (не раненые) остались на берегу ждать своей участи. Плен?
Расстрел? Концлагерь?
…Отца призвали в армию в 1940 году, за девять месяцев до войны. По его
словам, призывники этого набора, имеющие законченное среднее образование, должны были служить в специальной артиллерийской части. Изучать новую технику. Курс обучения предполагался интенсивный и ускоренный, около полутора лет – с последующим присвоением звания младшего лейтенанта. Готовились новые кадры на случай возможной войны.
Но это в теории. По плану. В действительности, техника была старая, 1915 года.
Зенитки, по существу - пушки, назывались «канат-орудие». Стволы нужно было
при стрельбе задирать, опрокидывать и «корректировать» стрельбу при помощи каната.
Вряд ли и в 15 году это было эффективно, но в 41, когда новые самолеты летали
значительно быстрее, солдаты просто-напросто не успевали навести орудие.
Был также ПУАЗО-2, прибор управления артиллерийско-зенитным
орудием - такой же древний и ненадежный. Первая попытка создать систему
наведения.
В день отправки на призывной пункт дед Янкель сказал моему отцу: «Больше
не увидимся. Будет война, свои же нас и перебьют». Провожать до станции
за девять километров, пошли мать и тетя. Видимо, были
и другие провожатые. Призывались в тот раз человек пятнадцать украинских
и еврейских ребят, грамотных, с аттестатами зрелости. Шли
строем, как и положено призывникам.
По большому счету, Хаиму повезло, что он призывался в армию до начала войны…
Для моей бабушки Шевы Хаим, мой отец, был предпоследним, восьмым
ребенком, последним из сыновей. Остальные пятеро уже отслужили и некоторые даже успели повоевать на финской войне. И возвратиться домой. Чтобы всем снова пойти на фронт и уже не вернуться.
Старшие сыновья пошли в отца, высокие, рыжеволосые, шумные. Помогали
отцу на мельнице, обзавелись семьями, нарожали детей. А этот, последний,
походил на мать, среднего роста, шатен, с мягкими чертами лица. В детстве
любил помогать ей на кухне. На девочек еще не заглядывался. Правда, драчун
был известный на всю округу. Даже заметка в местной газете была о малолетнем хулигане Хаиме Штерне.
В начале двадцатых, когда бабушка Шева была беременна моим отцом, в
местечко пришли бандиты. То ли петлюровцы, то ли махновцы. Или еще
кто. Мало ли их было? Согнали евреев на площадь (торжище), тех, кто не
успел убежать. И устроили резню. Убито было 22 человека.
Бабушке удалось убежать в огороды. За ней погнался казак на коне, с шашкой. Догнал. Она остановилась, обернулась к нему. Увидав, что женщина беременна, бандит осадил коня и произнес фразу, которую у нас в семье помнят и передают уже в четвертом поколении: «Ступай, рубать не буду». Такие вещи необходимо помнить, чтобы...
Мои родители стали рассказывать о войне только в семидесятых годах. До
начала шестидесятых, до демобилизации отца из армии, им хватало событий в
военном городке и повседневных забот, потом - адаптации «на гражданке».
В семидесятых, с легкой руки Брежнева, тема войны стала открытой и, пожалуй, даже модной. Да и родители наши повзрослели, а война отодвинулась
настолько, что стало возможным о ней рассказывать. Нам с братом в раннем
детстве для воображения вполне хватало их орденов и медалей. Они присутствовали в доме и хранились, но без трепета, и были доступны нам, детям в играх. А игры всегда были «в войну».
Слушать отца интересно. Он обладает феноменальной памятью на
события. В психологии для этого есть термин - эйдетическая память. Рассказы
свои он ведет, по меньшей мере, в трех регистрах.
Во-первых, конкретная, фактографическая канва. Во-вторых, дает какую-никакую историческую перспективу, рассказывает о себе в контексте
глобальных исторических событий. В третьих, неожиданно включает мелкие и,
казалось бы, малосущественные детали, придающие удивительную достоверность и эмоциональную окраску рассказу.
Итак, война застала отца в Одессе, во время срочной службы на
зенитной батарее. За три-четыре дня до начала войны в часть приехал
генерал из Москвы. Все тщательно осмотрел, и прицепился к белым палаткам, в
которых жили солдаты. «Я – говорит - пришлю «кукурузник» с дерьмом, чтобы
вас сверху полили. Никакой маскировки!». Сказал и уехал. А солдаты стали
наводить маскировку. Не дерьмом, конечно.
