Фото из интернета: ночной Ростов. На переднем плане речной порт, от которого начинается Буденновский проспект.
- А-а-а-а-а! Сволочи-и-и-и…! Негодяи… Горе-то какое-е-е! Украли! Украли! Украли… - Анатолий Иванович уже не мог кричать, всхлипывая, он ворвался в комнату общаги, доплелся до стола, оперся на него и, обводя нас мутными глазами, размазывая по лицу пьяные слезы, прошептал:
-Кто? Какой подонок стырил? И тут, наконец, он сообразил, что это мог сделать только Жердев. На тонких, дрожащих ногах он кинулся на него и вцепился в глотку.
- Мерзавец, - истошно орал он, - отдай плиту! Отдай! – Голова Жердева, небольшого роста пожилого алкоголика лет шестидесяти с гаком тряслась как в падучей. Он выпучил глаза и хрипел.
Мы кинулись разнимать их. Откуда только взялись силы у тщедушного, насквозь пропитого, худенького Анатолия Ивановича! Еле-еле удалось развести их по своим кроватям. Жердев, задыхаясь, хрюкал, лежа на кровати,
а Анатолий Иванович сидел в позе Будды и, раскачиваясь, причитал:
-Бедная моя мамочка! Подонки! Куда я попал… вокруг сплошная тундрА! А я один...
Накануне вечером Анатолий Иванович привез на лошади по случаю купленную плиту на могилу матери. Выглядела она не очень…, была грязной и с отбитым углом. Он попросил помочь, и мы вчетвером еле сняли ее с телеги и затащили эту каменюку в предбанник общежития. Её-то и стащили! Кто? Каким образом? Вчера вечером все легли поздно – была пятница, играли в карты, а утром проснулись не раньше десяти. Анатолий утром пошел в туалет и обнаружил, что плиты нигде не было!
- Пропил, сволочь! – продолжил обессиленный Анатолий Иванович, - горе мне, горе…
- Да как же он мог ее спереть? – озадаченно произнес Федька Грек – здоровый, мускулистый брюнет с римским профилем. Грек он был натуральный, с фамилией Иокимиди. Работал бригадиром грузчиков на базе и вчера больше всех пыхтел, затаскивая украденную плиту.
- Да этот под-д-донок, за стакан вина Карла Маркса сдвинет! – завопил Анатолий Иванович. Он имел ввиду памятник перед Нахичиванским рынком.
Когда-то на постаменте красовалась бронзовая Екатерина 11, поставленная благодарными армянами в знак благодарности за выделенные земли, но большевики свергли её с пьедестала и перелили императрицу в Карла Маркса. А наше общежитие находилась на 33 линии, как раз с тыльной его стороны.
- Отдай, плиту, гад! - фальцетом заголосил он, святого ничего не осталось!
- У тебя много святого, алкоголик, вонючий! - хрипел Жердев, - на себя посмотри!
Анатолий Иванович с аристократической фамилией Трубецкой, имел высшее экономическое образование. Заканчивал лесотехническую академию в Ленинграде по специальности экономика и бухгалтерский учёт. Успешно работал начальником отдела труда и заработанной платы на Ростовской мебельной фирме "Дон", но спился.
Его выгнали с работы, а жена из дома. Детей не было, и уже года три он нигде не работал. На что жил - никто не знал. Трубецкой потихоньку опустился на самое дно. При этом умудрялся иметь, хоть и бедный, но всегда опрятный вид. Что-то в нем оставалось человеческое, хорошее. Недаром он хотел матери плиту поставить! У него совсем еще недавно была умная, и светлая голова…Жалко было его загубленной жизни.
