Весной их маленький дворик наполнялся густым ароматом сирени и черемухи. Тетка Катерина выносила из хаты свою гордость и украшение – высоченное, с крупной листвой растение в синей эмалированной кастрюле. Называла его «аляндрой», чем вызывала полное непонимание и откровенную зависть со стороны соседствующих хозяек. Необычайный саженец непременно повесне расцветал красивейшими цветами – нежно-розовыми, с едва приметными прожилками на лепестках. Кто-то говорил, что это обыкновенный фикус, а тетя Катя – знай свое: аляндра!
Подарил ей когда-то это чудо-растение дедушка-целитель. К нему тетю Катю привезли полуживой. Замучила ее слабость. Будто ничего и не болело, хозяйничала в огороде, спешила на работу в колхоз – от зари до зари… Есть не хотелось совсем и о сне забывала. Таяла на глазах.
Низенького росточка ее муженек, Антон Безверхий, считал, что это все выдумки. Ленивая, мол, Катька, ищет причину, чтобы отлеживаться в тенечке. Сам он дома почти не бывал, пропадал днями и ночами.
- Постоянная работа, - объяснял родне, - где такую еще найдешь? Возле коней не каждого поставят, конюх – дело не шутейное.
Если б же только кони. В селе судачили, что в Антона будто бес вселился, нет на него усталости – и все тут. Только запряг лошадей в безтарку для бригадира, смотришь, уже рядом с водовозом едет к колодцу, чтобы успеть подвезти воду на сенокос.
Под лесополосой женщины сгребают сухие валки. То тут, то там, среди белых платочков выныривает старенькая замасленная фуражка Антона. Хохочет, игриво подкашливает дядька, будто невзначай прислоняется к фигуристой Верке, запускает широкую шершавую ладонь ей под фартук. Визжит толстушка, аж веснушки на лице подпрыгивают.
На вечер обязательно принарядится к приходу Антона, уж очень он занятный, все воркочет, речи у него игриво-нежные, шутливые. Незаметно и утро застает их – горячих, вспотевших после короткой и желанной ночки.
Гуляет Антон, гуляет… Бабы судачат и до Катерины слух доходит. Расчесывает она косу, а волосы клубками остаются на гребешке. Заметила дочка-школьница:
- Ой, мамочка, вы аж светитесь! Может, к доктору надо?
Ничего толкового доктор не сказал. Все в порядке. Только слабость. Все пройдет, как только работы станет меньше.
А тем временем Катин сынок Витя стал приглядывать за отцом. Возле коней, к пруду, в степь… И о школе забывал – все равно после восьмилетки в колхоз придется идти.
Всплывали дни за днями. Разгадал Витя отцовскую занятость. После того, как в чужие темные сени заскочил. Антон с Веркой еще по рюмке распивают в светлице, а он сидит в темноте, как лис в норе. Разговор взрослых его не интересовал, хотелось только знать, чего отцу не хватает дома, что здесь такое он вытворяет с Веркой, даже о семье забывает. И хлопец услышал.
Было ужасно стыдно, дыхание застывало где-то в горле. В горячем сознании возникала пригорюнившаяся мать, ее вопросительный взгляд: что будем ужинать, во сколько вас будить… А здесь никто и о чем не печется. Вишь, только кровать скрипит, будто арба несмазанная!
Стоял, стоял четырнадцатилетний Витя, прислушивался, как кровь закипала в жилах, а затем стал лупить по двери кулаком:
- Выходи, отец! Это я пришел! Мне тоже к Верке…
Взлохмаченный Антон долго не мог застегнуть пояс на брюках: руки дрожали. Ни слова не сказал сыну, будто и не видел. Двинулся по улице, толкнул калитку к себе во двор. Больше по бабам не ходил.
… Вынесла Катерина свою «аляндру». Еле дождалась воскресного дня, чтобы вымыть каждый листочек, осмотреть бутончики, удалить засохший цвет. Вдруг почувствовала мужнину ладонь на плече:
- Хватит тебе, отдохни, Катя! Давай воду, я помою твою аляндру, чтоб ей пусто было!
А еще тот дедок-целитель предсказывал, что Антон своей жене ноги мыть будет и ту воду пить станет. Поживем – увидим…