В ночь нападения Германии сержант Хаим Штерн дежурил по батарее.
Приезжает капитан, объясняет, что была объявлена боевая готовность и
требует провести к командиру. Отец его к командиру провел, возле палатки
остался и не то, чтобы подслушивает, но слышит, что немцы начали войну
против СССР. И надо послать группу бойцов в арсенал, привезти головки с
взрывателями для снарядов. До этого у них заряды на боевой батарее были
пустые, без детонаторов. «Боднуть» вражеский самолет, при большом везении,
можно, а больше ничего.
Ну, объявили тревогу, потом съездили, привезли. А утром появились три
первых самолета. Бойцы батареи не растерялись, действовали по уставу, один
подбили, а два отогнали. Местные жители наблюдали, радовались, несли
солдатам табак и пряники.
Вскоре, однако, выяснилось, что самолеты были наши, советские - СБ, средние
бомбардировщики. Силуэтов самолетов никто не знал, ни наших, ни чужих -
секрет. Не верите? Трудно поверить, но так было.
Скандала из случая не сделали, и «стрелочника» не искали. Только спустя две
недели прислали летчика, который «на глазок» определял, чей самолет. А уж
потом и силуэты рассекретили.
Но до этого еще случай был. Снова налет. На крыльях - звезды. Тимошенко,
один из бойцов батареи, кричит: «Звезды то наши, но не нашими руками
намалеваны!». Но команды стрелять не дали. Батарея молчит. А самолеты
бомбить стали. И, правда, не нашими руками... Впрочем, никого не ранило, и
техника уцелела.
А спустя некоторое время и силуэты не понадобились. По звуку определяли.
Война быстро учит.
Довольно скоро прислали новые зенитки, полуавтоматические, со скоростью
стрельбы 16 выстрелов в минуту. К ним прилагался инженер - инструктор, еврей - с особым удовольствием отмечает мой отец. В перерывах между налетами он учил бойцов управляться с новым оружием. Прислали также ПУАЗО-3. Зенитки и прибор были отличные, с ними батарея дошла до Берлина. А ПУАЗО-3 мой брат вроде бы встречал в семидесятых годах во время службы в ракетных частях ПВО…
Одессу пришлось сдать. Сдавали организованно, «грамотно». Без потерь в
технике и живой силе. Уже после того, как наши войска ушли, немцы три дня не
решались войти в город, опасались ловушки.
Батарея, где служил отец, погрузилась вместе с техникой на корабль «Жан
Жорес» в числе последних. В свое время на этом корабле привезли детей
коммунистов из Испании.
Когда корабль был в открытом море, прилетел немецкий морской самолет
- торпедоносец. Юнкерс. Отец называет его «Гамбург». Летчик выпустил по
кораблю торпеду, но капитан не растерялся, грамотно провел маневр и от
торпеды уклонился. Заработали зенитки с палубы. Отбились.
Из материалов Википедии: «18 октября армия вермахта под командованием
Э. фон Манштейна начала операцию по захвату Крыма. К 16 ноября весь
полуостров, кроме Севастополя, был оккупирован».
Два из пяти дивизионов полка, в котором служил отец, прорвались в Керчь. И дальше на Севастополь. Отступали через Тамань на Краснодар. Немцы рвались в Баку. Но, как мы знаем, не дошли.
Баку-место стратегически важное. Из-за нефти. Про Баку отец тоже очень
интересно рассказывает. Батарея расположилась на Шиховой горе. Пробыли
они там недели две. Бойцы уже имели реальный опыт военных действий,
были, что называется, «обстреляны». И в прямом и в переносном смысле. Учили генералов и полковников. Это отец тоже подчеркивает с особым удовольствием.
Неподалеку располагался ларек, в котором отец увидел какие-то незнакомые
фрукты. Молодой продавец-азербайджанец перехватил удивленный
взгляд солдата. Мол, что за диковина? И со словами: «Мы евреев уважаем»
насыпал ему полный кулек. Так отец впервые попробовал персики. Во второй
раз – уже в Израиле, через пятьдесят лет.
Далее – снова на Тамань, корабль «Чапаев», наступление вместе с десантом
морских пехотинцев, Севастополь, «выравнивание» фронта-80 км. Декабрь-
январь 1941-42 года. Оборона. Это было первое отступление-наступление в
Керчи.