Работая на фирме, получил общежитие после развода с женой и о нем благополучно забыли. Рано утром, он брал потертый, как у Жванецкого портфель, и уходил, а под вечер возвращался всегда «подшофе» с бутылкой дешевого вина в кармане. Время от времени он делал пару глотков из горла. Пил Трубецкой мало по объему, но часто, примерно каждый час прикладывался к бутылке. Чтобы поймать свой кайф, ему достаточно было сделать один глоток. После чего он ложился на кровать и мечтательно смотрел голубыми глазами в потолок, а ноги его, согнутые в коленях как то странно жили отдельно от всего тела. Коленки гуляли сами по себе, описывая какие-то сложные фигуры.
Анатолий Иванович имел два хобби: он играл в шахматы и играл хорошо, на уровне мастеров. В выходные дни он брал с собой доску с шахматами и шел играть в парк Горького, где все его знали и считали за честь сразиться с ним. Второе хобби было не таким безобидным: он любил такси. Любил нежно и трепетно. Просто преображался, когда видел легковую машину с шашечками на боку! К моменту, когда я стал жить в общежитии, его уже знали все таксисты Ростова на Дону. Он садился в машину, говорил адрес. Выходил на минуту, оставив портфель, потом называл новый адрес. И так ездил, пока у него не просили оплатить проезд. Денег у него, естественно не было, но был вид...
Худенький, неопределенного возраста, с жиденькими седеющими волосами; костюм, хоть дешевый и поношенный, но всегда при галстуке непонятного цвета. Застегнутый на все пуговицы, пахнущий тройным одеколоном и вином, аккуратный – он выглядел пожилым конторским работником. Когда таксисты понимали, что им не заплатят, Трубецкого били и выбрасывали из машины. Не скажу, что били жестоко, но синяки он регулярно приносил вечером домой. Очень скоро его перестали сажать в такси, и он с тоской смотрел на проезжающие мимо машины с шахматами на боку.
Наше общежитие с большим трудом тянуло на это звание. В нем было всего две комнаты, коридор, в конце которого размещался туалет и небольшой холл, из которого дверь выходила в переулок. Оно было переделано из части фабричной конторы для приезжих командировочных. Со временем стали селить и своих работников. В маленькой комнате проживала одинокая тихая женщина средних лет с ребенком – Татьяна Николаевна, диспетчер производственного отдела, а в большей комнате - восемь человек, из которых, двое алкоголиков Жердев и Трубецкой доставляли всем много неприятных минут. Моя кровать, как у новосела, находилась в самом невыгодном месте: у двери. Наши алкаши, у которых были одинаковые проблемы с предстательной железой, всю ночь фланировали мимо меня в туалет.
После кражи плиты Трубецкой запил втемную недели на две, а затем в комнате начался кошмар.
Пепел Клааса жег его сердце и, желая отомстить, он встал ночью, подошел к кровати Терехова и произвел вендетту – помочился на него. Утром вопли и вонь достали нас окончательно, но разборки устраивать было некогда. Федька сгоряча, заехал Терехову по морде, отчего у того закрылся глаз и на физиономии засияла радуга. Мы заставили Трубецкого вымыть полы с хлоркой и предупредили что в субботу, то есть завтра будем судить их обоих, всей комнатой.
Утром, мы устроили товарищеский суд. Председательствовал Грек.
Жердева с Трубецким связали простынёй спина к спине и посадили на кровать поперек.
Федька произнес речь, смысла которой никто не понял, кроме того, что наказание должно быть неотвратимым и что преступление совершено группой лиц, и это его только усугубляет. Затем упомянул про империализм и моральный кодекс строителя коммунизма. Мы единодушно проголосовали за экзекуцию. Старший мастер фабрики маленький татарин Решат, чья кровать стояла у окна, предложил выпороть обоих ремнем. Юрок, контролер ОТК, засомневался:
- Нельзя, мужики! Они совсем дохлые – вдруг помрут? А нас за эту пьянь пересажают!
Сошлись, что для начала отхлещем их по морде мокрым полотенцем. Грек держал. Юрок намочил вафельное казенное полотенце со штампом в углу, скрутил его и начал лупить Жердева по лицу, приговаривая:
- Не будешь вонять здесь самогонкой! Не будешь воровать, паразит! Куда, гад, плиту притырил?
Жердев выл, а связанный с ним Трубецкой во время экзекуции возгласами выражал свое удовлетворение:
- Так ему, вору!
- Поддай еще, Юрок! Поддай!
Настала очередь держать ответ Трубецкому. Грек с хитрецой спросил Юрку, не устал ли тот? Уж очень ему хотелось собственноручно проучить «вонючего интеллигента», как он его называл, но мы запротестовали: мог перестараться, уж больно силен и злой он был на Анатолия.
- Подонки, Варвары! Палачи! – заверещал Трубецкой, - не признаю ваш суд! Ваш суд неправедный! Ответите, подонки! Я интеллигент во втором поколении! На что Юрок ответил ему с первым ударом полотенца:
- Не будешь алкаш ссать где попало! Комната – не сортир
- Будешь, гад, соблюдать правила социалистического общежития! – вторил ему Федька, подпрыгивая вместе со стулом.
На шум пришел вахтер с проходной узнать, кто у нас мучает кошку? Ему объяснили, что связанная пьянь: его коллега – Жердев, он тоже был вахтером и жилец Трубецкой. Они недостойны большего светлого будущего и после порки обязаны перед обществом искупить свою вину дальнейшим примерным поведением! Вахтер с интересом посмотрел, потом сказал «цирк» и ушел дежурить.
После порки совещанием присяжных единодушно было вынесено решение: назначить испытательный срок в две недели, в течении которого, ни один из них не должен приходить домой выпивши. На пороге их должен был обнюхивать Решат – он в рот не брал спиртного и выпившего чуял за версту. Если Решат унюхает спиртное, жилец в комнату не войдет. Кроме всего было составлено обращение в администрацию о выселении их из общежития. Наши алкаши сразу приуныли: жить им было негде.
Временно наказание подействовало. Решат обнюхивал. Алкаши перед ним заискивали, видимо перспектива ночевать в коридоре или на вокзале их не устраивала.
Но с наступлением холодов Трубецкой, пронес мимо бдительного Решата бутылку вина и опять проштрафился - обмочился прямо в своей кровати, за что Федька запер его шваброй в сортире на ночь. Все его шмотки на кровати скатал и выбросил на улицу. Ночью, видимо Анатолию удалось освободиться от плена, где он сидел и коротал время на толчке, так как сидеть там больше было не на чем. Он тихонько пробрался на свою кровать, постелив пальто. Проснулись мы от криков Юрки, - он встал ночью в туалет и обнаружил, что пьяный Анатолий, видимо сидя на унитазе, забыл, что он в штанах и наложил по полной программе, после чего в таком виде улегся на кровать! Весь его маршрут был виден на полу. При всем том, он спал как младенец! Тут мы уже все не выдержали. Сколько можно! Терпенье кончилось.
Федька с Юрком приказали Жердеву вымыть помещение, а спящего Трубецкого, вместе с кроватью вынесли на улицу. Шел небольшой снежок и тут же таял. Все вернулись в комнату, бурно обсуждая случившееся. Анатолий, проснувшийся через какое-то время от холода и поняв, что находится на улице, начал прыгать как обезьяна под окнами и орать, чтобы его пустили.
Кто-то из охраны фабрики вызвал милицию. Мент отстраненно и брезгливо держа Анатолия за ухо, приказал завернуться ему, во что хочет и топать в машину. Его должны были отвезти в вытрезвитель. Трубецкой гордо заявил, что без галстука не поедет, а когда его мент чуток пристукнул по башке, он завопил и неожиданно бросил табуретку в Федьку, но не попал, а разбил окно. Вообщем, до утра не спали, окно заткнули фанерой, благо фабрика под носом.
После этого инцидента Трубецкого не было видно месяца полтора. Потом он приходил за вещами – по нашему заявлению его выселили из общежития. У Трубецкого был обычный аккуратный вид. На его тонкой шее, как обычно, болтался непонятного цвета узкий галстук.