Из материалов Википедии: «В декабре-январе 1941-42 года в результате
Керченско - Феодосийской операции советские войска вернули Керченский
полуостров и продвинулись за 8 дней на 100-110 км. Однако уже 18 января
немецкие войска вновь захватили Феодосию».
Отец рассказывает, что на берег высадили 300 моряков, «чтобы отогнать
немцев». Во время атаки на гребне энтузиазма пять человек с батареи
рванулись вперед вместе с моряками. Он, естественно, тоже.
Выбили немцев из первых окопов, заняли позиции и... Надо возвращаться
на батарею. Перевалили за сопку, а дальше шли, не таясь, - места уже опять
наши. Вдруг как из-под земли вырастают пятеро. Фуражки с зеленовато-
синими околышами. «Стоять, стреляем». Приказ «Ни шагу назад» в действии. И
предупредительный выстрел. В сторону пока. Пугают.
Солдаты опешили и нестройно стали объяснять, что они с батареи и вообще
не должны были идти в атаку, а обязаны вернуться к своему орудию. Хорошо,
что батарея была уже близко, командир увидел, закричал, мол, мои бойцы,
пропустите, орудие без расчёта останется. Отстоял. Отпустили их НКВД-шники.
Примерно в то же время случился еще один запомнившийся отцу эпизод.
Опять привезли новое секретное оружие. «Катюши», конечно. «Катюши»
стреляли издалека, снаряды летели через батарею, через головы солдат.
Ощущение было необычным. Запомнилась ничья собака, которая сначала
металась, потом грамотно выбрала безопасную позицию, переждала стрельбу
и, невредимая, убежала по своим делам.
А «Катюши» увезли подальше, в тыл, чтобы случайно фашистам не достались. Так они дальше и воевали - через голову передовых частей.
Еще запомнилось: как-то бойцов предупредили, что наши самолеты будут
бомбить два татарских поселения (Капанаты и Егинале?). Их жители, говорилось, провели фашистов известными местному населению тропами к
Феодосии, что, опять же говорилось, сыграло решающую роль в прорыве обороны Керчи.
Из материалов Википедии: «В феврале-апреле 1942 года советские войска
трижды предпринимали попытки переломить ход событий в Крыму, но в итоге
понесли большие потери. За период с 14 января по 12 апреля 1942 года потери
Крымского фронта составили более 110 тыс. человек».
Наши войска оборонялись и обороняли Керчь до мая 42 года. В мае -
сокрушительный разгром, отступление, бегство на грани паники. И за гранью.
Штаб полка располагался в Темрюке, за косой Чушка, на другом берегу
Керченского пролива, на материке. Во время отступления штаб полным
составом оставил позиции и (правда, со знаменем) отправился в Тбилиси, где находился до самого наступления. То, что осталось от личного состава полка, позже присоединили к другому полку. К тому, где служила дальномерщицей при орудиях еврейская девушка Майя Котлицкая. Наша с братом будущая мама.
Из материалов Википедии: «8 мая после артподготовки началось наступление
30-го армейского корпуса в полосе советской 44-й армии. К концу дня оборона
войск Крымского полуострова была прорвана на фронте 5 км. И на глубину 8км. Немцы высадили шлюпочный десант с моря численностью до батальона в
тылу 63 Грузинской горно-стрелковой дивизии, что вызвало панику.
К исходу дня 10 мая передовые части немецкого 30-го армейского корпуса
вышли к Татарскому валу. 12 мая немцы высадили воздушный десант в тылу 44-й армии. 13 мая советская оборона была прорвана.
В ночь на 14 мая маршал С.М.Буденый разрешил эвакуацию войск с
Керченского полуострова. 15 мая противник занял Керчь. Эвакуация
продолжалась по 20 мая. После исчерпания возможностей к сопротивлению в
городе, защитники Керчи ушли в Аджимушкайские каменоломни».
19 мая отходил последний катер, увозил раненых. Отец посадил на корабль
раненого друга, Самуила Циммермана, и сошел на берег. Заматывать голову бинтом и
симулировать, как советовали бывалые, и как поступали многие, отказался наотрез.
С Циммерманом дружил с детства. Вместе учились, вместе призывались в
армию. Оба выжили на войне. Продолжали дружбу и после войны. Циммерман
был родом из соседнего местечка. Тоже оккупированного. Его родня осталась в
живых. В местечке стояли румыны.
Перед расставанием на корабле Циммерман сказал отцу, что его полевую
сумку он оставил в землянке на батарее. В сумке было несколько фотографий,
довоенные письма, какие-то памятные мелочи. Последняя связь с домом,
которого уже не было...
Отец долго не раздумывал. Поймал одну из брошенных казачьих лошадей и
поскакал на батарею. Местечковый мальчишка, он с детства привык ездить
верхом, хоть стоя, хоть без седла...
Очнулся на краю воронки. Лошадь убита. Еще разрыв. Скатился в воронку,
куда следом за ним упало несколько осколков. Мимо... Переждал немного и
ползком вернулся на берег…
После войны у нас не осталось ни одного родственника со стороны отца. Даже
самого дальнего. Во всяком случае, такого, о котором мы бы знали. Может, в
Америке? Или в Аргентине? В конце концов, все евреи между собой родня.
А от дома, где он родился и вырос, нет ни фотографии, ни клочка бумаги, ни
тряпочки, ни ниточки. Только память. Феноменальная память нашего отца…
Берег моря. Одиннадцать часов вечера. Последний катер ушел. В палатке
сидят четверо. Отец, Аронов, Кутепов и еще один солдат, с другой батареи.
Разговаривают. Кутепов говорит: «Комсомольцев, партийцев и евреев немцы
убивают на месте». Отец с Ароновым переглядываются и тихонько выползают
из палатки. Выходят на берег моря. На берегу валяются ящики, бочки с жиром, бродят такие же растерянные бойцы. Кто-то объясняет, что если намазаться жиром, то не будет холодно в майской воде. Приятели решаются плыть через пролив, - более четырех километров. Снимают шинели и сапоги, под гимнастеркой густо мажутся, оставляют на берегу шинели, сапоги и оружие и заходят в воду. Другие тоже. Решают плыть группами, помогая друг другу. По пути отдыхают у островков из бочек, разбитых лодок, деревянных катушек от кабеля и всяких других обломков неясного происхождения.
И поплыли. Отец признался, что все время, пока он плыл, он молился и плакал.
Единственный раз, за всю войну. И еще он чувствовал, что его сопровождает
мама. Все время она находилась с ним рядом.
Хотя у отца и среднее образование, но книгу Лескова «Очарованный странник»
он не читал. Невозможно заподозрить его в плагиате. Я верю, что так он
чувствовал, и так оно и было.
К счастью, плыть пришлось не очень долго. Еще не ушли два катера, они курсировали и подбирали плывущих. Подобрали и группку, где плыл отец. И не только подобрали, но и вернулись на берег, чтобы забрать всех, кто уцелел.
На берегу отец, первым делом, нашел свою шинель и карабин.
Забрали всех и отплыли на другой берег…
В конце 90-х, уже в Израиле, в Беэр - Шеве, отец пошел лечить зубы. Время
пришло. Доктор был русскоязычный и, чтобы снять тревогу пациента, стал, как
положено, заговаривать отцу зубы. Сколько лет, был ли на фронте, где воевал?
Люди охотно рассказывают о себе и забывают о страхе перед бормашиной.
Вот и отец мой, чтобы показать, что не трус и сверла не боится, рассказал о том, как он наполовину переплыл Керченский пролив.
«Мой отец тоже служил там», говорит доктор. - Он командовал одним из двух
катеров, которые совершали спасательные рейды и подбирали последних
уцелевших на берегу и на море».
Денег за лечение доктор с отца не взял.
Из материалов Википедии: «Со стороны Советского Союза участвовало 249 800
человек. Со стороны вермахта - 150 000 человек. В феврале-апреле 1942 года
советские войска трижды предпринимали попытки переломить ход событий
в Крыму, но в итоге только понесли большие потери. С 8 мая Крымский фронт
потерял 162 282 человек, 4646 орудий и минометов, 196 танков, 417 самолетов
10,4 тыс. автомашин, 860 тракторов и другое имущество. Манштейн заявил о
захвате 170 тыс. пленных, захвате и уничтожении 258 танков и 1133 орудий…»
На Таманский полуостров удалось эвакуировать 140 тыс. человек. Среди этих 140 тысяч был и мой отец. Для него, как и для всех, кто выжил,
война только начиналась. От мая 1942 до мая 1945 , от Тамани до Берлина…
Бои за Керчь в мае 42 года были самыми страшными за все время войны,
говорит отец. "Так же страшно, вспоминает он, было только на Одерском
плацдарме. Но там было по-хорошему страшно. Там мы наступали".